Читать книгу 3 Нижнекамские истории о любви (сборник) - Олег Лукошин - Страница 5

Лена сидела за письменным столом и заполняла очередной день своего дневника. По комнате разливался розовый полумрак, полу – сумерки от настольной лампы. Старшая сестра лежала в постели и делала вид, будто спит, но сама сквозь длинные полузакрытые ресницы следила за Леной.

– Ты что пишешь? – спросила Марина, когда ей надоело притворяться.

– Дневник, – коротко ответила Лена.

– А зачем?

– Просто так, для собственного удовольствия. Я описываю то, что произошло сегодня со мной.

– Опять, наверное, о нём пишешь?

– О ком э – то…, о нём? – насторожилась Лена.

– О неком мистере X, насколько я понимаю…

– Так ты ещё читаешь то, что я пишу! – Лена вскочила из-за стола и бросилась к сестре с намерением её поколотить, или, по крайней мере, причинить адекватную преступлению физическую боль. Но та не приняла вызова и принялась щекотать Лену. Так они и барахтались некоторое время, потом обе девушки весело расхохотались. Лена села на живот Марины и упёрлась своими острыми локотками в её пухлую грудь.

– Нет, ты всё же скажи мне, почему ты читаешь мой дневник? Тем более, без спроса.

– Да я случайно наткнулась на него в письменном столе, случайно открыла и заинтересовалась, и прочитала весь. Ты хорошо пишешь, но вот только кто этот мистер X?

– Просто один парень из нашей школы. Старшеклассник. Он вечно смотрит на меня, когда мы встречаемся. Взгляда не отводит. А подойти боится, или, может быть, стесняется… У него такие странные, какие-то как бы изучающие глаза.

– А какого они цвета?

– Коричневые… Есть даже немного зеленоватый оттенок, особенно на свету. Как у кошки прямо.

– Он тебе нравится?

– Да так себе, просто интересно, о чём он думает, когда глядит на меня.

– А глаза ты его запомнила, значит, встречались глазами-то?

– Что поделаешь, если он стоит как столб и смотрит на меня. И ничего не говорит. Вот я и запомнила, какие у него глаза. Ой, Маринка! Если бы ты только знала, что сегодня было!..

Лена слезла с Марины и легла рядом, но поверх одеяла. Они крепко обнялись, прижались друг к другу, и Лена жарким шёпотом стала рассказывать заинтересованно слушающей её сестре:

– Я выхожу сегодня после уроков из раздевалки, а он – за мной, даже не оделся до конца. Вышел на крыльцо и смотрит на нас, а я девчонками стою у ворот. Смотрит он на нас так тоскливо. Видно думает – подойти, или мимо пройти. Подошёл, тоже встал у ворот, и делает вид, будто ждёт кого-то. Стоит и зыркает на меня, а то и вовсе без отрыва смотрит. И так изредка на него взгляд кидаю.

Потом подошёл к нему друг его, Миша, и начали они о какой-то чепухе разговаривать. Говорит, говорит, а сам всё не меня смотрит. И, главное, немножко нравится он мне, всё-таки симпатичный, хотя, конечно, и не мой идеал. Смотрит, смотрит на меня, а как увидит, что я гляжу на него, у него глаза так и начинают сверкать.

– Вы что же, так вот и стояли всё время?

– Ну, да. А что? Потом мы ушли, и они тоже.

– Надо было тебе к нему подойти, подошла бы и спросила – что это ты на меня так смотришь?

– Ну, вот ещё. Нет, я так не могу. Была охота позориться! Нам в классе своих мальчишек по горло хватает.

Марина устроилась поудобнее и дотронулась до груди Лены.

– А что, мальчишки – то, небось, тискают уже?

– Да, ну, тебя! Нашла о чём спрашивать, – Лена попыталась отодвинуться от сестры к стенке, но та и там настигла её, и сжала крепкими пальцами небольшую упругую грудь Лены.

– А это ведь приятно, когда грудь ласкают…

– Вот ещё, всякие там придурки или шизики хватаются, как за шарик и держатся. Совсем даже не приятно, а скорее больно. Особенно, вон, когда Толька…

– Что Толька? Это тот высокий, кучерявый, тот, что к нам однажды приходил? Да? Он мне ещё тогда понравился, вежливый мальчик…

– Да, уж, вежливый… Особенно в день Советской Армии. Когда мы с ним танцевали, то он так прижался ко мне, что… Ну, ты меня понимаешь. Ужасный нахал! А потом я с ним вышла из класса, и мы спустились на первый этаж, там никого не было.

Идём себе, спокойно разговариваем, и вдруг он прижимает меня к стенке, и давай сразу руками лапать. Я его оттолкнула, но он же сильнее меня. Просто вжал меня в стену, размазал по ней всем своим телом, придавил, и ещё целовать пытается, в губы. А я ему не даюсь. А он руками потом… И дальше… Стыд один.

Я вырвался, убежала, а потом захожу в класс – он сидит, как ни в чём не бывало, и ухмыляется. Глаза бы мои на него не смотрели…

– Ну, это ты зря. Это самое лучшее время – молодость, особенно, когда ты в школе. И первая любовь тоже в школе. Я думаю, что ты ещё девушка?

– Пока ещё не женщина.

– Жаль, в твои годы пора бы уже познать радости любви. Я читала одну китайскую сказку, так в ней писалось, что в тринадцать лет девушке ещё рано любить – это у них называлось «узнать цветок», в четырнадцать лет «раскрыть цветок» – самый раз, а в пятнадцать лет – «сорвать цветок» – уже опоздала. Сейчас к тому же акселерация. Сама-то я впервые полюбила в пятнадцать лет.

– А кто он был?

– Один парнишка из техникума. Мы тогда вечера делали в уютной компании, и ночевать иногда оставались «у подруги», вот он меня и заломал в один из этих вечеров.

– Ну, а как это было?

– Да, мне сперва не показалось. Больно было, потом какое-то удовлетворение. Но по настоящему радость любви я узнала только сейчас. И, ты знаешь, сейчас мне это нравится…

– А это… очень приятно?

– Как тебе сказать… Надо самой всё испытать. Всё познаётся в сравнении. А так, что – слова ложь, и то, что в книгах – тоже не правда. Не вся правда. Для мужчин самое главное всё-таки не душа, а то, что находится у женщины вот тут, – и Маринка ткнула пальцем в надлежащее место, и Лена взвизгнула от волнующего восторга. – И вот тут, – Марина выпластала над сорочкой одну из своих пышных белых грудей с ярким пунцово устремлённым вперёд соском.

– Дай бог, чтобы тебе попался настоящий мужчина, а не такой молокосос как мне. Чтобы он понимал толк в любви, и в настоящих ласках…

– А разве этого не хватает? – Лена показала жестом.

– Что ты, что ты… Это же так просто. От этого только мужчины получают удовольствие, а вот нам женщинам надо, чтобы… – тут начался строго специфический женский разговор, слишком откровенный и слишком прямой, который явно недостоин того, чтобы его слушали мужские уши. А не то ненароком они могут и побагроветь. От стыда.

Женщины ведь в разговорах между собой «tet-a-tet» гораздо более откровенны, чем мужчины… И, даже если они и не разговаривают площадной бранью, как мужчины, но они склонны разговаривать так и о таком, что даже у ангелов на небесах краснеют уши, и иные части тела.