Читать книгу Два убийства на вилле «Нескучная жизнь» - Олег Агранянц - Страница 2

Свидетель Борис Аристов, актер

Из театра меня выгнали.

А начиналось все прекрасно: хорошие роли, статьи в местной газете, встречи со зрителями. Все испортил режиссер Игорь Викентьевич Смольников. Он только что вернулся из творческой командировки в Европу и был полон идей.

Художественный руководитель был тогда в очередном запое, это у него случалось раз в два месяца, и капитанский мостик занял Смольников. После одного из спектаклей он вызвал меня и Юлечку Недобитову, мы играли Ромео и Джульетту.

– Хорошо, очень хорошо, но сухо. Блекло, прозаично. И, простите меня, старо. Ищите новые повороты. Отвергайте старые штампы. Внесите свое.

Мне всегда было очень жалко, что там, в Вероне, все так плохо кончается. И я предложил слегка откорректировать текст.

Смольников меня поддержал:

– Великолепная мысль. Разбудите публику. Провинциальный театр – прекрасное место для экспериментов.

И я попросил местного поэта, чтобы он слегка подкорректировал текст. В последнем акте Ромео ожил. И Джульетта тоже ожила.

Публика сначала обалдела. А потом ничего. Одна женщина даже благодарила:

– Спасибо, – говорит, – за доброе сердце. Так, как у вас, лучше.

Некоторые даже плакали от радости.

Но нашелся один козел.

– Я, – говорит, – недоволен. Вы, – говорит, – мне испортили впечатление. Я платил деньги не за это!

Я ему вежливо:

– Неужели вы заплатили жалких три рубля только за то, чтобы посмотреть, как погибают эти замечательные молодые люди? Это, между прочим, садизм.

А он:

– Хочу все как у Шекспира. Все как у Шекспира.

Тут подоспела Юлечка Недобитова, и начала спокойно:

– Что это вы такой кровожадный?

А козел завелся:

– Да, я кровожадный и хочу, чтобы ты, потаскуха, и Ромео твой, проходимец, раз уж померли, то померли! И назад ни-ни…

Юля обиделась и как ему по уху врежет. А чтобы не обвинили в хулиганстве, закричала:

– Насилуют, насилуют!

Скандал. Милиция. Шум. Я кричу:

– Остановите насильника! Остановите насильника!

Козел воет:

– Не позволю глумиться над Шекспиром! Пусть помирают, когда Шекспир велел.

Юля визжит на весь театр:

– Он извращенец! Он хотел меня в образе Джульетты!

Смольников топает ногой:

– Не позволю трахать моих сотрудников при исполнении ими служебных обязанностей!

Наш ветеран, заслуженный артист, зычным голосом вопит:

– Избавьте Мельпомену от скабрезности!

А его жена, она у нас на полставки старуху Шапокляк играет, рассказывала потом, что в последний раз такое в театре было в девятьсот девятнадцатом, когда матросы по пьянке вместо Дездемоны изнасиловали Отелло. Отелло потом от обиды чуть по-настоящему не задушил Дездемону, еле откачали…

Я этому козлу втолковывал в отделении:

– Гордиться должны. Не каждому удается по роже схлопотать от Джульетты. От самой Джульетты! Это же поэзия. С вашей-то физиономией!

А он, к счастью, умишком не вышел. В милиции вместо своего дня рождения называл день рождения капитана Кука. И нас это спасло. На начальника отделения Кук произвел неизгладимое впечатление. Он никак не мог взять в толк, при чем здесь Кук.

А козел говорил, что, глядя на нас, чувствует себя, как Кук среди дикарей. Юлечка действительно выглядела немного раскованной. А козел совсем распоясался, кричит:

– Не потерплю надругательства над Шекспиром!

И начальник отделения ему очень даже резонно ответил:

– Если это надругательство над Шекспиром, тогда пусть Шекспир и подает заявление. Шекспир, а не капитан Кук.

Потом комиссия. Смольникова перевели в другой театр. Худрук уволил меня по собственному желанию, сказав в качестве напутствия: «Иди с миром и экспериментируй с кем хочешь, только не с Шекспиром», а Юлечку отправил на неделю в пансионат, где отдыхал главный прокурор области, и наказал: «Натворила руками – выправляй ногами». И она справилась, потому что в этом деле очень трудолюбива. Знаю не понаслышке.

Словом, нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте.