Читать книгу Три поэмы. Повесть о Демоне. Новые приключения Луки Мудищева. Лейтенантша Валя - Олег Филипенко - Страница 2

Печальный Демон жил в квартире

под номером сорок четыре,

на Щербаковской, что в Москве.

В его могучей голове,

давно не чёсаной, не мытой,

от жизни низкой и несытой

мозги размякли. Он давно

рукой махнул на жизнь, вино

пить пристрастился, зла не делал,

когда было тепло, сидел он

то на припёке, то в тени,

и молнией летели дни…

Когда-то, в юности, у Бога

он жил в раю и недотрога

был превеликий. Всякий раз

его гневливый, звонкий глас

на ангелов не без причины

обрушивался. Корчил мины

ему один, другой крыло

хотел ему порвать назло,

а третий говорил: «Ты к Богу

уж слишком ревностен, ей-богу!»

Четвёртый на дурной манер

кричал: «Ты сволочь, Люцифер!»

Однако Люцифер у Бога

любимый ангел был, хоть много

иных роилося кругом.

И вот однажды в Божий дом

все ангелы слетелись кучей.

К тому был подходящий случай:

убийца Авеля пока

без наказанья был и как

его Господь накажет было

всем интересно. Божья сила

и гнев не раз вводили в кайф

всех ангелов, и Божий драйв

предметом сплетен и насмешек

являлся долго. Лишь орешек

наш крепкий, Люцифер, грустил

от этих сплетен и лупил

особо дерзких и ехидных

то так, то сяк, но очевидных

он результатов получить

никак не мог и начал пить

уже тогда (но потихоньку).

И вот такую шелупоньку

Господь вокруг себя собрал.

Был ясный день. Господь сказал:

«Что, милые мои, вы мните

о Каине? Мне вслух скажите».

И первый ангел так сказал:

«Я б его смертью наказал».

Второй вслух выразил сомненье:

«Не слишком лёгкое ль решенье?»

Тут третий ангел начал речь:

«Убийца Каин. Надо сечь

его четыре дня и ночи,

затем клещами вырвать очи,

а после только лишь убить».

Но Люцифер сказал: «Женить

его бы надо. Есть надежда,

что он озлобленный невежда,

и лишь жену сумев познать,

готов он будет благодать

принять от Господа. Всевышний,

прости меня, но я здесь лишний

средь ангелов паршивых сих».

Раздался ропот, вскоре стих,

все устремили свои взгляды

на Господа и были рады

тому, как он побагровел

от гнева и, кряхтя, сопел.

Вот наконец, вздохнув глубоко,

Господь сказал, и его око

вдруг отуманилось слезой:

«Не то беда, что ты стезёй

идешь погибельной в гордыне,

а то беда, – я понял ныне, —

что искушён ты свыше сил,

я за тобой не уследил.

А потому заведуй тьмою,

хоть расставаться жаль с тобою,

к тебе ведь я любовь питал…»

И Люцифера Бог прогнал…

Что ж, кстати, Каин? Что же, Каин

женился вскоре. Не случаен

такой исход, наш Люцифер

совет дал дельный, не в пример

всем остальным. Но Бог, конечно,

чтоб Каин не забыл беспечно

своё убийство, дал урок

ему: к скитаниям обрёк…

Лет сто (по нашему коль мерить)

наш Люцифер не мог поверить,

что горний, всеблагой Господь

с ним так, как будто был он плоть

дрожащей твари, обошёлся.

Нет, видно, Бог тогда завёлся

и вскоре, гневом поостыв,

вернёт его, переменив

своё решенье. Но проходит

ещё сто лет, а не приходит

никто от Господа. Беда!

И вот отчаянье тогда

и злоба сердцем овладели

героя нашего и цели

благие в жизни потеряв

и не имея больше прав

смотреть в глаза себе подобным,

он долго голосом утробным

смеялся над своей мечтой…

Но надо жить. И наш герой,

имея пред собою вечность

и тьмы дурную бесконечность,

стал от звезды к звезде летать

и между делом так роптать:

«Зачем заведую я тьмою,

когда она сама собою,

без нужды в ком-нибудь, стоит?

Зачем я, сумасшедший гид,

облёт свершаю по владеньям

и истязаю себя бденьем,

когда за миллионы лет

здесь побывал один поэт;

учёный, сумасшедший старец;

философ, кажется китаец;

да из новейших вот времён

философ… только не Платон,

а как его?.. забыл… не важно!

Зачем пытался я отважно

наладить с ними дружбу? Нет,

не нужен им был мой совет;

они глядели так надменно,

как будто это я был тленный,

а не они. О да, из сфер

Господних выгнан Люцифер!

Но за познанье, за познанье!..

А ведь они своё вниманье

как раз и направляли в центр.

И дело ведь не в том, что мэтр

такой, как я, был тем унижен,

что побужденьем братским движим,

готовился их всех обнять,

а получал в ответ печать

холодного презренья. Это

куда ни шло. Я знал эстета,

который презирал и мать,

но с ним зато я мог болтать

о философии, о книгах,

о Канте или прощелыгах

эпохи Просвещенья, о

китайском термине Дао,

о музыке, о древних греках,

о математике, о реках

метафизических, о снах…

Да мало ли о чём! В летах

моих так хочется познаньем

делиться с кем-нибудь, вниманьем

драгого гостя дорожа!..

Но нет! Они, как от ножа,

от моих знаний отвращались,

как будто бы лоб в лоб встречались

с убийцею. Прав был Шекспир,

когда сказал, что глупый мир

готов на смех поднять и гений,

когда в нём есть хоть доля тени

несовершенства иль изъян

пускай в лице. А я ж в капкан

попал покруче: самим Богом

отвергнут я и по дорогам

безжизненных и мрачных сфер

мотаюсь, бедный Люцифер…»

Так Демон наш роптал опальный.

И вот однажды он печальный

над Подмосковьем пролетал.

Внизу тяжёлый шум стоял

дневной. Работали заводы,

дымили трубы, пешеходы,

как муравьи, туда-сюда

носились. Блёстками вода

Москвы-реки была покрыта

от солнца яркого, зенита

достигшего; вниз по реке

две баржи плыли; на песке,

в карьере, экскаватор новый

работал; мост почти готовый

простёрся поперёк реки.

Огромные грузовики

к шоссе стремились по дороге

просёлочной; старик убогий

на постаменте, в пиджаке,

с бородкой, с кепкою в руке,

другую руку в даль воздевший,

стоял в кустах обронзовевший.

(Его наш Люцифер знавал

ещё живым и наблюдал

за искушённым Просвещеньем

с улыбкою и отрешеньем

китайца древнего, хотя

случалось, что он не шутя

им восхищался…)

                                  Так же были

ему видны сквозь клубы пыли

многоэтажные дома,

напоминавшие тома

старинных фолиантов; нити

электропередач; скопитель

всех нечистот, крутой овраг

и много прочего, что так

или иначе нам знакомо…

Уже давно себя как дома

герой наш чувствовал в местах

таких. И главное, он страх

как был доволен той бурлящей,

кипучей жизнью ради вящей

грядущей жизни. Он летал

и с наслажденьем наблюдал

за изменённою структурой

сознания – архитектурой

биенье мысли поверял

наш Демон, – где преобладал

дух самомненья и корысти;

но Люцифер, устав от истин

метафизических, был рад

сменить затейливый наряд

пророка на рубаху клерка.

Он говорил: «Иная мерка

нужна с людьми. Они детей

напоминают мне. Затей

Божественных не чтя уж годы,

они дорвались до свободы

и куролесят от души,

хотя плоды нехороши».

Так с каждым разом убеждая

себя всё более, что рая

уж не найти нигде, а здесь

хотя бы деятельность есть,

наш Демон поспешил решиться

в Москве отныне поселиться…

Но почему в Москве, а не

в Париже? Что в ней Сатане?

Да ничего… Он мог в Париже,

Берлине, Лондоне иль ниже

по карте: Риме иль в Крыму

селиться, но давно ему

в Москве девица приглянулась,

которая раз улыбнулась,

когда он, мрачный властелин,

у телевизора один

ночь коротал и беспокойство

души и нервное расстройство

глушил «Останкиным». Она

чего-то пела там, а на

столе у Люцифера

стояли вскрытая мадера,

бокал старинный, что вином

наполнен был. Как раз он сном

уже забылся, но внезапно

его сознанье поэтапно

включилось в жизнь, и он узрел,

что голос, что так сладко пел,

принадлежал особе милой,

к которой он с внезапной силой

проникся теплотой и вдруг

тупой, бессмысленный испуг,

что в сердце жил, его оставил,

и Люцифер себя поздравил

с влюбленностью. А дева та,

была не столько красота,

сколь обаянье, утончённость

богемной жизни и включенность

в жизнь сексуальную. Хотя

в ней было что-то от дитя.

С минуту он глядел с улыбкой

на девушку, любовью зыбкой

приятно изумлён, как вдруг

её глаза, окинув круг,

проникновенно так, со смыслом,

взглянули на него, и вышло,

что улыбнулася она

только ему. О, Сатана

с тех пор уже не сомневался,

что сей привет предназначался

только ему. Хотя о нём

откуда знать-то ей? Живем

мы, слава Богу, в мире формул,

закономерностей и норму

в посредственности находить

давно уж стали. Где тут быть

из рамок выходящим взглядам?..

Не станем же и мы нарядом

мистическим приукрашать

решенье Демона. Видать,

он просто не совсем был в курсе

дел на Земле и слишком дулся,

воображая, что о нём

все помнили, если не днём,

то ночью точно, – ведь он тьмою

заведовал…

                     И вот, – не скрою —

собой довольный, – Демон наш

певицу взял на карандаш,

как говорится. И всё чаще

стал посещать леса и чащи

вблизи Москвы, да и в Москву

стал прилетать, хотя главу

его с ума сводили звуки

столь резкие, что Демон руки

заламывал. Но все же в нём

решенье вызрело и днём,

мной упомянутым, решился

наш Демон и в Москву спустился…

В Москве же в этот день погиб

один поэт. Сей мрачный тип

ценою самоистребленья

писал свои стихотворенья.

Поэт пожил бы дольше, но

сгубили муза и вино.

Он одинок был и о смерти

не знал никто. Хотите верьте,

хотите нет, но Демон наш

решил занять его шалаш,

его хибару, его хату,

его квартиру. Долг солдату

из армии поэтов Чёрт

отдал что надо, первый сорт, —

похоронил его в канаве,

по-христиански; и уж вправе

почёл о нём забыть герой.

К тому же давний геморрой

опять открылся. Но в аптечке

покойника нашлися свечки,

и Демон занялся собой,

доволен новою судьбой…

На Пушкинской есть дом старинный.

В нём окна в переулок длинный

выходят. Там есть два окна,

в которые наш Сатана

заглядывал, когда темнело

на улице, и то и дело

смущался, потому что там

жила Тамара, что уж нам

знакома как певица. Демон

прозрачным мог быть и летел он

бесшумно, но невольный стыд

ему мешал и на гранит

карниза часто он главою

горячей припадал, и двое,

что были в комнате, тогда

слыхали вздох и выдох: «Да»…

Тамара замужем два года

уж как была. Её свобода

сим обстоятельством никак

не ограничивалась. Так

заведено нередко ныне

в семье, где мужа от гордыни

излечивает вмиг жена:

«Не заходи, я не одна».

Но это шутка. Хотя доля

в ней истины большая. Воля

жены для многих из мужей

почти что заповедь, хоть ей

порою хочется такого…

Но мы вернёмся, чтобы снова

в окошко наше подсмотреть,

за Люцифером вслед, где петь

уж начала Тамара, лёжа

в кровати. Муж её, что тоже

певцом известным был, уж спал

без задних ног. Тут прошептал

наш Демон потихоньку: «Дева,

взгляни сюда, взгляни налево,

твой друг явился, он не трус…»

И в сердце женщины искус

закрался вдруг. Она вскочила

с кровати, будто чья-то сила

её к окну толкнула; там

окно уж было пополам

открыто, потому Тамара

наружу выглянула, жара

внезапного почти стыдясь;

но никого. Ларёк, светясь,

стоял внизу, но в отдаленье.

Всё тихо. Ночь. В оцепененье

Тамара наша замерла.

Её открытого чела

и груди ветерок прохладный

касался. Вдалеке надсадный

раздался визг трамвая. Стих.

Вновь тишина. О, для двоих

такая ночь подарок Бога.

Вдруг до Тамары понемногу

стал доходить свистящий глас:

«Тамара, девочка, сейчас

ты испугаешься, наверно,

но мне молчать нельзя. Мне скверно,

мне тяжело, одна лишь ты

во мне угасшие мечты

о счастии вновь пробудила.

Давно, давно со мною было

нечто похожее, но я

тогда был молод и змея

тщеславия мне грызла сердце.

К тому ж я все единоверцев,

поклонников мечтал найти.

И вот когда мне на пути

попалась дева молодая,

я не решился с нею рая

искать в объятиях – не знал

тогда я жизни, – всё мечтал

мир восхитить собой, но только

потратил силы зря и горько

ошибся, потому что мир,

увидев, что упал кумир,

его тотчас своим презреньем

покрыл и зло, с ожесточеньем,

язвительно изгнал вовне.

Конечно, Бог один, кто мне

мог бы помочь тогда, но руку

он мне не протянул, и муку

я принял, многим заплатив

за гордый свой императив.

Теперь уж я не тот… Я много

с тех пор страдал и по дорогам

безжизненным таскался, где

я не был рыбою в воде,

затем, что видел, что бездарно

я время провожу. «Базарный

грош мне цена», – так я решил

в один прекрасный день, и сил

сопротивляться Року боле

уж не осталось. Но доволен

уж тем, что позитивный взгляд

на жизнь нащупал я. И рад,

коль ты поможешь примириться

с судьбой навеки и обжиться

здесь, на Земле, у вас, людей.

Ответь же, милая, скорей…»

Тамара слушала с тревогой

сей монолог, но понемногу

растрогалась. И вот она

спросила: «Так ли я должна

тебя понять: меня ты любишь?»

ДЕМОН

О да, люблю!..

ТАМАРА

                         Но кто ты будешь?

Как звать тебя?

ДЕМОН

                           Я Люцифер

Я Демон

ТАМАРА

                 Демон?!

ДЕМОН

                                  Да. Поверь

бояться нечего. Я кроток.

И человечество никто так

не понимает, как слуга

покорный твой.

ТАМАРА

                            Ты напугал

меня немножко, но всё больше

хочу тебя увидеть.

ДЕМОН

                                 Дольше

тянуть не будем. Муж твой спит.

Сейчас я встану на гранит

и проявлюсь…

                          И Демон рядом

с Тамарою, блистая взглядом,

как фото, проявился вдруг.

Тамару охватил испуг

вначале, но едва их взгляды

столкнулися, как, сами рады

такому повороту, вмиг,

дивясь, как тёплый ток возник

влечения, друг к другу руки

простёрли и, когда б не звуки,

что спящий делал в темноте,

боюсь, сплетение из тел

уже б ничто не разомкнуло.

Но нет, Тамара оттолкнула

слегка героя и на чай

его зазвала. «Прилетай

ко мне скорее завтра. Ладно?

Как видишь, мне самой досадно,

что муж мой здесь“. „О, да, о, да!

Как скажешь, милая. Всегда

тебя, клянусь, я буду слушать».

«Ну всё, прощай. А, может, кушать

ты хочешь?“ „Нет, но тронут я

твоей заботою“. „Семья

есть у тебя?» «Нет, одинокий».

«Ну всё, прощай, мой черноокий».

Уже на следующий день

Тамару мучила мигрень

от ожидания и плакать

она бралась два раза, локоть

на подоконник положив.

А Демона всё нет. «Он жив

ли? – думает Тамара. —

А вдруг разбился? Вот где кара

мне будет Божия. Зачем

влюбилась я в него? Мой Дем…