Читать книгу Тай? Потрясающе! - Олег Жаденов - Страница 19

Эту сумку она бы узнала из сотни. Даже из тысячи таких же точно сумок. Потому что только на сумке Глеба была характерная потертость на одном боку от частого ношения и еще две параллельные царапины от ногтей, которые однажды оставила сама Мария. Об этом случае они оба старались не вспоминать.

Но сейчас Мария не думала об этом. Вокруг был хаос и разрушение, чужой город и тяжесть внизу живота, а еще безумно страшно стало от вида этой сумки, которая стояла одна, как прощальный привет… Заткнись! Какой на хрен прощальный привет! Что за бред ты несешь, дура! Просто сумка, мой Глеб наверняка рядом, может быть, спасает кого-то или старушку переводит через дорогу… Но не было рядом ни старушки, ни кого-то спасаемого. И Глеб не летал в небе, как Бэтмен с вытянутым вперед кулаком и в поисках вселенского зла, которое ему нужно победить. Глеба не было вокруг.

В ближайшей машине такси все двери, кроме водительской были открыты. А на месте водителя, укрытый белой обмякшей маткой подушки безопасности лежал без движения водитель. Мария автоматически подошла и приложила два пальца к его шее. Можно было и не подходить – грудь бедняги была неестественно вдавлена с правой стороны, как раз под жетоном с именем. А из слегка полуоткрытого рта стекала уже загустевшая струйка крови. Мертв. Вокруг проносились какие-то люди, пожарники в странной одежде раскатывали свои шланги. Ноги как-то внезапно ослабли, Мария присела на корточки около искореженной машины такси, а потом просто на землю. Плевать, что грязный асфальт. И почувствовала, что низ живота сдавило. Но еще больше сдавило ее грудь, потому что вдруг пришло осознание, что с Глебом что-то случилось. И что он ехал в этой машине. А теперь его нет. И, значит, в лучшем случае его увезли в какой-то госпиталь. А в худшем… И почему-то сознание рисовала именно картины худшего. И даже не картины, а всего лишь одну – Глеб с улыбкой и широко открытыми глазами лежит на носилках, и голова его покачивается в такт шагов безымянных носильщиков, лиц которых не видно. И тут она вдруг, постепенно разгоняясь завыла. По-бабьи, некрасиво, не стесняясь и как-то даже не очень громко, но от звуков этих кровь стыла из-за безыскусности и какой-то неприкрытой естественности выплескивавшегося через этот вой боли. Как сотни тысяч солдаток второй мировой, получивших похоронки с боя, как женщины ополченцев, не вернувшихся с сечи с половцами, как все матери, узнавшие о смерти своих сыновей и жены – мужей. Страшным криком, красивым в высоте и чистоте своего истинного, ни с чем и никогда в веках не сравнимого личного горя. Когда воздуха не хватает, а мыслей кроме всепроникающей боли тоже нет никаких. Есть только чувство рухнувшего навсегда и безвозвратно мира. Единственное чувство на земле, которое у любящей женщины может быть в этот миг даже сильнее любви к собственному ребенку.