Читать книгу Самое главное: о русской литературе XX века - Олег Лекманов - Страница 6

Пометам философа на томах берлинского собрания сочинений поэта 1923 года посвящена обстоятельная статья И. В. Овчинкиной «И. А. Ильин – читатель А. Блока» [1]. Добросовестно процитировав многие нелицеприятные высказывания Ильина о Блоке, исследовательница завершает свою работу следующим развернутым выводом: «И. А. Ильин не увидел глубочайшей трагедии А. Блока, катастрофичности того бытия, от которого он в буквальном смысле слова сходил с ума, проигнорировал его дар, глубокую лирическую исповедальность и абсолютную обнаженность. Но И. А. Ильин справедливо оценил духовную пропасть, в которую соскользнул Блок и многие его современники <…> В свое время И. П. Полторацкий, ученик И. А. Ильина и хранитель его архива в Мичиганском университете (Ист-Лансинг), сказал: “В самом деле, как бы ни относиться к тем или иным исходным установкам и аналитическим суждениям и критическим выводам Ильина… Ильину-критику невозможно отказать в безупречном знании предмета, острой психологической наблюдательности, формально-эстетической крепости, духовной независимости и религиозно-философской глубине”. Обзор маргиналий И. А. Ильина и его отдельных высказываний о А. Блоке еще раз это подтверждает» [2].

Признáюсь сразу: мое впечатление от маргиналий Ильина на полях блоковских стихотворений решительно отличается от впечатлений его исследовательницы и его ученика. Попробую подойти к формулированию этого впечатления, используя, как вешки на пути, те ильинские пометки на произведениях Блока, которые остались в статье И. В. Овчинкиной не процитированными [3].

Начну с того, что ни «безупречного знания предмета», ни «острой психологической наблюдательности», ни «формально-эстетической крепости», ни «духовной независимости», ни, уж тем более, «религиозно-философской глубины» замечания Ильина на полях блоковских стихов, увы, не демонстрируют. Зато в них в полной мере реализовалось мелочное стремление во что бы то ни стало уесть Блока, поймать его на стилистических ошибках, а еще лучше – на моральной неразборчивости.

Часто это приводит к комическим эффектам: подчеркивания и пометки Ильина порою напоминают подчеркивания в библиотечных книгах, делаемые теми несчастными читателями, которые любой ценой стремятся выискать в этих книгах «неприличие».

Так, в стихотворении «Из хрустального тумана…» Ильин подчеркивает фрагмент:

(С. 15)

В стихотворении «Двойник» его повышенного внимания удостаиваются строки:

(С. 15)

В стихотворении «На островах» он отчеркивает финал строки:

(С. 22),

а также стрóки:

(С. 22)

В стихотворении «Демон» внимание Ильина приковывают образы:

(С. 26),

а в стихотворении «Унижение» он подчеркивает «неприличное» слово «кровать»:

(С. 30)

Над заглавием этого стихотворения Ильин сделал «пояснительную» пометку: «В доме свиданий» (С. 29) [4], но этого ему показалось мало, и он сопроводил финал стихотворения еще одним примечанием: «В публичном доме» (С. 30).

В стихотворении «Старый, старый сон: из мрака…» Ильин подчеркнул строку:

(С. 37)

И так далее, и тому подобное.

И. В. Овчинкина в своей статье справедливо указывает на «полное отождествление» в пометах Ильина «лирического героя» произведений Блока с самим поэтом. Закономерным следствием подобного отождествления становятся чрезвычайно упрощенные трактовки Ильиным блоковских стихотворений и фрагментов стихотворений.

Так, словосочетание «стареющий юноша» из блоковского «Двойника» Ильин сопровождает пометкой «сам» <автор> (С. 15).

К стихотворению «Как тяжело ходить среди людей…» он делает примечание: «Это о себе – стыдно» (С. 27).

В стихотворении «Повеселясь на буйном мире…» Ильин подчеркивает зачин:

и делает к этим строкам пометку «NB» (С. 252), видимо, вполне всерьез подозревая Блока в склонности к «веселью» на «буйных пирах».

Точно такой же пометкой Ильин сопровождает строку «Я ухожу, душою праздный» из стихотворения «Под шум и звон однообразный…» (С. 12).

Вполне предсказуемо Ильин обводит кружком и сопровождает неодобрительным знаком вопроса два финальных слова в знаменитой блоковской строке «О, Русь моя! Жена моя!» (С. 224).

Не скупится он на пометы, обличающие «антихристианскую» сущность поэзии Блока.

Так, строку:

из стихотворения «Муза» Ильин снабжает значком «NB» (С. 11).

В стихотворении «Унижение» отчеркнута строфа:

и к ней сделано негодующее примечание: «ангел!» (С. 30).

А в примечании к следующей строфе из стихотворения «Говорит смерть»:

Ильин «остроумно» играет словами: «обезумел, а умел ли?» (С. 51). Видимо, в этом и подобных ему примечаниях, вроде возмущенного – «Восприятие Светлой Заутрени» (С. 85) [5], нам и предлагается увидеть «религиозно-философскую глубину» Ильина – читателя Блока.

Удивительными кажутся эстетические и стилистические претензии Ильина к Блоку, особенно если учесть, что все они формулировались после 1923 года, то есть в то время, когда не только символистская, но и постсимволистская поэтика была усвоена большинством культурных читателей.

Так, к блоковскому стихотворению «День проходил, как всегда…», написанному вольным трехсложником с переменной анакрусой, Ильин делает возмущенное примечание: «И это стихи?» (С. 48) [6], не забывая, впрочем, предъявить поэту и этическую претензию – близ строки «Слишком светлые мысли» красуется помета: «?! Ну уж нет!» (С. 49).

Следующий микрофрагмент из стихотворения «Двойник»:

сопровождается пометой: «Проза» (С. 15). Примечание: «?! Безвкусная проза» сопровождает и строку «Срывая для карьеры лязг костей» из стихотворения «Как тяжко мертвецу среди людей…» (С. 33).

В стихотворении «Когда невзначай в воскресенье…» Ильин подчеркивает строку:

а сбоку мотивирует это подчеркивание, брезгливо повторив блоковское словосочетание: «обмызганный кот» (С. 46), то есть упрекнув поэта во всем том же пристрастии к «прозе».

Примечанием «Проза» сопровождаются и строки:

из стихотворения «Сон» (С. 125).

Ко всему стихотворению «Идут часы, и дни, и годы…» делается помета: «Непонятно!» (С. 29).

Простейшую метафору «фиалки глаз» из стихотворения «Авиатор» Ильин снабжает знаком вопроса и негодующим восклицанием: «фиалки!» (С. 32).

К чрезвычайно внятной строке из стихотворения «Под шум и звон однообразный…»:

Ильин делает придирчивое примечание: «Неточно» (С. 12), более подробно свое недовольство не объясняя.

Двумя недоуменными знаками вопроса сопровождаются следующие строки из блоковской «Музы»:

(С. 12)

В стихотворении «Вновь богатый зол и рад…» Ильина не устраивает намеренная рифмовка Блоком однокоренных существительных. Строки:

он сопровождает пометкой: «Слабо» (С. 37).

Рядом со стихотворением «Вновь богатый зол и рад…» Ильин делает общее глубокомысленное замечание о рифмах Блока: «К смыслу цепляется по рифмам<,> а не рифмы куются смыслом» (С. 38).

В стихотворении «Черная кровь» Ильина не устраивает синтаксис. К строке:

он делает приписку: «слабо» (С. 52).

В строке «А мертвеца – к другому безобразью» из стихотворения «Как тяжко мертвецу среди людей…» «зь» обведено в кружок; Ильину казалось недопустимым заменять даже в поэтическом тексте существительным «безобразье» существительное «безобразие» (С. 34). Сходным образом, в строке «Я слепнуть не хочу от молньи грозовой» из стихотворения «О, нет! Я не хочу, чтоб пали мы с тобой…» в кружок обведено существительное «молньи» (С. 54).

В стихотворении «В тихий вечер мы встречались…» таким же кружком обведена приставка «раз» в строке «Раздушенный ваш платок» (С. 169). Ильин, очевидно, хотел бы, чтобы вместо необычного «раздушенный» Блок воспользовался привычным: «надушенный».

В строке «Чтоб не даром биться с татарвою» изстихотворении «Мы, сам-друг, над степью в полночь встали…» Ильин обводит кружком слово «татарва» и сопровождает его знаком вопроса (С. 226). Вероятно, эстетическая претензия (грубое слово) совмещается здесь с этической (грубое слово, употребленное по отношению к целому народу).

Этот упрек, сделанный Ильиным, смотрится более чем неожиданно, ведь не кто иной, как он сам некоторое время спустя опубликует в парижской газете «Возрождение» от 17 мая 1933 года оправдывающую нацизм статью «Национал-социализм. Новый дух. I», которая завершается следующим образом: «Дух национал-социализма не сводится к “расизму”. Он не сводится и к отрицанию. Он выдвигает положительные и творческие задачи. И эти творческие задачи стоят перед всеми народами. Искать путей к разрешению этих задач обязательно для всех нас. Заранее освистывать чужие попытки и злорадствовать от их предчувствуемой неудачи – неумно и неблагородно. И разве не клеветали на белое движение? Разве не обвиняли его в “погромах”? Разве не клеветали на Муссолини? И что же, разве Врангель и Муссолини стали от этого меньше? Или, быть может, европейское общественное мнение чувствует себя призванным мешать всякой реальной борьбе с коммунизмом, и очистительной, и творческой, – и ищет для этого только удобного предлога? Но тогда нам надо иметь это в виду…»

Иногда, впрочем, Ильин совсем не утруждает себя аргументацией, а попросту отрубает: «Пустословие с претензией на красивость» (С. 93). И это сказано о блоковской «Равенне»!

Отчасти сходным образом стихотворение «Искусство – ноша на плечах…» Ильин сопровождает презрительной пометой: «Игорь Северянин», а затем все же мотивирует свою ассоциацию: <Блок и Северянин —> «поэты пошлости» (С. 107).

Процитируем также замечание Ильина о стихотворении Блока «Флоренция»: «Автора тошнит стихами по всякому поводу. Лишь бы рифмы стрясти и усовать!» (С. 100) – в этом грубом резюме обыгрывается строка из блоковского стихотворения «Поэты»: «Под утро их рвало» [7].

Итак, львиная доля помет Ильина на книге Блока отнюдь не изобличает в нем философа, пусть иногда он и пользуется «умным» философским жаргоном: «Худ<ожественный> образ не выдифференцировался из общераспутного тумана» (С. 159) [8], или: «Все это к истории и симптоматологии личной эротики Блока, не более» (С. 150) [9], etc.

Восприятие Ильиным блоковского творчества на удивление совпадает с восприятием поэзии русских символистов консервативными отечественными читателями-обывателями конца XIX – начала ХХ века, то есть читателями из поколения отца или, в крайнем случае, старшего брата философа, но отнюдь не его самого.

Характер и тон ильинских претензий к Блоку напоминает характер и тон упреков, которые неизвестный читатель из первой заметки обрушил на стихи из книги Бальмонта «Будем как Солнце» до почти полного совпадения. Как и читатель книги «Будем как Солнце», Ильин демонстрирует свое недоумение от стихов поэта-символиста, испещряя их ироническими пометами. Как и читатель Бальмонта, Ильин обвиняет Блока в аморализме, любострастии, легкомыслии, безумии и плохом знании русского языка. Пожалуй, только горькие упреки в религиозном цинизме радикально отличают Ильина от читателя книги «Будем как Солнце».

Завершить четвертую заметку я хотел бы тремя оговорками, к каждой из которых, придется, однако, приплюсовать свое «но».

Во-первых, пометы Ильина делались, так сказать, в рабочем порядке, и печатать их он не собирался. Но печатные ильинские высказывания о Блоке и его современниках содержательно и стилистически немногим отличаются от приведенных мною помет [10].

Во-вторых, Ильин не только ругал Блока, а изредка и хвалил. Но эти похвалы смотрятся не намного лучше, чем хулы. «Все это хоть немножко связно», – написал он рядом со стихотворением «Ночь как ночь, и улица пустынна…» (С. 68), – и это был предел ильинской доброжелательности и толерантности.

И, наконец, в-третьих, в своем отношении к стихам Блока и других модернистов Ильин не был одинок, сходные высказывания о них с легкостью отыскиваются, например, в статьях, мемуарах и дневниковых записях И. А. Бунина. Но ведь Бунин-то, действительно, был много старше Блока и других младосимволистов, ХХ век он встретил тридцатилетним и уже вполне сложившимся писателем.

Ильину же в 1900 году исполнилось всего лишь 17 лет, он был только на три года старше того поэта, на полях стихотворений которого он оставил неумные, свидетельствующие о полной эстетической глухоте маргиналии.

Примечания

[1] Овчинкина И. В. Ильин – читатель А. Блока // Рукописи. Редкие издания. Архивы. Из фондов Отдела редких книг и рукописей. М., 2013. С. 235–260.

[2] Там же. С. 259–260.

[3] В ряде случаев я все же цитирую пометы Ильина на полях стихотворений А. А. Блока, опубликованные не мною, а И. В. Овчинкиной. Каждый раз это специально оговаривается. Остальные пометы приводятся мною по изданию: Блок А. А. Собрание сочинений: в 9-ти тт. Т. 3: Стихотворения. Книга третья. 1907–1916. Берлин, 1923, с указанием номера страницы в круглых скобках. Этот том, выпущенный издательством «Алконост», ныне, как и вся библиотека Ильина, хранится в Отделе рукописей и редких книг Научной библиотеки МГУ им. М. В. Ломоносова. За возможность поработать с книгами из библиотеки Ильина приношу глубокую благодарность А. Л. Лившицу.

[4] Ср.: Овчинкина И. В. Ильин – читатель А. Блока. С. 251.

[5] Речь идет о зачине стихотворения Блока «Не спят, не помнят, не торгуют…»:

(С. 85)

[6] Сходной пометой («Это поэзия?») Ильин сопровождает стихотворение «Вот девушка, едва развившись…», написанное свободным стихом (С. 104). Помета приведена в статье: Овчинкина И. В. Ильин – читатель А. Блока. С. 252.

[7] Ко всему этому стихотворению Ильин делает такую помету: «Не поэты, а пьяные болтуны» (С. 120).

[8] Помета приведена в: Овчинкина И. В. Ильин – читатель А. Блока. С. 251.

[9] Там же. С. 249.

[10] Почти все они процитированы в статье Овчинкиной.