Читать книгу А утром пришел Фо… - Горос, Олег Горос+ - Страница 6

До третьего поста пришлось идти во мраке. Почти все фонари почему-то оказались разбиты. Только вдали, у самой вышки, виднелся небольшой освещенный клочок пространства.

– Не нравится мне это, – прошептал Агеев.

– Может, лампы ветром сорвало? – предположил Роганин.

– Надеюсь, что так.

Мы медленно продвигались вперед, ступая по земле, как по минному полю. К счастью, подземные монстры больше не появлялись. Чем ближе мы подходили к посту, тем подозрительнее становилась царившая в округе тишина. Все словно вымерло. Мы вздрагивали от каждого шума, даже под собственными подошвами. Один раз я чуть не пальнул, когда над головой внезапно раздалось хлопанье крыльев.

Налетел ветер. Деревья за колючей проволокой пришли в движение, над головой заскрипели болтающиеся на столбах разбитые фонари. Мы приблизились к освещенной территории. Метрах в пятидесяти от вышки Агеев рукой показал остановиться. Присев, мы долго прислушивались и приглядывались, но ничего подозрительного не заметили. Беспокоило то, что не обнаружили мы и часового.

– Там что-то… – начал Роганин.

Но Агеев тут же показал ему кулак и приложил палец к губам. Мы и без того уже услышали шорох среди травы. Разводящий дал знак, и, вскинув автоматы, мы осторожно двинулись за ним.

– Дальше метра друг от друга не разбредаемся, – шепотом предупредил Агеев. – Нужно найти Бабина. Живого или мертвого.

От последней фразы мне стало не по себе.

Мы настороженно продвигались вперед, обводя кусты стволами автоматов. В мерцающем свете единственного уцелевшего фонаря вокруг плясали тени. И от этого дикого хоровода меня не покидало чувство, будто вся округа наполнена монстрами. Я едва сдерживался, чтобы не начать стрелять по любой колышущейся ветке. Агеев решился включить фонарик, и желтый луч медленно заскользил по высокой зеленой стене гнущейся на ветру полыни. Под ногами снова стелился туман. Ох, не нравилось мне это…

Вдруг среди травы мелькнуло что-то темное. Стволом автомата я осторожно раздвинул полынь и сразу же отпрянул, не сводя глаз с внезапно возникшего передо мной блестящего склизкого существа. Я чуть не прострелил ему голову! Хвала судьбе, что каким-то чудом успел узнать в этом монстре перепачканного какой-то гадостью Славу Бабина.

– Кто это? – прохрипел Бабин, прикрываясь окровавленной ладонью от слепящего света фонарика. – Это смена? Прячьтесь скорее. Они рядом!

Мы, не сговариваясь, юркнули к нему в кусты. В свете фонарика я разглядел, что Славка весь в ссадинах, а форма на нем изодрана в клочья. Агеев было выглянул из травы, но Бабин тут же втащил его обратно.

– Не стоит привлекать внимания, – шепнул он. – А то вернутся.

– Кто? – спросил я.

Вместо ответа Бабин взял у разводящего фонарик и осветил нечто распростертое на земле. Это оказалось существо величиной со школьника средних классов. Я успел рассмотреть черные перепончатые, как у летучей мыши, покрытые чешуйками крылья с блестящими когтями, а также скрюченные лапы, оканчивающиеся странными длинными, похожими на мечи, отростками.

– Я тут уже парочку таких вальнул. – Бабин провел ладонью по расцарапанному лбу, размазывая кровь. – Один вот. Второй там, дальше, в кустах валяется.

Меня поразила невозмутимость, с которой Бабин сообщил все это. Что там меня… Даже Агеева заметно трясло от всего увиденного! Израненный же Слава Бабин говорил так, словно объяснял трудности во время прополки картошки. Конечно, у нас в части шутили, что, мол, у Бабина броня в полтора метра – он непрошибаемый. Но чтобы настолько…

Над головой что-то ударилось о фонарь, и на нас посыпался дождь искр и стекла. Мы вскинули автоматы. Округа погрузилась во мрак. Лишь луч фонарика Агеева метался над головой, прорезая тьму.

– Блин, мрази! Все фонари порасшибали, – все так же спокойно проворчал Бабин. – Они боятся света и, кстати, реагируют на движение. Так что не дергайтесь. Я уже успел немного изучить их повадки.

– Значит так, – прошептал Агеев. – Держимся вместе и медленно отходим к караулке…

Как только он привстал, над головой раздалось нарастающее хлопанье крыльев. Роганин вскрикнул и исчез. Я ринулся было за ним – и вдруг замер: на фоне сливового неба на столбе ограждения восседала огромная птица. Увидев меня, она зашипела и расправила гигантские крылья, отчего стала похожа на черного ангела. Я дрожащей рукой перевел предохранитель в боевое положение, вскинул автомат, но Агеев оказался быстрее. Воздух прорезала очередь, и «черный ангел» пропал. В руках у Агеева оказался фонарик, по траве скользнул луч и осветил бьющееся на земле тело. Разводящий подбежал и короткой очередью снес монстру череп.

– Похоже, еще один представитель инопланетной фауны, – сказал он.

Из травы выбрался Роганин.

– Цел? – спросил Агеев.

– Руку разодрал, гад, – прошептал он, зажимая ладонью рану. – Грохнулся прямо на меня, я даже сообразить не успел. Я его штыком ткнул – сразу отпустил. Пацаны, надо бежать!

И тут что-то рухнуло мне на спину – словно с небес спикировала огромная птица. Между лопаток пронзила боль. Что-то поволокло меня, швырнуло на дорогу. Раскрыв глаза, я увидел, что надо мной склонилось одно из этих чудищ. Зашипело, раскрыв клюв и обнажив ряд острых зубов, растопырило крылья. Чудовище что-то подняло вверх. Я машинально подставил автомат, и тут же на него обрушился мечевидный отросток. Да с такой силой, что мой «калаш» едва выдержал удар – ствольная коробка помялась. «Птица» снова подняла отросток. Я развернул автомат дулом на чудовище и надавил на гашетку. Тишина! Покореженный автомат, похоже, приказал долго жить. Я снова подставил автомат под удар, еще и еще. Монстр бил с такой силой, что оружие едва не согнулось пополам. Если так прилетит в череп – сразу кранты, и каска не спасет! Мне удалось ударом ноги оттолкнуть монстра. Но ведь это ненадолго! Надо что-то делать! Все, что мне осталось, – отстегнуть штык-нож от ствола теперь уже бесполезного автомата. И как раз вовремя. Когда птица набросилась на меня снова, я поднырнул под нее, уходя от прямого удара «меча», и, сделав выпад ножом, почувствовал, как лезвие вошло во что-то упругое. Я сразу же рванул нож вниз. Птица с визгом отскочила, размахивая распоротым крылом.

– Пацаны, сюда! – заорал я, не сводя глаз с верещащей, извивающейся на земле твари. – Агеев, Роганин! Сюда! На помощь!

Однако помощи ждать было бесполезно. Я понял, что у вышки тоже что-то происходит: какой-то треск, по кустам мечется луч фонарика, грянуло несколько выстрелов. Я снова взглянул на птицу. Та уже поднялась в полный рост, однако пока не нападала. Она стояла передо мной, кошмарная помесь птеродактиля и богомола, угрожающе выставив вперед длинные отростки, и, видимо, опасалась приближаться.

– Ну, иди сюда! Иди! – процедил я сквозь зубы – больше, чтобы подбодрить себя, – и взмахнул ножом, понимая: если монстр поймет, что я сам боюсь его до смерти, непременно набросится.

Я сделал шаг. Существо зашипело, обнажив клыки, и отступило. Шипастые крылья угрожающе приподнялись, в узеньких глазках блеснул холодный огонек.

– Что, страшно? – сказал я, а сам снова с надеждой взглянул туда, где скользил по кустам луч фонарика, – Эй! Агеев! Кто-нибудь! Я здесь! Где же вы, черт возьми?

Я сделал еще шаг. Мечевидные отростки чудища приподнялись, словно для защиты. Монстр захлопал крыльями, из зубастого клюва вырвался не то писк, не то хрип. Ну, была не была! Я быстро пошел вперед, и монстр в страхе попятился. Да только вскоре уперся спиной в колючую проволоку ограждения. Это была моя ошибка. Видимо поняв, что попал в западню, монстр весь собрался – явно для отчаянного прыжка. «Надо бежать к вышке!» – мелькнула у меня мысль. Однако птеродактиль-богомол оказался проворнее: не успел я повернуться, чтобы дать деру, тот прыгнул и, ударив меня когтистыми ногами в спину, повалил на землю. Крылья стиснули меня в смертоносных объятиях, сквозь форму в тело впились иглы шипов. Мне удалось высвободить правую руку, и я уперся локтем в горло монстра. Зубастый клюв клацнул в паре сантиметров от плеча. Мы покатились по грязи. Монстр яростно бил крыльями, шипы рвали на мне одежду, оставляя порезы на спине. Впрочем, шипы были ерундой, ведь главным своим оружием – длинными отростками-мечами – тот воспользоваться не мог. Однако и я упирался в его горло той самой рукой, что сжимала нож.

Мышцы заныли, я чувствовал, что правая рука все больше немеет. Монстр же, казалось, не уставал, а, наоборот, бился все яростнее. Я попытался снова позвать на помощь, однако мой крик больше походил на сдавленный хрип. Хотя, даже если бы мне удалось докричаться, вряд ли кто-нибудь мог мне помочь. Со стороны вышки по-прежнему доносились выстрелы и крики. Там тоже шла борьба. Тут я почувствовал, как монстр медленно выскальзывает из моих рук. Я придавил его к земле, навалившись всем весом, однако тот все больше и больше высвобождался. Если я отпущу его – мне конец! Тогда я решился освободить правую руку. Для этого мне пришлось убрать локоть с горла чудовища, и тут же в левое плечо впились острые клыки. Стиснув зубы от боли, я ударил ножом в покрытую чешуей грудь. Монстр запищал, но челюсти не разжал, наоборот, они сомкнулись, как тиски. Я выдернул нож, липкая кровь хлынула из раны, ударил снова, теперь уже целясь в глаз чудовища. Птеродактиль взвыл и забился. Хватка ослабла. Я еще несколько раз воткнул нож в черное тело и, наконец, сбросил с себя обмякшие крылья. «Неужели получилось?» – подумал я, отползая от подрагивающего в агонии кошмарного существа. Все мое тело горело, казалось, на нем живого места не осталось.

И тут позади громыхнула очередь. Я резко оглянулся, и в глаза ударил слепящий свет фонарика. На тропинке стоял Агеев с автоматом, а между нами билось в предсмертных муках еще одно крылатое чудовище.

– Ты как, жив? – Ко мне подбежал тяжело дышащий Роганин, помог встать.

– Порядок. – Я попытался улыбнуться, хотя радости было мало. Плечо жутко ныло. Я наклонился и поднял свой покореженный автомат.

– На, держи, – сказал Агеев, вложив мне в руки другое оружие. – Это Волкова. Я прихватил на втором посту. Бери-бери, тебе он теперь нужнее.

При упоминании о Волкове меня передернуло. Я даже невольно бросил взгляд под ноги – не шевелится ли почва. Автомат все же взял.

– А сейчас такая задача, мужики, – продолжил Агеев. – Нам нужно во что бы то ни стало пробиться к караулке. Так что не разбредаемся и аккуратненько за мной. Уж не знаю, что это за дрянь, но, похоже, этой фауны тут навалом.

И Агеев, пригнувшись, побежал по тропинке в сторону ворот внешнего ограждения, водя по кустам и траве лучом фонарика. Мы поспешили следом, с опаской глядя по сторонам, сопровождая взгляды стволами автоматов…

В караулке, как мы потом узнали, все это время тоже не скучали. Она находилась в положении осажденной крепости. Правда, никто толком понять не мог, кто или что их осаждает. Рыбалкин так и не объявился, в комнате отдыхающей смены – труп, с постов вестей нет. В караульном помещении, кроме начкара, остались лишь Трошников и Шурович, которые сидели под окнами в бодрячке, да Сычев. Тот, как положено по уставу, занял оборону на улице у входа. В караулке было темно – свет везде погасили, ставни на окнах распахнули.

– Товарищ капитан, можно хоть покурить сходить? – спросил Шурович.

– Кури здесь, – сухо бросил Саморов из своего кабинета, где он точно так же сидел на полу под окном с автоматом в руках.

Шурович облокотился спиной о батарею, пристроил автомат рядом, достал пачку. Во мраке засветился огонек сигареты.

– Андрюха, угощай, – сказал сидящий под другим окошком Трошников.

Шурович бросил ему пачку.

– Сидим тут вот уже час и ждем неизвестно чего, – проворчал Трошников, прикуривая. – Никто не нападает…

– Сплюнь! – перебил Шурович. – Кстати, Сычев с собачки сказал, что со стороны постов выстрелы слышал.

– Так это было давно. Еще когда Волков звонил.

– He-а. Говорит, что недавно. Видать, правда нападение!

– Скажешь тоже, – возразил Антон. – Чего тут брать-то?

– Тихо! – Шурович насторожился.

– Ты чего? – прошептал Трошников, чуть ли не вжавшись в батарею.

– Там есть кто-то… – Андрей кивнул на окно.

За мутным стеклом мелькнула тень. Шурович взял оружие, приподнялся, взглянул в окно и сразу же отпрянул, чуть не изрешетив возникшее перед ним лицо.

– Дурак, это же Сычев! – узнал Трошников.

– Он же на собачке должен быть, – удивился Шурович, опуская автомат. – А это окно выходит на другую сторону!

И вдруг Сычев неистово затарабанил по стеклу и замахал руками. Шурович растерянно посмотрел по сторонам, словно решаясь, стоит ли покидать позицию без разрешения. Все же вскочил и побежал в коридор.

– Эй, ты куда собрался? – окликнул его начкар.

– Там Сычев! Похоже, что-то случилось…

– Погоди. – Капитан пошел вперед. – Нечего поперек батьки в пекло лезть.

Вынув из кобуры пистолет, Саморов осторожно приоткрыл входную дверь. Выглянул – никого. Шурович и Трошников неуклюже толкались позади. И вдруг снаружи раздался такой дикий вопль, что начкар мигом очутился на улице. Освещенная тусклым фонарем площадка перед караулкой была пуста. Капитан быстро пошел вдоль стены здания. Шурович и Трошников, стиснув автоматы, поплелись следом. Дойдя до угла, начкар заглянул за него. Сычев все так же стоял у окна.

– Сычев! – позвал капитан, осветив фонариком его лицо. – Сергей, что-то случилось?

Сычев выпрямился. Казалось, он не видел капитана – смотрел прямо перед собой широко распахнутыми, будто остекленевшими, глазами. С дрожащих губ стекала какая-то темная жидкость.

– Пойдем, Сергей, – сказал Саморов, убрав пистолет обратно в кобуру.

Взяв Сычева за рукав, он потянул его к двери караулки. Тот покорно пошел, все так же глядя перед собой.

– Шурович, возьми его автомат, – повелел капитан. – Трошников, заменишь Сычева на собачке… Хотя… Погоди. Отставить. Возвращайтесь на позиции. Из караулки – ни шагу!

Трошников с Шуровичем, придерживая под руки Сычева, повели его внутрь караулки.

– Куда его?

– Давай в бодрячку.

Они усадили Сычева в кресло. Тот продолжал отрешенно смотреть перед собой. Его била сильная дрожь. Шурович притащил из комнаты начкара одеяло.

– Серега, ты как? – спросил он, накидывая одеяло ему на плечи. – Говорить можешь?

– Оно… – прохрипел Сычев. – Оно во мне!..

При каждом слове у него изо рта выплескивалась какая-то темно-зеленая жидкость.

– Антоха, пить притащи. Давай резче!

Трошников побежал в столовую, схватил кружку, зачерпнул в бидоне чай и побежал обратно. Когда пробегал мимо все еще распахнутой входной двери, снаружи вдруг раздались два выстрела. От неожиданности кружка выскользнула у Трошникова из рук, грохоча и расплескивая чай, покатилась по полу. Антон машинально присел и прислушался. С улицы доносились какой-то шум, хрип, рычание. «Может, сбегать за автоматом?» – подумал Трошников. Раздалось еще несколько выстрелов. Стреляли явно из пистолета. «Значит, начкар!» – догадался Антон. Он больше не размышлял. Влетев в бодрячку, схватил автомат и поспешил на улицу. На пороге замер. Сразу за дверью начинался мрак – уличный фонарь оказался разбит. Антон нажал на выключатель – в коридоре зажглась лампа. В полоске льющегося из двери света он увидел лежащего посреди площадки окутанного туманом начальника караула.

– Шур, скорее сюда! – закричал Трошников.

Рядом появился Шурович и тоже уставился на Саморова:

– Офигеть!

Левая рука капитана была разорвана так, что выступали кости. Вдоль кителя тянулись длинные кровавые полосы. Шурович, уперев приклад в плечо, внимательно осмотрелся. Никого.

– Надо скорее занести его, – опомнился Трошников.

Они подняли капитана и, тревожно озираясь, внесли в караулку.

– Неси в его кабинет. Так… Осторожно… Заноси в дверь… Давай на кровать!

Саморов был в сознании. Он все повторял:

– Никому! Никому доверять нельзя! Чудовище! Не человек! Никому нельзя…

Трошников побежал в столовую. По пути поднял кружку, сполоснул ее и снова наполнил чаем. Пробегая обратно, заметил, что входные двери все еще открыты. Он осторожно прошел по тамбуру и выглянул на улицу. Взгляд его скользнул по темной бетонированной площадке и остановился на ярком пятне среди тумана – видимо, капитан выронил включенный фонарик. Антон хотел было выбежать на улицу и поднять его, и тут взгляд его упал на другое пятно – темное. Посреди площадки растеклась лужа крови. Антон тут же захлопнул дверь и задвинул щеколду. Когда вернулся в комнату начкара, Саморов более-менее пришел в себя. Он взял у Трошникова кружку и, морщась, сделал пару глотков.

– Что с вами случилось, товарищ капитан? – спросил Шурович, аккуратно бинтуя начкару руку.

– Рыбалкин! – хрипло ответил тот. – Я был уверен, что это Рыбалкин!..

Как рассказал капитан, после того как Шурович и Трошников увели Сычева в караулку, он задержался у двери. Хотел понять, что же так напугало часового. Ведь этот здоровенный детина никогда не выделялся особой чувствительностью, а скорее даже наоборот. У него и прозвище-то было – Бык, не столько за габариты, сколько за феноменальную твердолобость. И вот теперь этот самый Бык оказался напуган похлеще ягненка!

– Я внимательно оглядел площадку, – рассказал Саморов. – Ничего подозрительного не заметил. В какой-то момент показалось, что неподалеку раздался человеческий стон, но я сообразил, что это всего лишь ветер завывает в пулеулавливателе. А ветер поднялся такой, что фонарь забился на столбе. Да с такой силой, что я подумал, что вот-вот сорвет. И, что меня поразило, несмотря на ветер, по площадке перед караулкой над лужами стелился странный белый туман.

Вдруг что-то капнуло сверху. Я взглянул на рукав – по форме расползлось серое пятно. Какая-то странная склизкая жидкость. Я стер ее платком, нащупал в кармане фонарик и осветил козырек крыльца над головой. Тот оказался облепленным какой-то серо-зеленой слизью. Я не силен в биологии, решил, мало ли какая плесень бывает… В общем, выключил фонарик и хотел уже войти в караулку, как вдруг услышал:

«Товарищ капитан!»

Оглянулся.

«Товарищ капитан!»

Присмотревшись, я увидел, что у калитки кто-то стоит.

«Скорее. Я не могу…»

Голос был хриплый, чей – непонятно. Фонарь над площадкой трепыхался так, что я в этих вспышках не мог рассмотреть, кто это. Вспомнил, что смена ушла на посты. Может, кто-то из них? Тогда почему вернулся один? Я осторожно двинулся к калитке, а сам на всякий случай нащупал в кобуре пистолет – мало ли что…

Позади раздался треск, звон стекла, и тут же обрушилась тьма. Фонарь все-таки сорвало!

«Скорее, – снова раздался голос. – Пожалуйста!»

Я подбежал к калитке. Отодвинул щеколду, вынул из кармана фонарик. Когда осветил стоявшего за калиткой, едва не выронил фонарь. Это был явно наш боец, в военной форме. Да только посреди кителя у него зияла рваная рана, будто кто-то вспорол ему брюхо от паха до солнечного сплетения. Мне показалось даже, что внутренности вывалились наружу. Я осветил его лицо и отпрянул: кровавый сгусток вместо глаза, и рот разорван так, что торчат зубы. И тут я узнал его!

«Рыбалкин?»

Тот молча пошел прямо на меня. Его порванный рот с торчащими розовыми окровавленными зубами походил на кошмарную ухмылку.

«Рыбалкин, это ты?» – снова спросил я.

«Фо близко!» – прохрипел он в ответ.

«Его же срочно в санчасть надо», – подумал я. Да только вид у этого окровавленного парня был такой, словно ему совсем не больно. Может, болевой шок?

Тот все так же медленно наступал, продолжая скалиться своим кровавым оскалом, и в свете фонарика мне вдруг показалось, что вместо зубов у него – клыки. Я не из пугливых, в горячих точках служил, да только такой жути в жизни не испытывал. У меня вдруг возникла четкая уверенность: передо мной – не человек! Я достал пистолет. Рыбалкин это или нет, да только у нас в караулке уже лежит один изуродованный труп! Вдруг это сделал этот псих?

«Стой на месте! – крикнул я. – Рыбалкин, ты меня слышишь? Еще шаг – и я прострелю тебе ногу! Я не шучу, ты меня знаешь».

«Фо близко!» – снова повторил тот.

«Ну, сам напросился», – сказал я и выстрелил.

Клянусь, пуля аккурат вошла в бедро. Я видел дырку! И что вы думаете? Он не закричал, не упал! Только присел слегка. Когда снова пошел на меня, я опять выстрелил, на этот раз метя ему в плечо. Пуля пошла практически в упор. Рыбалкин и на этот раз не упал. Пошатнулся, но остался на ногах и снова стал медленно наступать. В этот момент мне показалось вдруг, что в нем что-то изменилось. Он стал как-то ниже ростом и шире в плечах. Его лицо как-то удлинилось, на асфальт упали несколько выпавших зубов, а во рту что-то зашевелилось, похожее на щупальца или сгусток червей. А еще его руки… Они словно усохли, почернели и стали походить на длинные паучьи лапы. Кто бы мне рассказал, не поверил! Да только это происходило передо мной, наяву…

Капитан прервался и долго кашлял в зажатую в кулак простыню. Когда приступ кашля прекратился, на простыне осталось кровавое пятно. Шурович влажным платком вытер выступившие у начкара на лбу крупные капли пота. Удивленно взглянул на Трошникова: мол, что скажешь? Тот лишь пожал плечами.

– Тут я не выдержал и побежал… к двери караулки, – с трудом продолжал начальник караула. Похоже было, что он вот-вот потеряет сознание. – Да только у крыльца поскользнулся… Наверное, на той склизкой дряни… Упав, я выронил пистолет, но тут же поднял… Только вскочил на ноги, позади раздался звук… Хрип или вроде того… Резко повернулся… Вскинул пистолет вместе с фонариком. И остолбенел… Там была пасть! Огромная такая розовая пасть с копошащимися в ней… щупальцами, червями или змеями… А еще черные лапы… растопыренные, как у гигантского паука… Это все, что я успел заметить… Потому что он напал… Сбил с ног… Паучьи лапы сдавили, дышать не мог… Боль в руке… Фонарик выпал, но пистолет, к счастью, нет… Повезло… Я упер ствол в грудь этому… этому чудищу. Прямо между этих чертовых лап… И нажал – выпустил все оставшиеся шесть пуль… Помню, чудище захрипело, задергалось… Разжало лапы… Дальше… дальше не помню. Похоже, потерял сознание…

Капитан приподнялся.

– Там, на площадке… там был кто-то? – спросил он, схватив Шуровича за руку. – Вы его видели?

Тот лишь снова озадаченно переглянулся с Трошниковым.

– Значит, выжил, тварь. – Саморов снова лег. – Уполз, гад!..

Его сотряс новый приступ кашля. И тут он встревожился:

– Заприте дверь!

– Я уже запер, – успокоил Антон.

– Хорошо… – Капитан стер с губы струйку крови. Он с трудом говорил, задыхался. – В общем, так… Слушайте меня внимательно… Из караулки – ни шагу! Вам ясно? Нужно… дождаться смену. Верить никому нельзя… Они – не люди! Верить нельзя… Верить…

Капитан замолчал. Его трясло. Шурович снова вытер у него на лбу пот. Лоб начкара оказался горячим, словно утюг.

– Верить нельзя… – прошептал капитан. – Верить… нельзя… верить…

Саморов говорил все тише, а потом и вовсе затих.

– Он что… – встревожился Шурович.

– Жив, – успокоил его Трошников, нащупав у капитана пульс. – Без сознания.

– Что об этом думаешь?

– Похоже, он просто бредит… – Антон пожал плечами. – Хотел бы я знать, что там на самом деле случилось.

– Думаешь, то, что он рассказал про монстра…

– Какой, к черту, монстр? – возразил Трошников. – Ты сам понимаешь, что несешь? Монстров не бывает!

– Что же тогда могло сделать такое? – Шурович кивнул на окровавленного капитана.

– Кто знает? Может, волк напал или медведь. Мы же как-никак в тайге. Меня больше беспокоит, что с ним делать. Крови много потерял.

– Бинты кончились, – обреченно заявил Шурович, бросив аптечку.

Их хватило лишь перевязать руку. Но что там рука… Все тело начкара походило на кровавую кашу!

– По-хорошему, его бы в госпиталь отвезти, – вздохнул Антон.

Шурович приподнял трубку на пульте. Покачал головой.

– А если связь с частью так и не наладят? – спросил он.

– Тогда вариант только один, – ответил Трошников. – Завтра часов в семь вечера из части прибудет новый караул.

– Блин, да капитан же, может, не дотянет до смены-то! – вскричал Шурович. – Надо что-то делать!

Он снял китель и принялся рвать его на бинты.

– Ну, что ты стоишь? Что? – закричал он на Трошникова.

– Кажись, все, – тихо сказал тот, уронив руку капитана.

– Что значит «все»? – захлопал глазами Шурович.

– Помер.

– Как помер? – Шурович прижался ухом к окровавленной груди. И вдруг принялся неистово трясти начкара за плечи: – Товарищ капитан! Товарищ капитан! Да скажите вы хоть что-нибудь!..

– Шур… – Трошников положил ему руку на плечо. – Оставь.

Шурович опустился на пол у кровати, вцепился пальцами в свою длинную светлую челку. Трошников стоял рядом, молча глядя на мертвого начкара.

– Они нас теперь всех так? Да? – вскинул голову Шурович.

– Кто «они»? – мрачно спросил Трошников.

– Они! Не знаю кто! Тот, кто сделал это с ним, с Провиным, с Рыбалкиным. С… с остальными пацанами!

– Мы еще не знаем, погибли те, что ушли на посты, или нет, – тихо заметил Трошников. И в голосе его было мало надежды.

В комнату вошел Сычев и встал, прижавшись к дверному косяку.

– Не могу быть там один, – тяжело дыша, сказал он. – Да и вообще, по-моему, нам лучше держаться вместе. Иначе эти зверюги нас поодиночке поубивают.

– Какие зверюги, Бык? – вскричал Трошников. – Ты о чем вообще? Нет тут никаких монстров! Это все бред!

– Бред, да? То есть на меня, как и на капитана, по-твоему, бред напал? – холодно оборвал его Сычев.

Трошников замолчал.

– Я не знаю, что это было, – почти шепотом продолжал Сычев. – Какая-то склизкая тварь. Набросилась на меня откуда-то сверху. С козырька караулки. Помню только зубы, огромные. Еще щупальца были… Липкие, холодные…

Сычев скривился от отвращения.

– Серега, ну что ты несешь? – не выдержал Трошников. – Тут и так тошно.

– Но я серьезно! – Сычев побледнел, его затрясло. – Оно… Оно обвило меня. Что-то сунуло мне в рот…

– Ладно, все, прекрати! – оборвал Трошников. – Уж не знаю, что тут на самом деле происходит, но ясно одно: кто-то жестоко вырезает наш караул! Грабители там, или террористы… Не важно, кто и зачем. А важно лишь то, что, прежде чем что-то тут сделать, они решили для начала перебить всех нас. Может, чтоб не мешали… Значит, наше единственное спасение – драться. А если нет шансов уцелеть, так хотя бы как можно дороже продадим свою жизнь!

Антон подошел к сейфу с боеприпасами. Осмотрел.

– Ну, скажем, патронов у нас более чем достаточно. Так… В сейфе хранится полторы сотни на каждого караульного. Нас осталось из двенадцати четверо… – Он покосился на начкара и поправился: – Трое. На усиление постов ушли двое – Агеев и Роганин. Значит, по три магазина из сейфа они взяли с собой. Но у нас все равно остается больше пятисот на человека. Плюс еще и гранаты. С таким боезапасом до приезда смены должны продержаться…

Его прервал грохот. Сычев, Трошников и Шурович переглянулись. Грохот повторился.

– Кажись, в двери стучат, – прошептал Сычев.

– Может, не открывать? – насторожился Шурович.

– А вдруг смена?

Трошников взял автомат и поспешил к выходу. Шурович поплелся следом.

Отперев первую дверь тамбура, Трошников крикнул:

– Кто там?

В ответ раздалось какое-то невнятное бормотание и возня, а затем такой неистовый стук, что дверь заходила ходуном.

– Я ни хрена не понял, что там говорят, – посетовал Антон.

Шурович растерянно пожал плечами – мол, я тоже.

– Ладно, Андрюха, ты стой здесь, – повелел Трошников. – Если что – стреляй!

Шурович спрятался за дверным косяком и направил ствол на сотрясаемую ударами внешнюю дверь. Трошников осторожно приблизился к ней, прислушался. Потом быстро дернул щеколду и отпрыгнул, вскинув автомат.

– Антоха, спокойно! Это я!

Дуло смотрело прямо в лицо младшему сержанту Агееву…

Шурович не зря разорвал свой китель на бинты. Не пригодившись капитану, теперь они пошли на перевязку вернувшихся с постов.

– Зверек, ты где это так плечо разодрал? – спросил Шурович, обрабатывая рваную рану на моем плече.

– Да эта херня летучая в него вцепилась, – ответил за меня Слава Бабин, как всегда с такой невозмутимостью, словно речь шла о том, где я посадил на форму пятно.