Читать книгу Невидимый рубеж. Книга третья. Долиной смертной тени - Олег Красин - Страница 20

Как выяснилось, брат наркодилера Антона Евгений сидел под следствием за избиение жены, которую застал с любовником. Банальная история. Любовник, кстати, успел убежать через балкон второго этажа.

Шаманов встретил Ковалева на КПП, помог оформить пропуск, провел внутрь. Для бесед с заключенными под стражу существовали отдельные помещения, но Шаманов предложил свой кабинет. Он вообще был очень любезен с эфэсбэшником.

Ковалев сел за его стол, вытащил и положил на стол пачку сигарет – пусть младший брат наркодилера покурит, курево в СИЗО ценность. Дмитрий давно это знал по собственному опыту посещений тюрем, СИЗО, колоний. Опыту, хотя и небогатому, но в целом, полезному.

Оглядев спартанское убранство оперского кабинета, Ковалев нашел много совпадений в интерьере – похожий стол, как у них на Лубянке, похожие офисные кресла. Даже серые сейфы для хранения дел были такими же. Но все же, служить здесь Дмитрий бы не стал. Нет, не по нему это!

Ввели младшего Дегтяря. Парню было лет двадцать пять, бледная кожа, мелкие, как будто высохшие глаза. На левой щеке длинная царапина, похожая на борозду, проведенную по чистому полю. На бледном лице эта царапина производит впечатление ярко горящей неоновой вывески на фоне черного неба. Наверное, жена покарябала ногтем.

– Садись, Евгений! – предложил Ковалев и пододвинул к нему пачку сигарет, предлагая закурить.

Дегтярь взял пачку, закурил.

– Я знаю, за что ты здесь сидишь! Ты же не виноват? Ведь так? – начал разговор Ковалев.

Евгений не ответил, однако засопел, как разогретый чайник и Дмитрий приготовился к тому, что тот согласится с этим утверждением, но ошибся. Дегтярь, прервав сопение, глубоко затянулся, выпустил дым через нос, произнёс:

– Нет, виноват! Это сделал я! – его голос звучал глухо, хрипло. – Я это сделал и точка! Но не жалею. Пусть эта стерва теперь полечится, а деньги за лечение платит её ё… рь, – он произнёс матерное слово, обозначающее ухажера.

– Может то, что ты сделал и правильно, справедливо, – согласился Ковалев, размышляя как построить разговор дальше, – но зачем за это сидеть? С каждым может случиться – муж уехал в командировку, вернулся не вовремя… Житейская вещь! Зачем за это садиться?

– А вы что, адвокат? Вы же опер!

– Да, опер, Женя! Я опер, – Дмитрий смотрел на Дегтяря открыто и дружелюбно, приглашая к диалогу. – Но я могу тебе помощь выбраться отсюда. Хотя и не адвокат.

– Отсюда не выбраться. Если только вы не из… – Евгений показал пальцем на потолок.

– Угадал! Я как раз оттуда.

Евгений вновь засопел, закурил новую сигарету. Это становилось похожим на определённый ритуал – зажженная сигарета вызывала сопение, словно старый паровоз, разжег топку и спускал пары перед отправкой.

– Так вот, хочу тебе предложить нашу помощь.

– А что взамен?

– Нам нужен адрес твоего брата, где он сейчас скрывается?

– Антона? – уточнил на всякий случай Дегтярь.

– У тебя еще есть братья?

– Нет! Но я сейчас не знаю, где он живет. Он в последнее время часто переезжал и мне не звонил. А зачем он вам?

– Грешков за ним много. Наркота, оружие, терроризм…

– Да, ладно! Какой он террорист, не гоните! – Евгений нахмурился, и шрам на его щеке заалел еще больше.

– Он недавно взорвал машину на улице, – сухо уточнил Ковалев, не вдаваясь в подробности. – Погибли люди. Вот так вот!

– Не, ничего не знаю! – продолжил упорствовать Евгений и Дмитрию показалось, что младший брат наркодилера не очень поверил его рассказу. Тюрьма приучает к недоверчивости, в особенности операм.

– Значит, не знаешь, где он сейчас? Может кто-то другой знает, девушка его, к примеру?

Дегтярь ухмыльнулся:

– У него много девок, я всех не помню.

– Мне кажется, ты не хочешь нам помочь! Но нам-то ладно, мы и так найдем Антона. Ты не хочешь помочь, прежде всего, самому себе!

В ответ младший Дегтярь пожал плечами:

– Виноват – отсижу! А брата сдавать не буду!

Лицо его еще больше побледнело, а царапина на щеке, наоборот, показалась избыточно красной, того и гляди проступит кровь.

– Подумай, хорошенько!

Впрочем, Ковалев уговаривал без особого желания. Если человек уперся, замкнулся, а он, Дмитрий, сталкивался с такими, то разговаривать дальше бессмысленно, это пустое дело.

«Упрямство – вывеска дураков!» – писал русский драматург Княжнин12, и сейчас они оба демонстрировали напрасное упрямство. Один в том, что не хотел извлечь для себя очевидную выгоду, второй в том, что настаивал на преимуществе этой выгоды для человека, который не видел в ней смысл. В конце концов, каждый выбирает свой крест.

Какое-то время Ковалев вел бесплодный разговор – уезжать ни с чем ему не хотелось. Он взял сигарету и, хотя, практически не курил, все же засмолил её, с неохотой глотая горький дым. Он тянул время, в надежде, что Дегтярь всё-таки передумает в последнюю минуту, что в голове этого молодого ревнивца возобладает здравый смысл. Он курил, мучился, потому что сигаретный дым на голодный желудок, а Ковалев с утра ничего не ел, всегда вызывал у него тошноту.

«Надо было кофе попить после совещания у Забелина», – помечтал он и продолжил уговаривать Евгения.

Кто знает, как долго бы длился этот пустой разговор, похожий на вялую разминку двух футболистов, лениво катающих мяч по полю, если бы их не прервал заглянувший в кабинет Шаманов. Его лицо было хмуро, деловито и сосредоточено. Он обратился к Ковалеву:

– Вы еще долго? Пора его возвращать.

– Уже завершили! – подытожил Ковалев, вставая. Перед уходом он напоследок снова обратился к Дегтярю: – Ты всё же подумай, Женя, над моим предложением. Смотри, не прогадай!

На улице, перед КПП, они остановились, и Шаманов повернул к Дмитрию рыжеволосую лобастую голову с ушами-пельменями. Его глаза казались странно угрюмыми.

– Нормально пообщались? – осведомился он.

«Блин, от такого опера зеки должны бежать в страхе и без оглядки», – заключил Ковалев, испытывая неприятные ощущения неловкости и зажатости, словно этот Шаманов пытался каким-то образом давить на него, навязать свою волю. Правда, было не совсем понятно, в чем заключалась эта воля, чего же хотел неприятный старлей.

«Хорош контакт у Ю-ю! – продолжил размышлять Ковалев. – Не зря пословица гласит: „Каков поп, таков и приход!“ Как был Юрка раздолбаем с большими странностями, так и источников у него такие же».

Впрочем, замешательство Ковалева длилось не больше полминуты – он здесь главный, он выше по званию, он из службы, которая курирует ФСИН, и может сделать жизнь этого старлея с мертвыми глазами по настоящему адской. Несмотря на былые регалии и заслуги.

– Да, полезная беседа, – нейтрально сообщил он Шаманову, пожал руку тюремного опера и отправился из СИЗО.

По дороге в Москву он вспоминал прошедший разговор, анализировал, сравнивал, делал выводы, которые были неприятными, жёсткими, явно не в его пользу. Как же так? Почему он, опытный опер, майор, не смог разговорить этого пацана? Не нашел подход, хотел взять быка за рога в один присест? Наверное!

У него не было времени, вот в чем дело! Мало времени дал ему Забелин. «Значит, ты винишь Забелина? – спросил он самого себя, – значит, это Забелин во всем виноват? Нет, не прав ты! Если хотел заниматься „Тойотой“, Антоном и его нариками, надо было отказать от работы в группе, никому не морочить голову. Но тебе нужны были именно ваххабиты, а борьба с наркотрафиком уже не в приоритете. Вот так!»

Сделав нелицеприятный вывод, Ковалев нахмурился, закусил губу, его мальчишеское лицо огрубело и ожесточилось. Он не привык критиковать себя, и если делал это, то крайне редко, не особо казнясь за допущенные ошибки. В прежнем отделе Снегирев поощрял в нем игру в раздутое самолюбие, соперничество с другими операми, поскольку считал, что завышенные амбиции, раздутое эго, только приносят пользу, а равнодушный человек никогда не будет стараться.

Трудно сказать, прав был Снегирев или нет, но его отдел всегда хвалили за результаты, сотрудников поощряли первыми. А то, что в коллективе установилась склочная атмосфера, выражавшаяся принципом философа Гоббса13 «человек человеку волк», это начальство волновало меньше всего.

Работая у Забелина, Дмитрий старался быть справедливым и объективным. И оказалось, что это с непривычки трудно.

От неприятных раздумий его отвлек звонок на сотовый телефон. Не отрывая глаз от дороги – движение на шоссе оказалось довольно плотным, – Дмитрий ответил Роме Песоцкому, это звонил он.

– Привет, Димон! – говорил Роман как всегда оптимистичным жизнерадостным тоном и Ковалев, недовольный собой и своей поездкой, с раздражением вспомнил большие лошадиные зубы приятеля.

– Здорово, Ромка! – нехотя отозвался он.

– Слушай, тут тема одна нарисовалась, надо с тобой сегодня пересечься. Давай в баре стрелу забьем? Я угощаю!

– Угощаешь? – машинально переспросил Ковалев. Идти вечером и встречаться с Песоцким ему было неохота, но этот чёрт навязчив, прилипнет – не отвяжешься. Как говорят бабы: «Ему проще дать, чем отказать». – Ладно! – согласился он, – я сейчас в дороге, давай, как приеду на место созвонимся.

– Окей!

– А может, – тут внезапная мысль пришла в голову Дмитрия, поскольку он вспомнил интерес, проявленный Забелиным к Ярковой, – может, и Оксану с собой захватим? Вспомним старые годы, так сказать?

Песоцкий замялся, и после некоторой паузы, отверг спонтанное предложение приятеля.

– Нет, давай пока вдвоем! – сказал он. – А с Оксанкой потом пересечемся, я отвечаю!