Читать книгу Элегiя на закате дня - Олег Красин - Страница 13

– Вы слышали, у нашего Тютчева роман с институточкой молодой…

– Да вы что? Ах, он проказник! В его лета пора бы уж и угомониться.

– У Тютчева, роман? Боже мой! Но он же, извините меня, полный старик. Посмотрите-ка на него!

Дамы, ведущие светский разговор посмотрели в сторону, куда показала веером одна из них.

По большому залу среди вальсирующей публики небрежной походкой двигался невысокого роста мужчина. Он был в черном фраке, шел, склонив голову на бок, словно к чему-то прислушивался: то ли к музыке, то ли к говору толпы, то ли к внутреннему голосу. Седые волосы были не прибраны и торчали космами, а фрак оказался небрежно застегнут – рассеянный хозяин пропустил несколько пуговиц.

Увидев знакомых дам, он кивнул, изображая на лице почтение, и отправился дальше, очевидно, в поисках людей, с которыми коротко знался.

Дамы сидели в бальных шелковых платьях нежно-розового, голубого и бежевого цветов, платья были декольтированы и зрелые дамы, прикрывали их легкими накидками. Все они держали в руках небольшие ридикюли, украшенные драгоценностями, но в руках уже не было записных книжечек для танцев – возраст не тот, чтобы пускаться в пляс.

– Ну как видели? – продолжила Елена Павловна Захаржевская – вдова бывшего коменданта Санкт-Петербурга, говорившая о возрасте Тютчева. В свете она была известна прямотой и резкостью суждений: – Он, как всегда, в потертом фраке.

– Да, да, вы правы, – важно подтвердила княгиня Салтыкова, сидевшая прямо и недвижно, будто проглотила аршин. – Федор Иванович постоянно ходит точно разорившийся дворянчик из провинции. Добро бы был в полной бедности, но ведь нет! Уж ему, сколько было говорено, и намеками и так, мол, голубчик, нельзя в затрапезном виде являться в обществе. Надобно следить за платьем. Если сам не можешь – заставь камердинера!

Зашуршав накрахмаленными юбками под кринолином, к собеседницам наклонилась старая графиня Марья Разумовская, которая к восьмидесяти годам стала худо слышать. Скандалезная история с Лелей Денисьевой ее занимала, ведь там помимо страсти была замешана любовь, а в любви графиня знала толк. Давным-давно, когда она была замужем за князем Голицыным, между нею и графом Разумовским вспыхнула любовь. Граф долго добивался, чтобы увести ее у грубого и заносчивого мужа и, наконец, нашел способ. Голицын слыл известным любителем карточной игры, они сыграли на Марью Григорьевну, и Разумовский выиграл.

Тогда история тоже вызвала громкий скандал, бурное обсуждение в свете, едкие насмешки. Говорят, что Лермонтов даже описал этот случай в поэме «Тамбовская казначейша». Но император Александр и церковь признали ее право на счастье, и она сделалась Разумовской. Поэтому графиня Марья никогда строго не судила девиц, захваченных сильным чувством.

– А как же августейшие особы отнеслись? – поинтересовалась Разумовская, пожевав губами.

– Мне говорила Леонтьева, вы ее, верно, знаете, она директриса Смольного, – охотно взялась пояснять Захаржевская, – будто императрица посетила мадемуазель Денисьеву и ее тетку. Она выказали им милость, откушав чаю в их присутствии, а потом, говорят, замолвила слово перед государем. Но все равно, это ее не спасло, я говорю о молодой Денисьевой, все дома ей отказали.

– Я тут слышала историю, – подхватила Салтыкова, – будто мадемуазель Денисьева приехала к Сологубам, а те не пустили ее на порог. Она сидела в коляске на солнцепеке, долго ждала, пока не явился слуга и не объявил ей, что господа не принимают.

Салтыкова, словно это она отказала Денисьевой, засмеялась довольным смехом.

– Ну, Катенька, – по-старушечьи покачивая головой, произнесла Разумовская, – ты слишком строга к бедной девочке, она положительно не виновата, что полюбила. А вот Федор Иванович… Тютчев, как человек умудренный опытом, мог бы остудить ее пыл. Но, полагаю, мужское тщеславие довлеет над ним. Как же, заставил потерять голову неопытную молодую девицу! Денисьевой теперь остается только молиться о божьей милости, и о том, чтобы история эта скорее забылась. Только молиться!

– Вот пусть и молится! – резко бросила Захаржевская. – Ах, объявили польку-мазурку, сейчас будет так интересно!