Читать книгу Братья Александр и Николай Первые - Олег Алифанов - Страница 3

В 1776 году французское королевство спровоцировало американский мятеж, поддержав сепаратистов флотом и армией (военных «советников») и добилось выгодного для себя Парижского мира (там было несколько договоров, например, редко упоминаемый договор между Британией и Францией). Дееспособный тогда ещё Георг III отправил на саммит к Бенджамину Франклину, изобретателю железного штыря, его друга, такого же учёного масона, изобретателя железного занавеса Гартли – оба всю жизнь играли с огнём и потому неудивительно, что следующий «ЖЗ» изобрёл Черчилль. Англичанин перед тем прославился поджогом королевской семьи, якобы он пригласил их в специальный дом и подпалил его, но изобретённые им перегородки спасли августейших особ (вероятно, легенда).

Французы ликовали недолго. Месть осуществилась во время Великой Французской Революции (ВФР), одной из причин которой британские историки остроумно стали называть финансовый кризис, якобы порождённый долгами от войны в Америке, что чушь, ибо долговые проблемы государства сами по себе никогда не ведут к революции1. В деле революции вообще ничего само собой не бывает: необходимы персональные интересанты, например, герцоги Орлеанские. ВФР – это, на самом деле, череда перетекающих друг в друга переворотов, одним из которых был чисто террористический. Кордельеры, якобинцы и т. п. – прямые агенты Британии, без стеснения финансировавшиеся с острова – французскую королевскую семью казнили. Такой английский юмор: подожгли – но не спасли («помни о Гартли!»)2

Конечно, убить монарха было недостаточно, следовало уничтожить интеллектуальный правящий слой, с чем террористы справились блестяще. Поняв, насколько эффективнее падение чужого государства, чем рост своего, Британия пожелала распространить опыт разрушения государственного механизма и на прочих конкурентов. Сама по себе Россия, конечно, никакой угрозы Англии ещё не представляла, а лишь только как союзник Франции. И вскоре при явной поддержке Англии был убит переметнувшийся к Франции Павел. Операция прошла настолько успешно, что у всего мира возникло впечатление, что наследник Александр в ней участвовал.

Казалось бы, метод найден (его нашли французы) и прекрасно себя показал. Он опирался на механизм масонских лож (то есть агентов влияния на средне-высокий уровень управления чужой страны). Для сепаратистов американской революции, например, в 1776 «Великий Восток Франции» вычленил специальную ложу «Девять сестёр», куда входили Бенджамин Франклин, Джон Пол Джонс и многие другие знаменитости, для понта – Вольтер. Впоследствии, в отсутствии конкуренции «Великого Востока» англичане метод модифицировали в сторону удешевления. Если французы хотя бы символически подчёркивали идею главенства высокой культуры (девять сестёр – это девять муз), то англичане в культуре как раз играли на понижение: культура вся была французской. В ногу с борьбой за мир по миру маршировало пугало шекспиризации.

Но Александр этому методу влияния на собственных подданных воспротивился и изобрёл масштабное противоядие, реализованное им на пару с Николаем. Это – национальная администрация.

Тут надо ясно понять, что национальная администрация – контрапункт всего правления Александра, изобретение всемирно-исторического значения и революция в деле построения национальных государств.

Революция, – а прошла так гладко, что историки её просто не заметили.

В России английское влияние (его называли «французской заразой», но это не должно обескураживать: в этих делах всегда так) в существенной степени купировала ещё Екатерина, и, воспользовавшись ослаблением Франции, усилила влияние России, – однако хватило лишь на то, чтобы её страна стала рассматриваться в числе одной из великих держав (с совещательным голосом). Первичное признание этого произошло во время неформального турне Екатерины и императора Иосифа II в недавно присоединённую Тавриду. (Но, вот, например, Пильницкая декларация обошлась без России. И Людовика XVIII комически долго уговаривали прислать Екатерине просьбу о его признании, уже после того, как признание поспешили выдать.)

Никаким либеральным реформатором Александр, конечно, не был. Ни одна крупная реформа, например, земельная, не была возможна из-за общего невысокого культурного уровня – всех сословий. Александр содержал «негласный комитет» в декоративных и декларативных целях. Даже само название Комитета было декоративным: «негласный», а все знали. Занимался он совершенно разнородной чепухой, уровень был юношеский. Он состоял из противоречивых персонажей, единых только в англомании («хотим, чтобы как у взрослых, то есть сесть лордами в русский парламент»). Комитет был необходим молодому Александру для демонстрации возможности конституционализации России и пропаганды лично себя в различных группировках, откуда проистекали комитетчики. Это был вдобавок явный кивок в сторону Англии после ВФР, точнее, после спровоцированного и оплаченного Британией якобинского переворота. Александр говорил (как бы негласно, но так, чтобы до всех донеслось): вот завтра конституция, а потом парламент, а потом совсем уйду – кто хочешь заходи, что хочешь бери. Но… надо только чуть подождать, вот, целый комитет работает. Развил такую бурную пропаганду либерализма, что ввёл в заблуждение не англичан даже – историков!

После прихода к власти он стал (обязан был стать) каждой бочке затычка. «Конституцию пишете? И я с вами!» «Богу молитесь? И я буду!» «Цареубийство готовите? И я Брут!» Разумеется, это было византийство (то есть типовое западное европейство, упакованное Лагарпом в обёртку мифического восточного), – имитация, хождение галсами. На самом деле никто в России, включая Петра не был столь абсолютным правителем, как Александр.

Часто приходится читать о монархах: «Некий №N сделал то-то» и при этом понимать, что высказывание о личном участии сильно преувеличено, правильнее читать: «при правлении такого-то было сделано…» Но в случае Александра можно смело говорить о его личной воле и личном же интересе: во-первых, чтобы не убили, во-вторых… достаточно «во-первых».

Но и во-вторых вскоре появилось: вывести свою державу в мировые лидеры. И это, как я покажу дальше, вовсе не прихоть гордого и избалованного человека, угодившего во власть «волею вещей», а государственная необходимость. «При мне как при бабушке». Только на сей раз – на самом деле. Отличие от бабушки было одно, но принципиальное. У неё своё царство появилось лишь с присоединением огромной массы восточных, южных и западных земель, – а до этого она была узурпаторшей земель чужих. А внук узурпаторши Александр был царём законным! Такой монархический парадокс. «Заиграно». Разумеется, барьеры степеней свободы при этом никуда не делись, и власть царя по-прежнему была ограничена цареубийством. Не случайно он вёл дела лично, особенно дела внешней политики. (А совсем особенно – внутренней.) В числе главных дипломатов своего времени (Меттерних, Талейран, Каслри) он не стоит только потому, что неудобно: царь. Россию на второе место – ценой минимально возможных в таких случаях жертв и потрясений – вывел лично. Попеременно используя им разгромленные, униженные и спасённые державы. Даже в Париж был внесён на плечах «союзников». И ладно бы один раз – так дважды!

Помимо цареубийства ограничителем Александра было время: первые 15 лет человек действовал в условиях жёсткого цейтнота европейской войны. Предпринимать стратегические проекты он мог с большим трудом. Большая стратегия началась в Вене. С Венского Конгресса я бы с удовольствием ввёл для Александра титул «Большой А». Без номеров и присвистов «великий».

В начале его правления Россия находилась в двусмысленном положении: культурно французская (соотношение английского и французского у Пушкина 1:3), в торговле она была привязана к Британии (торговое сальдо с Францией было всегда отрицательным). Это порождало множество дипломатических комбинаций как со знаком плюс, так и минус. Внутри страны было то же самое: сильная английская партия экспортёров противостояла условной партии импортёров (Румянцев и пр.) Этот когнитивный диссонанс Александр разруливал вручную, зато научился сам выстраивать неразрешимые противоречия для других.

Не Александр, а ещё Павел затеял Большую Игру, но, взявшись за дело слишком ретиво, быстро проиграл. Начал атаку по флангам (не только индийский поход, главное – Средиземноморье и – Мальта) и пропустил хук табакеркой. Александр перевёл бокс во французские шахматы, причём благодаря личному дипломатическому гению умел делать три хода за два противников. В обеспечение лишних ходов выдавал дипломатические же векселя, которые никогда не оплачивал. Примером является блестяще проведённое (и оконченное Николаем) «дело Греции».

Что касается Большой Игры, то агрессором выступала именно Россия, как страна более молодая и атакующая мир. Штука в том, что Англия сама была лишь немного старше и тоже ещё атаковала мир (если бы она была столь же старой, как и Рим, к которому она себя усиленно притягивает, то, скорее всего, её бы уже просто не было: с тех времён государств не сохранилось, не осталось и культур, разве что «Возрождённые», то есть привитые к сухому древу).

Ну и последнее: никаких, конечно, всамделишных тайных обществ в России не существовало (их вообще нигде не было, т. к. организовываются такие вещи сверху). Не случайно на ор недалёкого Фотия «в твоих университетах всё готово для революции» Голицын визжал: «что я могу поделать, царь сам того хотел!» А понимать было нечего: Александр делал противоположные вещи умышленно: занять беготней всех – и революционеров и консерваторов – держи друзей близко, а врагов ещё ближе. И каждый по отдельности видел в нём верного сподвижника: Фотий, Голицын, Аракчеев, Сперанский… Все тайные общества полностью контролировались Александром, более того, он сам их и создавал, утилизируя протестных дураков, сидевших на своих имениях только благодаря самодержавию и не понимавших, что пилят сук, на котором сидят.