Оглавление
Олаф Стэплдон. Разделенный человек
Социологическая поэма: о (мета-)фантастическом романе Олафа Стэплдона
Разделенный человек
1. Неудачная свадьба. 1921
2. Начало жизни Виктора. С 1890 по 1912
3. Начало нашей дружбы. С 1908 по 1912
4. Делец и солдат. С 1912 по 1919
5. Новое начало. С 1921 по 1924
6. Юность Мэгги. С 1897 по 1921
7. Ненадежное счастье. С 1921 по 1924
8. Горестная интерлюдия. С 1923 по 1924
9. Движение вперед. С 1924 по 1929
10. Срыв. С 1929 по 1939
11. Мрак. С 1939 по 1946
12. Странная победа. С 1946 по 1948
Отрывок из книги
Олаф Стэплдон (1886–1950) отдал в печать роман «Разделенный человек» («A Man Divided»; название можно перевести как «Человек в раздвоенности») в 1950 году, за несколько месяцев до смерти от сердечного приступа. Он уже был прославленным автором эпопеи «Создатель звезд» (1937) и повести «Сириус» (1944), вполне выразивших его кредо – философский монизм. Согласно этой философии весь мир существует благодаря какому-то одному принципу, к которому мы неизбежно приходим, даже если хотим опереться на какие-то противоречащие ему явления бытия или разума, – в конце концов мы поднимаемся к «создателю звезд», и это не бог и не дьявол, не механизм материи и не порядок идей, но прямой итог нашего пути. В повести «Сириус» этот дух или демон явно гуманизируется, становится идеальным человеком для собаки, мечтающей о собственном вочеловечении.
Как все это возможно? На этот вопрос не раз ответит данный роман. Англия, в которой происходит действие, – это страна, хорошо изучившая теории Фрейда, но не прочитавшая Ницше. На европейском континенте после великого философа невозможно было говорить о таком демоне, космическом принципе или сверхчеловеческом идеале в отрыве от темы воли. В мире Стэплдона есть решения, есть объяснения, есть тонкие переживания, но нет главного для Ницше – той мировой воли, которая обрекает нас на всевозможные заблуждения, так что мы можем оказаться правы только в какой-то миг героического или трагического переживания. Сверхлюди у него – мутанты, как в романе «Странный Джон» (1935). Но этим Стэплдон оказывается в чем-то страшнее Ницше и Фрейда – он никогда не спишет на «волю» то, с чем сталкивается в повседневности.
.....
Мы, если меня не подводит память, обсуждали значение инстинктов. Виктор доказывал, что я их переоцениваю. Вскочив с кресла, она заходил по комнате, как лев по клетке.
– Все это хорошо, – говорил он, – но поживи ты, как я жил в последние недели, ты бы лучше меня понял. Ты, верно, знаешь, чем я занимался – натурными исследованиями секса. Так вот, поначалу свобода от табу великолепно освежала. Душа насыщается ощущением, что ты с женщиной – как животное с животным; хотя первый мой опыт оказался адски мучительным, потому что ни она, ни я не умели подстроиться друг к другу. Техники не хватало. Через несколько ночей я, так сказать, поймал ее ритм, и дела пошли лучше. Но потом мне пришлось попробовать другую, а номер один приняла это в штыки. Она клялась, что не станет возражать, потому что «о любви» речи не шло, но я чувствовал, что на деле она мной основательно увлеклась – отчасти потому-то я и перешел к номеру два. Номер один это ужасно расстроило, и я чувствовал себя гнусно, потому что… ну, что бы ни говорил Фрейд и прочие, никак не избавиться от чувства, что я замарал святыню. Фрейд тогда показался мне полным дураком. Что до нее… ну, она это переживет, но останется шрам, которого лучше бы не было. Господи! Мне до сих пор противно вспомнить. А чем я мог исправить дело, кроме как исчезнуть с горизонта? Выглядело это так, словно я ее бросил и сбежал. Ну, сделанного не исправишь, но я стал осторожнее в дальнейших опытах.
.....
