Читать книгу Либгерик - Олег Николаевич Ермаков, Олег Ермаков - Страница 6

Вверх вели дорожки по деревянным настилам с деревянными перилами, иногда прерываемые каменными ступенями, и тогда можно было выбирать, по какой именно дорожке продолжать подъем. Изредка сверху шли путники, все дальневосточного типа, узкоглазые, черноволосые, с лицами смугловатого, а то и откровенно желтого отлива. Многие были с лыжными палками, все – в походной одежде: в пуховиках, спортивных штанах, кроссовках. Шли паломники этого выходного дня и вверх, обгоняя двух странных пешеходов с синим зонтом, в одежде, совсем не приспособленной для снежных восхождений; особенно необычной была их обувь: сапоги на высоком каблуке у рыжехвостой иностранки и узконосые черные блестящие штиблеты у небритого мужчины в шапке с тяжелым бубенцом. И паломники, конечно, пялили узкие азиатские глаза на этих двоих.

Один кореец или китаец не выдержал и, указывая на их обувь, что-то сказал им с изумлением.

Шустов с Кристиной сдержанно улыбались, разводили руками. Кореец о чем-то спрашивал. Кристина попыталась заговорить с ним по-английски. Но тот не смог перейти на язык международных симпозиумов. И что-то продолжал говорить по-корейски. Наконец он вопросительно произнес:

– Джинкуе?

Шустов с Кристиной переглянулись. Кристина замахала рукой и ответила, что они не из Польши, а из России. Кореец выслушал и тут же довольный закивал.

– О, ноу, ноу проблем, ноу, ноу, – повторял он, качая головой и обгоняя их, уходя вверх.

– Мол, тогда дойдете, – сказал Шустов. – Русские ученые и бизнесмены всегда так ходят по горам.

– Кто же знал, что обвалится снег на голову, – откликнулась Кристина. – И что мы пойдем в горы.

И она растерянно посмотрела на Шустова, потом обвела взглядом некогда зеленых, а теперь синевато-серых дымчатых глаз заснеженные сосны, уходящие вверх по склону, фигурки поднимающихся и спускающихся горожан или туристов из близлежащих стран.

– А вообще-то… чего мы сюда, действительно, поперлись? – спросила она. – Ведь не собирались? В такую-то погоду…

Они продолжают восхождение. Спускающиеся паломники часто с ними здороваются, кивают, вежливо улыбаются. Шустов вдруг вспоминает, что еще вчера они месили слякоть на питерской улице, а вот уже действительность вздыбилась чудной горой с соснами и какими-то еще деревьями и кустами. И они пытаются ее одолеть.

– Действительность неодолима, – роняет Кристина, слегка задыхаясь.

– Ну, если гора и действительность идентичны, как любят говорить твои коллеги, то они вполне одолимы.

Кристина машет рукой.

– Пустое.

А вершина уже видна. На нее восходят три пожилых корейца или китайца, а может японца. И дружно что-то горланят.

Последние ступени круто идут вверх. Кристина и Шустов взбираются на площадку, озираются, задыхаясь. Внизу Сеул, огромный и неведомый город с дорогами, домами, рекой, мостами, горами, музеями, ресторанами, дворцами, башнями, парками, он дышит, неясно гудит, как дракон, во все свои сопла, белеет снежной чешуей, выбрасывает столбы дыма.

– Привет горе, – бормочет Шустов, ветер срывает его приветствие с губ и уносит куда-то.

– Какой горе? – спрашивает Кристина, отворачиваясь от ветра.

– Нашей, – отвечает Шустов.

Кристина молчит, смотрит вниз, на дороги, по которым движутся крошечные спичечные коробки автомобилей.

Корейцы фотографируются на фоне соседних гор, на фоне Сеула.

– Ну и все-таки мы ее одолели, – спрашивает Шустов, – или нет?

– Мы даже не знаем ее названия, – возражает Кристина.

– Да назовем сами. Гора… э-э…

– Поздних лет, – подсказывает Кристина и слизывает нечаянно немного помады с нижней губы.

– Ты, как обычно, съедаешь помаду, – замечает Шустов.

Кристина беспечно отмахивается и отвечает, что внизу подкрасится.

– Хочешь пить? – спрашивает она.

И Шустов кивает.

– Но снег корейский есть не буду, – говорит он.

– Пойдем вниз, там дымятся кофейни, – произносит она, как будто цитирует чье-то стихотворение.

– Это цитата?

Она качает отрицательно головой.

– Когда-то я любил дальневосточных поэтов, – говорит Шустов. – Геолог Петров открыл это месторождение талантов созерцательных для меня. Чжуан-цзы, Лао-цзы… Нет, это не поэты. А поэты… как их там…

Он морщит лоб, сдвигает вязаную толстую шапку на затылок.

– Хм, нет, производителей дубленок, шуб и перчаток я знаю лучше. Pikenz, Paolo Moretti, Linnanen. А чудные творения Lapin Nanka Oy! Это действительно вау. Мягкие, пушистые оленьи шкуры из-за полярного круга. Семейный бизнес с полсотни лет. Шкура под ногами на даче у моря, на стене в кабинете, если вы писатель а-ля Хемингуэй. Это ли не поэзия? А шубы из финской лисы «Голденберг фурс»?! Надо было, кстати, в такой тебе сюда и приехать.

– Это еще почему?

– Я слышал, у них тут культ лисы. Лисы-оборотни. Вот это был бы фурор. Хотя твой хвост и так производит на них неизгладимое впечатление.

– Перестань дурачиться.

– А все же, с точки зрения ученого-биолога, почему это так у них тут? Что за странная страсть к лисицам? Может, они произошли от лисиц? Мы все от обезьян, а они от лисиц, чернобурок.

– Это все как-то нелогично, дорогуша. Оборотней боятся, а не почитают. Формулируй точнее.

Шустов постучал себя пальцем по шапке.

– Ну я же торгаш, а не ученый.

Кристина устало взглянула на него и ничего не ответила.

Спускаются они другим путем. В одном месте ступеней нет, просто углубления в скале. Надо крепко держаться за веревочные перила. Сапоги Кристины скользят, она с трудом удерживается, вцепившись в веревку, лицо ее бледно. Шустов смотрит на нее.

– Да помоги же!

– Как я к тебе подберусь?

– Ох…

– Подожди.

Кристина нащупывает ногой углубление в камне, подтягивается на веревке.

– Надо было прежней дорогой… – задыхаясь, бормочет она. – Но тебе необходима новизна.

Шустов готов возразить, но помалкивает.

За ними сверху с интересом наблюдают паломники выходного дня.

– Давай вернемся, – наконец предлагает Шустов.

– Нет уж, – бросает она и продолжает спуск.

И тут слышится неподдельный ужасный треск кости и кожи. Все замирает…

Кристина глядит на ноги. Каблук сапога на левой ноге исчез. Она водит ногой туда-сюда, и каблук появляется. Но снова подгибается.

Шустов не может сдержаться и смеется. Кристина гневно взглядывает на него и, перебирая руками веревку, спускается со злосчастной скалы. Шустов – следом. Кристина нагибается, трогает каблук. Тот болтается на коже. Она пытается оторвать каблук. Шустов предлагает свою помощь, но та молча борется с каблуком – и отрывает его, в сердцах размахивается и запускает в снежные сосны внизу. Тут же с дерева срывается птица.

– Ого! Каблук вспорхнул! – восклицает Шустов, тряся бубенцом-помпоном и глазея в небо.

Хромая, Кристина продолжает шагать вниз. Теперь идти легче. Тут снова удобные деревянные помосты с деревянными крепкими перилами.

Они спускаются ниже и ниже. Идут вдоль высокой каменной стены, по которой вьются то ли корни, то ли какие-то растения. Дальше со стены свисают живые розы.

– Снег и розы! – восклицает удивленно Шустов, показывая рукой на алые цветы.

Кристина молчит и не смотрит.

Внизу Шустов сразу замечает стеклянную дверь кафе и предлагает зайти туда.

Кристина не выдерживает:

– Ты что, думаешь, я буду ковылять здесь за тобой, как хромая лошадь?! Может, будешь привязывать меня у дверей?

– Да тут давно нет коновязи, – машинально отвечает Шустов. – Одни стоянки БМВ и КИА.

Ноздри Кристины трепещут, брови хмурятся.

– Но что мы должны делать? – спрашивает Шустов.

– Да искать обувной магазин, и всего лишь, – отвечает Кристина.

– Ну, это само собой… – бормочет он. – Просто пока можно было бы согреться, перекусить…

Но Кристина уже ковыляет дальше. Шустов, бросив печальный взгляд на кафе, – за нею.

– Давай поймаем такси, – предлагает он.

Они стоят на дороге. Мимо проезжают автомобили, автобусы. Ни одного такси не видно.

– Ладно, – говорит Кристина, сворачивая к дереву, обмотанному циновкой из соломы.

Она опирается о ствол и стаскивает сапог с каблуком. Шустов с недоверием за ней наблюдает.

– Уж сломай, пожалуйста, – просит она, протягивая ему сапог, – и этот.

– Ты думаешь?

– Ну, регенерация маловероятна.

– А, это… типа хвост и ящерка… Да уж. Хотя – вдруг здесь все по-другому?

Он берет сапог, вертит его. Кристина ждет с поджатой ногой в черном чулке. Водители и пассажиры проезжающих автомобилей глазеют на них.

– Ох, нельзя ли поторопиться?

Шустов хватается за каблук и начинает его ломать. Но у него ничего не получается.

– Крепкий… – бормочет Шустов, отдуваясь, – зараза… Надо засунуть в какую-нибудь щель.

Он озирается по сторонам, видит урну, направляется к ней.

– Эй, ты куда же? – окликает его Кристина.

Шустов склоняется над урной, всовывает каблук между железной ножкой и бордюром, давит на сапог. Слышен треск.

– Ну что? – интересуется Кристина.

Вернувшись, он отдает сапог Кристине. Она торопливо натягивает сапог, топает им…

Шустов стоит, переминаясь с ноги на ногу, и глупо лыбится.