Читать книгу Индикатор - Олег Дольский - Страница 3

Индикатор закрывающихся дверей нервно замигал красными огнями. Через пару секунд двери вагонов стремительно сомкнулись. Устало выдохнув, метропоезд тронулся в путь до следующей станции. Вбежавший в вагон на последних секундах Николай Сабаев попытался было протиснуться вглубь вагона, но эта попытка в утренний час пик оказалась тщетной. Так и пришлось мужчине стоять со своим кожаным представительским портфелем до следующей станции спиной к стеклянной двери с неизменной надписью «Не прислоняться». И не просто стоять, а вот именно прислоняться. На следующей станции число людей в вагоне незначительно уменьшилось, тем не менее, ему всё же удалось протиснуться в середину салона. Свободно держась за поручень, он почувствовал себя достаточно комфортно, и хотел было даже, по примеру других пассажиров, вытащить планшет или новый номер «Московского комсомольца». Не стал он этого делать, так как в его кожаном портфеле не было свежего выпуска «МК». Газеты он привык читать в офисе, планшета там тоже не было. Был передовой айпэд последней модели, но «светить» его перед пассажирами подземки он отчего-то не решался. То, что он оказался в этот утренний час в метро, Николай относил к сущим недоразумениям. Просто сегодня на 10:00 шеф назначил ответственное совещание, и опаздывать на него было крайне нежелательно. В иные дни он совершал своё утреннее передвижение на работу исключительно за рулём своего модного белоснежного кроссовера. В силу своего начальственного положения и по причине хронически вялотекущего московского трафика, он позволял себе являться в офис иногда и с полуторачасовым опозданием, однако сегодня был явно не тот случай. Так что Николай Евгеньевич, засунув своё сибаритство в себя поглубже, ехал с простым людом в метрополитене. Снобизм и осознание собственной исключительности, конечно, пёрли из него наружу, и дело тут было даже не в несколько надменном взгляде и дорогом портфеле-одежде-парфюме-гаджете. Николай источал флюиды человека, случайно забывшего дома тугой кошелёк с купюрами и кредитками и по этому недоразумению вынужденного ехать на трамвае, ну, простите, метро. Единственное, чего он не замечал, – это то, что всем пассажирам, находящимся в радиусе одного километра, до него было абсолютно безразлично. Москва неслась по своим делам. Залётный франт из разряда менеджеров среднего звена в подземке не интересовал никого. Это там, наверху, если бы Сабаев сел за руль своей навороченной тачки, то на какое-то внимание со стороны общества мог бы рассчитывать. А здесь были все равны. Как в бане. Ни робкая, узкоглазая швея, дочь киргизского народа, ни бородатый, широколицый каменщик из Молдовы, ни дородный, степенный вузовский профессор, ни даже юная студентка не обратили на Николая никакого внимания. Все были или погружены в чтение своих газет/планшетов или смотрели сквозь него, будто бы он был стеклянный. Сабаев грустно вздохнул и вышел на следующей станции, дабы перейти на Кольцевую линию. До совещания оставалось ещё целых час двадцать.

«Да, давно я не ездил в метро», – подумал Николай, бодро шагая в толпе. Его огорчало такое скопление народа в час пик, которое, как ему казалось, значительно прибавило в своём количестве с момента его последнего нисхождения в подземное царство Лазаря Кагановича. Плюс ко всему он понял, что выпячивать свой статус в этом бездушном царстве бессмысленно: в числе прочих по своим делам спешило немалое количество солидных дядечек с такими же дорогими кожаными портфелями и в отнюдь не дешёвых костюмах и туфлях брендовых марок. Так что, Николай Евгеньевич, не один вы, родной, наелись московских пробок и решили по случаю воспользоваться метрополитеном – есть ферзи и не меньше вашего.

Хотя Сабаев был и не такой частый гость в подземке, но и он знал, что если хочешь ехать сидя и без толкотни, то надо ехать непременно в первом или последнем вагоне, и особенно верно это правило действовало на Кольцевой линии.

«Странные люди, – думал менеджер высокого звена. – Крайние вагоны совершенно свободны, но большинство пассажиров предпочитают толкучку в вагонах средних – спешат, видимо, очень».

Николай, будучи пассажиром, не особо спешащим, спокойно сел в последний вагон, расположился вольготно на диване, и хотел было даже закинуть одну ногу на другую, но остатки гимназического воспитания остановили его от этого шага. Единственным неприятным моментом в этом новом, пропитанном кондиционированной свежестью вагоне было наличие спящего бомжа на угловом одинарном месте. Где же ещё кататься бедолаге, как не на кольце – для него это был практически рай. Воздух этот субъект, понятное дело, не освежал, да и экстерьер его пассажиров не вдохновлял, но поскольку в московском метро этот момент был обыденным, никто на бомжа не обращал особого внимания.

Николай расслабился на мягких сиденьях из кожзама и в первый раз за это утро призадумался об ответственном совещании, на которое он так спешил. Никакого доклада ему делать не предстояло, тем не менее, справедливо полагаясь на свою интуицию, он знал, что каждый раз такие совещания, проводимые в его Институте биокрионики, сулили ему какую-то экстренную работу, скорее даже аврал. Это только с виду он был менеджер среднего звена, на деле же он являлся заведующим лабораторией криоконсервации. Трудился, что немаловажно, по специальности и работу свою очень даже любил. Был в его деятельности элемент технического творчества, изюминка научной непредсказуемости. В знаменателе же была весьма достойная оплата его технических разработок. Однако самое главное, за что он ценил свою работу, – почти никогда и никуда не надо было спешить. Сидишь, делаешь свою работу, и никто тебя не напрягает со сроками. Никаких планов на месяц, год и пятилетку, что в наш бешеный менеджерский век составляет немалую ценность.

Вагон, в котором ехал Николай, был двухсекционный, с «гармошкой» посередине, а сам он сидел практически в самом его конце. На очередном перегоне между станциями из первой половины вагона раздался громкий и настойчивый голос, обладателями которого чаще всего являются кондуктора, полковые командиры и менеджеры прямых продаж. Поскольку ни первых и ни вторых в метро, как правило, не бывает, то, как это логично следует, настойчивый голос принадлежал менеджеру прямых продаж.

– Уважаемые господа! Прошу минуточку внимания! – голос вещающего продавца был немножко хрипл и надорван. – Представляю вашему вниманию уникальный продукт – шариковую ручку с симпатическими чернилами. Производит это уникальное изделие японская компания «Натсубиси». Сейчас я продемонстрирую вам этот исключительный канцелярский товар…

Николай, исполненный брезгливости, закрыл глаза. Он не хотел слушать этот мужской навязчивый голос, показавшийся ему почему-то знакомым, и уж тем более смотреть на то, как этот коробейник будет рисовать на листе линии и цифры, которые через короткий промежуток испарятся и исчезнут. Будучи человеком, близким к химии и физике, секрет подобных фокусов он прекрасно знал. Да, ручка, конечно, интересная, и в быту её иметь не помешает. Например, для того, чтобы подписывать неудобные контракты или, например, свидетельство о регистрации брака. Можно было бы стать многожёнцем или аферистом. Но ему-то это зачем? Да и пассажиры особого трепета к рассказчику не испытывали. Некоторые пытались предстать спящими, словно бы рядом с ними находился попрошайка или пожилая женщина с тяжёлыми сумками, и они никак не хотели уступать ей место. Впрочем, одна девушка средних лет, сидящая в первой половине вагона, всё же отважилась и приобрела исключительный товар. Наверно, она была фанатом известного актёра Александра Абдулова, ещё четверть века назад покорившего её ролью правдолюба-авантюриста в киноленте «Гений». Занятный был фильмец бойкого перестроечного времени, и ручка с симпатическими чернилами в том кино засветилась.

В межвагонной арке появился продавец – плотный моложавый брюнет среднего роста в чёрной кожаной куртке и с чёрной дерматиновой сумкой, перекинутой через плечо. В руках парень держал пачку разноцветных стеклянных ручек и чёрную папку с прикреплённым снаружи белым листом в клетку.

Николай нехотя скользнул взглядом по представителю активных продаж, и его узковатые глаза вмиг стали круглые.

В глазах продавца ручек в ответ росчерком молнии промелькнули и неожиданность, и испуг, и радость внезапной встречи.

О, его величество случай!

– Артур! – радостно воскликнул Николай. – Вот так встреча! Узнаёшь?

Артур Олагин, ныне продавец симпатических ручек, конечно же, узнал своего бывшего институтского одногруппника из Казани, где оба учились два десятка лет назад. И в глубине души был очень рад этой неожиданной встрече, хотя и был изрядно смущён. Ему стало даже стыдно, что он занимается здесь таким не особо благовидным делом. Не милостыню, конечно, просит, но твёрдо указывает на своё невысокое положение в социальной иерархии (по крайней мере, в сравнении с Николаем).

Заметив, как одногруппник вспотел, жалко улыбается и даже потерял на радостях дар речи, Сабаев насильно усадил его на свободное рядом с собой сиденье и настойчиво повторил вопрос:

– Ну что, узнаёшь?

Олагин вышел из оцепенения, вытер пот с лоснящегося лба и отчётливо констатировал:

– Узнаю брата Колю!

Товарищи обнялись. Пассажиры искоса глядели на них, пытаясь понять, кем же приходятся друг другу лощёный франт и потрёпанный коробейник в турецкой куртчонке.

Проснулся даже бомж в углу вагона, одарив встретившихся товарищей мутным взором. Чёрными от грязи руками он почесал небритую щетину на лице и, одобрительно ощерившись тёмной пещерой беззубого рта, снова уснул.

– Ну, ты как? Тоже в Москве теперь живёшь? – начал серию дежурных риторических вопросов Николай.

Артур что-то ответил в дежурном режиме, задав в свою очередь такие же обыденные вопросы. Однако было ясно, что на бегу этот диалог не может быть полноценным. Тем более, Николай уже собирался выходить на следующей.

Товарищи спешно обменялись телефонами, договорившись встретиться уже сегодня вечером за рюмкой чая в каком-нибудь хлебосольном общественном месте.

Перед выходом Сабаев поинтересовался:

– А сколько, говоришь, стоят твои ручки?

– Да 100 рублей штука. Но – чисто японский продукт… – начал свою мантру сейлз-менеджера Олагин.

Николай вытащил из кожаного портмоне тысячерублёвку, протянул её Артуру:

– На всё, пожалуйста!

– Зачем, Николай, тебе столько? Спасибо, конечно… – Артур был смущён щедростью, но машинально уже вручил ему пачку с 10 ручками.

– Ты что, я давно мечтал такие купить, только всё руки не доходили, – Коля дружески потрепал Артура за плечо. – Девчонкам подарю. Так, всё, пока, до созвона.

На Курской человек с кожаным портфелем растаял в толпе. Человек с дерматиновой сумкой пересёк перрон и вскочил в первый вагон поезда, идущего в противоположную сторону. Каждый отправился заниматься своим делом.

Выйдя на поверхность, Николай набрал номер жены: ему не терпелось поделиться новостью.

Сабаевы, после того, когда у них родились сыновья-погодки, на семейном совете решили, что жене Кате будет лучше всего сидеть дома и вести хозяйство. К карьерным высотам она особенно не стремилась, а приличная зарплата мужа позволяла вести безбедный образ жизни и даже временами шиковать: ездить на заграничные курорты, следить за новинками моды, регулярно пополняя свой гардероб, раз в три года менять автомобили, с каждым разом покупая всё более дорогой и престижный. Ну и всё такое прочее. Да и материнский капитал от правительства России в размере свыше 400000 рублей – невесть какое весомое подспорье, но подтверждает давно известную истину, что деньги плывут к деньгам. Словом, взрастить и взлелеять Алексея и Елисея без трудоустройства матери их Кати было делом нехитрым, и она была вполне довольна таким положением вещей. Если у женщины есть муж, твёрдо стоящий на своих двоих, то это не стена, а скала. И Николай относился к этому самому разряду скалоподобных: всё для семьи, всё для жены, всё для детей. Любая о таком мечтает, но не каждая обретает.

– Да, дорогой, – откликнулся в трубке миндальный голос супруги-домохозяйки. – Ты уже добрался до офиса?

– Добрался, лапа, рядом уже. Ты не представляешь, кого я сейчас в метро встретил!

– Кого? – в недоумении спросила Катерина и сделала робкое предположение: – Неужели Путина?

– Ты даёшь, подруга, – звёзды не ездят в метро и президенты тоже, – усмехнулся Коля.

– Ну, Коль, ну дай тогда наводку! – взмолилась супружница.

– На водку я тебе не дам и на пиво не дам. Но подсказку сделаю: кто тебе прожёг свитер на занятиях по химии в далёком 91-м?

– Уф, так бы сразу и сказал. Неужели Артурку?

В памяти Екатерины сразу всплыл первый курс в Казанском химико-технологическом, где все они тогда вместе учились. Олагин, будучи мальчиком влюбчивым и впечатлительным, на лабораторных занятиях по химии засмотрелся на милое Катино личико. В итоге неудачливый химик пролил на её сиреневый свитер пару капель соляной кислоты, за что сразу схватил пару по предмету и нагоняй от владелицы свитера.

– Он самый, Катенька, собственной персоной. Дошёл уже до ручки!

– Как дошёл до ручки? Что с ним? – взволнованно спросила Катя.

В своё время она испытывала взаимную симпатию к Артуру, и если бы не напористый Николай, взявший Катерину в плотное кольцо своих любовных устремлений, то ещё большой вопрос, какую фамилию она носила бы сейчас. Впрочем, в её нынешнем прекрасном положении, ни о каких сомнительных альтернативах ей думать даже не хотелось. А в голове витала сладкоголосая птица Юность со всеми присущими ей исканиями и искушениями, ошибками и соблазнами. О боже, на ум сразу приходят строки из известной грустной песни: «Как молоды мы были, как яростно любили, как верили в себя…»

– Что с ним? Почему до ручки? Алло, Коль! – настойчиво переспросила жена.

Николай умышленно сделал мхатовскую паузу: ему нравилось видеть супругу взволнованной.

– Да ничего с ним не случилось. Жив и здоров кудрявчик твой. А до ручки дошёл – это выражение такое образное, но в его случае актуальное. Он – обычный сейлз, ручки шариковые продаёт в метро.

– Как, обычные шариковые ручки? – обескураженно переспросила мадам Сабаева.

– Нет, не обычные, а с симпатическими чернилами. Фильм «Гений» помнишь был, с Абдуловым в главной роли?

– Конечно, помню. Так он что, в Москве сейчас живёт? – Факт продажи канцтоваров в метропоездах, похоже, Екатерину уже не особо волновал. – Ты взял его телефон? Надо с ним встретиться, надо его пригласить к нам…

– Кать, мы уже с ним договорились вечером посидеть, а домой как-нибудь уж в другой раз. Ладно, сейчас у меня совещание через 10 минут, давай об этом вечером поговорим. Всё, пока!

Николай имел привычку всегда заканчивать разговоры первым. Будучи по натуре лидером и автократом, он не позволял, чтобы последнее слово оставалось за кем-то другим.

Вытащив из кармана пластиковый магнитный пропуск, он вошёл в стеклянную вертушку многоэтажного офисного центра.

Правило последнего слова в работе у него срабатывало не всегда, поскольку в структуре своего института он был не первым человеком. И чем меньше времени оставалось до начала совещания, тем сильнее укреплялся он в этом мнении. Интуиция подсказывала ему, что сегодня ему придётся снова убедиться в этом.

Катя, положив трубку, в растерянности подошла к малолетним сыновьям, погладила каждого по головке. Алексей и Елисей бодро резвились с игрушками на тёплом пушистом ковре. В силу своего кефирного возраста, они не заметили перемену в настроении мамы. Она меж тем вытащила из стенки альбом со старыми фотографиями. Часть снимков даже не была приклеена и лежала просто так, мелкой стопочкой. Среди них она и нашла то единственное фото, где они всей группой стоят на крыльце института. Вроде бы больше 20 лет прошло с момента съёмок, а сердце при взгляде на этот кусочек глянцевой бумаги взволновалось.

В кадре Катя оказалась стоящей как раз между Артуром и Николаем. Бедное постперестроечное время. Пуховики ядовитых расцветок, дешёвенькие джинсы и слаксы, дутые синие сапоги, яркие полиэтиленовые пакеты с тетрадками и учебниками внутри, – всё это на чёрно-белой фотографии сливалось в усреднённое серое месиво. Единственное, на что она сейчас обратила внимание, – это глаза. Глаза живые, молодые, ещё не видевшие жизни. Что-то безвозвратно утраченное было в этих светлых, полных наивности взорах. Впереди была жизнь, впереди была любовь, впереди была радость.

Неужели всё это уже состоялось, всё это в прошлом?!

От накатившей мрачной сентиментальности Кате стало как-то грустно, и даже резвящиеся на ковре малыши, обычно всегда радовавшие её, не развеселили её.

«Лучше б ты и правда дал мне на водку», – мысленно усмехнулась Катерина, вспомнив недавние слова мужа, и решила пойти прилечь. Из всех волнительно-стрессовых ситуаций она привыкла выходить с помощью сна. Других способов она не знала.