Читать книгу Мы из БУРа. Рассказы о Белгородском уголовном розыске - Олег Иралин - Страница 3

Полным ходом шли девяностые. Остатки некогда могущественной страны подминались криминалом разной масти, и лишь немногие регионы оказались способными противостоять активизировавшейся уголовщине. Белгород, как и прежде, жил своей жизнью. Конечно, теперь уже другой, очень трудной или напротив, открывающей массу перспектив, демократической, но с той же уверенностью в торжество закона, как и при недавних коммунистах. Местная милиция территориально была разделена надвое. Первая половина в лице Свердловского районного отдела внутренних дел, ответствовала за население, проживающее в одноимённом районе. Вторая – сотрудники Октябрьского РОВД – за население Октябрьского. К слову заметить, несмотря на численность горожан, достигающую нескольких сотен тысяч, сами по себе эти отделы имели штаты довольно скудные – ещё по советским нормам. В каждом из них, наряду с дежурной частью, в наличии имелся десяток участковых, десяток следователей, столько же дознавателей, сотрудниц инспекции по делам несовершеннолетних, административной практики и, естественно, отделение уголовного розыска. Именно оно составляло тогда, равно как и сейчас, основу любого территориального отдела, с той только разницей, что насчитывало всего двенадцать человек. Эти двенадцать своими трудами удерживали преступность в своей половине города, причём на том уровне, который от предперестроечного серьёзно не отличался. Вот в это самое отделение сейчас, в троллейбусе пятого маршрута, и направлялся бывший кадровый армейский офицер Глеб Велиев. В свои двадцать пять он, благодаря своей худобе, выглядел гораздо моложе, так что многие, глядя со стороны, принимали его за демобилизованного бойца – срочника. И лишь вглядевшись в внимательные карие глаза, меняли своё мнение. Велиев, будучи по натуре эмоционален, внешне не спешил обнаруживать свои чувства перед собеседником. Он умел выслушивать, умел взвешивать слова, и всё это на фоне довольно малого опыта гражданской жизни. Глеб вырос в Белгороде. Отец его – природный казах, служивший помощником прокурора на родном Урале, с рождением сына с семьёй переехал на Родину жены, и осел в областном центре. Мать – школьная учительница, проработав в Белгороде пять лет, скончалась от болезни. Не прошло и года, как отец привёл в дом другую женщину и создал новую ячейку общества, в которой первенцу отводилась роль досадного приложения, так что учить житейской мудрости его было некому. В этом смысле наставниками послужили родное артиллерийское училище и Армия. Больше всего запомнился преподаватель тактики. Подполковник Сладков – всегда подтянутый и щеголеватый офицер, на одном из занятий изрёк: «Хороший офицер всегда должен оценивать обстановку и принимать решение молниеносно. Некоторые в ходе боя впадают в ступор или перекладывают ответственность на других. По этому случаю в нашей Армии существует поговорка: „Не прав не тот, кто принял неверное решение, а тот, кто не принял его вообще!“ Но всё сказанное – для боевых действий. В службе есть ещё и такое понятие, как взаимоотношения с подчинёнными. Когда твой приказ выполнен с запозданием или неверно, когда принял неприятное высказывание на свой счёт, не спеши объявлять взыскание или отрабатывать приёмы рукопашного боя. Настоящий офицер выждет, когда схлынут эмоции. Вот тогда, на холодную голову, и принимаются решения! Не раньше!» Со временем Велиев заметил, что этому принципу следуют многие: командир его учебной батареи, ряд самих преподавателей, а впоследствии видел то же в своих сослуживцах – армейских офицерах. Ещё будучи курсантом, он впитал это правило, но теперь, оказавшись «на гражданке» по сокращению штатов, с удивлением заметил, что здесь оно мешает. Несмотря на то, что в последние годы на Армию с телеэкранов и печатных страниц вылились тонны грязи, она всё же оставалась на голову выше тогдашнего общества. В ней пока ещё не было той вольности в общении, маты допускались только в крайних случаях, а при беседах сослуживцев и вовсе сводились к минимуму. Низкие поступки тоже были редкостью, так что большинство офицеров, окунувшись в гражданскую среду, зачастую просто «тормозили», не находясь, как себя вести в ту или иную минуту. Вот и Велиев, в битком набитом троллейбусе, с минуту-другую терялся в сомнениях – урезонивать матершинников, обозначившихся в толпе пассажиров, сейчас, или выждать, когда успокоятся сами. Теснящееся вокруг множество мужчин и женщин с безразличием зависало на поручнях или восседало у окон, отводя глаза в сторону и невольно создавалось впечатление, что всё, что творится вокруг, давно уже принято среди людей и возникать с замечаниями по меньшей мере не уместно. Те двое – с татуированными руками, горланя в полный голос, переключились на стоявшую рядом девушку.

– Слышь, чува, давай ко мне на колени! – весь оскалившись в сальной ухмылке, прогнусавил мужик, сидевший поближе.

Второй нервно захохотал, поедая объект внимания масляными глазками.

– Чего отвернулась, коза, к тебе обращаются! – продолжил первый с нотками раздражения – Или что, не по нраву? Смотри Санёк – фифа какая!

Глеб решил всё же не дожидаться своей остановки. Он молча стал продвигаться в направлении оратора, протискиваясь сквозь плотные ряды тел.

– Нам пора, Колян! Пошли, а то пропустим – раздался голос второго.

– Куда пошли? Я без этой тёлки не встану! А ну прыгай на колени, сучка!

По толпе прошёл ропот, но тут же стих. Велиев уже был близок к цели, когда перед ним возникла спина поднявшегося с места мужчины. Он тоже стал пробираться вперёд толи к выходу, толи поближе к расписным. В любом случае их опередили. Чуть в стороне раздался возмущённый женский голос:

– Не пора ли закончить? Среди людей всё-таки! Что вы себе позволяете?!

Троллейбус притормозил и все подались вперёд, разом загомонив. Когда гомон стих, явственно прозвучало:

– Да идём же, Колян! Не связывайся, здесь город красный!

Колян не возражал и урки под нарастающий гнев пассажиров поспешили выскочить на ближайшей остановке. Глеб с некоторым усилием выбрался из битком забитого салона и бросил взгляд вслед удаляющимся уркам. Его путь лежал в противоположную сторону, и, свернув за угол ближайшей двухэтажки, молодой человек зашагал по ведущей под уклон улице. Ещё через пятнадцать минут он вошёл в распахнутую настежь дверь и с яркого, переполнившего воздух июльского солнца, очутился в темноте коридора. Через несколько шагов глаза привыкли к контрасту в освещении. Он свернул за угол, миновал распахнутую дверь и оказался перед дежурной частью.

– К кому? – спросил капитан, склонившись к окошку.

– В угро – ответил Глеб и протянул предписание.

Капитан мельком взглянул на документ и кивнул в сторону лестницы, ведущей на второй этаж.

– Розыск там!

Велиев сразу отметил это непривычное для слуха «розыск». Чуть позже он понял, что известная широкой публике абвеатура «угро» осталась в далёком прошлом, и в настоящее время упоминается в детективах, кино, кем угодно, только не самими операми. Молодой человек поднялся по лестнице и перед ним, во всю ширину стены, предстал красочный плакат. На нём мужчина в форме, светя фонариком, вглядывался в отпечаток обуви. Внизу крупными буквами выделялась надпись: «Уголовный розыск – передний край борьбы с преступностью!» «Причём здесь эксперт-криминалист?» – удивился Велиев, но сама надпись впечатляла и, несмотря на только ещё предстоящее оформление в соответствующей должности, вызывала чувство гордости за избранную профессию. Нет, нельзя было утверждать, что в отдел вошёл абсолютно несведущий в розыскном деле человек. За плечами Глеба, помимо армейской службы, был год учёбы на высших курсах по подготовке оперативного состава. В городе на Неве его и сотню таких же, уже имеющих высшее образование парней, обстоятельно обучили оперативной работе, криминалистике, уголовному процессу и праву, тактике проведения задержаний, обысков, допросов и массе других премудростей, необходимых в работе сотрудника уголовного розыска. Но всё это была теория, а впереди ждала практика. Глеб, преисполненный некоторым волнением, миновал длинный коридор с дверями по обеим сторонам, и в самом конце его нашёл табличку с надписью: «Толстопятов Владимир Алексеевич. Начальник уголовного розыска». Он вошёл в кабинет и представился белесому, низкорослому, но крепкого сложения мужчине. Владимир Алексеевич был из начальников того склада, который сегодня принято называть демократическим. Ни один его подчинённый никогда не слышал от него обидного слова, но при всей своей интеллигентности он умел находить такие слова, которые оспаривать никто не торопился. Будучи мастером спорта по рукопашному бою, он сам проводил занятия в спортивные дни и, несмотря на полную загруженность, старался поддерживать форму, справедливо ожидая того же от своих оперов. Владимир Алексеевич явно торопился. Наверное, поэтому он не стал задавать лишние вопросы и, ограничившись общепринятыми, вызвал к себе высокого мужчину с живым взглядом светлых глаз.

– Свистильников Александр Борисович, майор милиции, старший оперуполномоченный по линии квартирных краж! – представил его начальник и, уже обращаясь непосредственно к самому мужчине, продолжил – Ну что, дождался ты наконец штатной единицы, теперь у тебя группа. Так что забирай напарника!

И, глядя уже вдогонку выходящим из кабинета операм, крикнул:

– Да, оформлю тебя наставником, поднатаскай парня!

В своём кабинете Свистильников усадил прибывшего за стол и, после нескольких фраз, перешёл непосредственно к работе.

– У нас вся территория разделена на зоны, за каждой закреплён опер. Он разбирается со всем, что на его земле происходит. Но есть ещё и линии: убийства и прочие тяжкие телесные, мошенничество, наркотики, кражи транспорта и из него, ряд других и, конечно, наша. Каждую линию обслуживает отдельный опер, реже два. Некоторые линии совмещены в одном лице, но на квартирах, слава богу, никакого довеска нет. Более того, нас теперь, как и тяжких с транспортниками, двое. Теперь о клиентах. Квартирники – они же домушники, народ хитрый. Иногда действуют в одиночку, но чаще в группе с распределением ролей.

Рассказывая, Александр Борисович увлёкся и вскочил с места. Он принялся широкими шагами расхаживать по кабинету и, подбирая слова, задумался. Само помещение, в котором теперь предстояло трудиться, радовало глаз простором. Высокий потолок подпирался выкрашенными в нейтральный цвет стенами, а свет из широкого окна освещал три двухместных сейфа. Они стояли в углах, всем видом напоминая всякому вошедшему о казённости учреждения, и вкупе с тёмно-коричневыми столами и голыми, без единой картины, стенами, создавали соответствующий настрой.

– Так вот … – продолжал Свистильников, произведя разворот от окна – квартирники! Пока один вскрывает замок или двери, другие стоят на шухере. Предварительно оклеивают дверные глазки или принимают другие меры, короче – подстраховываются. Строение и виды замков изучали?

Глеб кивнул. Многое из услышанного ему уже было известно от преподавателей, но он не перебивал, слушая с неподдельным вниманием. Сейчас, когда Свистильников приблизился к окну, бросилась в глаза его лёгкая сутуловатость. Он, обладая довольно стройным сложением, как и многие высокие люди, стеснялся своего роста в детстве, и невольно приобрёл эту особенность.

– Обычно, прежде чем идти на дело, они собирают информацию. Мало того, что по наводке идут, так ещё и наблюдение на пару дней установят, почту проверят и всё такое. Ну а потом уже…

Наставник подробно перечислил способы взлома замков и дверей, уже известных Велиеву, и перешёл к самому ходовому инструменту.

– На первом месте у них, конечно, фомка. Это не тот гвоздодёр, что показывают по телику. Фомка – инструмент индивидуальный и заказывается вором под свою руку. Главное условие – изгиб лебединой шеи и длина. Она должна быть от локтя до ладони, чтобы хозяин вполне мог поместить её в рукав. Кстати, при случае очень эффектное оружие!

– Что, и на мокруху пойдут?

– Нет, навряд ли! – махнул рукой старший опер – Квартирники – интеллигенция преступного мира. Они не только руками – ещё и мозгами работают. Зато их колоть сложно. Это тебе не гоп-стопники – нашим улики подавай и всё такое прочее! Пока на их след выйдешь, задержишь да показаний добьешься …! Есть у нас некоторые из начальников… Считают, что преступление раскрыть – всё равно, что штамповки с конвейера снимать!

Свистильников сел за стол. Его руки стали беспокойно перебирать листы, но скоро он справился с охватившим его волнением и продолжил уже спокойнее.

– Кстати, нас, свердловчан, сами же преступники интеллектуалами зовут. Вы, говорят, не молотобойцы, к стенке доводами припираете. А вообще у нас в розыске коллектив хороший подобрался, скоро сам со всеми познакомишься. Меня можешь по отчеству звать, не возражаю.

Свистильников был старше Велиева лет на десять, но вызывал такое уважение, что он не спешил воспользоваться предложением наставника. Видя, что тот с вводной информацией закончил, Глеб решил озвучить давно вертевшийся на языке вопрос.

– Александр Борисович, а что значит – красный город? – спросил он, вспомнив сегодняшний случай – Что, все жители в коммунистах?

Свистильников впервые улыбнулся.

– Не в коммунистах дело. На жаргоне красный – город, где всё контролирует милиция и администрация. Словом, законная власть. Вот наш Белгород – в числе таких.

Звучно затрезвонил телефон, и Свистильников снял трубку.

– Выхожу. – сказал он и повернулся к напарнику – Я сегодня на сутках, до ночи со мной покатаешься. Сейчас выезжаем – в Ячнево гараж вскрыли.

За сегодняшний день Велиев дважды услышал доселе незнакомые ему профессиональные милицейские термины. В Армии понятие «дежурить» заменялось такими синонимами, как «заступить в наряд» или «быть в карауле». Здесь, заступая в суточное дежурство, говорили коротко: «Я на сутках».

Опера спустились во двор отдела и сели в дежурный УАЗ. Им пришлось немного подождать следователя с экспертом, но вот оба запаздывающих милиционера наконец объявились, и машина тронулась. Позднее, через многие годы, Глеб будет вспоминать этот свой первый выезд на преступление – неспешно двигающийся автомобиль, яркое, но совсем не палящее солнце, придорожную пыль и ощущение той лёгкости, что присутствует во всём теле, когда ты молод, полон сил и снова занят тем, чем всегда занимались мужчины – службой своему народу и Отечеству. А сейчас Глеб в нетерпении взирал на сменяющие друг друга картины городской жизни, желая как можно скорее приступить к делу. И вот настала та минута, когда машина свернула в гаражный массив и остановилась. Члены оперативно-следственной группы, не торопясь, стали выбираться наружу. Первым со своим чемоданом вышел эксперт. За ним последовали остальные, и через минуту УАЗ, поскрипывая на ухабах, скрылся за поворотом.

– За собакой поехал. Ждём. – пояснил Свистильников, уловив взгляд Глеба – Вообще-то она здесь бесполезна – полдня прошло, все следы затоптали, а главное – изъездили.

– Тогда зачем…

– Собака то? Установка такая – на каждую кражу вези пса из питомника.

Питомник располагался аж в Красном, и забирать собак приходилось, наматывая лишние километры, но приказ – он и в милиции приказ, его приходилось исполнять. С минуту группа топталась на месте, не спеша к вскрытому гаражу.

– Где же потерпевший? – без намёка на досаду произнёс старший опер – Где он шарится!

Словно услышав его вопрос, из-за ряда гаражей вынырнула фигура мужчины. Неспешной походкой он приблизился к ожидавшим его сотрудникам и спросил:

– Милиция?

Вопрос не вызвал удивления. Оба опера, как и полагалось, были облачены в гражданскую одежду, что до эксперта и следователя, то те погонами себя тоже не обременяли.

– Я по соседним гаражам прошёлся. Поспрашивал – может, видели чего. – сообщил заявитель – Выглядываю – стоит кто-то. Была бы форма – раньше подошёл.

– Может, ещё и строевым пошагать! – возмутился эксперт, заранее предполагая, что при сложившихся обстоятельствах никто с ним спорить не будет.

– Да, сейчас одевать форму никто не торопится. – постарался смягчить ситуацию Свистильников – Вот раньше, было время, всех, кто на сутках, в форме заступать заставляли.

– И оперов? – уточнил Велиев.

– Нет, мы сами одевали. Тогда решили, что с преступностью почти покончено, и оружие у всех отобрали. Даже в группу без него заступали. Приходилось хотя бы так подстраховываться. Некоторые ещё и ножи столовые в карман прихватывали.

Они ещё подождали, лениво перебрасываясь фразами, пока не возвратился дежурный автомобиль. Его дверь открылась и на землю ступил кинолог. Следом за ним выпрыгнула красавица овчарка. Она, словно чувствуя возложенную на неё ответственность, деловито покрутилась у распахнутых ворот гаража, и решительно потянула своего хозяина вдоль дороги.

– Пройдись с ним! – кивнул в сторону кинолога Свистильников, и Велиев заторопился вслед.

Идти пришлось недолго. Псина, то и дело останавливаясь, проследовала ещё метров пятьдесят и, покрутившись на месте, села как вкопанная, с видимым безразличием обозревая окрестности.

– Удивительно, что ещё столько пробежала, – прокомментировал её действия сержант – вон сколько машин проехало, а для неё вся эта гарь – что нафталин для моли!

Не солоно хлебавши, они вернулись к месту происшествия. Группа трудилась вовсю: следователь, то и дело поправляя очки, уже заполнил «шапку» протокола осмотра, и вписывал данные приведённых старшим опером понятых. У измазанной порошком двери корпел эксперт-криминалист, а чуть в стороне приступил к письменному опросу заявителя сам Свистильников. Глеб прошёлся по гаражам, опрашивая тех, кого удалось застать, но никакой заслуживающей внимания информации не получил. Никакой зацепки, ничего, что помогло бы ухватиться в раскрытии кражи «жигулёнка», в тот день опера не добыли. Шла обычная рутинная работа, присущая большинству таких событий, и Велиев, несмотря на свой первый выезд на место преступления, конечно сознавал, что так и должно быть. Он понимал, что здесь не кино, а самая что ни на есть реальная действительность, что каждому раскрытию предшествует кропотливый труд, что удача с первых шагов, наверное, случается, но далеко не всегда.

Ещё через час группа в полном составе уже работала на Песках – частном секторе, растянувшемся за железнодорожным вокзалом аж до самой окраины города. Выехали на кражу из дома. С первого взгляда стало понятно, что действовал форточник. Похитили немного – самое ценное: кроме нескольких десятков рублей, вынесли подержанный магнитофон и кое-что из ювелирных изделий. На месте преступления злодеи оставили пару отпечатков рук, но все они оказались смазанными, оставленными в динамике и, следовательно, к идентификации совершенно не пригодными. Кража была совершена в наглую – белым днём, в отсутствии хозяев и ближайших соседей. Работа оперов с жителями других домов никаких полезных сведений не дала, равно как и применение Найды – уже знакомой по предыдущему выезду овчарки. Казалось, что и в этот раз вся работа сотрудников уголовного розыска закончится лишь необходимыми действиями, но Свистильников не торопился ставить точку. Теперь это был его профиль, направление, в котором он набил руку так, как, пожалуй, никто другой в Белгороде.

– Давай-ка проедемся. – бросил он Глебу – Здесь недалеко.

Уже в машине, на ходу, Александр Борисович уточнил:

– Живёт здесь поблизости один, брал на подобном. Срок уже отмотал – месяц как от хозяина. Конечно, не факт …, но отработать надо: не сам, так знать может.

Насколько успел заметить Глеб, Александр Борисович предпочитал развёрнутые и законченные фразы, но сейчас выражался отрывисто, в глазах отразилось ожидание, и весь он подобрался, словно боец перед атакой.

– Здесь останови! – сказал водителю майор и, уже обращаясь к Велиеву, продолжил – Немного пройдёмся, а то клиент от машины сквозанёт.

Опера прошлись вдоль высоких, в человеческий рост заборов, перемежающихся штакетником с зарослями цветов за ним, и вскоре оказались у неказистого, в два окна дома. Глеб окинул взглядом пошкарябанные, давно не крашенные оконные рамы и всмотрелся в неподвижные занавески. Справа раздался грохот. Это Свистильников, оставаясь вне пределов видимости, забарабанил в прибитый к забору почтовый ящик. Но, несмотря на его старания, никто не отозвался. Они выждали ещё немного и прошли дальше к сидевшему поодаль деду. Тот, привалившись к забору, лузгал семечки, закрывая обширным седалищем половину небольшой и грубо сколоченной скамейки. Он с интересом наблюдал на потуги незнакомцев, но по мере их приближения одутловатое лицо его приобретало всё более безразличный вид. Когда опера поравнялись с ним, дед и вовсе отвернулся, равнодушно взирая куда-то в сторону. Свистильников поздоровался и, словно нехотя, с таким же напускным безразличием спросил:

– А Колька куда делся?

– Какой Колька? – округлил глаза собеседник, хотя прекрасно видел, в какую дверь только что стучались мужчины.

Свистильников уточнил, и дед пожал плечами.

– Мне откуда знать! Что я, живу с ним!

И, видя, что других вопросов не дождаться, уже вслед крикнул:

– А вам он зачем? Может, передать что?

– Не надо, – обернулся старший опер – мы ещё зайдём.

Они прошли дальше и свернули в переулок.

– Здесь магазинчик, а за ним местечко укромное, эта шушера там часто ошивается. Да, кстати, когда кого-то разыскиваешь, не спеши представляться или какие подробности сообщать. Люди, конечно, всякие бывают, но карты раскрывать не следует: где гарантия, что он тут-же всю информацию разыскиваемому не сольёт?

Они уже приблизились к магазинчику, и у самого порога столкнулись с приземистым, обросшим нестриженной шевелюрой парнем. Рука его сжимала пакет, содержимое которого её вовсе не отягощало, но занимало изрядный объём. Свистильников заботливо взял парня под свободную руку и почти доброжелательно произнёс:

– Пойдём, Николай. Здесь недалеко.

Как ни странно, Николай никаких вопросов не задал. Он только взглянул на застывшего по другую сторону Велиева и понурил голову.

Буквально через полчаса опера уже приступили к беседе с доставленным. Майор начал издалека. Сперва он задал несколько вопросов, касающихся самого парня. Николай отвечал, не особенно вдаваясь в подробности. Он рассказал, когда освободился, назвал пару тех, с кем якобы поддерживает отношения, сообщил, что в данное время пока не работает и кое-что ещё, к самому поводу беседы с ним, на первый взгляд, не имеющее никакого отношения. За всё время разговора он со всей преданностью старательно таращился на оперов, но в глазах его угадывалась плохо скрываемая тревога. «Может, при делах, а может, просто переживает, что тоже понятно. – подумал Глеб – Кому такие посещения в радость!»

– Ну что, сразу рассказывать будешь, или вокруг да около походим? – наконец озвучил всеми ожидаемый вопрос Александр Борисович – Только не обольщайся, спотыкаться замучаешься!

– О чём рассказывать? – удивился Николай.

– О сказках Пушкина! Рыжьё с хаты куда заныкал? Или барыге толкнуть успел?!

– С какой хаты?

– С той, где ты пальчики оставил, идиот!

Голос Свистильникова набирал обороты, его громкость и интонация не предвещали для собеседника ничего хорошего. Глазки Николая забегали, и он замолчал в очевидном раздумье. Но старший опер не желал оставлять ему время. Форсируя события, он придвинулся к опрашиваемому почти вплотную и, зависая над ним каменной глыбой, продолжил:

– Чего морду опустил, глаза подними! Вот так. А теперь меня слушай! У тебя выход один. Отпечатки твои у нас: и с комода, где серьги с перстнем лежали, и с шкафа, из которого ты червонцы из-под белья вытащил. Плюс показания людей, которые тебя нагруженным при выходе срисовали и ещё кое что. Ты понял меня, тугодум?!

С этими словами он подхватил лежавший на столе толстенный сборник с комментариями к Уголовному Кодексу, и занёс над головой, демонстрируя его допрашиваемому.

– Или ты тяжесть закона испытать хочешь?

Николай интуитивно вжал голову в плечи, в глазах наконец-то промелькнуло подобие мысли, и он зачастил:

– Нет, я всё скажу! Был я там, был!

– С кем?! – не снижая темпа опроса, почти прокричал Свистильников.

– С Васькой Болховским! Он рыжьё забрал!

– А ты?!

– Мне кассетник достался, ну и деньги поделили.

– Водку с закуской ему нёс?

– Да, посидеть хотели, то да сё.

– У тебя?

– Нет, у него. Он тёлок притащил, ну я и пошёл, значит. Мы сначала вдвоём хотели, а тут эти подвернулись.

– Не понял. Что, на Болховце магазины посносили? – усомнился старший опер, имея в виду пригород Белгорода, но услышал в ответ:

– Почему посносили? А …, он не с Болховца, это фамилия у него такая! Со мной на улице живёт!

Велиев сидел, не решаясь вставить слово, понимая, что сейчас происходит не просто трёп двух прохожих – перед ним наставник только что составил беседу, следствием которой явилось раскрытие зависающего глухарём преступления. Сам Свистильников потратил ещё минут десять на уточнение обстоятельств кражи, места жительства соучастника и хранения похищенного. Занеся всё на бумагу, он положил исписанный лист перед опрашиваемым.

– Правильно? – спросил он, когда тот закончил с чтением – Подписывай.

– Со мной что?

– Посидишь пока.

– Надолго?

– Ты прошлый раз долго отдыхал?

Парень скривился и буркнул сквозь зубы:

– Пятерик оттянул.

– Ну вот видишь, не привыкать, значит! Ладно, не колотись! Если похищенное изымем, до суда на свободе погуляешь. А это – сам должен понимать – тебе на руку. Раз не под конвоем к судье доставят, значит, и наказание послабее. Глядишь – условным отделаешься!

– Так… это! – забеспокоился Николай – Моё всё у меня, а вот за рыжьё я не отвечаю! Мало ли, может, Васька его толкнуть успел!

Свистильников поднялся и кивнул задержанному в сторону выхода.

– Пошли!

Когда он вернулся, глаза его излучали неприкрытую радость.

– Ну что, сейчас следователь его быстренько по нашему объяснению допросит, постановление на обыски вынесет и с ними к Болховскому! Главное – успеть застать. Берём его, обыск проводим и, надеюсь, возвращаемся с вещдоками!

– А если не найдём? – усомнился Глеб.

– Найдём! В противном случае, дожимать этого Ваську придётся, ну и к Николаю возвращаться тоже!

– Лихо Вы его!

– Ты про это чучело? Ну знаешь, если бы мы такие преступления не раскрывали, то какая нам цена была бы!

Свистильниковское «наше» и «мы» в меньшей степени умиляло, и Велиев едва заметно улыбнулся. Он прекрасно понимал, что его личная заслуга в этом деле минимальна, что сам Свистильников к имеющемуся результату вполне пришёл бы и без него, но возражать не стал.

Через час они выехали с постановлениями на руках. К их вящей радости, Болховского застали на месте. Тот, особенно не печалясь долгому отсутствию дружка, вовсю занимался с девушками по запланированной программе. Собственно, девушками их можно было назвать с огромной натяжкой. По испитым и совсем не отягощённым интеллектом физиономиям затруднительно было судить о возрасте их обладательниц. Когда Велиев уточнил их паспортные данные, то был немало удивлён – вместо двадцати им можно было дать все тридцать, да и то с внушительным хвостиком! Под глазом одной из них предательски синел свежий фингал, а в ушах второй болтался презент – похищенные из дома серёжки.

С кражей опера провозились до самого вечера, попутно обслужив ещё два вызова. Они не сразу заметили, как на город опустилась летняя ночь. Занятые закреплением достигнутого, они опрашивали доставленных девиц, снова и снова возвращались к участникам кражи, пока наконец не добились правдивых показаний Василия о месте нахождения так и не обнаруженного во время обысков перстня. Потом пришлось снова выезжать, но уже на Крейду, вытаскивать скупщика краденного и работать с ним, пока тот, после продолжительного разговора, не решился наконец выдать похищенное имущество, а попутно и ряд других ювелирных изделий, обстоятельства приобретения которых операм ещё предстояло выяснить. Ближе к полуночи, когда все вещдоки лежали в сейфе, Александр Борисович поднял усталые глаза.

– Давай домой. – сказал он – Тебе ещё завтра воевать. Отдыхай.

Следующим днём было не до раскрытия краж. В районе железнодорожного вокзала нашли труп мужчины с признаками насильственной смерти. Личность его пока не была установлена, равно как и тех, кто имел отношение к убийству. Через час, в ходе первоначальных мероприятий, опера располагали довольно скудной информацией о приметах возможных преступников, но только и всего. Все линии и зоны отложили свои текущие дела и занимались лишь убийством, участковые с инспекцией обходили нарезанные им участки, привлекли даже дознавателей. Словом, отдел стоял на ушах. Глеб с утра выполнял различные поручения начальства: проводил подомный и поквартирный обходы, помогал при доставке в отдел тех или иных лиц для допросов, но, как и большинство оперов, отрабатывавших довольно общие и второстепенные версии, о ходе расследования знал мало. Живой информацией занималась группа по тяжким, и один из её старших оперов – майор Белоусов, как раз трудился в кабинете квартирников, поскольку в его собственном уже велась уединённая беседа с доставленным. Глеб заглянул к себе и, увидев работающего Белоусова, снова закрыл дверь. Он не знал, кто сидит перед Виктором Николаевичем – такой же человек, каких немало доставили из района в массовом порядке, или же обладатель какой-то конфиденциальной информации. Опер остановился в замешательстве, но тут же услышал восклицание за спиной:

– Велиев! Как вовремя! Вот тебе товарищ, поработай с ним. Досконально опроси: где был, что делал, с кем и в чьём присутствии, начиная с двадцати часов вчерашнего дня! – распорядился один из старших оперов, чьего имени он не успел ещё запомнить.

С этими словами он подтолкнул вперёд мужчину в заношенном костюме, и отворил только что закрытую Глебом дверь.

– Заходи, в своём кабинете не стесняйся. А ты, Виктор Николаевич, как закончишь – к начальнику розыска зайди.

Владимиру Алексеевичу сейчас просто не хватало времени и оперов. В потоке доставляемых в отдел людей приходилось не только организовывать их отработку, но и спешно анализировать добытую информацию, вносить коррективы в свой план оперативно-розыскных мероприятий, продумывать и раздавать распоряжения розыскникам, а подчас и лично приступать к допросу наиболее важных подозреваемых. Каждая секунда была на счету, и надо было успеть решить ещё много задач, успев к вечернему докладу в областном Управлении.

Велиев завёл порученного ему мужчину и усадил на свободный стул. Он понятия не имел, что за клиент перед ним – подозреваемый в убийстве злодей, потенциальный свидетель или кто-то другой, но, решив, что раз старший товарищ обошёлся без пояснений, значит, так надо! Он неспешно достал из папки чистый листок, и принялся заполнять шапку. Пока Глеб записывал данные сидящего перед ним человека, он исподволь пытался изучить его изборождённое морщинами, неопределённого возраста лицо. Опрашиваемый оказался рабочим одного из районных центров. Он неделю уже находился в отпуске, и в Белгороде был проездом – возвращался из Воронежа, где гостил у родственников.

– У меня поезд через полчаса, а мне ещё до вокзала добираться. Успею? – спросил он, взглянув на опера глазами, полными доверия.

Велиев не счёл возможным ответить. Он начал опрос, подробно записывая показания, при этом стараясь не упускать мельчайших деталей, переспрашивая и формулируя вопросы заново. Лицо доставленного с каждой минутой мрачнело, но Глеб не успел записать и половины того, о чём успел расспросить. Тем временем Белоусов уже отпустил своего собеседника, но к начальнику розыска, видимо, не торопился. Он всё наблюдал за ходом опроса, пока лицо рабочего не осунулось окончательно.

– Не мучай ты его, отпускай! – вдруг посоветовал он – Отпускай, и время не трать!

Услышав совет старшего опера, Велиев не заставил себя уговаривать. Теперь он, уже не вдаваясь в мельчайшие подробности, поспешил закончить с опросом, и через пять минут выдворил успокоившегося работягу за дверь.

– Может, ещё успеет, если бегом! – взглянул на часы Белоусов – А вообще-то, пустое всё это – понагнали кого ни попадя, и себе же дурной работы придали. Понятно, что вопрос не к тебе, но чего этого мужика мариновать? У него поезд вот-вот отходит, а мы бумаги набиваем!

Майор помолчал, поднялся с места, и обернулся уже у самой двери.

– Ты пока начинаешь, потому совет на будущее. Даже не про этот случай, вообще: прежде, чем человека к стенке жать, собери о нём как можно больше информации. Если есть что на него – раскручивай, а нет – лишнего на душу не бери. Мы ведь не только с преступниками, но и с нормальными людьми работаем!

В те годы редко какое убийство оставалось нераскрытым. Совершённое в тот день тоже не явилось исключением. Конечно, раскрылось оно не само по себе. Лишь ближе к ночи майор Белоусов получил довольно сырую, но хоть какую-то информацию в цвет. На ночь глядя пришлось вытаскивать народ с трёх адресов, и перед самым рассветом круг подозреваемых сузился до двух, а затем и вовсе до одного человека. Его брали утром. Никто не зависал над ним в головокружительном прыжке, не вырубал раскрученным ударом пятки и даже не давил стволом в лоб. Просто в восьмом часу в одной из квартир прозвенел звонок. Открыла женщина с глубоко запавшими и выцветшими от частых слёз глазами. В квартиру, не дожидаясь приглашения, уверенно шагнул мужчина средних лет и, поправив распахнутый пиджак, вежливо поздоровался.

– Валентин дома? – спросил он.

– Где же ему быть! – недовольно буркнула хозяйка – Вон он, на кровати валяется.

Следом за первым вошёл широкоплечий, светловолосый парень, и нежданные гости прошли в спальную. Виктор Николаевич отбросил одеяло и окинул взглядом ошарашенного парня. На плече и груди засинели купола, девушки и прочий татуированный тюремный набор.

– Милиция. – буднично произнёс майор – Вставай, Валентин, собирайся!

Через неделю Глеб уже не мыслил себя без розыска. Ему нравилась его работа. Он понимал, что неделя – небольшой срок и за неё невозможно постичь любую профессию, тем более уголовный розыск. Он постигал, стараясь учиться у опытных коллег, хотя, разумеется, для ученичества никто отдельного времени не выделял. С первого же дня ему стали отписывать материалы, потоком идущие на их линию. И каждый раз, когда он торопился утром на работу, невозможно было угадать, чем дополнительно придётся заниматься сегодня. Всё это молодого человека никак не напрягало, но даже напротив, прибавляло интерес.

Однажды Свистильников, прогулявшись после планёрки, возвратился с уже знакомыми искринками в глазах.

– Бросаем все материалы, идём на раскрытие! – заявил он – Есть возможность раскрутить глухарь, что в прошлом месяце совершён. В Черёмушках целая серия похожих прокатилась. Тогда квартиры летели одна за другой, способ во всех случаях один – взлом замка. Работали в первой половине, брали только деньги и золото.

Перво-наперво опера заново изучили все обстоятельства преступления, не упуская даже мельчайшие подробности. Таковых было мало, и наибольший интерес представляли изъятые с места происшествия отпечатки. Из пригодных для идентификации имелось только пять. Четыре – хозяев, и лишь один принадлежал не известному лицу, дактилокарта которого в базе отсутствовала.

– Есть информация на одного наркомана. – наконец пояснил Александр Борисович – Он такой… что-то вроде полуавторитета. Во всяком случае, претендует. Так вот у него сейчас какая-то молодуха проживает, он её тоже на ширево подсадил. У этой девчонки игрушка – как будто-бы мишка плюшевый. Этот мишка в спальной на подоконнике, а в нём – золото. Среди прочего – печатка с нашей кражи, это точно! Теперь задача – внутрь войти и при изъятии человека не спалить! Я с питомником договорился уже, выделят нам для комбинации кинолога с собачкой, так что дело за нами!

Тем же днём во двор одного из домов частного сектора постучали. Вышла миловидная девушка, и от неожиданности застыла у распахнутой двери. Напротив неё, вывалив язык из раскрытой пасти, уселась овчарка, а рядом, удерживая её на коротком поводке, переминался с ноги на ногу милиционер. Не давая девушке опомниться, Свистильников шагнул во двор. Вслед, опередив кинолога с лохматой спутницей, поспешил Велиев.

– Хозяин здесь? – бросил на ходу старший опер и, даже не выслушивая ответ догнавшей его девушки, потянул за ручку входной двери.

Хозяин, конечно же, был дома. Он вовсе не ожидал визита милиционеров, но с охватившим его изумлением справился быстро.

– Это что, обыск? Документы давай, Свистильников! – нашёлся он – А нет, так вас тут никто не ждёт!

– Обыск? – с удивлением переспросил Александр Борисович и, словно позабыв об этом слове, продолжил – В двух кварталах отсюда мужчину порезали, следы сюда привели.

Он обернулся к кинологу, и тот отпустил поводок, дав собаке больший простор. Овчарка, не совсем понимая, что от неё ожидают, ткнулась в одну, затем в другую сторону и села, уставившись на прапорщика.

– Видишь, села! – с нотками ликования воскликнул старший опер – Это она след подтверждает!

– Дура она, ваша собака! – взорвался в крике хозяин – Никого здесь нет, и не заходил никто!

Любой собачник не терпит критики в отношении своего питомца. А если этот питомец – боевой друг, то обиднее вдвойне.

– Нормальная собака … – буркнул прапорщик и, не сумев скрыть раздражения, добавил – умнее некоторых!

Собака тут же отреагировала на недовольные нотки. Она оскалилась, глухо зарычала и шагнула к обидчику, натянув поводок до предела. Но хозяин дома в виду своей сожительницы даже не изменился в лице.

– Что, собакой травить будете? – усмехнулся он, глядя в глаза Свистильникову.

– Не обольщайся. Если что – мы и без неё с тобой справимся! Собака – она по следу пришла. Сейчас посмотрим: может, тут орудие преступления спрятано!

– Какое ещё орудие! Я что, из всех судимых один на районе проживаю?! – воскликнул мужчина – Как какой гоп-стоп – ко мне, морду кому набьют – тоже я виноват! В Белгороде больше преступать некому? Ну ищите, давайте!

Велиев заметил, как глаза девицы сверкнули негодованием и с преданностью животного остановились на сожителе. Перед ней сейчас стоял её идеал, и Робин Гуд в сравнении с ним просто отдыхал. Сам же идеал под взглядом возлюбленной заметно приободрился, и снова разразился гневной тирадой. Свистильников молча взглянул на кинолога, и едва заметно кивнул. Тот обошёл с собакой комнату и потянул её в сторону ожидавшего у входа в спальную майора. Не задерживаясь, он проследовал в неё, удерживая овчарку у ноги, и остановился у самого окна. Ещё мгновение, и все столпились за ними, обратив всё внимание на собачью морду.

– Давай-ка, Глеб, за понятыми. – распорядился Александр Борисович – Возьми свидетелей пореза, что в машине остались.

Велиев вернулся через минуту, ведя за собой заранее привезённых граждан. Надеяться на то, что удастся застать соседей, не приходилось, как и гарантировать их желание присутствовать на следственном действии, поэтому опера, как водится, подстраховались. Две гражданки проскользнули тенями и встали на указанные им места. Майор громогласно объявил причину их присутствия здесь, обязанности и права, а затем приступил к поиску. Сначала он взял в руки декоративную вазу, заглянул внутрь и поставил её на место. Затем наступила очередь горшечного цветка.

– Вы что, в горшке с землёй перо надыбать решили? – возмутился хозяин.

– Почему перо? С потерпевшего кольцо сорвали. Мало ли, вдруг сюда спрятали! – в задумчивости произнёс Свистильников, протыкая землю перочинным ножом. Наконец он оставил предмет своего внимания в покое и повернулся спиной к окну, словно намереваясь уходить, но, бросив мельком взгляд на просиявшего хозяина, опять развернулся. Ни слова не говоря, майор взял в руки валявшуюся на подоконнике игрушку и решительно надрезал её по шву. Он запустил руку внутрь и вскоре вытащил её, удерживая в ладони сверкающие золотом изделия.

– Чьи? – повис в воздухе вопрос, но ответа не последовало.

– Твои? – уже обращаясь непосредственно к хозяину, спросил майор.

– Почему мои? Я что, по-вашему, мишками играюсь?

Говоря это, мужчина старался не смотреть в сторону девушки, у неё же от удивления отвисла челюсть. Спохватившись, она стиснула зубы, но снова разжала их в намерении промолвить что-то, да так и застыла, не сводя глаз со своего недавнего кумира.

– Кто тебя знает, – едва улыбнулся старший опер – чем ты тут забавляешься! Только вот дом-то твой, значит, тебе и ответ держать!

– Как же, разогнался! Игрушка Светки, а садиться мне?! Я свои права знаю, чужого не повесите!

– Что, и впрямь девушку за себя в тюрьму отправишь? А вдруг она не по-твоему скажет?

– Как надо, так и скажет! – злобно выкрикнул мужчина, зыркнув на девушку.

Он всем своим видом вполне недвусмысленно давал понять ей, чего именно от неё ждёт.

– Ладно! – закончил прения Свистильников – Я пока протокол изъятия составлю, а ты, Глеб, даму в отдел вези. Там с ней сам к работе приступай, а я вот с этим героем попозже пожалую.

«Героя» явно не устраивал такой расклад. Он скривился и зло выдавил:

– Всё равно у вас не выгорит ничего, Светка не на всю голову отмороженная, чтобы на меня показывать!

Но сейчас его уже никто не слушал. Майор дождался, когда за Велиевым и Светланой захлопнулась дверь и, словно у нашкодившего школяра, спросил:

– Может, сразу признаешься?

Хозяин едва не подпрыгнул на месте от захлестнувшей ярости.

– Хоть на куски режьте, а никакого признания не добьетесь!

– Чего ты вскинулся? – урезонил его Свистильников – Ведь прекрасно знаешь, что у нас не инквизиция, мы другими методами работаем. Как ты ни изворачивайся, а рыжьё вот оно, в руках. И это не всё. Через полчаса сожительница твоя запоёт, а затем и ещё кое-кто расклад выложит. Плюс пальчики твои, которые по всей базе пропустим и ещё много каких действий, после которых тебе не спрыгнуть!

При этих словах оппонент майора понурил голову, запал в глазах поубавился, и он с досадой бросил:

– Горазды вы, свердловчане, на всякие финты! У вас всегда много вариантов, знаем!

Когда Велиев привёз владелицу злосчастного медвежонка в отдел, то заметил, насколько разительная перемена произошла в её лице. Оно заметно осунулось и как-то посерело. Он повёл её к кабинету, но когда они поравнялись с ограждающей дежурную часть решёткой, девушка заметно занервничала. Блуждавшая на её лице натянутая улыбка сползла, как попавшая под горячий душ картонная маска. Через минуту опер провернул массивным ключом замок и распахнул дверь, пропуская спутницу в кабинет. Глеб всегда был учтив с женщинами, и теперь перед ним стояла сложная задача – вести себя наперекор естественному желанию успокоить слабое создание. Более того – вести так, чтобы напротив, усилить её переживания, и тем ускорить документирование той информации, которая уже была известна им обоим. «Нет, не смогу я на неё жать, тут бы от сочувствия удержаться!» – решил Глеб. Он сел за стол и, стараясь выдерживать безразличный вид, указал на стул. Прежде, чем взглянуть на едва не плачущую девицу, Велиев с минуту рылся в столе, доставая бланки опросов и перекладывая бумаги. Наконец прозвучал его полный беспристрастности голос:

– Ну, начинай!

– Что начинать? – голубкой проворковала девушка.

– Рассказывать, разумеется.

– А что рассказывать? – снова пролилась нежная трель, и пушистые ресницы вздрогнули, на мгновение заслонив ангельские глаза.

– Как ты немецкие замки взламывала, и квартиры в Черёмушках чистила. Не надорвалась одна?

Светлана не замедлила с ответом, но теперь её голосок дрожал, едва не переходя в рыдания.

– Ну почему Вы решили, что это я! Что, я так похожа на взломщицу?

– В суде всякие проходят. – стараясь выдержать взятый тон, ответил опер – И взломщики, и взломщицы. В том числе такие вот, как ты.

– Ну Вы же сами всё прекрасно понимаете! – почти взмолилась опрашиваемая – Ведь знаете, что золото не моё! Ну, в смысле, не мной спрятано, а тем более украдено!

– Так откуда мне знать, если ты об этом молчишь! Вот тебе лист, ручка – вспоминай грамоту. Не забудь только расписать, кто в твоего мишку краденое затолкнул, когда и как оно вообще у этого человека оказалось!

От Свистильникова Глеб и так представлял всю картину достаточно подробно, но требовались показания сидевшей перед ним девушки, причём именно письменные, на что та, по понятным причинам, всё не решалась.

– Хорошо! – с неожиданной твёрдостью зазвучал звонкий голос – Вот сейчас я напишу, что золото действительно не моё, что я понятия не имею, как оно в игрушку попало…

Велиев не счёл нужным прятать улыбку и говорившая запнулась.

– Ну ладно, конечно знаю. Этот козёл при мне его туда зашивал. Так вот, предположим, напишу я, что всё это он вместе с донецкими с выставленных хат потянул… Что тогда? Вы же представляете, что со мной будет?

– Я представляю, что с тобой будет, если ты всё это на себя возьмёшь. Что, думаешь, женские колонии для того созданы, чтобы ты здоровье в них поправляла?

Девушка помрачнела лицом, и уткнула потерянный взгляд в пол, но вскоре на молодого человека, хлопая густыми ресничками, снова взирали всё те же голубые, ангельски чистые глазки.

– Что же мне делать! – воскликнула она и подалась вперёд всем своим стройным станом – Может, как-то получиться сделать, чтобы и на него не показывать, и на себя ничего не брать?

– Не получится! – поспешил с ответом опер – Вещдок изъят, так что теперь или ты, или он. По мне, так лучше он, и справедливее, конечно. Хотя решать тебе! Как говорится, каждый сам кузнец своего счастья!

Велиев смотрел на опустившую глаза девушку и с досадой думал: «До чего же всё зыбко на этом свете! Сейчас эта царевна задвинет сказочку, что нашла мишку в каком-нибудь дупле дуба, и припирать её с сожителем нечем. Никто не поверит, но и дело в суд не направит!» Он продолжил взятую паузу, стараясь не показывать за уверенным взглядом своих сомнений. Светлана молчала недолго. Она взяла ручку, и теперь Глеб увидел полные безысходности, усталые глаза.

– Ладно, я напишу, как есть.

Когда вернулся Свистильников, Глеб уже давно закончил с опросом Светланы. Её объяснение лежало на столе, и теперь шла беседа по извечным, всегда интересующим оперативников вопросам. Александр Борисович пробежался взглядом по исписанным девичьей рукой листам, и удовлетворённо хмыкнул:

– Ну вот, теперь готова к встрече со следователем. Пойдём, краса, я тебя ещё с одним парнем познакомлю. Конечно, не опер, но пообщаться не мешает!

Вскоре майор вернулся, и устало опустился на стул. Он откинулся на спинку и сцепил руки за затылком.

– Ну, вроде пошло дело. Я ведь уже час с этим типом в другом кабинете работаю. Запомни: хочешь от человека чего-то добиться – тащи в отдел. Дома и стены помогают, там любой себя как рыба в воде… Этот – не исключение. Пока, конечно, полной правды не выкладывает, но ещё не вечер! Сейчас следак со Светкой закончит – её показания предъявим. А там поглядим, что он запоёт!

– Жалко девчонку, – обронил Велиев – вдруг и правда урки ей какую пакость сотворят!

– Не сотворят! – заявил старший опер, и голос его не допускал никаких сомнений – А что колотится – поделом ей! Пусть поколотится, будет знать, каково с блатотой связываться!

– Оно конечно, – согласился Велиев – вот только…

Он помолчал, не зная, высказывать ли вообще вертевшиеся на языке слова, но всё же решился.

– Паскудно на душе – девчонку пришлось… ломать, да к краже подвязывать.

– Ну, для начала, она сама себя подвязала, – повысил голос майор – ещё когда в подруги вора подалась. А что до моральной ломки, так это наша работа. Не приходится нам выбирать – кому глазки строить, а кому нервы на кулак наматывать. Больше того – всё больше наматывать приходится, и не только зекам! Ты что, когда покрывающую маньяка старушку допрашивать будешь, раскланиваться перед ней примешься? Или цыганву взять – они на дело обязательно детвору с собой тащат, и каждая вторая баба у них беременная! Так что теперь, зелёный свет им давать, пускай крадут да обманывают?!

Свистильников остановился, понимая, что сказано и так предостаточно, и бросил короткий взгляд в сторону сконфузившегося Велиева. Тот воспользовался паузой и, желая переменить тему, заметил:

– Разочаровал девчонку её сожитель. Она его за криминального героя, а он её пинками под танки!

– Всё фильмы нынешние! – отозвался майор – Понасмотрятся их девчонки, и лезут сдуру в проститутки, наркоманки или как эта вот… Это только на экранах всё это ворьё – сплошь благородные удальцы, а в жизни – редко какой стоящий попадается, большинство – как сегодняшний. Такие – что тот плюшевый мишка. Снаружи – привлекательная игрушка, а внутри гнилая начинка: барахло ворованное и прочий мусор.

Помолчав, старший опер поднялся. Отдыхать было некогда – впереди ждала работа с задержанным, повторный выезд с тщательным обыском, установление соучастников и масса рутинной работы, что сопровождает каждое действие розыскника.

Александр Борисович ещё год проработал на линии квартирных краж, и ушёл на повышение. Сначала он сменил заместителя начальника уголовного розыска, затем возглавил криминальную милицию района, а через три года стал начальником всей Свердловской милиции Белгорода. Закончил свою карьеру он в должности заместителя начальника Белгородского юридического института МВД России по научной работе. Этот незаурядный человек показал себя прекрасным руководителем, трудясь на всех перечисленных должностях, и когда Велиев, много лет спустя, вспоминал свои первые шаги в уголовном розыске, то в длинной череде лиц своих коллег, первым всегда вставал он – его наставник и один из лучших оперов, что долгие годы защищали от криминала жителей Белгорода.