Читать книгу Голубиная книга анархиста - Олег Николаевич Ермаков, Олег Ермаков - Страница 6

В вагончике воздух снова настыл. Валя сидела, закутавшись в свое и Васино одеяло.

– Вот блин! – воскликнул Вася. – Ты хотя бы печку топила. И чего мое одеяло стащила?

– А что, Фуджик? Что? Нельзя, да? Тебе жалко? Жалко?

– Не жалко…

– А я знаю, ты не жадный!

– Откуда ты меня знаешь? Мы знакомы второй день… Хм. – Вася сам был удивлен.

– Знаю, вижу.

– А вот и не знаешь, – отрезал Вася, ставя коробку на стол и раскрывая ее.

Сразу пахнуло вкусно. В коробке, оказывается, были отделения: для хлеба, для супа, для картошки и жареной колбасы.

Валя потянула носом и откинула одеяла.

– Ой, вкуснотища-то какая у тебя!..

– Только не для тебя, ясно? – строго спросил Вася. – Нюхать можешь, конечно, сколько влезет. А есть я буду один. Ибо сказано твоим Антизаратустрой: кто не работает, тот не ест.

Валя хлопала глазами.

– Васечка, Фуджик… – лепетала она. – Говорится и по-другому: «Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело одежды?» Вот как. А еще и так: «Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?» Это любимые речи Мартыновны, про птиц особенно. И все у нас это любили, такие-то слова. Даже Мюсляй, нехристь, повторял, что ага, ага, мы как птицы небесные, пусть и подают нам, голубей же кормят батонами.

Вася безжалостно принялся есть. На ясные карие глаза Вали навернулись слезы.

– Ва-а-ся-а… ты же не такой злой, ты же лучше, зачем так-то себя уродоваешь?

– Ладно. На этот раз так и быть, – сказал Вася. – Иди в зеленый дом с желтыми окошками. Там бабка Васильевна тебя ждет. Но учти, не пойдешь со мной в шеды – ничего больше не получишь.

– Пойду, пойду, – бормотала Валя, торопливо обуваясь. – В шведы, так в шведы, с тобой куда хошь.

– Хыхыхыхх! – засмеялся Вася. – Хыхыхыхх!.. Засел у тебя в голове север.

Валя вышла из вагончика, но тут же вернулась.

– А что ей сказать? От кого я? От тебя?

– От себя. Мы в работниках с тобой у фермера Бориса Юрьевича. Вот и все. По пять тысяч нам будут платить, да еще кормежка. Чем плохо? К половодью получим тысяч десять да и отчалим. Главное, здесь документов не требуют.

Валя снова исчезла, но опять показалась.

– Фасечка, а может, ты за моей коробкой сходишь? Ну? Нууу? А то я боюся. А потом уже вместе будем ходить. Обещаю, обещаю, обещаю. Но не клянусь.

Вася перестал есть.

– Почему это?

– А потому. Потому что от лукавого. И надо только говорить: да и нет, но не клясться. Грех клясться. И небом грех, и Иерусалимом. И даже своей головой нельзя. Потому как не сделать ни одного волоса самому ни белым, ни черным…

– А рыжим? – спросил Вася.

– Он все может.

– Кто, боженька?

– Не поминай, Вася, имя всуе. Семьдесят Второй этого не любит.

– Чего? Кто-кто?

– Ох, Фасечка, сходи, а? Ну пожалуйста, по-жа-луй-ста. А? А?

– Нет, не пойду. Она подумает, что я хочу за себя и за тебя уплетать. Не пойду. Баста.

Валя покорно вздохнула и вошла в вагончик.

– Ты чего?

– Боюся.

– Хыхыхх!.. В туалете под землей жизнь проводить она не боится, вместе с гоп-компанией-то? Там небось у вас и убийцы, воры, насильники всякие. Кликухи какие: Мюсляй, Генерал, Мартыновна… И милостыню клянчить не в лом. А тут – ну белоснежка прямо, дюймовочка. Хыхыхх!

Валя молча сидела и разглаживала ладонью одеяло. Вася передернулся и продолжил обед. Потом бросил ложку.

– Челрт! Проклятье! Ешь, я ко второму не притронулся. Только вымой потом все и отнеси бабке.

И он вышел из вагончика, нахлобучив вязаную шапку. Отправился в шеды. Шведы. Хм. Хых, хы-хы-хы…

До вечера он работал; закончив с кормом и водой, выметал катышки навоза по желобам, собирал в ржавое ведро и ссыпал в разрезанную надвое железную бочку на колесах и с приваренными трубами, потом катил эту тележку в самый дальний край фермы, перебрасывал навоз в яму, дурея от нестерпимой вони. А это еще зима, конец зимы. Что же будет летом?

– Хорошо, что мы к тому времени сдернем отсюда, – говорил Вася. – По рекам в Киев. А то и в море. И прощай, Рашка-замарашка. Рашка-смирительная-рубашка. Почему я в ней должен мучиться?! Только бы Никкор не сдал меня. Убегу, как Бука. Томск – Иркутск – Япония – Америка – Англия… Но, пожалуй, в Японии я и останусь. В бумажном домике. С видом на Фуджи… Хыхыхыхыхыхх!.. И Кропоткин так же убежал. Правда, через север… А! Снова север. Может… может, где-то на севере есть еще неопознанные острова… ну хотя бы один островок… свободы? В южных водах есть один «остров свободы», но свободу там кастрировал Кастро. Как обычно у коммунистов и прочих им подобных… проклятье. Что Пол Пот со свалками черепов простреленных в джунглях, что Мао, что эти мордастые корейцы Чим Бым Ым… Ни Бе Ни Ме про голодающих и мерзнущих сограждан. Зараза…

Эдик проверил его работу, похмыкал, велел убирать чище.

Идя к вагончику, Вася увидел, что из железной трубы струится дымок, и улыбнулся, потер нос. А в окне вагончика желтела горящая лампа.

В вагончике было тепло. Вася сразу скинул робу. И тут же увидел коробку пластмассовую и помрачнел. А Валя ему улыбалась, сидя на койке.

– Кхм, ну… снова. Валентина?

Валя аж вздрогнула и вытаращилась на него.

– Валентина! Ты чего не отнесла коробку?

Он заглянул внутрь, все было вымыто. Валя отмалчивалась.

– Сколько времени? – спросил Вася. – Пора уже топать за ужином?

Валя пожала плечами.

– У тебя, что, нет часов?

Она покачала отрицательно головой.

– Хы. Хы-хы… И у меня нет, – сказал Вася. – Отобрали. Как же мы будем узнавать время?.. Вот дерьмо… И солнца нет.

Просидев в вагончике еще минут двадцать, Вася решил пойти за ужином. Он позвал Валю, но та снова не хотела идти. Они начали препираться. Вася в сердцах бросил коробку на пол. Потом поднял.

– Ладно, подруга, хых, пора прекращать это путешествие. Уезжай завтра.

– Куда?

– Да в туалет свой!..

Валя подняла брови и сказала, что туалет уже закрыт и ликвидирован, а вместо него наверху в другом месте поставили такую железную будку.

– А где же вы тусовались? – спросил Вася.

Она ответила, что в одном доме после пожара, там кое-что уцелело, крыша, стены, только все сильно обгорело, но они натаскали досок, Мюсляй достал молоток, гвозди, целлофан на окна, а печка там была, вот и зажили. Одна сердобольная женщина, Адамовна, дала им старый диван и раскладушку, одеяла. Другой житель Соборной горы подарил топор. А матушка Татиана вручила две иконы: Одигитрию и Герасима Болдинского. Вот и зажили. А прежних владельцев того дома и той земли уже нет: спьяну и погорели насмерть.

– Ну вот туда и поезжай нафиг.

– Да на чем же я уеду отсюдова, Фуджик? – плаксиво спросила она.

– Фермера попроси.

– Так он же не таксист? И денег у меня нету.

– Я дам на дорогу. Никкор мне кинул чуток.

Валя посмотрела на печку, вытянула руки и пощупала идущий от нее жар. И встала, надела куртку, шапку. Вместе они пошли к щитовому домику.

Дверь на этот раз была открыта, в окнах уже горел свет. Вася прошел в сени, там постучал в другую дверь.

– Давай! Заходь! – крикнули.

Он вошел. В освещенной кухне у стола стояла Надежда Васильевна в фартуке.

– Здрасьте, – снова поздоровался Вася, держа коробку.

Старая женщина зыркнула на него и промолчала.

– Чего рано приперся? – крикнул из комнаты, где на разные голоса тараторил телевизор, Эдик. – Ужин в семь. То бишь в девятнадцать ноль-ноль. Еще двадцать минут.

Вася потоптался. По телевизору с сексуальной возбужденностью ведущая горячо палила про Сирию: «Боевики ИГИЛ, запрещенной в России, взорвали центральную библиотеку иракского города Мосул. В результате взрыва в здании возник пожар. Во дворе библиотеки боевики развели костер из книг и рукописей. Всего ими было сожжено…»

– Иди погуляй! – крикнул Эдик сквозь трескотню ведущей.

– Судок-то оставь, – потребовала Надежда Васильевна.

Вася вернулся к Вале, голодно взглянувшей на него из-под наползшей на лоб шапки.

– А ты и вправду Вальчонок, – сказал Вася. – Рано пришли.

И они пошли по тракторным колеям. Над полями нависало свинцовое небо. Было уже почти темно. Но снег как-то все и подсвечивал.

– Мистическая картинка, – бормотал Вася, – жалко, нет моей «Фуджи». Выложил бы в Фейсбуке.

Валя посмотрела на него, странно блестя глазами, но ничего не сказала.