Читать книгу Поворот рек истории - Олег Дивов, Леонид Алехин - Страница 17

…Кажется, Апокавк начал привыкать к медвежьему объятию владыки. Ну, зверь лесной, ну, с бородищей, ну, с руками борца… зато получил превосходное образование.

Герман вновь почтил его трапезой и позволил обсуждать с собою дело о пропаже Хроники. А когда грек начал было излагать ему свое подозрение о скверных намерениях князя, с улыбкою ответствовал:

– Ведь это ваш, эллинский, мудрец советовал: «Если ты служишь василевсу, всячески остерегайся клеветы против тебя… Если же ты – первый человек василевса, смиряйся и не заносись, ибо слава и власть порождают завистников. Если случай заставит проявить власть, делай это с умеренностью и скромностью. Не завидуй, не таи зла против кого-либо. Все пути злопамятных – к смерти». Так вот, наш князь именно таков. Он трудится и не заносится. Сей земле вышла от Бога великая милость получить князя Глеба в управители. И ты, чадо, не балуйся, не клевещи на него.

Патрикий, почуяв сладость винограда словесного, молвил не раздумывая:

– «Если ты служишь архонту, служи ему не как архонту или человеку, а как василевсу и как Богу. Если он невежествен и неспособен, а у тебя достаточно и знаний, и ума, и ловкости, не презирай его… Если ты служишь василевсу и занимаешь один из низших постов, изо всех сил сдерживай свой язык и подчиняйся стоящим выше». Оттуда же, владыко, но ты знаешь, ты это знаешь… Я не презираю архонта и сдерживаю язык. Но долг мой таков, что я следую за логикой. А логика может привести меня в тайные покои человеческого разума, где скрыты ужасающие пороки. Разве не может быть подобных тайных чертогов и у архонта?

Владыка нимало не расточил улыбки своей и покоя не утратил от его кусательных слов.

– Коли ищешь логики, что ж, обратимся к ней. Ответствуй-ка, чадо, боишься ли того, что тать злокозненный спалит Хронику небывших дел? Але же истребит ее иным способом?

– Чего тут бояться, тогда он просто сделает мою работу за меня. Не для того книга похищена, владыко.

Герман качнул головой в знак согласия.

– Имеешь опасение, что злодей, по грехом нашим, взбунтует фему?

– Имею, владыко. Как раз стратиг-то…

Митрополит перебил его:

– Кого же он предаст нечистоте мятежа, когда на острове книжных людей, даст Бог, с дюжину, прочие же простого ума служильцы? Кто поймет сии хитросплетения?

Грек не ожидал такого поворота.

«А ведь и впрямь – кого тут поднимешь на восстание столь сложным способом? Это в Старом Свете к услугам безумца сейчас же явятся сладкоречивые риторы, славолюбивые проповедники, деньги врагов Империи и дурной нрав ее соседей. А здесь… бесполезно. Даже глупо. Следовательно, вор захочет переправить ее за море, в Европу. И, скорее всего, поплывет с ней сам, либо пошлет доверенного, нет, сверхдоверенного человека… Переправить в Старый Свет – это либо к купцам, либо в ведомство друнгария. Кстати, друнгарий у нас генуэзец… взять на заметку. А кто ведает таможней и отпускает купеческие суда? Власти градские, эпарх. Тут эпарх – тот же стратиг, то есть Глеб. И?»

– Владыко, запретит ли князь Глеб выход купеческих кораблей в порты Империи, пока идет мое расследование?

– На какое-то время, чадо.

«Ну да, торговля – кровь Царства, ее течение не остановишь в сосудах, иначе – смерть. Но в любом случае стратигу фемы ни к чему бунтовать иные фемы, ибо в том нет ему никакой пользы. Сам же он не отложится подобным образом от Империи… Итак, я почти уверен, что это все-таки не Глеб. Но все наши соображения верны, если он умен. А если нет? И если он просто жаден? Приказал выкрасть дорогую вещицу, поняв, что она чего-то стоит».

– Думы твои о простом корыстолюбье? – угадал Герман.

Апокавк неприятно поразился. Неужто он столь открыт? Неужто его так легко прочитать? Казалось, он сидел с непроницаемым лицом…

– Оставь, чадо. Князь богаче всех в феме, к тому же нескудно жертвует на Церковь. Рассуди, станет ли он затевать безумное дело ради горсточки серебра? А горсточку таковую многое множество раз отдавал он мне просто так. Училище для отроков тайно я тут на его деньги строю, да и храм Святого Иоанна Лествичника – на его же. И много всего инакого.

– Имеешь ли на кого-либо подозрение, владыко? Если не князь, то кто? Стратиг вот думает на каталонца…

Герман поморщился.

– Вижу в тебе знатного грамматика и умудренного в науках философа, чадо. Вот же тебе философия, авось она уму твоему поможет. Что такое Царство наше? Чаша великая, прочными стенами сокрывающая великую веру и великую любовь…

«…и великую культуру…» – мысленно добавил патрикий.

– …и нет в Царстве никакого смысла без веры, и нет в вере никакого смысла без любви. Говорю тебе: полюби врагов твоих и тех, о ком думаешь: вот, быть может, они враги мои. Полюби любовью крепкой, яко у Иова ко Господу Богу, прости им всем, виновным и невиновным, без разбору, всякую скверну. И тако среди прощеных будет и вор. Пока не полюбишь, не поймешь их, пока не простишь, не уразумеешь, что все разыскание твое ниже любви. От ума не иди, от всякой злобы и жесточи не иди, ничего не сыщешь. А хочешь сыскать, прости заранее того, кто виновен… молись о нем, о всяческом благе его, и сейчас же вор откроется.

Апокавк вздохнул тяжко. Старик когда-нибудь умрет, и его, наверное, причислят к лику святых. Но ему-то, думному дворянину, человеку иных занятий, службу надо справлять, и как тут без ума? Куда из ума-то выпрыгнуть? Особенно если ум, а не что-либо иное, столь высоко его и поднял… Ох, не туда зашла их беседа…

Герман, как видно, разгадав его тускнеющий взгляд, прервал течение своих словес и заговорил по-другому:

– А не надо тебе философии моей, тогды держи, чадо, крамольную грамотку, чти ее со вниманием. Увидишь ясно: не о князе тебе думать следует.

– Грамотку?

– Часа не минуло, как ее подбросили.