Читать книгу Баланс белого - Олег Батлук - Страница 3

Мальчик приходил на станцию почти каждый день.

За исключением тех случаев, когда он помогал маме в огороде. Но и тогда, если управлялись засветло, парнишка бежал на любимое место, перепачканный и чумазый. В школу он еще не ходил, время лилось через край. Девать его в их городке было некуда. Городок был таким маленьким, что существовал на грани географической погрешности. Собак и тех больше, чем людей. Вокзал оставался в нем единственной территорией, где хоть что-то происходило. По крайней мере, там примерно раз в час ходили поезда. Правда, все они пролетали мимо. Все до единого. Жизнь намеренно обходила их захолустье стороной.

Мальчик никак не мог понять: как это еще ни один локомотив не задержался на станции хотя бы на минутку, полюбопытствовать, кто же обитает там, где они столько раз проносились не глядя? А вдруг гномы? Ладно, локомотивы, допустим, гордые, переливаются на солнце сверкающим металлом, выпячивают бока с огненно-красными полосками. Но паровозы, добрые старички, неужели им тоже неинтересно? Ведь и они тоже прочухчухивают мимо. Охая и как будто жалуясь, хромают по рельсам в свою недалекую даль. Мальчик ежился от жалости, когда соседи называли их станцию полустанком. Словно кто-то утащил у нее половину, а никому и дела нет.

Единственной постройкой в поселке, которая не выглядела карикатурно, было двухэтажное здание вокзала с вывеской. Вывеска содержалась начальником станции в идеальном порядке. Время от времени он подновлял буквы. Бодрый ветерок, обитающий в здешних местах, быстро разносил запах краски по округе. Старики в своих палисадниках улыбались в бороды. Порядок исправно соблюдался, они были довольны.

Когда мальчик смотрел на здание вокзала, у него набегала слюна. Уж очень оно походило на пирожное. Коричневая крыша будто из темного шоколада. Стены белые-белые, точно глазированные. Окошки с зелеными ставенками: их, конечно же, нанесли сладким кремом. На подоконниках – благоухающие вазоны, в которых вечно что-то цветет и буйствует. Привокзальные часы с медной вязью били каждый час. Массивные дубовые двери вокзала оставались всегда полуоткрытыми, словно он ждал гостей. Неподалеку торчала водонапорная башня. Красно-желто-зеленая, она расширялась кверху и больше напоминала маяк. И мальчик верил, что именно благодаря ей поезда находят дорогу к их станции.

Возле здания вокзала приютилась маленькая будка голубого цвета. В ней продавали газеты и всякую мелкую всячину. Полустанок традиционно состоял из двух перронов, разделенных железной дорогой. На одном перроне располагалось все самое интересное: и шоколадное здание вокзала, и гроза всех волн – водонапорная башня, и культурный центр городка – газетный киоск. А на другом – только ветхая, рассохшаяся от дождей скамейка и несколько местных старушек на ней. Да еще мусорное ведро, в которое старушки дисциплинированно вытряхивали шелуху от семечек.

Мальчик приходил на вокзал с той стороны, где стояла лавочка с бабушками, со стороны скучного перрона. И целый день вертелся возле них. Дело в том, что мама строго-настрого запретила ему переходить железную дорогу. Пешеходного моста на станции отродясь не было. В одном месте на рельсы положили доски, по которым жители и сновали туда-сюда. И хотя поезда ходили редко, мальчика все равно отпускали гулять к вокзалу лишь с условием, что он никогда не убежит на ту сторону, на другой перрон, и будет все время на виду у старушек. А те и рады были оказаться полезными и несли свою вахту исправно. И мальчик, и бабушки каждый день ходили на станцию как на работу.

Старушки в шутку прозвали мальчика Оловянным солдатиком. Ведь он повсюду таскался с игрушечным автоматом. Детское оружие висело у него на груди на ремне. Мальчик носился по станции как угорелый. Автомат бешено стрекотал. «Солдатик» прятался за скамейкой с бабушками и, когда на станции появлялся очередной состав, выпрыгивал у них из-за спин и поливал проносящийся поезд невидимыми очередями. Особенно отчаянно он расстреливал последний вагон, в котором, по его сведениям, прятался злодейский командир. Мирно дремлющие бабушки каждый раз вздрагивали и даже иногда подпрыгивали. И без того слабые на ухо, от неистового стрекота они глохли еще больше.

Но однажды мальчик перешел на шаг. А потом автомат и вовсе умолк. То ли в нем сели батарейки, то ли все же не в нем, а в мальчике. Даже у тех батареек, что внутри мальчиков, оказывается, тоже есть срок годности. Мальчик слонялся по перрону, подбирал камушки и кидался ими в окрестных голубей. Неизвестно, как мальчик стрелял, но швырялся он совсем плохо. Камушки упорно не попадали в цель. Вскоре голуби привыкли к этому и даже не улетали, а лишь недовольно косились на маленького мазилу. Мудрые старушки на скамейке с умилением глядели на него и перешептывались:

– Гляди-ка, больше не носится, видно, взрослеет.

С голубей, с которыми у мальчика не сложилось, он переключился на здание вокзала на другой стороне. Запретный объект моментально обрастает для ребенка мифологическими деталями. Мальчик мог часами наблюдать за самой выдающейся во всех смыслах постройкой в округе. Время от времени из здания вокзала выходил начальник станции. Он торжественно появлялся в своем идеально отглаженном железнодорожном мундире и фуражке и встречал поезда. Точнее – провожал взглядом, приложив ладонь к козырьку. Начальник станции никогда не опаздывал. В какой-то момент мальчик даже предположил, что начальником станции управляют большие вокзальные часы: когда-то он стал их пленником и теперь вот болтается в своей фуражке, подвешенный к гигантским чугунным стрелкам на невидимых ниточках, как кукла-марионетка. Интересно, а если он однажды не приложит ладонь к козырьку, поезд остановится?

К водонапорной башне у мальчика тоже было немало вопросов. Как-то в сумерках ему привиделось, будто в окошках-бойницах на самом верху блеснул свет. Мальчик тогда только еще крепче прижал к груди свой автомат. Он не сомневался, что в водонапорной башне прячутся злобные тролли, которые хотят заманить старый паровоз в ловушку. Зачем злобным троллям старый паровоз, мальчик не знал, но, с другой стороны, старый паровоз – ведь это настолько ценная вещь, что от нее никто не откажется.

Старушки с интересом наблюдали за своим подопечным и коротали время, гадая, чем же это он занимается, когда ползает по бетону, собирая вековую пыль. На другой перрон, по ту сторону железной дороги, к вокзалу, мальчик так ни разу и не убежал, хотя тот был рядом, рукой подать. Поговаривали, что у его матушки больное сердце. Он не совсем понимал значение этих слов, но маму жалел.

Однажды, на первый взгляд совершенно обычным утром, какими поначалу и кажутся утра, которым суждено перевернуть всю нашу жизнь, вековой уклад станции был нарушен. Кое-что прибавилось к прокисшему местному пейзажу и заставило старушек на развалине-скамейке максимально усилить бдительность. Они перестали дремать и стали приходить на вокзал даже раньше обычного, тем самым опровергнув мнение некоторых злопыхателей, утверждавших, что старушек в свое время принесли на станцию вместе с лавкой.

Новая деталь окружающей обстановки была мала, кучерява, очаровательна и приходилась начальнику станции внучкой. Девочка приехала к дедушке погостить на лето. По ее собственному мнению, она была уже даже стара – только что закончила первый класс школы.

После появления на вокзале девочки мальчик вновь вернул себе гордое звание Оловянного солдатика, которое ему в свое время присвоили станционные наседки. Он больше не позволял себе таких глупостей, как блуждание по перрону. Более того, мальчик пошел на беспрецедентный шаг и перестал швыряться камушками в голубей. Он где-то раздобыл новые батарейки и, как и прежде, носился взад-вперед, расстреливая полчища одному ему видимых врагов. Запыхавшийся солдатик периодически останавливался перевести дух и, естественно, косился в сторону белокурой девочки на другой стороне. Но та только посмеивалась над чумазым сорванцом, а иногда даже презрительно фыркала. Дошколенок был для нее, целой первоклассницы, сущим ребенком. Она смотрела на него с высоты прожитых лет.

Девочка смотрела на мальчика с высоты в буквальном смысле. На втором этаже вокзала располагалась квартира начальника станции. Его внучка любила проводить время на открытом балкончике, утопающем в цветах. К ее приезду дедушка перекрасил серые перила в розовые. Девочка появлялась в каком-то невероятном белом воздушном платье. Старушки любовались ею и вспоминали свои юные годы, хотя их детство кончилось уже так давно, что пожилым женщинам казалось, будто они никогда и не были детьми. Девочка еще плохо писала, неважно считала, не знала, что земля круглая и когда закончилась последняя война. Но наукой кокетства, этим тайным женским знанием, передаваемым через первую заплетенную мамой косичку, она уже владела в совершенстве. Поэтому кудрявая первоклашка не могла позволить себе просто сидеть на своем розовом балконе. Она непременно танцевала, кружась с невидимыми кавалерами, и украдкой поглядывала вниз на своего до зубов вооруженного рыцаря. Чем быстрее кружилась девочка, тем стремительнее носился по перрону солдатик. От бесконечной трескотни у старушек начались мигрени. Они гадали, что же кончится у мальчика раньше – силы или батарейки.

Бабушки были так стары, или так ленивы, или и то и другое вместе, что они ни разу не ходили за газетами в киоск на перроне напротив. Вместо этого не менее древний старичок, продавец в будке, дважды в день выползал на свет божий и читал им вслух свежую газету, утреннюю и вечернюю. Неизвестно, как к нему попадала свежая пресса. Старушки этого не знали. Более того, проверить новости от продавца газет они тоже не имели никакой возможности. Если бы однажды он объявил им, что наступил конец света, бабулькам не оставалось бы ничего иного, как разойтись по гробам.

Скоро в автомате у мальчика и правда снова сели батарейки. Девочка тоже устала беспрестанно кружиться. Получается, даже невидимые кавалеры могут наскучить. Все чаще дети стали присоединяться к ритуальному чтению газет. Когда вокзальные часы пробивали урочный час, на станции собиралось молчаливое общество. Старушки устраивались на своей скамеечке, мальчик усаживался прямо на перрон посреди сонных голубей, девочка облокачивалась на перила своего цветочного балкона, а ее дедушка замирал в дубовых дверях вокзала. Продавец газет читал им вслух, а мальчику казалось, что это где-то вдалеке шелестит дождь. Оловянный солдатик все реже поглядывал на цветочный балкон, и его взгляд становился раз от раза печальней. Ему казалось, что теперь и он, и прекрасная девочка, и все прочие обитатели станции вслед за ее начальником навсегда попали в плен к вокзальным часам.

– Лиза, иди обедать! Только игрушки собери!

– Хорошо, мамочка!

Лизу не нужно было просить дважды. Ведь у ее мамы больное сердце, по крайней мере так поговаривали.

Лиза осторожно разобрала кольцо игрушечной железной дороги. Вернула в коробку блестящий локомотив с красными полосками по бокам и черный паровозик. Подняла с пола макет водонапорной башни и маленький газетный киоск, водрузила их обратно на полку серванта. Туда же девочка осторожно поставила скамеечку, к которой были приклеены три старушки, а также статуэтку железнодорожника в мундире и фуражке. Особенно бережно Лиза пристроила на прикроватной тумбочке кукольный домик с коричневой крышей, вазонами на окнах, розовым балконом и большими часами.

Она огляделась и тяжело вздохнула. На полу оставались лежать две маленькие игрушечные фигурки, неподалеку друг от друга: юной балерины в белоснежном платье, порхающей в застывшем танце, и зеленого солдатика с пластмассовым автоматом.

Лиза была очень послушной. Но теперь она твердо пообещала себе, что в следующий раз во время игры в железную дорогу обязательно придумает, как мальчику с автоматом на груди перебраться на другой перрон, где на розовом балконе его уже так давно ждет белокурая девочка.