Читать книгу Женщины. Поэма - Олег Филипенко - Страница 11

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДЕТСТВО
IX. ВО ДВОРЕ

Оглавление

122


Итак, я в третьем классе. Почему

пошел в другую школу вновь – не помню.

Но помню хорошо, как было в лом мне

учиться в третьем классе, как в тюрьму

ходил я в школу, а заданий на дом

терпеть не мог, и все считал года

до окончанья школы, и когда

подсчитывал, то ужасался: адом

мерещилось мне будущее в семь

иль даже восемь лет. Смурнел совсем.

123


И все-таки, когда бы не уроки,

я школу бы любил, ведь там друзья,

там девочки… Опять влюбился я

в одну сначала, но рассказ жестокий

о ней услышал от кого-то из

своих друзей по классу новых, тут же

влюбился я в другую. Почему же

я разлюбил ту девочку? Что ж, плиз,

я расскажу. Но только не судите

меня, девицы. Впрочем, как хотите.

124


Мы шли по парку классом. Как всегда

шли строем по два, девочки за ручки

держались или под руку шли, тучки

по небу плыли редкие, слюда

воздушная подернута не слишком

была осенней дымкой сизой меж

куртиной старых кленов, чей бареж

был желто-красным, празднично и пышно

природа загибалась, и в луче

так славно золотилась на плече

125


у мальчика, взвеваясь, паутинка.

Шуршанье листьев под ногами сей

колонны разговорчивой детей,

ведомой педагогом украинкой,

напоминало хруст, когда жуешь

листы капусты свежей полным ртом ты.

Со мною Витя шел, свои экспромты,

казалось, остроумные – а что ж,

чем хуже я? – я тоже упражнялся, —

нацеливал на девочек; смеялся

126


я вместе с ним и дергал впереди

идущую за косу Ангелину.

Она мне очень нравилась и, мину

ей скорчив обезьянью, породив

ее агрессию, я втайне обижался

такой вот нелюбви и вновь хватал

ее за косы, тем усугублял

меж нами пропасть. Путь наш разветвлялся

на две тропинки, сверху был портал

из крон высоких клена, так что тенью

покрылись мы узорчатой. Печенье

127


на части разломив, мне Витя дал

побольше половинку, театрально

их взвесив на руках, и стал мне тайну

нашептывать одну. Он рассказал

про Ангелину мне, как в первом классе

они вот так же шли по парку, вдруг

ему почудился короткий, звонкий пук

и запах кала, что распространялся

все явственней. И тут уже в кусты

помчалась Ангелина, понятых

128


в кустах, конечно, не было, но ясно —

она обкакалась. Печенье расхотел

я есть, во рту вдруг сухо стало, ел,

верней жевал печенье я напрасно, —

слюна не выделялась. Я комок

разжеванного теста сплюнул наземь

и понял – после этих безобразий

я не люблю уж Ангелину. Йок.

Прошло очарование мгновенно.

Но вскоре я уже влюбился в Лену.

129


Сейчас, когда так живо представлял,

чтоб описать вам недоразуменье,

случившееся с девочкой, веселье

меня вдруг охватило, хохотал

невольно я и повторял: «Бедняжка…»

Но чтоб с собой кого-то примирить

скажу вам так: мне приходилось быть

и в положенье Ангелины, – тяжко.

Конечно, в фигуральном смысле я

был низведен. И много раз, друзья.

130


Но почему-то хочется сейчас мне

двор описать, в котором я провел

два с половиной года, где завел

знакомства новые, где игры все опасней

у деток становились. Вход во двор

был через деревянные ворота,

покрашенные цветом терракоты,

всегда полуоткрытые, забор

шел сразу слева, справа – стенка дома,

орех рос в палисаднике знакомой

131


девчонки, что художницей была

и масляными красками писала

портреты всех знакомых. Ее Аллой,

как маму мою, звали. Дальше шла

веранда, а точней торец веранды

другого дома, помню, что там жил

мужчина, он все рыбок разводил:

трофеусы, скалярии, ломбардо,

цихлиды, цихлазомы, петушки, —

все то, что так ценили знатоки.

132


А дальше двор шел, расширяясь влево,

почти квадратной формы, окружен

пятью-шестью домами с трех сторон,

с четвертой же, где рос ползучий клевер,

и мак между булыжником склонял

пунцовые головки, шли сараи,

в которых обязательно держали

дрова и уголь. Туалет стоял

посередине дворика беленый.

Сирени куст, разросшийся, зеленый,

133


рос с тыла туалета, окружен

штакетником некрашеным и темным

от времени. Я помню этот томный

и нежный запах, коим напоен

был двор весной и запах, исходивший

от туалета, если ветер дул

определенным образом. Пойду

и поищу когда-то восхитивший

цветок сирени, в коем было б пять

лиловых лепестков, чтобы опять

134


поверить в счастье и в свою удачу…

Но нет!.. Я для фортуны уж чужак.

Мне не дается счастье просто так.

Да что там счастье!.. Мой покой проплачен

и выставленный счет сведет с ума

любого финансиста… Но вернемся

туда, где мы, конечно, ошибемся,

дров наломаем, попадем в туман

в трех соснах и напьемся из-под крана

живой воды. А мертвой – еще рано.

135


Булыжником мощен был старый двор.

Я вас привел как раз в его средину.

Он изменился. Стал наполовину

как будто меньше. Да и мельхиор

не украшал дверь низенького дома

в виде числа одиннадцать. Рукой

я мелом на стене, чей цвет какой

не помню был, нарисовал, влекомый

гигантоманией, в далеком уж году

цифру одиннадцать – квартиры номер. Жду,

136


когда картинка прошлого чуть четче

возникнет в голове. Ага, стоял

у дома абрикос, я, помню, рвал

чуть желтые плоды, довольный очень,

что это дерево как будто бы мое,

быть собственником было мне приятно,

никто не крикнет: «Ну-ка, лезь обратно,

такой-сякой…» И это придает

довольства вам, уверенности даже.

И я, как всякий частник, был на страже

137


своих владений. Как-то посадил

в том палисаднике дубки, – в Крыму, похоже,

так хризантемы назывались, может,

я ошибаюсь, – как же я следил

за ростом их! Как удивлялся – надо ж,

я посадил, не кто-нибудь, и вот

они растут, как странен этот ход

из-под земли растения, и вкладыш

в «Природоведенье» смотрел, чтоб отыскать

цветы, что я любил так поливать.

138


Квартира состояла лишь из кухни

с плитой, баллоном газа и столом,

и комнаты побольше, с потолком

беленым и неровным, в коей двух нет

свободных метра, только посреди;

а так предметы мебели впритирку

вдоль стен располагались – под копирку

не нарисую то, что я, поди,

уже забыл, но было так примерно:

у входа, у стены, был шифоньер, но

139


его переставляли иногда,

затем диван, где с мамою нередко

лежал я, обсуждая то отметки

свои за знания, то что вообще видал,

а мама задавала осторожно

порой вопрос о девочках, мол, кто

из них мне симпатичен? – Как никто? —

и я, преодолев свой стыд несложно,

раскалывался, чувствуя душой,

как сладко мне сейчас и хорошо.

140


У дальней стенки детская кроватка

стояла, где спала моя сестра.

Левее – печь, куда мы из ведра

совком бросали уголь, когда хатка

холодной становилась в зимний день.

О, ежедневный труд по выгребанью

золы из печки! Здесь уж пахнет данью

известной мифологии, где тень

Сизифова к бессмысленной обузе

была пригвождена, как, скажем, к музе

141


привязан я, замечу в скобках тут.

Поэтому я счастлив был настолько,

когда перебрались мы в новостройку,

квартиру получив, где подают

по трубам кипяток, чтоб батареи

отапливали комнаты, что мне

вам трудно описать восторг, и нет

уж слов тех в лексиконе, лишь идеи

теперь в моей витают голове,

и тех, пожалуй, три иль даже две.

142


Итак, у печки, возле левой стенки

кровать моя стояла. Где-то стол

еще стоял, но где – не помню. Пол

был деревянным, крашеным. Коленки

под одеялом подогнув, лежал

я на боку и засыпал так сладко,

особенно, когда смотрел украдкой

для взрослых фильм по телеку, – стоял

у ближней стенки телевизор, между

окном и дверью в кухню; я, надежду

143


питая не уснуть, пока пройдет

программа «Время», разлеплял глазенки

слипавшиеся, но едва колонки

шли титров фильма, как уже Эрот

Женщины. Поэма

Подняться наверх