Читать книгу MANGA. Метасиндикат - Олег Бард - Страница 3

Математику Мария ненавидела даже больше, чем нотации отца-ретрограда, и сильнее, чем визиты отчима Мухаррамки. Потому что отец из далекой России звонил не чаще раза в неделю, а отчим приходил и того реже – когда денег ему не хватало не только на дурь, но даже на еду. Матушка его традиционно принимала, а вдруг случилось чудо, и он разбогател? Следовала бурная ночь, а на второй, максимум на третий день изгоняла бывшего мужа и отца близнецов. Иногда изгнание сопровождалось ритуальными ором, битьем бытовой техники и посуды, а иногда на помощь призывалась даже полиция.

Математику изгнать не в силах даже Господь. Хуже того, сам дьявол или кто-то из его приближенных говорил, что ее нужно изучать, она помогает познать вселенную, и папочка был с ним солидарен, а Мария все больше убеждалась, что ее отец – пособник Сатаны, и если не его правая или левая рука, то уж точно палец…

Препод Киан, молодящий вечно улыбающийся ирландец с осветленными волосами и очками дополненной реальности в яро-зеленой оправе, воодушевленно глядел на монитор, надиктовывал формулу и, повинуясь его голосу, на мониторе классной доски вспыхивали цифры и буквы, смысл которых ускользал, как Мария ни пыталась напрячь мозг, изнасилованный иксами и игреками.

Что учитель видел вместо унылого экрана с буквами и цифрами на фоне вспыхивающих зеленых искр? У всех одноклассников, кроме эпилептика Исаака, были либо линзы дополненной реальности, либо очки. И то и другое, как уверяют разрабы из МАНГА, содержит скрипты… Или как там… В общем, через органы чувств они влияют на мозг, и он работает более эффективно, соответственно, информация лучше усваивается.

Старый дурак, папаня то есть, уверен, что линзы затрагивают в мозгу что-то важное, и человек теряет адекватность, да и опасно это: шизофрения, ретрограды, кибертеррористы, бла-бла-бла, ко-ко-ко. Ага, Киан, вон, уже потерял всю адекватность. И одноклассники, и весь продвинутый мир.

Мария подперла голову рукой, бездумно следя за вспыхивающими цифрами. Ученики оживали, подсказывали Киану, спорили друг с другом, и каждый правильный ответ приводил его в околооргазмический экстаз. В классе стоял гул. Мария в очередной раз попыталась вникнуть – куда уж там! – и ее мысли вернулись к папаше.

Можно понять, что было у него в голове, когда он поставил условие: или «умный» браслет, который не пустит во вселенную «Дрим», и содержание вплоть до окончания любого высшего учебного заведения Великобритании, либо «Дрим» и… и ничего, никаких денег. Но почему он заставил выбрать математику, когда Мария собралась на факультет психологии в Портсмут?! Она туда не нужна! Выбрала бы какую-нибудь географию, училась бы с интересом. Или бизнес – пригодилось бы. За что эта пытка математикой?

Из-за нее никакой личной жизни, все свободное время уходит на зубрежку, но если только зубрить, высокий балл не получишь! Да и не нужен он, тут хоть как-то бы сдать, тогда папаша подкинет крипты, скорее всего, тысячу икскоинов, что эквивалентно двенадцати тысячам фунтов! А если запретят икскоин – папаша выкрутится, как-нибудь иначе вознаградит дочь.

Захотелось зевнуть – сочно, разинув рот, но Мария поймала взгляд Киана и сдержалась. Лишь один был плюс у этих уроков – на математику ходили в основном парни… Она скосила глаза на третью парту у двери. Ее интересовал Рон. Высокий, черные волосы волной, глаза чайного цвета в зеленую крапинку. Он не злоупотребляет линзами, потому сразу понятно, какие у него глаза. И, в отличие от ровесников, Рон уже бреется. А еще он спортсмен, занимается боксом и даже на соревнованиях был.

Стоит глянуть на него, и сердце частит. И… говорят, у девушек на парней ничего не поднимается. Еще как поднимается – давление! Ощутив ее пристальное внимание, Рон повернул голову, и Мария спешно потупилась. Не хватало еще… Точнее – хватало, конечно, но точно не сейчас.

Сотни раз она представляла, как подходит к нему и начинает разговор… «Ты такой умный, объясни-ка задачу». А потом: «Давай вместе уроки сделаем…» И что? У него другие дисциплины, только на математике они с Марией пересекаются. Да и приглашать куда-либо – так себе идея. Скорее всего, не о чем им будет разговаривать, как не о чем – со всеми остальными ровесниками. Мария – жалкое посмешище и ретроград, у нее нет линз и даже очков, словно она больная, как Исаак, которому нельзя в «Дрим» из-за эпилепсии.

Если бы отец хоть немного понимал, чего лишил свою единственную дочь! На какое жалкое существование обрек!

Урок закончился, загрохотали стулья, Мария выключила ноутбук и уставилась на свое отражение в черном экране: огромные темно-зеленые глаза, черные брови вразлет, нос-пуговка, скулы тоже ничего, а вот губы подкачали. Будь у нее доступ в «Дрим», она настроила бы визуализацию так, что все, кто подключен к вселенной «Дрим» через очки или линзы, видели бы не вот эти ниточки, а пухлые, розовые, манящие губки. И грудь Мария увеличила бы.

Может, ее не любят именно потому, что она видит людей настоящими, со всеми их недостатками? Конечно, Рону линзы не так уж нужны – он совершенен.

Наблюдая за ним боковым зрением, Мария захлопнула ноутбук и потянулась за сумкой, и тут кто-то небрежным жестом сбросил ее папку со стола, и она упала на пол, раскинув страницы, как бабочка – крылья. Мария подняла голову и крикнула нависшей над ней долговязой Лили, похожей на русского царя Петра Первого:

– Осторожнее! – Мария вернула папку на стол, но она снова полетела на пол.

– Фашистка. – Лили самодовольно улыбнулась, за ее спиной обозначились две подружки – толстуха и рыженькая, похожая на кролика, обе с линзами.

С сентября Мария перешла на Sixth Form, в двенадцатый класс, и теперь на выбранные занятия ходили ученики из разных классов и даже других школ, на математику – больше всего, аж двадцать пять человек.

– С чего это? – Мария поднялась, в животе похолодело, сердце заколотилось.

Лили скривилась, имитируя акцент, ее подруги захохотали.

– Езжай к себе домой, дремучая! Вам тут не рады.

Мария стояла, скрестив руки на груди и запрокинув голову. Ярко-синие глаза Лили с фиолетовым зрачком будто бы светились изнутри. Хотелось сказать про Петра Первого и усы над губой, про акулу и рыб-прилипал, про комплекс неполноценности, который терзает не тех, кого надо бы, но все ее корявенькие слова будут подняты на смех, потому она избрала другую тактику:

– Слушай, чего ты пристала? Я вообще Россию ненавижу! Если бы…

Ее слова утонули в хохоте.

– Умора! Скажи что-нибудь, а? – Лили обратилась к подругам: – Правда, она говорит, как ворона?!

– И делает вид, что не в курсе, – вклинилась в разговор рыжая, похожая на мать в юности.

– Диким русским не место среди нормальных людей, – вынесла вердикт Лили.

Мария опустила голову, села, попыталась положить ноутбук в сумку на весу, чтобы его не скинули на пол и не разбили. Киан сделал вид, что не замечает конфликта, и поспешил убраться. Теперь она видела только ноги девчонок. К кроссовкам, оранжевым кедам и спортивным красным туфлям, пинающим папку, добавились черные мужские туфли. Они замерли, направив носки на Марию.

– Что тут происходит? – проговорили бархатным баритоном, и Мария остолбенела. – Лили, что за нацизм?

– Пусть валит к своим медведям! – огрызнулась Лили, но все-таки попятилась, а Мария делала вид, что возится с сумкой. Она была не готова посмотреть на своего спасителя.

– Спасибо, – проговорила наконец она, заправила за ухо челку и распрямилась на стуле.

Перед ней стоял… он. Рон. Стоял и смотрел испытующе. Воцарилось то самое неловкое молчание, когда проще под землю провалиться. Щеки вспыхнули, мысли беспорядочно заметались.

– Ты в порядке? – поинтересовался Рон, поправляя сумку с ноутбуком, перекинутую через плечо.

Мария тряхнула головой.

– Да, я… – Она вскочила, едва не перевернув стул, оперлась о стол. – У меня и правда такой ужасный акцент? Как у говорящей вороны?

Рон улыбнулся так, что у Марии в животе запорхали бабочки.

– Пойдем. – Уже на ходу, не оборачиваясь, он проговорил: – Ты в Лондоне со скольки лет? Не с рождения же.

– С восьми, – ответила Мария, семеня за ним.

– Ты крутая. Не представляю, что делал бы, если бы учился, например, во Франции. Это же безумно тяжело! Чужой язык, и как ни учи, все равно будет акцент. Так что ты молодец. – Он вышел на улицу, прищурился на яркое солнце, подождал Марию и спросил с легким удивлением: – Ты серьезно не понимаешь, чего они к тебе пристали?

Мария помотала головой, пятерней пригладила каре.

– Твоя страна расстреляла мирных демонстрантов, выражающих протест…

– Это не моя страна! – возмущенно воскликнула Мария. – Я ее ненавижу. Там остался мой отец, но моя страна – здесь! Неужели непонятно? Я-то при чем?

Рон пожал плечами и кивнул по ходу движения машин.

– Тебе ведь туда, на стоянку? Мне в другую сторону, я тут рядом живу. – Его рука чуть сжала плечо. – Давай, Мэри, до завтра.

– До завтра, – уронила она и растерянно уставилась на его удаляющуюся спину.

Радость сменилась злостью на себя и опустошением. Давай же, действуй! Попроси объяснить задачу, предложи… да хоть в столовой пообедать! Нет же, обомлела и замерла, как овца! А теперь что? Позвать? Глупо. Бежать за ним? Еще глупее.

На стоянке Мария села за руль своей старенькой «тойоты», но уезжать не спешила. Гадостно было на душе. Очень гадостно. Словно каракатица выпустила чернильное облако, и весь мир погрузился во мрак.

В голове звенело: «Диким русским не место среди нормальных людей». Будущее растянуло губы в фальшивой улыбке российского диктатора, из-за жадности и глупости которого у нее теперь неприятности. Политикой Мария не интересовалась и не хотела знать, чего же такого он сотворил в этот раз. Все воюет, гад, то с чужими, то со своими.

Она завела мотор, вырулила с парковки и вместо того, чтобы ехать домой, отправилась побродить в парке, уток покормить. Дома точно не получится успокоиться.

На парковке у парка мест предсказуемо не оказалось, но для ее крошечной «тойоты» нашелся закуток в самом конце кармана стоянки, возле обочины, где тоже парковались.

День выдался ясным и прозрачным, слишком теплым для октября. В парке народу было больше, чем хотелось.

Проходя мимо школьников – горластых, подвижных, пестрых – Мария отмечала, что они сбиваются в кучки по национальностям: англичане и арабы, которые тут давно, азиаты отдельно, недавно приехавшие арабы отдельно.

Девочка-китаянка лет десяти шла одна и на своем языке разговаривала с воздухом, всплескивала руками, смеялась, ее сияющие изумрудные глаза, измененные линзами дополненной реальности, намекали, что она беседует с голографическим другом или подругой. Мария сейчас тоже не отказалась бы от такой подруги.

Она и раньше ощущала себя не на своем месте, но раньше в классе были другие «русские» – Амина из Казахстана и Пашка с Украины, которые сглаживали одиночество. Но они пошли в другую школу, и Мария осталась одна.

Где бы она ни жила, кем бы ни работала – так и будет «дикой русской». Но и в Россию возвращаться не хотелось: там постоянно воюют, холодно. И никакой тебе свободы. Россия напоминала проклятый браслет, отсекающий ее от мира грез.

А здесь?

Вспомнился огромный дом отца с мраморными лестницами. У Марии было две комнаты: спальня и игровая с таинственным лесом, железной дорогой и горками. В саду был пруд, куда летом выпускали золотых рыбок. В гости приходили подруги – Юля, Алина и Ника. И Егорка, который написал записку с признанием в любви.

А еще – квартира в Ялте на верхнем этаже высотки, откуда открывался вид на весь город и море. С этой квартиры начинались ее воспоминания. Было ей чуть больше пяти, и днем она боялась подходить к окну, так и казалось, что дом покачнется и упадет. А еще боялась врачей и людей в белом, на них похожих. Мать говорила, что она тяжело болела менингитом и натерпелась в больнице, отсюда и страх. Но этого Мария не помнила, как и всего, что было до болезни.

Зато отлично помнила ласковое море в Ялте, пахнущее кремом для загара, арбузными корочками и еще чем-то прекрасным, навсегда утерянным.

Сейчас мать снимала квартиру на Лием Уэй, на западной окраине возле болотца, откуда до станции метро Райслип ехать минут двадцать. Когда-то это был промышленный район, потом его перестроили, заводы стилизовали под торговые центры, но двухэтажные кирпичные дома по-прежнему напоминали бараки из карикатур про Россию. Стоило увидеть их, и рождалась мысль: «Твои дела плохи, подруга».

Да, в Лондоне – перспективы, но… Но – для талантливых, нестандартно мыслящих. Мария не питала иллюзий относительно себя: она обычная зубрилка, середняк. К тому же – «дикая русская» и для местных таковой останется навсегда. Могущество отца сюда не распространялось.

Перспективы не радовали, а возвращение в Россию Мария не рассматривала, это все равно что добровольно посадить себя на цепь. Каждый ее соотечественник мечтает оказаться здесь, не каждому везет, так что жаловаться грех. Наверное.

Пять лет потерпеть – и она закончит обучение, будет делать что хочет…

Пока пять лет казались нереальным сроком, лучшими годами, вырванными из жизни старым самодуром.

Живот недовольно заурчал, намекая, что пора перекусить, и Мария решила наплевать на диету и подсластить паршивую жизнь чизкейком, тут в развлекательном центре есть кафе с божественными сладостями.

Пока шла, мечтала о линзах и программе, которая стоит всего сотню фунтов. Ставишь линзы, покупаешь еду и, что бы ни ела, вместо реального появляется вкус того, что нравится. Например, жуешь капусту, а как будто наслаждаешься пирожным. И никакой диеты, никакого риска заплыть жиром. Мария считала стройные длинные ноги своим главным достоянием и боялась, что ее предмет гордости придет в негодность, потому приходилось себе во многом отказывать. В отличие от большинства местных женщин, похожих на пугало, ей нравилось выглядеть хорошо.

Но вот парням она почему-то не нравилась. Точнее, поначалу они западали, как вон тот светловолосый, взирающий с восхищением, а потом… Видимо, и правда акцент отпугивал. В свои восемнадцать она даже не целовалась, если сказать кому – засмеют.

Она так задумалась, что не заметила, как чуть не врезалась в оранжевого клоуна с оранжевыми же глазами с вертикальными зрачками. Вскрикнула, нос к носу столкнувшись с его страшной рожей. Клоун улыбнулся, нажал на красный шарик носа – он крякнул. Мария инстинктивно шагнула назад, но клоун, призванный развлекать детей, не отстал, пристроился сбоку, указал себе в глаза и забормотал с легким акцентом:

– Слишком палишься, сестричка. Камеры, голос. Слежка везде.

Мария оторопела и инстинктивно схватилась за ноутбук.

– Что вам нужно?

Клоун помотал головой и оскалился, демонстрируя белые зубы. Двум верхним резцам, видимо, было тесно в десне, и они, столкнувшись, чуть выпирали вперед.

– Это тебе нужно. Будет. Скоро. Время придет.

Клоун отшатнулся и спикировал к мамаше с ребенком, который с воодушевлением принялся давить на крякающий нос.

– Приходите в наш парк развлечений! Динозавры почти как настоящие! Карусели… – Он вручил мальчику оранжевый флажок с изображением гусеницы.

Сумасшедший? Или террорист-ретроград, который ее с кем-то спутал? Последнее вряд ли: у мужика – линзы. Но точно он ненормальный и может быть опасным, нужно нажаловаться полицейским. Мария достала телефон, нахмурилась, решая, звонить или не звонить. Любой англичанин, конечно, позвонил бы – просто чтобы перестраховаться. Мария же все не могла преодолеть страх, вдолбленный еще в России, когда мать пугала злым полицейским, который вредную Машу заберет и посадит в тюрьму.

Пирожное настроение не исправило, просто к опустошению прибавилась злость на себя, что не устояла перед соблазном, и Мария отправилась бродить по торговому центру, наводненному в основном школьниками, ведь недалеко от парка находилась огромная школа и недавно открывшийся колледж.

Здесь было два этажа, расположенных друг над другом буквой П, в середине здания – декоративный пруд с кувшинками и черепахами, окруженный скамейками и пальмами в горшках, наверху – стеклянная купольная крыша. На уровне второго этажа крутились объемные буквы голограммы: М.А.N.G.A, окруженные бегущей строкой: «Будущее рядом. Прикоснись к рукотворной вселенной!» Голографические стрелки, с воздуха переходя на пол второго этажа, указывали на дверь, где находились капсулы погружения в симулированную вселенную. Именно так разработчики называли мир МАНГА, где все по-настоящему.

А над объемными буквами расшифровывалась аббревиатура разработчика, которая была известна любому ретрограду и бомжу в каждом уголке земли: синяя буква М – Меtа, желтая А – Amazоn, красная N – Netflix, G – Google, черная A – Apple.

Самые умные и дерзкие по инициативе ныне покойного Сергея Брина, разработчика Google, забыв о разногласиях, собрались в октябре 2008 года и создали мегакорпорацию, дабы противостоять мировому кризису. В январе 2009, на большие деньги, как акула на кровь, приплыл Стив Джобс – так появилась черная буква «А», и по сути, принадлежащая ему студия «Дисней» перестала конкурировать с Нетфликсом.

Ноги сами принесли к двери, превращенной в рекламный щит, где голограммы сменялись картинками. Сперва девиз МАНГА: «Креатив. Стабильность. Достаток». Затем призыв: «Стань собой настоящим! Отринь страх. Получи желаемое». После возникли объемные фигуры грудастой эльфийки, могучего воина в рогатом шлеме и мага с ветвящейся шаровой молнией на ладони. Заплати – и ты не толстуха с прыщами, а самая настоящая красотка. Не менеджер, у которого от фальшивой улыбки сводит челюсти, а великий и безжалостный маг.

Мария, не избалованная виртуалом, завороженно уставилась на эту троицу, сквозь которую, как сквозь стену, прошли два потрепанных мужчины с благостными лицами.

Как же туда хотелось! Но этот салон был 21+, а значит, в вирте можно грабить, убивать, насиловать. Говорят, там есть квартал красных фонарей с домом для всяких садистов и прочих извращенцев, а еще можно играть в войну, и неписи ведут себя, как живые люди. Хочешь – выбирай свою мини-реальность, если денег не хватает – резвись в общей.

Вздохнув, Мария направилась дальше, к голограмме: «Будь настоящей». Стрелка указывала на стеклянную стену, за которой была сувенирная лавка с безделушками для женщин, ведь многие, особенно эмигрантки, до сих пор предпочитали украшать себя серебром, золотом и бижутерией попроще.

Стену тоже украшали полупрозрачные голограммы: золотая сова с глазами-рубинами, жемчужное ожерелье, огненный китайский дракон, изогнувшийся буквой s, с маленькими лапками и хвостом таким длинным, что он по кругу очерчивал тело, кольцо в форме уробороса, оскаленная волчья морда…

Картинка перед глазами поплыла. Затошнило. Голова… не заболела, нет. Ощущение было, словно мозг превратился в бродящее тесто, которое очень хотело вылезти из черепной коробки. Хорошо, что напротив магазина был диванчик, куда Мария и села, кого-то спугнув. Монотонный гул посетителей слился в жужжание жалящих насекомых.

Мария застонала, сжимая виски. Клацнул ноутбук в сумке, упавшей на пол. Что ж за день сегодня такой? Некстати вспомнился Исаак-эпилептик, и она приготовилась, что вот-вот ее скрутят судороги… Но понемногу боль унялась, свернувшийся в горле ком рассосался, как и все неприятные ощущения, в том числе хандра.

Наступила какая-то… ясность, что ли. Словно в голове был морозный день, хрусткий и прозрачный. Мысли стали четкими. Проступили тысячи деталей, на которые она раньше не обратила бы внимания.

У резных перил, метрах в десяти от Марии, стояли две девушки примерно ее возраста, лет восемнадцати плюс-минус. У русоволосой на свитере краснело пятно от кетчупа, у бритой наголо толстухи пузырящиеся на коленях штаны были грязными. Значит, настолько их в «Дрим» засосало, что они перестали следить за собой.

Толстая зашевелила губами. Что она шептала, с такого расстояния никак нельзя было услышать, но Мария каким-то чудесным образом знала это! Будто кто-то надиктовывал: «…обалденные отбивные с индейкой и нефильтрованное пиво нал…» Толстуха отвернулась, демонстрируя складку жира на затылке, и голос в голове стих.

«Это что же, я по губам читать умею? – удивилась себе Мария. – Интересно. И состояние интересное, словно в мозгах кто-то открыл заслонку, и они заработали в полную силу. Вот бы оно не заканчивалось!»

Удивляясь себе, Мария принялась наблюдать за людьми, и ей открывалось ранее неведомое. Каким-то чудом, просто глядя на некоторых посетителей торгового центра, она знала, какие они: смелые или трусливые, уверенные или робкие. Знала, что у вот этого мужчины болит спина, а вон та азиатка натерла ногу, а улыбающемуся парню, топающему за тремя товарищами, хочется кому-нибудь врезать. Об упавшем ноутбуке Мария тоже не беспокоилась, потому что знала: если бы он разбился, был бы другой звук, а так падение смягчила лежащая внутри папка.

Это ли называют ясновидением?

Ответ тоже пришел сам как череда мгновенно промелькнувших неподвижных кадров. Нет. Анализ жестов, походки, мимики. Причем считывание идет помимо воли, механически, стоит сфокусировать на ком-то взгляд и захотеть узнать. Некоторые люди держат лицо, ведут себя нейтрально, и их сложно прочитать.

Что же случилось с головой и почему именно сейчас? Почему не раньше? Ответ пришел тоже чередой застывших воспоминаний, из которых Мария поняла только, что была юной и глупой, а теперь пришла пора. Задребезжал голос клоуна: «Это тебе нужно. Будет. Скоро. Время придет».

Он знал! Схватив сумку, Мария рванула в парк, потому что у клоуна точно были ответы на ее вопросы.

На улице Мария прищурилась на солнце, выбежала на дорожку, где работал клоун-зазывала… Никого. Точнее, люди есть: скамейку оккупировали подростки в школьной форме, возле ручья расположились бомжи, передающие друг другу бутылку и упаковку чипсов. А вот клоуна и след простыл.

Обходя другие пешеходные дорожки, Мария была уверена, что не найдет клоуна, потому что во всяких фильмах про шпионов именно так. Закралась тревожная мысль, что она сходит с ума, отсюда и измененное сознание: ей кажется, что она читает по губам, а на самом деле это не более чем фантазии. Отросшие волосы на затылке, неделю назад выбритом, зашевелились и встали дыбом. Мария зажмурилась, оцепенела, под звон клаксона шарахнулась с велодорожки.

Мозг, работающий все так же четко, проанализировал ее поведение, сопоставил с симптомами подступающего безумия и успокоил, что все в порядке, кроме легкого тревожного расстройства, которое было и раньше.

Забавным было еще и то, что всех людей, за которыми наблюдала в торговом центре, она помнила в деталях! Будто доставала яркие фотографии из архива. Хотя раньше детали всегда ускользали от нее. У прихрамывающей азиатки – серебряная бабочка-брошь на белой блузке и созвездие родинок на правой щеке. Левое веко опущено больше правого, рот немного скошен…

Нереально запомнить такие мелочи, не концентрируясь на них заранее. Что же это происходит? Клоун, где же ты?

Но клоун так и не появился.

Гулять расхотелось. К тому же небо начала затягивать серая пелена, которая грозила опуститься туманом. Мария приказала себе успокоиться и не депрессировать. Удивительно, но – получилось! В голове воцарилась гулкая пустота, остались лишь механические мысли, которые не «хочу», а «надо». Надо сделать задание по генетике, интересное, кстати. Выбрать три признака родителей, разобраться с характером наследования в семье и предположить, какой генотип: гомозиготный или гетерозиготный, у родителей по данным признакам.

Правда, семьи как таковой нет, зато хоть отец известен.

Помимо генетики, еще следовало решить кучу задач по математике. При мысли о ней все-таки проснулась душевная боль. Два года предстоит изучать то, что Мария ненавидит. Каждый день! И это даже не физика, где можно наглядно увидеть, что происходит, а долбанная абстрактная ерунда, которой вообще не существует в природе!

Увидев свою машину на стоянке, Мария застонала. На обочине припарковался внедорожник, частично перекрыв своим толстым металлическим задом выезд с парковки. Рядом вплотную прижался минивэн. Хотя «тойота» была крошечной, маневрируя, Мария рисковала зацепить одну из машин, уверенным водителем она не была и до сих пор боялась выезжать в центр. Теоретически выехать было можно, но ошибись на пару сантиметров – и привет, первая в жизни авария!

Не успела Мария расстроиться, как в голове вспыхнул алгоритм действий, появилась уверенность, что если сделать вот так, все получится.

Она протиснулась к своей малолитражке, села в кресло, взялась за руль, посмотрела в одно зеркало, в другое… И у нее в голове будто появилась картинка, на сколько градусов нужно повернуть руль, чтобы выехать, мало того, она впервые ощутила габариты машины! И была полностью уверена, что все получится.

В зеркале заднего вида замаячила группа парней, которые жестикулировали и смотрели на машину Марии. Может, даже ставки делали. Улыбнувшись, она завела мотор. А вот хрен вам вместо шоу!

Так… Сосредоточиться. Повернуть руль чуть вправо. Проехать немного. Еще немного. Стоп! Теперь чуть влево и – медленно-медленно выезжать. Еще немного докрутить руль… Притормозить. Сложить левое зеркало, опять по газам… Есть!

Выехала, улыбнулась сама себе и парням. Двое аплодировали, трое, которые, видимо, ставили на то, что она не справится, пожимали плечами, но все равно показывали «класс». Помахав парням, Мария покатила домой, довольная собой.

Они жили в четвертом и последнем подъезде кирпичного двухэтажного дома с фасадом, декорированным коричневой вагонкой, которая менялась каждый год. Синяя «хонда» матери стояла на своем месте, Мария припарковалась в тупичке, рядом с внедорожником престарелого соседа Джонни, который волочился за матерью, за что периодически получал от жены Пегги, похожей на старую заморенную ослицу – это было слышно из-за стены.

Мария распахнула дверь домой.

В гостиной валялись игрушки и стоял крик – резвились семилетние близнецы, шоколадные потомки марокканца Мухаррама. Стив, которого называл отец, с лестницы бросал в Джули мягкими игрушками.

Увидев Марию, Джули, которую мать называла Юленькой, бросилась к сестре, едва не сбив с ног, чтобы спрятаться за ее спиной. Стив, он же Степа, швырнул в нее тюленя, которого Мария инстинктивно перехватила и сразу же бросила в агрессора. Черным пластмассовым носом игрушка ударила Степу в лоб, и тот, будучи в свои семь нытиком и симулянтом, громко заголосил.

Юленька присмирела и вышла из-за спины сводной сестры, еще не решив, на чьей она стороне. Из кухни высунулась мать и воскликнула:

– Что еще опять?

– Она меня уда-а-арила! – голосил Степа, указывая на Марию. – Прямо в гла-а-аз!

Мать, которая принимала сторону младших детей, что бы они ни сотворили, посмотрела на Степу, который сидел на лестнице, на Марию, еще не снявшую кроссовки, и впервые не сделала ее виноватой:

– Хватит врать! Как она до тебя дотянулась?

Юленька рванула к ней – рассказывать, как дело было. Пока мать не передумала и не принялась орать на нее, Мария скинула кроссовки и рванула по лестнице в свою комнату. Закрылась на щеколду и выдохнула с облегчением. Все, она в безопасности.

Полчаса на отдых и – за работу. Сложные задания по биологии и математике, остальное – так, ерунда. Мария села за домашний комп, включила его, чтобы войти в умирающую Инсту. Хоть какая-то радость, пусть там в основном и старперы.

Молодняк весь в Дрим-комнатах красуется, рассказывает о себе. Некоторые стрим-дримеры настолько популярны, что их комнаты больше напоминают стадионы. Там можно устроить вечеринку или просто ужин. Танцы, дискуссию или бой. Ты видишь собеседника, а не смотришь на картинки. Целая индустрия, торговля иллюзиями. Мария бы открыла комнату адаптации эмигрантов к новым условиям, чтобы никто не чувствовал себя одиноким. И как исследование такое пошло бы на ура.

В дверь постучали. Дети обычно сперва начинали ломиться и не стучали, а тарабанили.

– Маша, ты там спишь, что ли?

Мать никогда не приходила просто так, всегда ей было что-то нужно. Чаще всего у нее заканчивались деньги, и она просила связаться с отцом и выцыганить хотя бы сотню икскоинов. Мария терпеть не могла что-либо просить у отца, унижаться, врать. Тем более шесть дней назад она уже просила.

– Что на этот раз? – раздраженно крикнула Мария, открывая дверь и пропуская мать.

Та вошла, окинула взглядом комнату, поджала губы, скрестила руки на груди и заискивающе спросила:

– Как дела в школе? – Каждое слово так и сочилось фальшью.

Мария закатила глаза и села в компьютерное кресло, закинув ноги на стол и, используя новое свое чутье, предположила, что в этот раз точно что-то важное.

– Что тебе нужно, мама? – прямо спросила Мария.

Мать недоуменно захлопала глазами.

– Что за тон, Маша? Я не могу спросить, как у тебя дела?

– Есть одна закономерность, – спокойно проговорила Мария, пристально глядя на мать, – ты интересуешься моими успехами исключительно тогда, когда тебе что-то от меня нужно. Посидеть с малыми? – спросила она, проанализировала мимику матери и сама ответила: – Нет. Куда-то за чем-то сгонять? Нет. Деньги? – Брови матери чуть дрогнули, ноздри раздулись, губы сжались, и Мария щелкнула пальцами. – Конечно! Но ведь я просила для тебя, унижалась только неделю назад. Ты все потратила?

Лицо матери покраснело, она уперла руки в боки, в глазах заблестели слезы.

– Значит, так? Ладно. У меня поломалась машина, ремонтировать не на что. Так что я беру твою. – Она протянула руку. – Давай ключи.

Марию захлестнула злость, и ее понесло:

– Не дам. Устраивайся на работу. Ты же не хочешь, меня используешь как… как банковскую карточку! Тебя ж не интересует, что я чувствую, какие у меня оценки. Тебе на меня плевать! Тебе только деньги нужны! А что мне тошно у него просить – это как, учитывается?

– Ах ты дрянь неблагодарная, – прошептала мать, захлебываясь возмущением, и Мария не выдержала, вскочила и заорала:

– Это я-то неблагодарная? Да ты живешь на мои деньги, квартиру снимаешь, детей кормишь! А неблагодарная – я?

Мать шагнула навстречу и отвесила пощечину – щеку обожгло огнем – схватила ключи со стола и ринулась к выходу. Хлопнула дверь.

Процедив сквозь зубы ругательство, Мария уронила голову на сложенные на столе руки, задыхаясь от бессилия. Дай, дай, дай. Иди, блин, на работу, учи язык! Но мать так и не удосужилась освоить английский, понимает, но говорит еле-еле.

Она не приучена к труду. Двадцать лет назад она вышла в финал конкурса красоты города Иркутск: длинноногая огненно-рыжая стройняшка с ясными васильковыми глазами, на которые клюнул Егор Точинов, местный сорокалетний царек. Поженились они через год. Через два, двадцать пятого июля две тысячи четвертого года, родилась Мария. Через одиннадцать лет семейной жизни супруги развелись по инициативе отца. Что у них произошло, Мария не понимала, ей только-только исполнилось семь лет. Они не ругались, разговаривали вежливо. А потом она с мамой уехала в маленькую квартиру и очень быстро – в Великобританию.

До рождения близнецов мама выглядела как кукла Барби, первая беременность вообще не сказалась на ней. А потом появился марокканец, навешал лапши на уши, что у него акций на двести тысяч евро, он в шоколаде, пойдем со мной, крошка. И мама пошла, забеременела, раздалась чуть ли не вдвое и так и не вернулась в норму, а когда родились близнецы, превратилась в мать-ехидну, заставляющую старшую дочь после школы нянчить малышей. Благо удалось выпросить у отца полный пансион в школе.

Теперь, изучив психологию, Мария знает, что чаще всего при рождении младшего ребенка старший, если ему больше пяти лет, автоматически переходит в разряд взрослых, и ему выделяется мизерный лимит любви. Но час от часу не легче. Есть факт: ее выбросили за борт, доят, как ту корову.

Ничего, пусть подавится машиной! Стоит заикнуться – и отец перестанет спонсировать мать, а Мария поселится где-нибудь в общежитии при университете, и спокойнее будет.

Да, так она и сделает. Теперь же надо успокоиться и приступить к заданиям.

– Спасибо, дорогая мамочка, за счастливое детство. – Она не заметила, что проговаривает мысли. – И за получасовой отдых спасибо, чтоб тебя!

Итак, сперва то, что поприятнее: генетика. Три признака родителей: цвет волос, цвет глаз, рост. Известно, что ген темного цвета волос, как и глаз, доминирует. Значит, с вероятностью… Мария взяла ручку, чтобы написать задачку и просчитать вероятности, но мозг уже проанализировал всю информацию и сделал вывод, что у родителей с вероятностью 100% должен был родиться светловолосый и голубоглазый ребенок. Мать рыжая, глаза у нее голубые, отец – ну прямо истинный ариец, голубоглазый блондин, оба признака рецессивные, то есть подавляемые. Мария же – зеленоглазая шатенка. У нее есть доминантный ген, которому у родителей неоткуда взяться.

Бросило в жар. Выходит, отец – не ее? Только этого не хватало.

Она шумно сглотнула и крутнулась в кресле. Неужели он не проверил отцовство? Выходит, не проверил. Не вяжется это с образом карманного диктатора. Скорее знает, но не отказывается от ребенка, которого ему навязали. Теоретически Мария могла бы вернуться в Россию, ходить в мехах, ездить на «Ровере» и жить в отцовском дворце, который сейчас под Новосибирском. Так ведь заездит самодур! Да и страна… сомнительная, раздираемая гражданской войной. Там все убогое, топорное, какое-то примитивно-деревенское.

Мария подумала, что ничего не знает о творящемся в России. И не хочет знать.

С отцом некрасиво получилось, но непонятно, расстроилась Мария от того, что он неродной, или нет: они никогда не были близки, она использовала его, как дойную корову, и все ее «спасибо» были фальшивыми. А ведь больше него для нее никто не делал и не сделает. И чем она лучше матери? Ни разу не позвонила просто так. Она даже не знает, какой именно у него бизнес. Знает о маленьком винзаводе на Кубани, о заводе в Перми, где делали лицензионные детали для автомобилей. Что с ним стало после введения санкций? И ведь это не все его заводы-пароходы!

Сейчас пять вечера. Отец, скорее всего, на работе, но Мария не утерпела, набрала его в скайпе – он тут же ответил, на экране появилось его утомленное лицо. Обвислые щеки, мешки под глазами, сероватая кожа, но все равно чувствуется внутренняя сила.

– Привет, Маша. Что-то срочное? У меня совещание.

Мария оторопела и онемела на пару секунд, но быстро взяла себя в руки. Он прервал совещание, чтобы ответить ей! Значит, она действительно ему дорога!

– Папа… я тут подумала… Ты столько сделал для меня, а я… В общем, спасибо. Просто спасибо, папа.

Глаза отца удивленно распахнулись.

– Тебе что-нибудь нужно?

– Нет, па. Правда. Просто спасибо. Ты звони… просто так, когда освободишься.

Она отключилась, смахнула слезинку. И уставилась на листок, где описывала родителей. Порвала его, взяла чистый, сделала отца зеленоглазым брюнетом – все равно никто его не видел, а от блондина и рыжей она родиться не могла. Или могла? Нужно будет расспросить учительницу, но наедине, не хватало еще, чтобы одноклассники услышали, что у нее отец неродной.

На описание решения ушло пятнадцать минут – мозг анализировал информацию мгновенно. А вот к математике Мария приступать не спешила, предчувствовала три часа мучений, штудирования форумов и Ютьюба, а потому просто бездумно смотрела в монитор. Наконец вытащила распечатку с заданием, вздохнула, уставившись на формулы…

Решение систем линейных уравнений методом подстановки. Блин, элементарно же! Детский сад! Решения одно за другим вспыхнули в ее мозгу. Всего-то через одну переменную выражать другие!

Но мозг не успокоился и предложил более интересное решение. Мария закончила считать, почесала ручкой за ухом и полезла в Интернет, чтобы хоть узнать, как называется этот метод вычисления. Ага, это решение уравнений с помощью определителя.

Пока решения не улетучились из головы, Мария расписала их, боясь, что забудет, перестанет соображать, но она не перестала! Мало того, ощутила удовлетворение, как от хорошо проделанной работы. Задачки стали напоминать кроссворд: отгадала слово – радость, нашла подсказку и воспользовалась ею – радость вдвойне.

На решение задач ушел час. Увлекшись, Мария проштудировала тему следующего урока, затем – того, что будет послезавтра. Полезла в Интернет за дополнительной информацией и просидела до ночи, даже про ужин забыла.

Нехотя оторвавшись от математики, Мария углубилась в генетику. Школьная информация показалась ей поверхностной, и она принялась читать серьезные исследования по наследованию – ее интересовало, может ли у блондинов родиться шатен. Оказалось, что цвет волос и глаз – сложно наследуемые полигенные признаки. Так более десятка генов влияют на пигментацию радужной оболочки глаза, и даже у голубоглазых блондинов может родиться кареглазый шатен, но вероятность того, что такое случится, исчезающе мала.

Был двенадцатый час. Завтра вставать в шесть, чтобы забрать машину раньше матери, благо запасные ключи есть. Мария зевнула, покосилась на монитор компа. Она испытывала информационный голод, заглушивший голод физический. Огромных усилий стоило загнать себя в душ и в постель, но и там она не удержалась, включила смартфон и принялась читать материалы о генетике. Как мало знаний дают в школе! А раньше казалось, что загружают по самые уши. Мария боялась уснуть, боялась, что завтра утром это волшебное состояние уйдет, и она снова станет вечно тупящей пассивной девой, но в три ночи усталость взяла свое, и она погрузилась в царство Морфея.

Удивительно, но проснулась она бодрой. С замирающим сердцем попыталась умножить 28 на 43, получилось 1204. Проверила результат на калькуляторе: так и есть. Работает! 504 на 612 – 308 448. Результат разделить на 20 = 15422,2! Фантастика!

Делая себе тосты с сыром и помидорами, она продолжала использовать мозг как калькулятор. Вот это супер! Это же суперсила! Это же можно сразу в Кембридж! Математику подтянуть – и вперед.

На биологии было всего пятнадцать человек. Все, кто учиться не хотел, в двенадцатый класс не пошли, остались только заинтересованные и талантливые ребята. И если математику посещали в основном парни, на биологии было пятьдесят на пятьдесят: семь юношей, семь девушек.

Пожалуй, впервые Мария так ждала начало урока. Она снова переписала задание по генетике, во вводные вернула светловолосого отца, теперь решив доказать верность решения, опираясь на новые знания. Ей хотелось построить доклад на негодовании одноклассников, возбудившихся тем, что ее решение неверно, и все пошло по плану: класс ополчился на нее, пытаясь доказать, что у светловолосых никогда не родится шатен и тем более – брюнет. Учительница же их серьезно слушала, с подозрением поглядывая на Марию, которая с трудом сдерживала торжество, но не вмешивалась в перепалку.

Когда гомон в классе стих, Мария, продолжая провоцировать одноклассников, пересказала общеизвестную информацию, взяла паузу, считывая злость одноклассников. А затем перешла к тому, что узнала позже – к сложно наследуемым полигенным признакам. Подошла к голографической доске и принялась решать задачу уже по-другому, исходя из множества вводных. Закончила словами:

– Как мы видим, при подобном сочетании, вероятность появления которого, пусть и ничтожно мала, но все же имеется, и появление темноволосого ребенка у родителей-блондинов возможно.

Учительница смотрела на Марию как на высшую форму разума и не находила слов. Качнула головой и зааплодировала. Заучка Джо тоже встал и похлопал.

– Мария, у тебя было несколько дней на задание. Как ты успела?

– Да сегодня ночью, слегка увлеклась.

– Однозначно, это высшая оценка, star distinction!

Впервые в жизни получив A*, Мария вернулась с чувством глубочайшего удовлетворения и пониманием, что успех в учебе, как и любой другой успех, сдабривается изрядной порцией дофамина, серотонина и эндорфинов (в памяти бегущей строкой пронеслись названия этих веществ), а если простыми словами – поощряется ощущением счастья.

Остальных докладчиков Мария слушала вполуха: подключилась к Сети и просматривала новостные заголовки. Голова шла кругом от обилия информации. Мозг жадно поглощал знания, хэшировал в цепочки вероятностей, разбегающиеся нитями паутины от центра, где, будто паук, находилась Мария и пыталась проанализировать их, связывала круговыми нитями, отсекала второстепенное, концентрировалась на главном.

Весь мир пронизан алгоритмами и вероятностями, одни легко просчитываются, другие обрываются, третьи заканчиваются ничем. Прав был отец насчет математики! Мария представила свой мозг как блокчейн, только биологический, и находящийся в одной голове.

Крипта! Несколько суток – и она научится анализировать вероятности и сможет играть на бирже! Да не просто играть – спекулировать теневыми битами! Целое состояние сколотить сможет! И этим надо заняться сегодня же, а заодно проштудировать, как обеспечить себе анонимность в Сети. Конец нищенскому существованию!

Воображение нарисовало замок, увитый плющом, «Бентли», швейцара в смокинге и пляж, где пахнет кремом от загара и арбузными корочками… И вдруг из обилия информации всплыли знания, которые ей совсем не понравились: всплеск мозговой активности могла спровоцировать опухоль мозга, как доброкачественная, так и злокачественная, которая с большой долей вероятности локализуется в области гипофиза.

Прозвонил звонок, а Мария все не вставала, стараясь унять частящее сердце, и успокаивала себя тем, что не могут опухолевые процессы протекать бессимптомно, но пробудившийся мозг твердил обратное: еще как могут, и лучше провериться!

На уроке математики пятидесятилетний Киан, который вел себя, как тестостероновый пацан, обнаружил, что половина класса списала две задачи, особо не напрягаясь. Точнее, обнаружил, что кто-то вчера слил решение, а потому устроил проверку: написал на голографической доске похожую задачку и, поглядывая на притихших учеников и все так же улыбаясь, попросил решить ее. Он называет имя – ученик решает. Следующий продолжает.

Улыбнувшись, Мария подняла руку. Киан глянул на нее раздраженно, а когда посмотрел на Рона, который тоже вызвался, взгляд его смягчился. Мария всегда догадывалась, что Киан ее недолюбливает, теперь же уверилась окончательно. Понаблюдала за ним и пришла к выводу, что он гей, и ему нравится Рон и тихий и трепетный Мик. Ну точно, и как раньше не догадалась!

Видимо, Киан решил, что первая часть решения наиболее проста, потому Марию попросил довести решение до конца уже после того, как Рон надиктовал формулу до середины. От такой избирательности ее взяло зло, она ехидно ухмыльнулась и принялась диктовать вариант решения с помощью высшей математики, которую в школе и подавно не проходят. По посеревшему лицу Киана она поняла, что он и сам не помнит данную тему. Прервавшись, она улыбнулась и хотела попросить продолжить Киана, но решила не злить его и закончила:

– Это решение систем линейных уравнений с помощью определителя. Находится определитель для всей матрицы системы, потом поочередно – миноры и меньшие определители. Делим меньшие на основной и получаем корни.

Мария оглядела вытянувшиеся лица учеников, прочла во взгляде Рона удивление, посмотрела на Киана, и ею овладел иррациональный страх, причину которого она не сразу осознала.

Математик постарел лет на двадцать и стал выглядеть на свой возраст: щеки оплыли, нос заострился, дружелюбие сошло с его лица, хотя злым или раздраженным он тоже не был. За стеклами очков дополненной реальности были видны расширенные, как у наркомана, зрачки.

…у трупа. Такое лицо – у трупа! Марии на миг показалось, что Киана вот-вот разобьет инсульт, но нет. Он вскинул голову и заговорил, причем ранее богатый обертонами голос стал монотонным:

– Мэри, ты хочешь сказать, что сама решила эту задачу данным способом? Не подключившись к Сети? Без подсказок?

– Можешь меня проверить еще раз, – без энтузиазма произнесла она, уже жалея, что затеяла эту игру.

– Класс, не подсказываем, – проговорил он ледяным тоном и надиктовал формулу.

Мария взглянула на нее. Десяти секунд хватило, чтобы понять: Киан пытается ее запутать.

– В условии ошибка. Вот здесь. – Она подошла к доске и ткнула пальцем в голограмму. – Доказывать?

– Докажи.

И еще пять минут – на решение. После чего Мария пожала плечами и сказала:

– Что и требовалось доказать.

– Это невероятно! – Киан подошел к ней и уставился не мигая, словно пытался просканировать ее взглядом, найти устройства, которые могли бы ей подсказывать. – Последнее задание персонально для тебя.

Теперь – восемь минут на решение, уж больно долго надиктовывать знаки. Закончив, она повернулась к классу, а когда перевела взгляд на Киана, он взял себя в руки и сделался прежним молодящимся и позитивным геем.

– Вау! Фантастика! Да в тебе, Мэри, спал талант! Я так рад, что он пробудился! Наивысший балл! Я сражен! – Он всплескивал руками, стрелял глазками и беспрерывно улыбался.

Мария недоуменно глядела на него, пыталась проанализировать его поведение, но ни один вывод не был точным.

На перемене к Марии подошел Рон, протянул руку. Мария не знала, что с нею делать, и пожала двумя пальцами. Черт! Стоит ему приблизиться, и она снова тупит! Все новые настройки слетают.

– Это было круто! – сказал он.

– А ты знал, что Киан – гей, и что ты ему нравишься? – поинтересовалась она невинно, увидела, как Рона перекосило, и улыбнулась: – И это не шутка! До понедельника!

Она зашагала к выходу и услышала за спиной:

– Если бы ты носила линзы, я бы подумал, что ты хакнула школьную систему и нашла способ соединиться с глобальным «Дримом»… Мэри! – Она обернулась, игриво заводя за ухо прядь волос. – Послезавтра, в воскресенье в девятнадцать ноль-ноль встреча пользователей в «Дрим-реал», я собрался туда. Пойдешь со мной?

Мария погрустнела. О, ей очень хотелось бы прикоснуться к своей мечте. Вот только что она там будет делать, когда не в курсе, что в тренде у дримеров? Улыбаться и кивать, как китайский болванчик, чувствуя себя не в своей тарелке?

– Увы. Буду чувствовать себя неловко, мне нельзя в «Дрим».

– Почему это? – удивился Рон.

Мария продемонстрировала браслет и ядовито процедила:

– Отец запретил, нацепил вот это и сказал: «Либо «Дрим», либо деньги». Короче, он универ не оплатит, если я нарушу запрет.

– А-а-а, – сочувственно протянул Рон.

– Давай… лучше как-нибудь сходим в кафе?

– Позвони мне, если надумаешь, – ответил он, будто не услышав ответа, и Мария разочарованно пошла к выходу. Пригласит он, как же. Или она ему все-таки нравится, просто он растерялся? Наверное, да.

Когда вопрос касался Рона, Мария ни в чем не была уверена.

Едва она приехала домой, как мать тут же вышла к машине с ключами, следом выбежали близнецы. Поравнявшись с Марией, Степа-Стив высунул язык и скорчил рожу. «Воспитание так и прет», – подумала она и поспешила к компу, чтобы устроиться в кресле и, покачиваясь, изучать фондовые рынки, крипту и условия, которые влияют на ее стоимость.

Примерно через час, а может, и больше – погрузившись в потоки информации, Мария потеряла связь со временем – по скайпу позвонил отец. Марии хотелось бы увидеть его голограмму, но цивилизованный мир, а точнее, МАНГА, отключила Россию от этой системы, так что пришлось довольствоваться изображением на мониторе.

Отец выглядел бодрее, чем вчера: кожа будто бы подтянулась, круги под глазами сошли.

– Привет, дочь, – улыбнулся он вполне по-человечески, и Мария поймала себя на мысли, что не помнит его улыбку. – Как дела? Что делаешь?

Вопросы были лишь актом вежливости, но Мария решила на них ответить, показала экран смартфона:

– Изучаю колебания стоимости облигаций. Точнее, влияние локальных боевых конфликтов на них. Параллельно с криптой разбираюсь.

Отец удивленно вскинул бровь.

– Ты же не изучаешь экономику в школе.

– Не изучаю. Это я так, для себя. Через два года мне государство подарит инвестиционный пакет, надо знать, куда вкладывать, чтобы получить прибыль.

– Тяга к знаниям – это очень и очень похвально. За два года как раз разберешься. Тебе лучше всего инвестировать во что-нибудь стабильное. Например, в биткоин.

Усмехнувшись, Мария мотнула головой.

– Нет. Я хочу получить прибыль, – последнее она повторила с нажимом. – Поэтому лучше вкладывать в активы развивающихся стран, где сейчас нестабильная ситуация, либо в полулегальную крипту-ноунейм.

Отец еще раз вскинул бровь и округлил глаза, потер переносицу.

– И каковы прогнозы относительно крипты-ноунейма?

– Ноа и ру. Полгода будет рост. Ноа пика достигнет в начале 2023, а потом… Потом либо поглощение синдикатом, что даст стабилизацию, либо вытеснение с рынка. Ру, скорее всего, уйдет в тень, это сбережение нелегально заработанных средств, а не приумножение их. Но рост тоже будет. Думаю, еще месяца три-четыре.

– Хм… – это все, что сказал отец, Мария продолжила:

– Чтобы сделать более точные прогнозы, нужно досконально изучить интересы крупных игроков, склонных вмешиваться в естественные процессы самым непредсказуемым образом. Фактор, так сказать, джокера. Например, МАНГА и…

Отец прижал палец к губам, и Мария сразу сообразила, что такое нужно обсуждать в зашифрованном канале, она и так много наболтала. Хотя что она такого сказала? Про ру все в общем доступе, ноа…

– Ты своим умом до этого дошла или рассказал кто? – Видимо, отец никак не мог поверить своим ушам.

– Конечно, рассказал кто-то, как я сама смогла? – сказала она это с таким сарказмом, что отец все правильно понял, кивнул.

– Я рад, что ты стала интересоваться важными вещами. Значит, будет кому наследовать бизнес.

Настал черед Марии округлять глаза. Отец ни разу не говорил о наследстве – мать уверяла, что папаша считает и ее, и Марию тупыми обывателями, которые все погубят. По его мнению, правильнее передать миллионы в руки талантливого преемника, чтобы его дело жило.

– Я немного еще главных игроков поизучаю, – нарушила Мария воцарившееся молчание.

– Готов инвестировать в твои проекты, – заявил отец, и Мария впервые в жизни поняла его, как и поняла, чего он от нее добивался все это время. – А про игроков готов рассказать подробнее в следующий раз, сейчас нужно идти, через пару минут, – он глянул на часы, – встреча с журналистами.

– Пока, папа! Рада была твоему звонку!

Отец расплылся в улыбке:

– Не представляешь, Маша, как рад я!

Он отключился. А Мария осознала, что внезапно отец, которого она недолюбливала и боялась, оказался вовсе не страшным, а очень даже интересным собеседником. Все отчетливее проступил увитый плющом дворец, и «Бентли», и швейцар в смокинге. Мария мечтательно улыбнулась, глядя на монитор. Ей не хотелось анализировать, почему с ней случилось то, что случилось.

Но вдруг экран потемнел, и появились белые буквы на черном фоне:

Тайны мира, как я записал их в тетрадь,

Головы не сносить, коль другим рассказать.

Средь ученых мужей благородных не вижу,

Наложил на уста я молчанья печать.

Не успела Мария подумать, откуда появился текст, как буквы истаяли, и проступили символы рабочего стола. Сердце заколотилось, появилась тревога, и вопрос «почему» встал неожиданно остро. Что это такое? Прикол? Отец предупреждает, чтобы молчала?

Или какой-то анонимус предупредил, что опасность представляет именно отец?