Читать книгу По следам Зимних Сказок - Оксана Степанова - Страница 5

День не задался с утра.

Какой-то неожиданно холодный и пасмурный. Настроение, меняющееся вместе с погодой – хмурое и мрачное. В офисе отвлекало всё – непрекращающиеся звонки, снующие туда-сюда коллеги. Домой Михаил вернулся усталый и разбитый. Жена начала с претензий и крика, под ноги попался кот, заплакал ребенок.

Дежавю.

Он схватил куртку и выбежал на улицу. Под светом фонарей, освещающих улицу, кружились снежинки, словно высматривая куда лучше упасть. Тишина безлюдных улиц не уменьшила злость и обиду на весь мир. Тяжело вздохнув, он подошёл к машине и, резко дёрнув дверцу, плюхнулся на сиденье. Включил свет. Ухмыльнулся, резко нажал на газ, и машина рванула прочь, выбросив из-под колёс облако снега и, оглашая музыкой окрестности. Карусель событий закрутилась на огромной скорости. Машина, пиво, кафе, снова машина. Сиял огнями город, сменялись лица.

А потом – боль, огромная, бездонная. Как попал в больницу, что с ним было – так и не понял. Просто появилось состояние невесомости. Михаилу казалось, что он находится между небом и землей в подвешенном состоянии. Боль ушла. Пищат аппараты. Бегают, суетятся врачи. А вокруг туман. Он клубится, густеет, затягивает, а сквозь него слышится чей-то голос:

– Чем тут поможешь? Даже не знаешь, что лучше – летальный исход или будет лежать овощем. Всю ночь штопали этого парнишку, а итог…

– Какой парнишка, где? – пробивается мысль сквозь туман. – Почему говорят про смерть и какой-то овощ? Это о ком?

Михаил хочет спросить, но губы не шевелятся. Чувствует, как ему бережно поправляют что-то, обтирают чем-то влажным губы, натягивают простыню. Где-то внутри пробивается стон.

– Мама-а, – и он проваливается в зловещий туман. Врач отворачивается к окну. Заспанное солнце лениво смотрит на заснеженный мир и прячется за лохматую серую тучу прихорашиваться.

Там, за пределами больницы течет другая жизнь и другой отсчет времени. Здесь же, в блоке, тоже своя жизнь, специфическая. Броуновское движение – врачи – медсестры – санитарки – больные – аппараты – мониторы.

Только вот у некоторых жизнь замирает среди дренажных трубочек и аппаратов.

Кома, она такая, жизнь между небом и землей.

Он еще раз бросает взгляд на парнишку. Состояние крайне тяжелое. Разрыв печени и селезенки, перелом черепа и нижних конечностей, пневмоторакс. Кома, комочек.

Состояние свернутого, смотанного клубка. Обездвиженность. Хлопает равнодушно аппарат искусственного дыхания, медленно по каплям втекает в вену прозрачная жидкость. Запавшие сухие глаза, прикрытые влажной марлей.

Нормально уже вряд ли будет.

– Михаил Вениаминович, там родственники его пришли, – зовет медсестра.

Надо, надо идти, беседа с родными для врача – тяжкий крест.

Он понимает, что материнскую боль не выплакать. Да и слезами ничего не изменить, миру нет дела ни до чьих слез. Надежды почти нет. Но как об этом сказать матери?

После тяжелой операции Михаилу Вениаминовичу домой идти не хотелось, совсем не хотелось. И дело не в том, что его никто не ждал, было тревожно. Как мог, успокоил мать и жену парнишки, сказав, чтоб молились, ведь материнская молитва со дна моря вытащит, говорят же. Тем более перед Рождеством.

– Эх, тёзка, держись, тебя здесь ждут, – потеребил холодную податливую ладонь, поменял флакон в капельнице и медленно побрёл в ординаторскую. Горячий чай не придал бодрости, скорее наоборот. Привычная суета за дверями убаюкивала и, он изо всех сил этому противился.

Чтобы отвлечься, доктор начал, делать записи в истории болезни, но в глазах все расплывалось, голова гудела, а на шею, будто накинули удавку. Его привлёк какой-то посторонний шум. Он доносился от небольшой елочки, стоявшей в углу. Кто-то из персонала принес и украсил шарами и мишурой, чтоб и тут было праздничное настроение.

Михаилу Вениаминовичу показалось, что не то мышь там скребется, не то птица крыльями бьёт. Он тряхнул головой, отбрасывая эти мысли. Откуда в реанимации живность может взяться? И тут же увидел, что к нему приближается снеговик небольшого роста. В расстёгнутой жилетке, пёстром галстуке, разномастных валенках и вязаной шапочке, а на плече у него устроился снегирь.

– Ппрростите, как Вы сюда попали? – немного заикаясь, произнёс врач.

– Здесь нельзя находиться посторонним.

– Эта волшебная птица может исполнить желание, и сила её до конца людьми не изведана, – Снеговик шёл по кабинету, оставляя мокрые следы.

– Даже одно её перо приносит великое счастье человеку, который им завладеет; об этом мечтали многие. Цена ему – велика, а самой птице и вовсе цены нет.

– Но…

– Какие «но»? Загадывай скорее желание, самое сокровенное. О чём мечтал, чего хотел, – настаивал Снеговик. – Ну, давай, квартиру, машину, свой бизнес?

Врач оторопело молчал, думая, что за ерунда мерещится после бессонной ночи и дня на ногах. А снеговик продолжал настаивать.

– Думай быстрей, а то от меня мокрое место останется скоро, уж больно у тебя здесь тепло.

– Пусть Миша очнется, тёзка мой, – прошептал Михаил Вениаминович, – всю ночь его по кусочкам собирал.

– Как скажешь. Тёзка, так тёзка.

Он погладил снегиря, тот громко цвикнул, а снеговик произнес:

– Ассара-дарра-чуккара!

Вдруг, под лампами, освещающими кабинет, закружились снежинки, словно высматривая куда лучше упасть. Врач закрыл глаза, снова открыл. За окном темнело. На столе перед ним высилась горка недописанных историй болезни, в углу по-прежнему стояла ёлочка.

Только на полу выделялись мокрые следы, и рядом с ними лежало птичье перо.

– Он пришёл в себя, тёзка ваш, – в ординаторскую влетела медсестра. – Ой, что это так мокро на полу, опять окно открывали, Михаил Вениаминович?

Суматоха дня позади.

Минуты, секунды отчаяния, часы тревоги канули в уходящий день. Сумерки тихим шелестом падают на подоконник.

Мистический диск луны подмигивает загадочно и высыпает пригоршни звезд. Ночь начинает окутанный тайной путь. Ещё один день и ещё одна спасённая жизнь. Врач подходит к ёлке, находит взглядом снеговика в вязаной шапке, распахнутой жилетке, пёстром галстуке, разномастных валенках с птицей на плече.

– Ну что, друг, ассара-дарра-чуккара подействовала!