Читать книгу Черно-белое кино - Ол Томский - Страница 6

Темная аллея скрывала звездное небо над Сергиевским парком. Мы двигались в глубину лесного массива, и когда вышли на поляну, оно неожиданно предстало перед нами всё сразу в спокойном сиянии летних звезд.

Разделившись, мы направились в обход предполагаемого празднества Ивана Купалы. В нашей группе были те, кто не просто решил подурачиться, а придавал этому иное значение. Перед выходом мы по-братски разделили вино и остатки пирога. При этом Виктор, философ и очкарик, заметил: «Почему иду?.. толком сам не знаю, в такие дни происходят фатальные события, и лучше быть рядом с теми, кто разделяет твои взгляды». Серёга, биолог-орнитолог, слухач от Бога, сказал, что идёт, потому-то в нём сегодня звучит какая-то особая музыка. Что касается меня, то я шёл на удачу, по манящему следу судьбы, полностью полагаясь на провидение.

Созвездия освещали нам дорогу. Мы были в центре треугольника: справа была Лира, слева Лебедь, а впереди на груди Орла сиял Альтаир. Изредка слышались девичьи голоса, преображённые эхом, затем всё стихало, и необходимо было заново определять направление движения.

Шли осторожно, с трудом придерживаясь выбранного направления. Услышав треск костра, не сговариваясь, остановились. Всматривались в редкие просветы кустов, стараясь увидеть зарево, но видели только дым, медленно поднимавшийся над вершинами деревьев. Редкие искры костра гасли среди мерцающих звезд.

Мы решили подойти поближе, с уверенностью, что нас не заметят. Другие группы выйдут к месту одновременно с других направлений. Подойдя ближе, устроили наблюдательный пункт, подавая друг другу условленные знаки, и стали ждать, всматриваясь в просветы травы и кустарника.

Девчонки в открытых купальниках, опоясанные листьями папоротника, стояли у костра. На головах у них были сплетённые из цветов и травы венки, а в руках веночки с тонкими свечами.

Отложив в сторону венки, и взявшись за руки, они стали водить хоровод, медленно двигаясь вокруг костра, ускоряя темп.

Я стал высматривать Марту, хотя совсем не надеялся, что она будет участвовать в этой забавной, но нелепой авантюре. Темп танца нарастал, девушки быстрее закружились вокруг костра. Их тела едва высвечивались всполохами огня, а застилающий всё вокруг дым скрывал черты лица. Одна из девушек так весело и отчаянно выплясывала в языках пламени, что я невольно обратил на неё особое внимание, и уже не спускал глаз.

Не сразу, но я узнал Марту.

Лицо её со следами растительного макияжа буквально завораживало. Движения были настолько притягательны и знакомы, что я уже не сомневался, что это она.

Девушки увлечённо двигались по кругу, ускоряя темп, взмахивая в такт языков пламени сплетёнными руками. Их полуобнажённые тела в мелькании теней и в стелющемся дыме излучали сейчас прелесть и первозданность женской природы, усиливая неоднозначность впечатления от ритмичного и зажигательного танца.

Неожиданно танец прервался. Приблизившись к огню, девушки стали выкрикивать: «Купало, Купало, бог изобилия, прими благодарения! Настало время жатвы!» Затем подбросили в костёр сухой травы. Он вспыхнул с новой силой, подняв в воздух розового джина, и мы почувствовали сладковатый запах травы, который ветром отнесло в нашу сторону.

Девушки зажгли свечи и осторожно поднесли венки к пруду. Войдя до уровня юбок, опустили их в черную воду, в которой уже плавали звезды, и они медленно поплыли, едва удерживаясь на плаву.

Запустив венки, девчонки весело принялись бегать вокруг костра и прыгать через него, разгоняя прыжками дым и поднимая искры.

В этой карусели мне показалось, что я безнадёжно потерял Марту, но после то, как трава прогорела, и дым растянуло ветром, я увидел её снова и уже не отрывал взгляда.

Девчонки остановились и стали смотреть на костёр, как завороженные.

В этот момент, по сигналу, мы выбежали с воплями из своих укрытий, размахивая руками. Наши тени заскользили по листьям стоящих вокруг поляны деревьев, а крики наполнили парк, усиливаемые жутким эхом.

Перепуганные нашим появлением девушки с визгом побежали врассыпную. Мы кинулись за ними.

Я бежал за Мартой, пытаясь приблизиться к ней, чтобы она увидела, что это я, а не козёл с Лысой горы. Но она, гонимая животным страхом, так припустила, что я не мог её сразу догнать.

Бегать в темноте по траве, среди кустов и деревьев в парке не простое занятие. Расстояние между нами стало заметно увеличиваться. Выбирая маршрут движения, я на мгновение остановился и, поднеся ладони к губам, крикнул ей в след:

– Это я!.. Марта!

Ветер отнёс мои слова, а шум деревьев их настолько сгладил, что оставил лесному эху только – «Э-та… А-та».

Внезапно среди кустов в просвете отступающей ночи она остановилась и, помахав издали рукой, пронзительно крикнула:

– Ну, что же ты!.. догоняй!

Я кинулся в погоню. Сердце в груди колотилось ритуальным тамтамом в руках африканца. С каждым шагом, ударом пульса всё острее чувствовал, что в крови закипает живой огонь, растекаясь по жилам, и наполняя моё сердце.

Мы летели по лесным тропинкам по влажной от росы траве, но она не охлаждала наши желания: её – убегать, и моё – догонять.

Жар погони всё больше распалял в нас закипавшую страсть.

На бегу, в мелькании кустов, я заметил, что узкая лесная тропинка пошла под уклон. В просвете деревьев мелькнуло зеркальное отражение воды – это пруд, значит мы возвращаемся назад.

Я рванул напрямик, срезая углы, к тому месту, где Марта должна была выбежать на поляну.

Пробиваясь сквозь высокую траву, я увидел, как мелькнула её тень в направлении моего движения, и быстрыми скачками стал настигать, с каждой секундой приближаясь всё ближе и ближе, пытаясь на бегу остановить её, обхватив руками.

В последнее мгновение, когда я уже почти настиг Марту и сжал в своих объятиях, стена травы исчезла, и мы оказались на обрывистом берегу, где не в силах удержаться, обнявшись, полетели в темную воду пруда.

От удара вода разлетелась сотнями брызг, и наши тела погрузились в тёплую черную влагу.

Руки и тела, сцепившиеся в неожиданном полёте, продолжали по инерции двигаться, как в замедленной киносъёмке. Словно один единый организм, мы вкручивались в мелководье у берега: водоросли, тину и прогретый за день плодородный ил.

Медленно перемешиваясь с тёплой водой заросшего пруда, с прозрачной летней ночью, сияющими над нами звёздами, мы скручивались в тугую пружину свободы и безумного бесстыдства.

Руки, словно щупальца осьминога, делали свое дело, безгрешно совершая непоправимое вечное, всё, что идёт по пути естества, озаряя и освящая безумством и точностью действий. Ведь это было заложено в нас самой природой – разрывать все противоречия на пути к желанному результату.

Внезапно она звонко вскрикнула, а потом на выдохе покорно сказала:

– Умыкнул – так бери!

В темноте я нашел её влажные губы и впился в них, как пчела после долгого полёта по знойному лугу в долгожданный цветок. В течение бесконечного поцелуя мы шлепали ладонями, наслаждаясь плесканием теплой водой.

После того, как наши тела, наконец, снова соединились, переплетение всхлипов и голосовых вибраций с ритмичными хлопками рук, разбрызгивавшими искрящиеся фонтанчики на лунной дорожке, слились в бесконечную мелодию, разносящуюся гулким эхом по светящейся ночной поверхности пруда…

Я лежал на мелководье, на половину в воде, откинувшись на спину, полностью слившись с окружавшей меня природой парка, чувствуя себя земноводным существом, которому впервые предстояло выйти на сушу. Рядом возлежала та, ради которой сегодня всходило солнце, и начиналась новая эра моего земного существования.

Ошеломлённый нахлынувшими чувствами и потрясённый случившимся, я прислушивался к себе, к тому, что сейчас происходило глубоко внутри, где, вероятно, в этот самый момент зарождалось новое сознание и отношение к жизни. Жизни на новой планиде.

Как только первые лучи солнца пробили узкие бреши в густых зарослях парка, и немного рассвело, окружающие предметы стали утрачивать ночную тайну, обретать реальные черты.

Всё, что еще минуту назад казалось сказочным и вызывало внутренний трепет, сравнимый с переживаниями детства, теперь обретало зримые реальные черты, теряя былое очарование.

Невидимые тени заскользили по кронам деревьев, исчезая в укромных своих местах. Те же, кого солнечные лучи застали врасплох, превращались в невидимых истуканов, мгновенно уснувших, но сохранивших остатки сумеречного сознания.

Ночь не спеша уступала утру свои права. Луна с достоинством, присущим только светилам, передавала Солнцу свои полномочия, продолжать новый день, начатый ею.

Она медленно приподнялась из воды и села, подтянув ноги и возложив на них, как на пьедестал, усталые руки.

С мокрых её волос по спине разводами стекала вода. Крылья лопаток медленно вздымались дыханием, а выступившие через кожу бугорки позвонков волнами стекали вниз, исчезая в розовой полоске, оставленной резинкой трусиков.

Наконец она повернула своё лицо и через пряди свисавших волос тихо произнесла:

– Я… не Марта.

До меня не сразу дошёл смысл сказанных ею слов, однако красноречивей всего в этот момент был взгляд её незнакомых смеющихся глаз и лукавая полуулыбка.

Я резко привстал на локти и выдохнул:

– Ты кто?

В мозгу произошёл разряд, будто сто молний сверкнули перед глазами, но при этом не вспыхнуло всё вокруг, и не задрожала земля. Однако меня подбросило так, что всё потемнело в них и зазвенело в ушах.

– Я, Вера…

– Что!.. Вера?!

В голове зашумело, и, мгновенно почувствовав тяжесть во всём теле, и тупую боль в обоих висках, как это бывает перед пробуждением после обильных возлияний, я непроизвольно потряс головой – не привиделось ли это.

– Что вы бросили в костёр?

– Траву…

– Какую?

– Иоаннову…

– Что за трава?!

– Обычный зверобой и ещё что-то… не помню.

– Хороша травка!

Я откровенно разглядывал её всю с головы до ног, пытаясь понять или хотя бы угадать, как всё это могло произойти, и как я мог так обмануться.

«Ночь… всё эта ночь» – мелькнуло в голове.

Судорожно прокручивая случившееся как киноплёнку, пытался вспомнить каждый миг: и костёр, и венки, и матиссов танец, и речитатив: «Купало, Купало!!!»

И ещё… как это там, а вот: «настало время жатвы».

Что всё это значило? Мысли защёлкали искрами костра в тумане мозга, не находя положительного ответа.

Ночь… ну, да! Как же так?! Однако всё это не оправдание.

Я представил перед собой Марту, и мне стало жарко.

Как я мог так ошибиться. Вспомнил, как Марта тогда, в тот роковой вечер прочла эту туманную фразу – «ты сам попадаешь в свои капканы, потому что расставил их множество, сотни…».

Боже мой, мелькнула какая-то догадка, но… почему-то ускользнула от понимания, нагнав ещё большего туману.

Я посмотрел ей в глаза и почти в лицо крикнул:

– Зачем ты это сделала?!

– Что… зачем?!

– Почему ты не остановила меня?!

Она ответила не сразу, а, выдержав мой взгляд, улыбнулась и спокойно произнесла:

– Почему? Да потому… было бы глупо остаться одной и в такую ночь!

– Ты это серьёзно? А не страшно было ночью в лесу, с чужим человеком, что у него на уме неизвестно…

Она легкомысленно засмеялась, обнажив жемчужины ровных зубов.

– Я ведь тебя не испугалась совсем… по голосу сразу узнала. Видела не раз в общаге матмеха.

– Ты что с матмеха? – не зная, как на всё это реагировать, спросил я.

– Нет, я не учусь.

– А что делаешь?

– Работаю.

– Где?

– В универмаге в Стрельне.

– Ты из Тимяшкино.

– Нет, из Мартышкино.

– Оно и видно, что из Мартышкино… продавщица из Мартышкино?!

Она перестала, наконец, глупо улыбаться.

– А что делала в общаге, на танцы приходила.

– Нет, мать у меня там работает в столовой.

– А ты не подумала… Вера, о том, что у меня, может быть, девушка есть. А? Приятно ей будет узнать… о нашей… встрече с тобой… здесь в парке… ночью.

– Да нет у тебя никакой девушки.

– Как это нет?!

– Да, так, я знаю. Ты всегда один – с занятий в общагу, из общаги на занятия.

– Ты что, за мной следила?

– Просто… наблюдала

– Ну и что, что всегда один. Это ты так думаешь, что один, а на самом деле…

А что «на самом деле», подумал я, ведь и сам ещё толком не знаю, есть у меня девушка или только я так считаю.

– Да нет у тебя девушки, я спрашивала. У твоих же друзей и спрашивала.

– У кого ты спрашивала?

– У Витаса, у Марго…

– Что, ты их знаешь? Ты бы ещё у телеграфного столба спросила, он бы тебе ответил, балда.

– Не ругайся?

– Не ругайся?! Да я ещё и не ругался. Но… может быть, ты мне скажешь, что мне теперь делать с этим… Вера.

– С чем с этим.

– А вот со всем этим.

Я обвёл руками всё, что только видел вокруг, включив в это рукотворное полотно и нас, мокрых, нелепых, о чём-то беседующих в воде.

– А мне?

– Тебе?!

Я долго не моргая смотрел ей в глаза, в которых застыл её последний вопрос, не находя подходящих слов для ответа. Смотрел до тех пор, пока не стало резать в глазах, то ли от беспомощности что-либо изменить, то ли что-то объяснить, и в них не выступили слёзы, после чего, ели сдерживаясь, спокойно произнёс: