Читать книгу Бандитские повести - Олег Лукошин - Страница 2

Короче, так. Я эту историю один-единственный раз рассказываю, и то лишь для того, чтобы отделаться от неё. Понятно?

Нет никакого желания во все эти гадости ещё раз погружаться, но чувствую, что надо отбрехаться – и отпустит. А то спится что-то в последнее время неважно. Кровь на руках мерещится. Я, кстати, сразу заявить хочу, что всё тут не по моей воле делалось. Само так сложилось. Не я бы – так меня. Я и жалею порой кой-кого, да что сейчас поделаешь? А жалости вообще-то никто не заслуживает. Сволочь здесь на сволочи ездит и сволочью погоняет.

Из меня сволочь сделали…

Самое главное хочу донести: это вовсе не из-за денег. На фиг они мне не нужны. Мне бы и зарплаты ежемесячной на жизнь хватило. Но раз попали в кулак – расставаться с ними не собираюсь. И просить не думайте.

Ближе к делу. Началось всё с того, что Сергеич уговорил меня поехать на шабашку в соседний район. Ну, впрочем, слишком уж долго уговаривать не пришлось: я тогда вообще без бабла сидел, а мать выла круглосуточно: «Куска в доме нет! Ка-ра-ул!!! Лёнька, чего завтра жрать-то будем?» Так что на любое предложение был готов откликнуться.

Сергеич – он материн знакомый. Сосед типа. В вагончике, когда родаки только приехали в город на комсомольскую новостройку, через стенку с ним жили. Я вагончик не помню, три года было, когда оттуда съехали. А родители отношения с ним продолжали поддерживать. Он вроде в те времена женат был, потому что мать его бабу время от времени добрым матерным словом вспоминала. Чё у них там было – без понятия. У меня подозрение имеется, что матуха любовь крутила с Сергеичем в те годы. В последнее время-то точно – не просто ж так они спустя двадцать лет дружить продолжали. Не просто так он в гости к нам захаживал и после того, как батяня, спившись, копыта откинул.

Куда жена его делась, я не знаю. Сбежала, видно. Ну вот он, типа, с матухой дружбу водил, а она ему по ушам-то и ездила, чтоб он куда-нито меня пристроил. Сергеич – он сам тоже перекати-поля. Фигаро, блин. Сегодня – здесь, завтра – там. Нигде официально не работал, всё по шабашкам мотался. Вот и уговорила она его меня с собой взять.

А, нет… Чё-то я не вполне последовательно передаю. Надо же, наверное, с самого детства начать, юность зацепить. Ну, хотя бы вкратце. Чтобы, так сказать, понимание возникло, что я за фигура. Что за персонаж, если можно так выразиться.

Ну, короче, родился я в семье самой что ни на есть пролетарской. Отец – электрик, мать – формовщица на заводе железобетонных изделий. Батяня – тот раз десять место работы менял. Устроится, поработает год-два, потом забухает – его и увольняют. Он снова устраивается, снова держится какое-то время, а потом шышел вышел – другой кон пошёл. Последние месяцы он в домоуправлении работал. Точнее сказать, числился. Зарплата там копеечная, на работу он через два дня на третий выходил, потому что пил беспробудно, но его всё же терпели, потому что никто другой за такие деньги работать там не желал. А так хоть выйдет человек пару раз в неделю, где лампочку вкрутит, где розетку пришпандорит – всё ж делает что-то.

Умер он то ли от инсульта, то ли от кровоизлияния в мозг. Хотя, вполне возможно, что это одно и то же. Бухал где-то с мужиками, шёл домой, свалился по пути. Был бы день, может и увидел кто, «скорую» бы вызвал. Но папашку угораздило свалиться в то самое время, когда стемнело – он провалялся всю ночь, а утром по нашу душу в дверь уже стучались добрые соседки-самаритянки. Кто-то из них заметила валяющегося в кустах мужика, узнала в нём моего родителя и посчитала своим долгом обрадовать нас радостным известием о его погибели.

Мы и в самом деле почти обрадовались. Отец достал и меня, и матуху. Бестолочь никчемная. Ни сам жизнь не мог нормально прожить, ни близким людям покой обеспечить. Мать в первые-то минуты вроде как тоже вместе со мной некую радость обозначила, но потом прикинула в какую сумму обойдутся похороны и предалась неподдельному и гнетущему отчаянию. Плавно перешедшему в краткосрочный и выразительный траур, сопровождавшийся потоками слёз и надрывными воплями. Чтобы проводить батяню в лучший из миров ей пришлось снимать с книжки половину от накопленных ей то ли десяти, то ли двенадцати тысяч. Можете представить, каким безгранично глубоким было её отчаяние.

Завод железобетонных изделий вот уже почти два года как приказал долго жить, и матуху, так как возраст позволял, отправили на пенсию. Я считал, что ей крупно повезло, потому что более молодые её коллеги остались вообще ни с чем. Пенсию она получала, разумеется, грошовую, но имела дополнительный доход, продавая поштучно школьникам сигареты у продуктового магазина. Так что какие-никакие деньги у неё всё ж водились. На питание да на квартплату хватало.

Кстати говоря, с этими сигаретами она стала практически городской знаменитостью. Менты, которым судя по всему делать было совершенно нечего, устроили как-то раз рейд на предмет выявления неблагонадёжных пенсионерок, впаривающих нерадивым школярам табачную отраву. В рейде участвовала съёмочная группа с местного телевидения. В качестве жертвы эти бездельники выбрали мою мать. Подослали к ней какую-то деваху с бантиками, та купила у матери пару сигарет, и в этот самый момент, когда моя ничего не подозревающая матуха передавала девочке сдачу в сумме один рубль двадцать копеек, вся развесёлая бригада в лице двух ментов, криворотой и шепелявой корреспондентки, а также видеооператора, которым на телевидении трудился отдалённо знакомый мне Витя Моргунов, бывший сантехник, с радостным гиганьем набросилась на бедную женщину. Менты составили протокол, выписали ей штраф – по-моему аж на двести рублей – а зловредная корреспондентка, тыча матери в лицо микрофоном, прокурорским голосом спрашивала её, как мол она до жизни такой докатилась и не стыдно ли ей сбивать школьников с пути истинного.

Мать торжественно послала всех на три буквы, извещением о штрафе пообещала вытереть жопу (чего не сделала, так как несколько минут спустя, когда развесёлая компания отчалила в поисках других нарушительниц, порвала и выкинула его) и прокляла всю российскую власть от первых князей до последних президентов за то, что они поставили народ раком и не дают никому никакого житья. Этот её эмоциональный монолог и был продемонстрирован в выпуске местных новостей. Блин, первый раз в жизни я был горд за свою мать!

Короче, жили мы хреново. То есть попросту перебивались с копейки на копейку. Профессия моя, полученная в бурсе – а по примеру матери я пошёл в формовщики – в связи с закрытием завода оказалась за ненадобностью. Два года, на радость матери, я прокантовался в армии. Служил во внутренних войсках – охранял зеков в одной мордовской колонии. Служба прошла нормально, грех жаловаться. Имею две благодарности от начальства. Даже в отпуск на неделю приезжал.

Мать пару недель, как я из армейки домой возвратился, создавала видимость радости. А потом начала прессовать меня по поводу работы. Как будто я сам не знал, что куда-нито устраиваться надо. Только куда? Ходил я в несколько мест. То образование не такое, то работа напрочь гнилая. Вот, продавец, к примеру. Не знаю, как другие там трудятся, а я бы ни за что не смог. Унизительная профессия. Перед всякими раздолбаями, которые строят из себя кого-то охренительно крутого, прогибаться я не умею. Видел в нашем «Эльдорадо» как-то сцену: стоит такой урод с печатками на пальцах и на продавца, щупленького парнишку в белой рубашке, орёт. Типа, продал он ему бракованный товар. Жалко пацана стало, я даже вмешаться хотел, а потом решил – чё я буду за справедливость, которой в принципе не существует, выступать-то? Да может и пацан тот тоже не прав. Может, на самом деле брак подсунул. Хотя, с другой стороны, если привезли такой, он-то здесь причём? Короче, жопа полная вся эта торговля, от одного вида магазинов блевать тянет. Не моё это.

Был вариант в охранники пойти. Это я бы смог. Но чё-то банковский воротила, который со мной на эту тему беседу вёл, почему-то сразу же невзлюбил меня. Он, видать, приблатнённый какой-то, и сильно не понравилось ему то, что я на зоне братков сторожил.

– Вертухаем, значит, служил? – спрашивает.

Ну, вертухаем, и что с того? Я себе службу не выбирал. Может, и в десантники бы пошёл с удовольствием, так не послали же.

– Гнилое это дело, – продолжает. – Ну да ладно, – подумавши о чём-то, говорит, – люди нам нужны. Поспрашиваю о тебе. Если никаких обид на тебя у народа не осталось, так и быть, возьмём.

Никаких обид, нихера себе! У народа! Это он зэков так поименовал. Какие у них обиды на меня могут быть? Я с пацанами тамошними в конфликты никогда не вступал. Помогал даже, чем мог. Проносил кой-чего. Хотя и рисковал этим.

В общем, отвратил меня чувак этот от работы охранником.

– Да вообще-то с матерью надо посоветоваться, – говорю ему. – С любимой девушкой. Вдруг, они не поддержат мой выбор?

Эти слова чуть вообще его из себя не вывели. Я видел – закипает весь. Ну, я быстренько свалил, чтобы больше морду его не видеть. О трудоустройстве уже речи не шло.

Девушка… С девушками, по чесноку если, дела тоже фигово двигались. Собственно говоря, вообще никак не двигались. Но это между нами, ладно? А то как-то неприлично признаваться, что у меня тогда девушки не было. Что исключительно дрочил в то время. Не подумайте чего, я девственником тогда уже не был. До армейки, как положено, успел отметиться на этом поприще. Бухали как-то с пацанами, двух девах сняли. Разбитные, прожжённые, ну да ладно, с такими и надо начинать. Угостили их водочкой, бабусек развезло, сами начали намёками двусмысленными кидаться. Ну, мы недолго думая, и завалили их. Пятеро нас было, так что одна двум досталась, другая – трём. Как-то так вышло, что я не в двойке, а в тройке оказался. Ну ладно, какая на фиг разница. В парке, на скамейках дело было. Первым Мишка Виноградов палку скинул, одноклассник мой, вторым какой-то парнишка был, я его плохо знаю, имя не запомнил. Он с кем-то из пацанов подвалил. Третьим я. Девка никакая уже была, плохо соображала что к чему, но мне показалось, что я очень неплохо себя показал. Даже вроде как удовлетворил её. По крайней мере, она улыбнулась мне, когда всё закончилось.

В армии пацаны тоже девок снимали, вокруг зоны вертелись некоторые. Но они денег стоили, а я чё-то жалел бабло на них. Да к тому же один пацан, из дедов, шепнул мне, что лучше с ними не надо. Потому что сифилитички конченые. Я ему поверил.

Так что на то время я всего раз с женщиной был. Маловато конечно, ну да что поделаешь. Мне, кстати говоря, всё это блядство вообще не по душе. Я такую найти хотел, чтобы навсегда. Чтобы жениться можно было, детей завести. То ли запросы высокие были, то ли чё, но не видел я таких поблизости. Наши девки – это ещё то зрелище. Одна другой страшней и говнистей. Говорить-то даже неприятно, не то что какие-то отношения начинать.

Вот так и шёл месяц за месяцем, а я всё дома сидел. Тут отец богу душу отдал, мать вообще нервной стала. Каждый день с утра до ночи пилила.

Короче, я рад был, когда возник вариант с шабашкой. Поговорили с Сергеичем, я собрал вещички – и отчалил.

Бригада наша состояла из четверых человек. Кроме меня с Сергеичем был ещё один парнишка моих лет – ну, может постарше года на два – Витьком звали. Я, пока дело до основных событий не дошло, воздержусь от высказываний в его, так сказать, адрес, но не могу смолчать, что человеком он весьма гнилым оказался… Хотя тпррру-у-у, рано, рано я это выдал. Так нельзя. Я ведь не сразу про эту гниль понял. Поначалу-то ничего не подумал – ну, пацан как пацан. Хоть и не очень он мне понравился. Взгляд у него какой-то неприятный. Впрочем, это я сейчас отмечаю, уже опосля, когда могу всё сопоставить и, соответственно, кой-какие глубокомысленные выводы сделать. А тогда, конечно, я ничего такого не думал.

Главным же в бригаде, бугром, был Павел Аркадьевич. Опытный, бывалый такой работяга, где только и по каким только специальностям не работавший. Спокойный мужик, приятный. Никогда не суетился, никогда голос не повышал. В работе, если чего я не понимал, всё объяснял без истерик. Хороший мужик. Его мне по-настоящему жалко. Ладно, дети у него взрослые – а то бы тяжело семье пришлось без такого надёжного кормильца.

Блин, опять я вперёд забегаю! Всё, всё, не буду больше. А то неинтересно потом будет. Ну а вы, если вдруг начну преждевременно информацию выдавать, одёргивайте меня, ладно.

Работать мы подрядились на строительстве дома. Или коттеджа, как сейчас любят говорить. Строил его на берегу Лосихи – это речка такая – некий новорусский буржуин. Фамилия его была Дятлов, звали Валерием.

– Валера, – так он представился, когда знакомились с ним бригадой.

Улыбался, добродушного дядьку из себя строил. Но я с ним общаться не стремился – на фиг нужно. Он, насколько помню, работал заместителем директора филиала какой-то агропромышленной фирмы. Фирма эта оккупировала то ли два, то ли три населённых пункта и выкачивала из земли и проживающих там людей все соки. Это он сам так объяснил. Ну, вроде как пошутил.

Я удивлялся: не директор даже, всего лишь заместитель, а бабла хватает, чтоб коттеджи строить.

Коттедж Дятлов решил возвести довольно стандартный. Такой, какой все начальнички его уровня строили. Двухэтажный кирпичный короб на пять комнат, туалет, ванную и кухню. Они с Павлом Аркадьевичем, видимо, предварительно всё обговорили и сложностей у нашего бугра этот объект не вызвал. Он таких кучу перестроил. Я, признаться, волновался малость, так как по строительной части не особо был силён, хотя будку в огороде в своё время отцу помогал строить. Ну да это ведь в детстве было, а сейчас никто мне скидку давать не будет. Но Сергеич, да и Павел Аркадьевич тоже, поведением своим меня успокаивали. Поможем, поддержим, словно говорили. Да к тому же я вроде как подсобником туда ехал. Раствор месить, да поднеси-принеси. На кладку-то уж меня наверняка не должны были ставить.

Так оно и было, класть кирпичи мне почти не довелось. Так только пробовал, чтобы навык какой-никакой обрести, но только под контролем старших мужиков. Они, если чё, поправляли. Так что с работой сложностей-то не было. Они с другим возникли…

Вот вы правильно сейчас делаете, что тормозите меня. Нельзя вперёд забегать. По порядку буду, по порядку.

Единственную оригинальность Валера Дятлов проявил лишь в том, что выбрал для своего коттеджа несколько необычное место. Необычное – это, пожалуй, громко сказано. Просто на отшибе. Километров на пять, а то и больше, во все стороны не имелось ни одного населённого пункта. Что его побудило к такому выбору – сказать трудно. Но надо признать, что место Дятлов выбрал для коттеджа красивое. Представьте себе: лес стеной стоит, а у самого берега Лосихи милая такая полянка образовалась. Ветерок дует, травка шумит. Солнце взойдёт – красиво так всё смотрится. И коттедж здесь можно поставить, и на другие постройки места с избытком. Да и на огород приличный остаётся. Сергеич, правда, между нами высказал недоумение насчёт близости леса. Мол, комарьё заест будущих жителей этого строения.. Но Павел Аркадьевич объяснил, что от леса здесь в скором времени мало что останется. Потому что этот участок уже решено отдать под посёлок элитного жилья. А Дятлов, он просто прознал об этом раньше других и подсуетился. Вот обоснуется здесь первым, магазин потом откроет, ещё какой-нибудь сервис – и будет с новорусских коттеджников постоянную копейку иметь. Может, добавил бугор, и кой-какие другие интересы у него имеются. Ну, типа, землю прикупил себе здесь или ещё чего. Чёрт их там знает, богатых этих, что они задумывают и какими соображениями руководствуются.

К месту строительства через лес вела просека – именно по ней Дятлов и привёз нас на своей машине. Все материалы – и кирпичи, и доски, и мешки с цементом – были привезены заранее. Только и делали, что ждали нас. Поддоны с кирпичом, а также штабеля с досками были укрыты под брезентом, а мешки с цементом стояли под наскоро построенным деревянным навесом. Навес, во избежание протекания воды, тоже был брезентом подёрнут. Всех нас, в особенности Витька, картина эта чрезвычайно порадовала. Дятлова потом мы несколько дней хвалили за то, что для разгрузки строительных материалов он нашёл каких-то батраков (видимо, работников своего филиала), а нас от этой утомительной деятельности избавил, оставив лишь самую, так сказать, творческую часть проекта.

Валера Дятлов пару часов с нами потусовался, в очередной раз объясняя, как он видит свой будущий дом – хотя можно было обойтись и без этого, потому что с Павлом Аркадьевичем они уже всё решили и даже какие-то чертежи у бугра имелись – призвал нас к моральной и прочей ответственности, скромно попросил не бухать («Да не, чё мы, без понятия что ли!» – заверили мы его), оставил несколько пакетов с едой, весьма сносной, кстати сказать, и отчалил, пообещав быть на связи и приезжать раз в три дня. Приезжать обещался не на машине, а по реке – на моторной лодке. Так ему выходило ближе – село, где он жил, как раз располагалось на берегу Лосихи, километрах в семи. Мы не возражали.

Началась работа. В первые дни мы фундамент делали – самое, как сказал Павел Аркадьевич, ответственное занятие. Типа, какой фундамент будет, такой и дом получится.

Фундамент достаточно глубокий предполагался. Само собой, землю рыли. Вот тут, с самых первых мгновений Витёк, парнишка тот, что уже до этого мне не нравился, всю свою гнилую натуру и принялся демонстрировать. Это ему не так, то ему не этак. А почему лопаты такие хлипкие Дятлов оставил? А почему вообще мы это должны делать? Вот такого плана возмущения пошли. Вроде как он приглашённая звезда, мастер на все руки, а кто-то там за него должен всю грязную работу выполнять.

Я ему возражать пытался – ну, а кто ещё кроме нас? Раз мы подрядились, значит, нам и делать. Да нифига, возражал он, это вообще не оговаривали. Нас тут как каменщиков да плотников наняли, а не как землекопов. За это он вообще ни хрена не заплатит.

Павел Аркадьевич с Сергеичем, к моему удивлению, очень спокойно на такие слова реагировали. Попросту говоря, вообще не реагировали. Работают да работают, словно не слышат ничего. Сергеич один раз буркнул, вроде как в ответ, что мол деньги за всё заплатят, за весь, так сказать, цикл, с самого нуля начатый. Но Витёк в бутылку полез, стал незаработанные деньги подсчитывать.

– Ты мне точно скажи, – втирал Сергеичу, – сколько я за фундамент, сколько за стены, сколько за кровлю получу.

Но Сергеич прямых ответов не давал.

– Всё по-честному поделим, – лишь ответил.

Витька такой ответ мало обрадовал, он потом долго ещё продолжал недовольство высказывать. Но, впрочем, дело делал.

– Ты хоть знаешь, – спросил он меня как-то раз, – сколько тебе здесь заплатят?

– Не-а, – отозвался я.

Потому что действительно не знал. Сергеич об этом ничего не сказал, сам же я спрашивать стеснялся. Да и полагал к тому же: чего вообще спрашивать? Мужик свой, надёжный. Сколько положено, столько и заплатят.

Витёк только рассмеялся на мои слова.

– Э-э, лошок! – сплюнул он пренебрежительно. – А что если вообще ни копейки не получишь?

Мне слова его и поведение весьма обидными показались, даже всколыхнулось что-то в душе. Злоба какая-то. Но я постарался сдержаться.

– Получу, не боись, – буркнул в ответ. – Ты за своими деньгами следи, вдруг сам ещё ничего не поимеешь.

Витёк хохотнул, покривлялся, но, видать, задумался о чём-то. По крайней мере, к Павлу Аркадьевичу то и дело стал с какими-то вопросами подходить. Тот лишь на все его вопросы вяло кивал головой и делал успокаивающие движения руками.

Фундамент меньше чем за неделю залили. Дятлов, как и обещался, приезжал раз в три дня, привозил продукты. Работой оставался доволен.

Мне работа эта, честно скажу, очень по душе пришлась. Погода хорошая стояла, самое начало лета, июнь. На свежем воздухе, у реки – милое дело трудиться. Старшие мужики хоть и требовательные, но в усмерть тоже загонять ни нас, ни себя не планировали. Поработаем – устанем, перекурим. На речку сходим, искупнёмся. Удочки ставили, окуней таскали. Вечером костерок разводили, уху готовили. Мужики несколько бутылок водки с собой привезли. Днём никому не позволяли – хотя Витёк, я знаю, и днём к горлышку то и дело прикладывался – а вечером под уху выпить немного не возбранялось.

Витька, кстати, через несколько дней, в деревню за выпивкой послали, когда наши запасы к концу подходили. Он чуть ли не на весь день пропал, вернулся под вечер – заметно пьяный, но и принёс с собой почти полный рюкзак водки. Нам этого ещё почти на три недели хватило.

В свободноё время – а оно обычно наступало после обеда, когда солнце совсем жарким становилось и работать невмоготу было – я тоже выбирался от коттеджа на прогулки. По лесу шлялся, один раз до деревни добрёл. Что за деревня – не знаю. Приближаться не стал – мало ли ещё чего. Выйдут какие-нибудь охламоны, предъявы кидать начнут. На фиг мне это нужно?

Как фундамент сцепился, мы стены класть взялись. Стены у коттеджа довольно быстро росли. Мы с Витьком на растворе стояли, Павел Аркадьевич с Сергеичем – на кладке. Витёк и здесь недовольство демонстрировал. Опять мол одна тяжёлая работа ему досталась. А я, типа, дипломированный каменщик пятого разряда, лучше этих двух выложу, а вот раствор месить приходится. Я к тому времени уже понял, что с ним дискуссии вести бесполезно, потому предпочитал отмалчиваться. Его, по всей видимости, молчание моё злило, и он ещё больше начинал возмущаться, то и дело ко мне за поддержкой обращаясь. Но я на провокации не поддавался, отвечал односложно. Ну да. Да, пожалуй, нет. Вот таким образом. Хотя, если по-честному, Витёк этот меня уже конкретно доставал. Бывают же такие люди, что с каждым словом от них отрицательная энергия отделяется. И на тебя перекидывается. А твою энергию они сами поглощают. Энергетические вампиры, короче говоря. Вот Витёк – он стопроцентный энергетический вампир.

Собственно говоря, сама история, ради которой я весь этот базар затеял, ещё не началась. Всё это так пока, присказка. Сказка будет впереди. И вот-вот готова обозначить своё неожиданное появление.

Всё началось в тот самый вечер, когда к нам на огонёк забрёл окровавленный человек. К тому времени прошло уже полтора месяца, как мы работали на коттедже, кладка подходила к концу, дня через два вроде как со стенами планировали разделаться и взяться за кровлю. Валера Дятлов работой нашей был доволен и, видимо успокоившись, приезжать стал реже – лишь раз в неделю. Продуктов, соответственно, захватывал побольше – чего ему, на моторке-то, хоть на целую роту можно привезти.

Короче, дела как нельзя лучше шли. Все в нашей небольшой бригаде вроде как понимание друг с другом нашли, общий язык. Даже Витёк вроде как успокоился и повеселел, по крайней мере, то и дело рассказывал матерные анекдоты и пикантные случаи из своей жизни, который все сводились к одному и тому же – как он тёлок драл. Сергеич с Павлом Аркадьевичем тоже разговорились, всякими случаями из своей жизни делились. Павел Аркадьевич, как выяснилось, на зоне срок топтал. Правда лет пятнадцать назад и совершенно этим не хвастался, а даже с большим сожалением, как о жизненной ошибке, отзывался. Меня это удивило: я как-то не ожидал в нём бывшего уголовника увидеть, он ни по повадкам, ни по манере разговора никак на них не походил. Уж я-то знаю, как они выглядят, насмотрелся на них. Мне даже подумалось, что как тот банкир, он может какие-то обиды в мой адрес заиметь – я ведь про свою службу на зоне тоже не таился – но Павел Аркадьевич, судя по всему, далёк был от такого примитивного понимания жизни и никоим образом никакого негатива ко мне не выказал. Да его и не было, негатива этого, потому что цельный он мужик был. Цельный и правильный.

И вот, короче, сидим мы вечерком за костром. Стемнело уже, уха поспела, выпили по чуть-чуть. Настроение хорошее, разговор идёт неспешный. И вдруг, слышим: приближается к нам кто-то! Причём, странно как-то движется, словно через силу. Со стороны леса.

– Кто там? – крикнул Сергеич в темноту.

Тишина. Никто не отзывается. А шаги не затихают, всё громче.

– Да кто там, ёпэрэсэтэ?! – занервничал Сергеич.

Нервозность и нам передалась. Как-то почувствовали все – что-то неладное должно произойти.

Прошло несколько секунд, и на поляну к костру вышел мужик, лет этак тридцати пяти. Осунувшийся какой-то, небритый, лицо в синяках и в ссадинах. За живот руками держится. А там – сквозь одежду тёмное пятно проступает. Кровь.

Раненый – чего тут думать. Причём из огнестрельного оружия. Кроме всего прочего у мужика этого в руке – пистолет. И дулом пистолет этот на нас смотрит. Мы сразу смекнули, что этот незваный гость – он совсем не с добрыми намерениями к нам прибыл.

– Кто такие? – выдавил раненый сквозь зубы, чуть помахав пистолетом. Злобно выдавил.

– Шабашники, – отозвался Павел Аркадьевич. – Коттедж строим.

– Бинты есть какие? – снова спросил пришелец.

– Не, откуда? – снова подал голос бугор.

Мужик посмотрел на нас, на каждого по очереди, потом навёл на меня пистолет и говорит:

– Снимай рубашку!

Чёрт, и именно меня ведь выбрал!

Снял – что ещё делать оставалось. Ладно у меня ещё свитер был – я позже его надел. Хотя обидно – в рубашках ещё и Сергеич с Павлом Аркадьевичем сидели, но почему-то не их раздел этот бандюган. Витёк же словно знал, что с нас рубашки снимать будут, и надел в тот вечер ветровку.

Мужик тут же разорвал её на полосы, присел рядом с нами и стал себя перевязывать. Пистолет перед собой положил.

– Что случилось-то? – попытался заговорить с ним Сергеич. – Неладное что? Может, помощь какая нужна?

– Не твоё собачье дело! – огрызнулся мужик, яростно этак блеснув прищуренными глазами.

Мы поняли, что на диалог он не настроен.

Пока перевязывал себя, какой-то пакет из-за пазухи достал. Объёмный пакет, а самое главное – прозрачный. В пакете том – мы все успели заметить – ровные пачки денег. Судя по всему, сумма приличная.

Мы переглянулись, но тут же взоры потупили, чтобы чужак не заметил наш интерес.

– Перекантоваться мне надо, – сказал он нам, когда закончил с перевязкой. А пистолет в руках держит, не убирает. – Отлежаться какое-то время. Есть тут у вас где?

– Мы под навесом спим, – ответил вдруг быстрее всех Витёк. – Удобств никаких особых нет, но погода хорошая стоит, так что ничего, нормально. Я тебе подготовлю место, не волнуйся.

Мужик кивнул ему и вроде как с какой-то симпатией – будто Витёк то, что надо сказал.

– Да тебе поесть ведь надо, брат! – продолжал хитрожопый Витёк развивать отношения с пришельцем. – Давай-ка, поешь ухи. Голодный наверно, устал.

Он сбегал к реке, которая в трёх метрах от нас была, сполоснул свою тарелку с ложкой и, вернувшись, налил чужаку полную тарелку ухи. Передал, отрезал кусок хлеба. Мужик молча принял и навалился на еду. Не жрал, судя по всему, он действительно давно. Ел жадно, молча, откусывая огромные куски хлеба и закидывая в рот ложку за ложкой.

– Добавить? – учтиво поинтересовался Витёк, когда пришелец разделался с ухой.

– Нет, – отозвался тот. – Спать я хочу. Отлежаться мне надо. Проводи-ка меня, пацан.

Витёк помог ему приподняться. Дружески подставил плечо, чтобы тот мог на него опереться.

– Смотрите, мужики! – обернулся к нам незваный гость. – Если вызовите ментов, перестреляю всех на хер. Если поможете – отблагодарю.

– Поможем, поможем! – заверил его Витёк.

– Да поможем, не волнуйся! – подтвердил Сергеич. – Мы ведь не суки какие-то.

Павел Аркадьевич молчал. Я тоже. Я вообще ни звука не издал за всё это время.

Витёк отвёл незнакомца под навес, помог ему улечься. Вскоре вернулся к нам.

– Пистолет так и держит наготове, – шёпотом сообщил он. – Конкретно мы попались. Вот проснётся, да замочит нас всех.

Той ночью мы не спали. Совет держали. Что делать, как быть в такой ситуации. Человек появился лихой, это всем понятно было. Что ждать от него – неизвестно. В общем, очково как-то стало.

– Да ладно, может ничего страшного, – говорил Сергеич. – Отоспится да уйдёт.

– А вдруг утром менты нагрянут, – предположил Витёк. – Да подумают, что мы с ним. Начнут шмалять без разбора. А этот решит, что мы мусоров вызвали. Со всех сторон виноватыми окажемся. Эх, замочат нас! И даже в сортир отводить не станут.

– А может свалить потихоньку, – внёс и я свою лепту. – Доберёмся до деревни, там сообщим куда надо. А можно и не сообщать, можно переждать пару-тройку дней. Может, уедем домой! – мелькнула во мне мысль, показавшаяся наиболее верной. – Отсидимся, помоемся, то да сё. Потом вернёмся. Не будет же он здесь всё время без еды сидеть.

– Да кто его знает? – возразил Сергеич. – Место тихое, такое ему и нужно.

Павел Аркадьевич всё время напряжённо молчал. Нас слушал. Мы то и дело на него поглядывали, да собственно к нему и обращались – всё же он главный. Что скажет? Какое решение примет?

И он сказал.

– Ментов вызывать, конечно, не будем.

Да, согласились мы про себя, правильно.

– И уезжать отсюда не надо.

Тоже правильно, понял я.

Павел Аркадьевич помолчал, взял в руки прутик и пошевелил им в костре дровешки. Мы понимали, что он не всё сказал.

– Задушить его втихаря надо, да и всё, – выдал он наконец.

Какое-то время мы переваривали услышанное.

– Предчувствия плохие у меня насчёт него, – развивал свою мысль бугор. – Это бандит из новых, беспредельщик. А они даже бандитских законов не соблюдают. Попадём к нему на крючок, будет нами помыкать. Чёрт ещё знает, что делать придётся.

– Думаешь, это выход? – поинтересовался осторожно Сергеич.

– Думаю, да.

Сергеич, было видно, сильно сомневался. Зато не сомневался Витёк.

– Точно! – воскликнул он восторженно. – Дело бугор говорит. Все проблемы так решим. Вот только что с деньгами делать? Вы же видели, сколько их там у него!

– Поделим, да и всё! – ответил Павел Аркадьевич.

– Тогда душить без Лёньки надо, – сказал Сергеич. – Я его матери обещал, что с ним всё нормально будет. Отвечаю за него.

– А чего это без Лёньки? – удивился Витёк. – Что он, девочка что ли? Мы грех на себя возьмём, а он чистым останется? Да ещё и бабло получит.

– Не надо мне бабло, – ответил я.

– Витя прав, – спокойно продолжал Павел Аркадьевич. – Или все, или никто. Но если мы его в живых оставим, помяните моё слово, он нам весёленькую жизнь здесь устроит.

В этот момент я почему-то понял, что сейчас всё от меня зависит. Как ни странно, именно от меня. Вот скажу я «Согласен», и так и будет, как бугор предложил. Скажу «Нет» – и по-другому всё пойдёт.

Я, честно говоря, долго не думал. Почему-то мне всё понятно было. Сейчас мне кажется, что вёл меня кто-то. Что ждал от меня кто-то там наверху тех решений, которые необходимы были. Что дорога, идти мне по которой, уже выбрана давным-давно и без моего ведома. Ведь в конечном счёте, я всегда был уверен, что всё со мной будет хорошо. Что на моей стороне все знамения.

– Согласен, – выдохнул я в ночную пустоту.

Распределились так: Павел Аркадьевич за горло хватает, Сергеич за руки держит, а мы с Витьком на ногах и на туловище. Чтобы не дрыгался.

Почти до рассвета просидели – ждали, пока мужик окончательно заснёт. Самих в сон потянуло. Мне даже что-то вроде сновидения привиделось. Словно какая-то очень красивая девушка, блондинка, склоняется ко мне и в губы целует. И смеётся, смеётся, заразительно так.

Сергеич тронул меня за руку и разбудил.

– Пойдём, – шепнул.

Костёр уже потух, лишь тонкий дымок поднимался ввысь от головешек. Небо посветлело. Где-то совсем рядом чирикал сверчок.

Бандюган дрых на полную мощь. Храп стоял – что твоя песня. Пожалуй, комары на лету падали от таких громогласных выдохов.

– На счёт «раз», – одними губами произнёс Павел Аркадьевич.

И тут мужик пошевелился. То ли услышал нас, то ли приснилось ему чего, но шевеление было отчётливое. Не могу ручаться, потому что дальше всё очень быстро происходило, но мне показалось, что он и глаза успел открыть до того, как мы на него кинулись.

– Раз! – выдохнул бугор.

Мы припали к мужику. Я упал на его ноги, рядом рухнул Витёк – растопыривая руки, мы прижимали ими нижнюю половину тела бандита к земле. Павел Аркадьевич с Сергеичем пыхтели сбоку.

Чувствовалось, как ноги бандита сделали попытки согнуться. Я напрягся, мысленно налился свинцом, чтобы придавить все его шевелящиеся конечности, чтобы не дать им ни малейшей свободы, чтобы успокоить его навсегда.

Минут пять всё длилось. Мне этот промежуток времени показался бесконечно долгим – ну когда же, мельтешили мысли, когда же он наконец окочурится. Я слышал, как из горла нашей жертвы исходил не то хрип, не то шипение какое-то – постепенно он становился слабее, но даже после того, как исчез вовсе, мужики всё равно не переставали умерщвлять бандита.

Вдруг я заметил, что напряжение в его ногах исчезло. Какими-то безвольными они стали, дряблыми. Не было в них больше жизни.

И несколько мгновений спустя Павел Аркадьевич разжал руки и приподнялся.

– Всё, готов, – выдал он заключение нашей работе.

Мы поднялись на ноги. Мёртвый мужик, казавшийся ещё несколько часов назад грозным и пугающим, выглядел теперь жалко. Перекошенное испуганное лицо, подбородок в слюнях. Плюнуть на него хотелось, как на лесную падаль.

– Чё, падла, получил! – радостно и нервно крикнул Витёк и со всей дури пнул бандита в бок. – Простых людей раком хотел поставить, да, сука? – продолжал он наносить пинки по безжизненному телу. – Свои бандитские законы на работяг распространить? Вот тебе, гнида! Вот!

Никто его не останавливал. Вдоволь напинавшись, Витёк успокоился. Мы принялись ликвидировать последствия.

Могилку вырыли прямо здесь, на берегу. Была мысля в лесу схоронить, да потом порешили, что лучше не надо. Там дёрн, корни. Возни много. А здесь грунт мягкий, быстренько сладили. Песочком присыпали – и всё.

– Деньги сейчас поделим? – поинтересовался Сергеич. Как бы у всех спросил, но в первую очередь у Павла Аркадьевича.

– Не надо сейчас, – ответил тот. – Нам, чтобы подозрение не вызывать, необходимо коттедж доделать. Если поделим, кой-кому и работать больше не захочется. Зароем пока. Место все знать будут, так что без обмана. Как будем отсюда съезжать, так и разобьём по частям. Никого не обидим.

Разумно звучало. Никто перечить не стал.

Но ради интереса, да и ради справедливости той же, деньги из пакета достали и пересчитали. Оказались они не рублями. Хитрые какие-то, пёстрые, я таких раньше не видел.

– Евро, – объяснил бугор. – Самая твёрдая валюта.

Было там этого евро триста двадцать тысяч. По тогдашнему курсу, как тут же посчитали, выходило, что в рублях это больше одиннадцати миллионов. Неслабые деньжищи! И четверть из них полагалась мне. Я всё время пытался прикинуть, сколько же моя доля составит в рублях, но видно голова была переполнена всякими другими мыслями, потому постоянно сбивался. Но как минимум два с половиной миллиона выходило.

От такой цифры только одурение наступало.

Пакет с деньгами мы закопали у кривого дуба, что рос на самой опушке леса. Хороший ориентир, не обманешься.

После такого нервного напряжения мы выпили по стакану водки и завалились спать. Проспали полдня, поработали только вечерком, да и то – так как-то. Вяло.

На следующий день веселее пошло, как раньше. Закончили кладку и, недолго думая, сразу же взялись за крышу. Вроде как о случившемся предполагалось молчать, как будто и не было ничего, но Витёк то и дело нашёптывал мне:

– Прикинь, вот так на дурака миллионерами стали! Ёкэлэмэнэ, даже и не верится.

– Тише ты! – осаживал я его.

– Как бы нас эти двое не накололи, – недоверчиво посматривал он в сторону бугра и Сергеича. – Не доверяю я им.

Лично я Павлу Аркадьевичу и Сергеичу доверял безгранично. Хотя в словах Витька, как выяснилось позже, зерно здравого смысла всё-таки имелось. Но – всему своё время.

Тем же вечером на нашу поляну заявились новые гости. Мы поначалу сильно напряглись, когда услышали звук работающего мотора – мало ли кто это мог быть – но потом расслабились. Из красивой иномарки, что подвалила через лесную просеку к нам на бережок, вылезла парочка – девушка-блондинка и высокий, стройный парень.

– Ой, Владик, – огласила все окрестности своим звонким голосом блондинка, – как здорово! А давай именно здесь останемся, всё равно лучше места не найдём.

– Да погоди ты, романтичная натура! – потягивался после сидения за рулём ладно сложенный Владик. – Видишь, тут люди работают. Может, мы помешаем им.

– Да чем помешаем-то, чем? – переливался колокольчиками голос девушки. – Мы вон в тот конец поляны уйдём, поставим там палатку и никому не будем мешать.

– Да погоди! – стоял на своём Владик. – Поговорить с людьми надо.

Они направились прямиком к нам.

Красивая пара. Даже удивительно. Сейчас мало таких: если девчонка симпатичная, то парень кривой какой-то, если парень хорош, то девчонка – серая мышь. А эти просто как из кинофильма сбежали. Симпатичные, высокие, хорошо сложенные. И улыбки у них во всю ширь рта. Залюбуешься. Наверняка у меня в голове в то время одна-единственная мысль значилась: и что это я не такой симпатичный красавец с иномаркой, и почему это рядом со мной нет такой броской блондинки? Печальные мысли.

– Здравствуйте, товарищи строители! – подойдя к нам, поздоровался Владик. – Я гляжу, комсомолько-молодёжная стройка ударными темпами движется.

– Здравствуйте! – мило улыбнувшись, поздоровалась девушка.

Мы сидели на верхотуре, сооружали остов для крыши. Пробурчав что-то невнятное, ответили на приветствие.

– Ой, какие вы молодцы! – наблюдала за нами снизу вверх блондинка. – Вы что, с самого начала этот дом строите?

– Ну, вроде того, – отозвался Сергеич. – А вы кто такие будете?

– Да так, – тряхнул головой Владик. – Выбрались из города на природу. Позагорать хотели, покупаться. У вас тут, судя по всему, место замечательное. Не прогоните нас? Мы мешать вам не будем.

– Наоборот, даже дружить с вами собираемся, – смешливо вставила девушка.

Сергеич кинул взгляд на Павла Аркадьевича. Тот ни единым движением своего отношения к новоприбывшим не выдал. Хотя я видел – взирал на них подозрительно.

– Ладно, – вынужден был ответить Сергеич. – Нам-то какое дело. Отдыхайте.

Ну правильно, а то что, запрещать что ли? Это только подозрение вызовет.

– Вот и здорово! – кивнул Владик.

А блондинка даже в ладоши от радости захлопала.

– А что это вы тут, – возвращаясь к машине, кивнула она на вскопанное нами место, где мы похоронили бандита, – картошку сажали?

Ничего себе зоркость! Мы-то думали, не заметно ничего. Хотя с высоты, надо признать, этот прямоугольник, хоть и присыпанный песком, всё равно на фоне берега выделялся.

Все чего-то замешкались, вроде как смутились даже. Только Витёк нашёлся, что ответить.

– Ага, – крикнул он. – Уже два урожая сняли. В гости приходите, накормим.

– Обязательно придём, спасибо, – улыбнулась ему девушка. И прежде чем окончательно удалиться к машине, добавила. – Меня Мариной зовут.

И стартовало для нас шоу, о каком мы не предполагали.

В первый вечер парочка ещё нормально себя вела. Они поставили палатку, развели костерок. Искупались. Марина сходила к нам, спросила щепотку соли. Была одета в оранжевый купальничек, очень небольшой по площади. Сиськи и ягодицы так и норовили из него вывалиться. Мы, от щедрот своих, кроме соли, презентовали ей несколько пойманных рыбёшек. Для ухи. Она расспросила у всех как кого зовут, мило улыбалась, то и дело смеялась.

Короче, внесла в наш мужской коллектив приятное, но совершенно ненужное эротическое ощущение.

У меня, помнится, даже в животе и чуть ниже заметное напряжение возникло. Почему-то подумалось, что теперь работать станет гораздо тяжелее. Видимо, подумалось не мне одному.

– Ну вот, – молвил Павел Аркадьевич, – только стриптиза нам здесь не хватало.

– Да-а, – задумчиво смотрел вслед Марине Витёк. – Вот бы рачком её загнуть.

Следующее утро началось с зажигательного полового акта, который исполнили в палатке новоприбывшие туристы. Мы по утреннему холодку принялись за работу, они – за свою. Палатка ходила ходуном, из неё торчали четыре ноги, которые извивались как бешеные змеи, а в довершение всего утреннюю тишину разрывали сладострастно-импульсивные девичьи вопли. О, как она стонала! Господи, в самых крутых порнофильмах я не слышал, что женщина может так стонать во время секса!

Мы молча взирали на колышущуюся палатку, каждый думал о чём-то своём, по-видимому не шибко приятном. Сергеич с Павлом Аркадьевичем, по всей видимости, вспоминали всех своих жён и любовниц, Витёк – всех своих шлюх и проституток (если были они у него, конечно), ну, а мне-то кого вспоминать? Я чё-то очень одиноким себя в эти минуты почувствовал. Захотелось жениться на какой-нибудь милой девушке, пусть не такой симпатичной, как Марина, но хотя бы частично, полюбить её крепко-крепко, на всю жизнь, завести с ней пару-тройку детей. И каждое утро вот так же неистово заниматься с ней сексом.

Неужели я не заслуживаю такого? Даже со своими миллионами?

Затем Марина с Владиком так же задорно искупались. Не знаю, что там у них ночью произошло и почему она их так раскрепостила, но купались они, в отличие от дня предыдущего, совершенно голые. Владик-то ладно, фиг с ним, голый мужик интереса не вызывает – хотя в таком месте смотрится всё же странно. А вот голая деваха – это как-то уже через край.

Ну, мы типа делали вид, что не замечаем всё это безобразие, что заняты работой, а глаза-то сами по себе скашивались в их сторону.

Чёрт меня побери, такая бабуська была способна и у трупа член поднять! Я ладонью в рукавице то и дело набухшую пипиську поправлял – чтобы она не так сильно через штаны выпячивалась. У мужиков, по ходу, тоже встал.

А Марина-то, Марина, стерва этакая, что выделывала! И прыгала, и нагибалась – так, чтобы нам вся её жопа отчётливо была видна – и сиськами трясла по-всякому. Это они вроде как в догонялки играли. На нас – ноль внимания. Словно мы манекены какие или пугала огородные. Даже у Павла Аркадьевича инструмент из рук стал валиться. Молоток у него выскользнул и на землю грохнулся. Пришлось слезать со стропил, чтобы подобрать.

Накупавшись, парочка легла загорать под ласковые лучи уже вовсю калившего солнца. Загорали, естественно, тоже голыми. Марина чуть-чуть на животе полежала, а потом на спину переместилась. Ноги слегка согнула и раздвинула. Вся чернота междуножья нам с высоты была видна совершенно отчётливо. Мы после этого больше пятнадцати минут работать не смогли – как-то одновременно, все сразу, решили пообедать раньше срока.

После обеда у нас вроде как свободное время. Я за удочки сел, Витёк с какого-то хрена тоже рядом примостился. Мужики под навесом прилегли.

– Ну и редкостную же сучку нам ветер занёс, – начал Витёк, искоса поглядывая в сторону туристов.

Марина, уже в трусах, но всё ещё без лифчика готовила что-то на костре. Владика не было видно – видимо он лежал в палатке. Поймав наши взгляды, блондиночка широко нам улыбнулась и приветливо помахала рукой.

– Ребята! – позвала она нас. – Идите сюда. Перекусим.

– Мы уже поели, – крикнул я.

– А у меня кое-что вкусненькое есть, – не сдавалась Марина, озорно перекатывая при каждом движении упругие мячики грудей.

Мы, разумеется, с места не поднимались.

– Ты бы хотел такую подругу иметь? – спросил меня Витёк.

Я бы хотел, я прекрасно отдавал себе в этом отчёт, хотел бы именно такую, как эта чудная Марина, но гнилому Витьку я моментально ответил отрицательно.

– Конечно нет! Ещё не хватало, чтоб у меня такая шлюха была.

Марина между тем направлялась к нам. В руках она держала по какому-то фрукту.

– Ну что, загораем! – приблизилась она к нам вплотную. Вид обнажённых грудей на таком расстоянии был совершенно убийствинен. – Угощайтесь.

Она протянула нам по груше.

– Спасибо, – бормотнули мы.

– Купаться пойдёте? – поинтересовалась возвышавшаяся над нами блондинка.

– Не знай, – пожал плечами Витёк. – Работать же надо.

– Да вроде вас ещё не зовут, – отозвалась Марина. – Мужички ваши разомлели, отдыхают вон.

Павел Аркадьевич с Сергеичем, лёжа на тряпье, дремали под навесом.

– Пойдёмте! – схватила нас за плечи девушка. – Салатик перехватим и искупаемся. Владик тоже не хочет купаться, а мне скучно.

Чёрт, я уже был готов подняться и пойти вслед за этой распутной нимфой, но Витёк, сукин сын, опередил меня. Он вдруг бодро вскочил, отряхнул шорты от сора и всем свои видом продемонстрировал, что готов дружить с Мариной и дружить крепко. Эта его готовность подействовала на меня отрезвляюще.

– А ты? – смотрела на меня блондинка.

Смотрела пристально, вызывающе, томно. Словно пробуя меня на прочность. Словно что-то решая для себя этим своим предложением и моей на него реакцией. Я тогда и предположить не мог, как прав окажусь в этих мимолётных своих наблюдениях.

– Не хочу, – отозвался хмуро. – За удочками следить надо.

– Ну как хочешь, – махнула ручкой Марина.

И вдруг, вроде бы уже тронувшись в сторону палатки, повернулась, нагнулась ко мне и, приблизив рот к уху, шепнула:

– Ты даже не представляешь, от чего отказываешься…

По спине моей пробежал сладострастный холодок. Что, она готова дать нам? Вот так просто, при живом и бодрствующем парне? В таких необязательных обстоятельствах? Неужели именно это она имела в виду?

Да нет, нет, этого не может быть, тут же отгонял я сладкий морок, глядя на спины удаляющихся Марины и Витька. Это невозможно. С чего бы ей заинтересоваться нами? С чего бы ей нас, тупорылых, возжелать? Тут что не то.

Или я просто совсем не знаю женщин?

Они действительно съели с Витьком какое-то подобие салата, выпили по стакану сока и отправились купаться. Владик, пятки которого торчали из палатки, на свет божий не выбирался.

Догола, слава богу, не разделись, хотя у Витька и смелости бы на это не хватило. Марина трусы снимать не порывалась – хоть за это ей спасибо – но и лифчик надевать не думала. Выудив из машины волейбольный мячик, она запустила им в Витька и ринулась вслед за ними обоими в воду. Начали они играть в развесёлый волейбол. Ну там, подкинут мяч, ударят, в ответ посылают. Озорно этак, со смехом. Витёк, не будь дурак, тоже залежи веселья в себе обнаружил. Хи-хи-хи, Марина заливается. Ха-ха-ха, Витёк ей вторит. Хорошо им вместе, весело.

А Владик наружу не выбирается.

Постепенно расстояние для подач между ними стало сокращаться. Уже как-то ненароком прикасаются друг к другу, мячик начинают отбирать. Марина не отдаёт, визжит, за спину прячет, а Витёк тянется, тянется, типа выхватить его хочет, а между делом так прямо в обнимку с ней и красуется. А она – ничего, не отстраняется. Вроде как нравится ей это.

Блин, неужели она такая сексуальная, что Владик никак её удовлетворить не может? Что ей непременно кто-то ещё нужен?

Я старался не глядеть на них, отворачивался. Да разве можно от такого оторваться? В жар меня кинуло. В липкий, сочный жар. Эта демонстрация женского бесстыдства рушила во мне все представления о долбанном мироустройстве и о роли в нём женщины. Да, я знал, что все они в той или иной степени суки, но показывать это так явно, ничуть не стесняясь, ни от кого не прячась… Для меня это было слишком.

В общем, я проклинал весь женский род и в особенности эту потаскуху Марину.

Накупавшись, озорники вылезли на берег. Принялись загорать. Вроде как и работать давным-давно пора начать, а мужики чего-то не окликали ни меня, ни Витька. Видимо, тоже попали под гадкое очарование момента.

Витёк, по просьбе блондинки, стал натирать её горячее тело каким-то маслицем. Ух, как он усердствовал, обезьяна! Уж так нежно, так ласково по её спине руками водил, так смотрел на неё вожделенно, что я аж сплюнул с досады. В очередной раз пришлось поправлять под штанами набухший член.

После спины он и за ноги взялся. Причём – о-го-го! – Марина даже не колыхнулась, когда его руки стали массировать её ягодицы. А потом он и животик ей пригладил – Марина ради этого на спину перевернулась. Тут уж Витёк понял, что ему всё позволяется и с кривой усмешкой принялся мацать блондинку за сиськи. Ну, как бы натирая маслом и их.

Эта же сучка, озорно посмеиваясь, время от времени на меня глазёнками стреляла. Вот так глянет и вроде как смутится немного. Шепнёт что-то верному Витьку. А тот тоже на меня посмотрит, но злобно, угрожающе – не твоё, мол, не вздумай позариться.

Я в их сторону и не смотрел уже. Поднялся в конце концов на работу и мужиков поднимать начал.

– Ну чего лежим-то?! – пенял я им. – Работа стоит, а мы и в ус не дуем.

– Правильно, правильно, – отвечал Павел Аркадьевич. – Надо работать. Разморило что-то…

Мы наконец залезли на стропила. Сергеич кликнул Витька. Тот неохотно вынужден был возвратиться к работе.

На следующий день романтическая линия отношений между развратной блондинкой и раздолбаем-каменщиком продолжилась. Причём с новой, необычайно жгучей силой.

Утреннего секса в палатке почему-то не последовало, купались Владик с Мариной хоть и одновременно, но как-то порознь. И совсем без развесёлых выкрутасов. Вроде бы какой-то холодок между ними пробежал.

Позавтракали они тоже молча и даже долетали до нас обрывки каких-то упрёков, которые негромко, но всё же явственно, высказывали они друг другу.

Витёк не отрываясь смотрел в их сторону. Судя по выражению его лица, происходящее между нашими соседями-туристами, его радовало. Марина вниманием его не обделяла – то и дело улыбалась ему и раза три приветливо помахала рукой. Раза три, ему одному.

– Действительно, сучка редкостная, – согласился я вслух со вчерашним Витьковым утверждением.

Он вдруг на попятную пошёл.

– Да уж не сучка, – сморщился по-собачьи, – зря ты так. (Как будто это не он такое говорил). – Просто раскрепощённая девушка. Современная, незакомплексованная. Это мы в глухой провинции живём, не знаем, что в мире делается. А люди живут, развлекаются. И ни грамма не парятся на этот счёт.

После обеда Марина вновь позвала Витька купаться. Нашим глазам предстала очередная серия эротического волейбола. На этот раз он оказался гораздо более плотным и интимным. Я, время от времени отрываясь от удочек, которые мне в общем-то на фиг были не нужны, отмечал новые стадии их сближения: вот Витёк, поддерживая Марину за бока, учит её правильно нырять, вот она, взобравшись на его плечи, изображает кавалериста на послушном гнедом коне, а вот они стоят, прижавшись друг к другу. Витёк поглаживает девушку по спине и время от времени опускается ниже. Марина преданно смотрит ему в глаза и что-то шепчет парню.

Через минуту, рука об руку, они шли прямиком в лес. Сердце моё болезненно сжалось – неужели сейчас произойдёт это самое? Неужели Витёк присунет ей? Неужели Марина согласна на это? Неужели она самая что ни на есть блядь?

Через полчаса, так же рука об руку, они возвращались к реке. По их телодвижениям, по их взглядам, этаким рассеянно-блуждающим, я понял – она ему дала.

Я материл Марину последними словами, я никогда и ни к кому не испытывал такую клокочущую ненависть, как в эти минуты к ней. Сука, стерва, потаскуха, шлюха, блядь!!! Нет тебе прощения! Гадина ты. Змея подколодная.

И в то же самое мгновение чувствовал – влюбляюсь в неё. Окончательно, бесповоротно. Как шальная муха в липучке склизкой вязну. Такую хочу. Такая мне нужна. Чтобы огонь внутри, чтобы взглядом выжигала, чтобы мурашки по коже бежали и не думали ни на секунду останавливаться. Блядь, сука, шлюха – вот она и есть моя! Вот он – идеал мой недостижимый.

Недостижимый ли? Ведь на месте этого урода мог быть и я. Мог, знаю, мог. Просто подняться и пойти надо было, просто подняться.

Такие мысли в голове шуршали, такие эмоции на сердце опустились. С отчаянием тогда думал всё это, с самоуничижением. Осознавал, что никогда ей не быть моей, что расстанемся мы на веки вечные и лишь гвоздь ржавый в сердце останется после неё и выходок её непотребных.

Но не знал я тогда, что дороги, уготованные мне, по-другому стелились. Что девушка эта только для меня и создана, что быть нам вместе и быть счастливыми.

Да, только произойти этому не сразу, а через события трагические. Но не торопите меня, не торопите. Всему своё время. И вам сейчас предстоит заценить весь трагизм, в которой мы медленно, но верно погружались.

Впрочем, почему медленно? Той же ночью весь трагизм со всем своим обнажённым рылом и проклюнулся.

Проснулся я от пинков, которыми кто-то щедро меня одаривал. И так плохо спал, с кошмарами, а тут и наяву кто-то по бокам прикладывается – ну что за житуха? Я, впрочем, поначалу это как продолжение сна воспринял. Как самую его высшую стадию, когда всё, что снится, кажется абсолютной и самой что ни на есть конкретной реальностью.

Но не сон это был, не сон. Разодрав глаза и слегка привыкнув к темноте, я обнаружил чрезвычайно странную картину. Чрезвычайно. Объяснение ей придумать мне бы фантазии точно не хватило.

Короче, над нами возвышались три силуэта. Силуэты были злы и готовы на всё. Силуэтами этими, как определилось мне спросонья пару минут спустя, оказались следующие товарищи: Владик, Марина и Витёк.

В руках у Владика покоилось некое оружие. Что-то вроде автомата. Я такой первый раз видел. Мы в армейке только «калаши» разбирали, а этот какой-то хитрый был. Чёрный, короткий, с длинным магазином. На фашистский «шмайсер» похож – я их в кинофильмах про войну видел.

– Подъём! Подъём! – агрессивно пинал нас по бокам Владик.

Витёк самозабвенно ему помогал. Марина стояла, прислонившись к столбу, который подбирал крышу навеса и молча курила.

Недоумённые, напуганные, мы – я, Павел Аркадьевич и Сергеич – проснулись и на карачках сбились в спонтанную кучку. Владик держал нас на мушке. Ночь была светлой, лунной, так что выражения их лиц более-менее хорошо просматривались в темноте. Выражения их теперь были далеки от тех, что мы наблюдали раньше. Жёсткие, холодные взгляды, какая-то едва сдерживаемая злоба. В общем, становилось понятно, что события стали развиваться как-то иначе. Что, проще говоря, попались мы конкретно.

И что – это было ясно как божий день – всё это связано с мужиком, которого мы отправили на тот свет, и его баблом. Владик мои предположения тут же подтвердил.

– Ну что, товарищи строители, – заговорил он, убедившись, что мы вроде как очухались от сна. – Наверно нет нужды вам объяснять, что такое хорошо и что такое плохо. То, что вы сделали, голубчики мои, это очень плохо. Нельзя людей убивать за просто так и чужие деньги себе присваивать.

Он сделал паузу.

– Вы согласны со мной?

Никто не отвечал.

– Неужели не согласны? – усмехнулся он.

– Согласны, согласны, – поспешил я ответить, чтобы не злить его.

– Вот, молодой человек согласен, – продолжал Владик. – А более пожилые товарищи почему отмалчиваются?

– Витьк! – вдруг подал голос Павел Аркадьевич. – А ты-то что с ними делаешь?

Витёк от вопроса поёжился, но смущение тут же прикрыл приступом ярости.

– Закрой пасть, урод! – пнул он бугра в бок. – Пробожник гнилой. Я же знал, что ты наколешь нас всех с бабками. Лёнь! – повернулся он вдруг ко мне. – Помнишь, я говорил, что они обманут нас? Помнишь? Прикинь, так и произошло! Деньги-то они перепрятали! На двоих, видать, поделить решили, гандоны.

– А, понятно, – растянул, словно песню, слова бугор. – Продал нас Витька. За дырку бабскую продал. Оно, конечно, неудивительно. Дырка лучше всяких пыток язык развязывает.

Витёк скривился и с ноги, ступнёй, со всей дури залепил Павлу Аркадьевичу в лицо смачный пендаль. Тот коротко охнул и повалился на спину.

Марина продолжала молча курить и никаких движений не производила. А вот Владика слова бугра заметно повеселили. Он даже рассмеялся вслух, напомнив нам, обладателем какой широкой и позитивной улыбки он является.

– Слышишь? – посмотрел он на блондинку. – Тут в твою честь дифирамбы складывают.

– Помолчи, умник! – огрызнулась Марина. – Не разводи комедию. Деньги забираем да едем.

Картина постепенно складывалась в моей башке. В некую, так сказать, целостность. Стало ясно, что мужик с баблом и эти двое – они как бы вместе были. На каком-то этапе, по крайней мере. Пошли на гоп-стоп или каким-то другим хитрым способом срубили капусту, тот мужичок с какого-то перепугу, или, быть может, от ума большого киданул их и попытался с деньгами ноги нарисовать. Доблестный Владик подстрелил его чуть-чуть, а мы, дураки, это благородное дело мести потом доделали. В принципе, они нам благодарны должны быть, что мы их гнилого подельника остановили.

Только как они вышли на нас? Хотя и это объяснимо. Мужик тот раненый был, может, и след кровавый оставил. А эти-то глазастенькие, в особенности девка. Сразу определила место, где мы его схоронили. Да и вообще, судя по всему, ещё та лиса. Витька-то она именно для этой цели поманила. Чтобы расколоть его. А он, бедолага, тут же и раскололся. Чёрт, а ведь на его месте мог быть и я. Вот охмурила бы меня, ножки бы раздвинула – неужели я бы не захотел её осчастливить, вернув деньги? Ну, наверно, они Витьку какую-то часть пообещали. Видать уже и в тайник слазили.

– Ребята, подождите, не торопитесь! – торопливо заговорил вдруг Сергеич. – Мы того парня не убивали, он сам умер, от ран. Так что напраслину на нас не наводите. А про деньги мы не знали, что они ваши. В реку что ли их выбрасывать? Где они сейчас, лично я не знаю. Мы как закопали их под дубом, так и всё. Кто их перепрятал – я не в курсе.

Владик на эти слова снова хохотнул.

– Да можешь не стараться, батя, – снисходительно посмотрел он на Сергеича, поводив перед ним дулом автомата. – Нам пацан ваш всё уже рассказал. И как душили, и как деньги прятали.

Сергеич стрельнул глазами в Витька, тот глядел себе под ноги.

– Ты про Веника не парься! – продолжал успокаивать Владик Сергеича. – Мы не в претензии насчёт его погибели. Сами бы его четвертовали. Так что спасибо вам за доброе дело.

Ну вот, так оно и есть – благодарность высказывает!

– Нам деньги нужны, понимаешь? Мы много страдали за них, унижались. Нам сама жизнь их задолжала. А вы, кони педальные, палец о палец не ударив, вдруг всё бабло захотели захапать. Нельзя так. Несправедливо.

– В общем, так, – вмешалась в разговор Марина, которую разглагольствования Владика почему-то злили. – Деньги нам отдавайте по-быстренькому, и мы вас отпускаем. Даже по тысяче евро дадим каждому за то, что сохранили их.

– А ему сколько обещали? – кивнув на Витька, спросил Павел Аркадьевич.

– Ему побольше, – терпеливо ответила Марина. – Но он и честнее вас оказался. Признался во всём.

– Да уж, – ухмыльнулся бугор.

– Нет, ты чё катишь-то на меня, гнида! – взорвался вдруг Витёк. Подскочив к Павлу Аркадьевичу, он схватил его за грудки. – Христос долбанный, по кой хер деньги перепрятал?! Сука, себе всё взять хотел? Урка вшивая! И ты меня ещё обвиняешь в чём-то? Да я тебя сейчас на куски порежу, урод!

– А не обосрёшься? – огрызнулся бугор.

Витёк залупил ему кулаком по роже. У Павла Аркадьевича и так кровь из носа текла после первого удара, а этот тоже ничего оказался – даже до меня мелкие капли крови долетели.

– Значит, судя по всему, ситуация здесь такая, – сделал вывод Владик. – Деньги, закопанные под дубом, в означенном месте отсутствуют. Перепрятал их, по какой-то одному ему известной причине, вот этот товарищ, – он указал дулом на бугра. – Причина, впрочем, вполне мне понятная. Имя ей – алчность. Но эту психологию мы опускаем. С ней вы сами разбираться будете, после нашего отъезда. Теперь, уважаемый – как вас там? – к вам имеется один прямой и конкретный вопрос: деньги отдавать будешь?

– Нет у меня никаких денег, – вытирая рукой разбитые губы, ответил Павел Аркадьевич. – У кого они и кто их перепрятал, я не знаю.

– Угу, значит, вот так, – покивал головой Владик. – Значит, полюбовно не получается. Ну что же, тогда придётся предпринять другие меры.

– Мужики! – обращаясь к нам с Сергеичем, почти крикнул бугор. – Они нас расстреляют, если деньги получат. Мы им не нужны тогда будем. Не верьте, что они отпустить нас собираются. Я эту публику знаю. Они из новых, беспредельщики. Они без понятий живут.

Владик задумчиво посмотрел на Марину. Сигарета у неё скурилась до самого фильтра, почти обжигала пальцы. Поморщившись, она отбросила её в сторону.

– Ну что же, – изрекла она трагическим голосом, – придётся применять насилие. Прострели ему плечо.

Владик щёлкнул каким-то затвором на своём автомате, приставил дуло к плечу Павла Аркадьевича и нажал на спусковой крючок. Выстрел прозвучал один-единственный. Бугор вскрикнул, повалился на землю и тяжело задышал, сдерживая стон.

– Ну как, товарищ бригадир, – участливо склонился над ним Владик. – Продолжим, или вы уже созрели для того, чтобы отдать нам деньги?

– Ничего я тебе не отдам, – процедил сквозь зубы Павел Аркадьевич. – Не заслуживаешь ты таких денег. Вообще ничего не заслуживаешь, потому что кусок говна ты.

– А вот я сейчас выстрелю вам в живот, – улыбнулся ему Владик, – и вы будете медленно, мучительно умирать. Вы даже не представляете, как это больно. Хотите?

– Умру – деньги не получишь, – хрипел бугор.

– Вы слишком переоцениваете мою любовь к деньгам. Я человек импульсивный, неуправляемый, могу и просто так убить, от злости. И деньги никакие не понадобятся.

Павел Аркадьевич молчал. Бежали секунды, Владик ждал. Говорить, судя по всему, бугор ничего не собирался.

– Угу, ясно, – выдал Владик и принялся прицеливаться Павлу Аркадьевичу в живот.

Тот лежал на боку. Чтобы попасть, Владик ногой развернул бугра на спину.

Прицелился.

– Вы всё же подумайте, прежде чем упорствовать, – подала голос Марина. – Жизни ваши нам не нужны. Как деньги получим – отправитесь на все четыре стороны. Слово даю. Хоть вы никому и не верите, но в данный момент лучше поверить. Вы же ещё не старый человек, неужели хочется так быстро умереть?

Владик целился.

– Хорошо, – бормотнул вдруг Павел Аркадьевич. – Отдам вам эти грёбаные деньги.

Чтобы добраться до нового тайника бугра, мы минут десять шли лесом. Шли всей кодлой. Я наскоро перевязал бригадира какими-то тряпками, кровь вроде не текла больше.

– Ты понял, – говорил Витёк на ходу Сергеичу, – нет, ты понял, какой гнилой бугор оказался! Всех надрать хотел! Перепрятал в однёху – и как бы это само собой разумеется. Главное дело – на что рассчитывал-то? Неужели думал, что мы ему так просто всё отдадим?

Сергеич, хоть и не поддерживал разговор, но молчал как-то странно, обиженно я бы сказал. В сторону Павла Аркадьевича молчал. Видимо, в глубине души он тоже был удивлён тем, что наш бригадир ни с того, ни с сего отчублучил вдруг такой номер.

Зато не молчал сам бригадир.

– Я их потому перепрятал, – типа объяснял он нам, а скорее всего и сам себе, – что вот эти туристы подозрительными мне показались. Я ведь сразу понял, что неспроста они тут появились. Не бывает таких совпадений. Да чего-то, дурак, не до конца всю опасность прочувствовал. Вот эта бестия, – кивнул он сторону Марины, – смутила меня. Складно роль сыграла, складно. Большое у тебя будущее, доченька! – выразительно высказал он ей.

– Спасибо, папочка! – отозвалась она.

Меня этот ответ насмешил, как-то очень саркастично он прозвучал. Я даже чуть не хохотнул, но сдержался – ответила-то она на самом деле серьёзно и мрачно.

Дорогу освещали фонарём – у Владика в машине отыскался. У меня почему-то мысль возникла, что Павел Аркадьевич сейчас как Сусанин блуждать по лесу начнёт, чтобы всех запутать, или что-то в этом роде, но он шёл уверенно, не вилял, и вскоре, подойдя к деревцу, которое опознал по какой-то примете, объявил:

– Здесь.

– Где именно? – спросил Владик.

– Вот, – кивнул бугор себе под ноги.

– Копай, – отдал распоряжение Владик Витьку.

Тот нёс лопату.

– Да не надо копать, – сказал Павел Аркадьевич. – Тут неглубоко. Только дёрн поднять, и всё.

Он присел на корточки, разгрёб кучу хвороста, видимо им же и наваленную, и подцепил за уголок кусок дёрна. Отложил травянисто-земляной прямоугольник в сторону, засунул руку в тайник, пошарил там.

– Вот те здрасьте-пожалуйста! – выдал он вдруг озадаченно.

– Что такое? – склонился над ним Владик. – Если ты скажешь, что деньги пропали, я не знаю, что с тобой сделаю.

– Деньги пропали, – сказал Павел Аркадьевич.

Прикладом своего короткого автомата Владик врезал бригадиру по голове.

– Падла гнойная! – выругался он. – Да он и не собирался нам их отдавать!

– Честное слово, – слабо пытался оправдаться бугор. – Я сюда их перепрятал. А их нет. Я не при чём.

– Подожди-ка! – остановила Владика, который собирался снова заехать Павлу Аркадьевичу по голове прикладом, Марина. – Дай я с ним поговорю.

Она присела перед бугром на корточки и направила ему в лицо фонарь.

– Вы действительно сюда деньги переложили? – спросила она.

– Сюда, – пробурчал бригадир. – И пакет с деньгами, и пистолет. Ничего нет. Кто-то забрал их. Перепрятал. Кто-то видел меня.

– Так, – морщила лобик Марина, – допустим это действительно так. Хотя что-то слишком много перепрятываний получается. Если кто-то перепрятал ещё раз, то кто это мог быть? Кто-то из них? – обвела она рукой вокруг. Нас в виду имела. – Или кто-то со стороны, чужой?

– Да откуда я знаю! – совсем уже как-то расстроено отвечал Павел Аркадьевич. – Может и чужой кто.

– Да врёт он всё! – крикнул Владик. – Ты же слышала, что он говорил нам раньше. Он не собирается отдавать нам наши деньги. Он думает, мы хлюпики, слабаки, у нас смелости не хватит завалить его.

– Очень возможно, очень, – кивала Марина. – Но я хочу разобраться – мог ли действительно кто-то перепрятать деньги? Если это был кто-то со стороны, тогда дело плохо – где его искать?

– Да никто не перепрятывал деньги! – стоял на своём Владик. – Этот хрен за нос нас водит. У него деньги, у него.

– Если же это был кто-то из бригады, – огляделась Марина по сторонам, – тогда я восхищаюсь его выдержкой. Ребят, неужели кто-то из вас действительно забрал деньги?

– Да этого трясти надо, этого! – настаивал Владик, указывая на Павла Аркадьевича. – Позволь мне пристрелить его.

– Хорошо, – приподнялась Марина, – выстрели ему в живот. А вы, друзья мои, – обратилась она к нам, причём, как я понял, в число её подозреваемых входил и Витёк, – поглядите на всё это и уясните себе, что будете следующими.

Владик, недолго думая, выстрелил бригадиру в живот. Даже чуть выше, куда-то в солнечное сплетение.

Павел Аркадьевич глухо вскрикнул и принялся порывисто корячиться на земле. Как вкопанные, мы стояли вокруг и смотрели на его страдания. Я видел – ему было очень больно.

– Ну что, – спрашивал бугра Владик, – вспоминаешь, где деньги?

– Не знаю я ничего! – шипел в ответ бригадир. – Нет у меня денег! Я правду говорю! Вытащил их кто-то отсюда.

С губ его слетали кровавые брызги.

– Да, похоже не знает, – сделала заключение Марина. – Ладно, пристрели его, чтоб не мучился, а потом за остальных примемся. Судя по всему, кто-то из этих трёх деньги присвоил.

– Марин, я деньги не брал, – обиженным, испуганным, дрожащим голосом молвил Витёк. – Не подозревай меня, это не я.

– Разберёмся, – бросила она.

Чёрт, я восхищался ей в эти мгновения! Какая женщина! Какой характер! Какая сила воли! Она готова на всё для достижения своей цели, она демон в человеческом обличье. Она прекрасна. Она волшебна. Господи, как я люблю её!

Владик поднёс автомат ко лбу Павла Аркадьевича и выстрелил. Я не успел заметить как пуля проделала во лбу отверстие, но зато явственно видел, как она разорвала затылок бугра на выходе. Он издал последний, тихий и жалостливый вздох и затих.

Я стоял в оцепенении.

– Лёнька!!! – вдруг донёсся до моих ушей истошный вопль. – Дёру!!!

Кричал Сергеич. Он бросился на Владика, ударил его по рукам, оттолкнул. И тут же рванул в темноту.

Смутно помню, что происходило со мной дальше. Темнота, деревья. Я увёртываюсь от стволов, по лицу бьют ветки. Ног не чувствую, слышу лишь ветер, что свистит в ушах от бега. С каждым движением норовлю упасть, но упрямо передвигаюсь вперёд.

Вроде бы вспоминается пара хлопков, что донеслись за спиной. Видимо, это стрелял по нам Владик.

Какое-то время спустя я понял, что от моего бега слишком много шума и меня легко выследить.

Остановился. Припал к земле. Прислушался.

Тихо вроде.

Блин, вот так влип в историю! Жил – не тужил, горя не знал, нет – надо было отправиться на эту шабашку долбанную за длинной копейкой. Дороги – они, гадкие. Дороги, которые нас выбирают. Думаете, сила воли есть или осознание какое-то, чтобы выбрать верную, ту, которая наверняка приведёт к достатку и счастью? Чёрта с два! Нет такой силы и осознания такого. Выбрал тропинку, делаешь шажочки, а что там в конце будет – неизвестно.

Вот что там в конце, на этой самой дороге, куда занесло меня? Разве можно узнать, разве можно догадаться? Всё может быть. Абсолютно всё. Что если голову сложить придётся? Ситуация ведь по-всякому повернуться может. Что делать-то, что? Домой податься? Так ведь найти могут. Узнать в принципе несложно, откуда я. Да и Витёк наверняка разбрехал уже всё. Заявятся на хату братки – здравствуйте, я ваша тётя. Ну как, парнишка, вспоминаешь, как там по лесам стрекача давал?

Что-то вроде овражка нашёл, спустился в него, присел на землю. Темно – ни зги не видать. Вроде, когда в лес отправлялись – светлее было. То ли луна за тучи зашла – а луны действительно не видно – то ли темень с души на глаза переползла.

На склоне ниша в земле. Дерево растёт, а под ним – пространство. Как раз на человека. Прилёг. Долго ли лежал, мало – не помню. Сам не заметил, как заснул.

Хорошо просыпаться после кошмарного сна. Да ещё бы в своей постели. Солнце светит в окна, родная, до боли знакомая обстановка квартиры мгновенно успокаивает, приснившееся сразу же уносится в исчезающую бездну.

Увы, проснулся не в кровати и не у себя дома. Первое, что увидел – рука. Аккуратная, миловидная такая ручка – уперлась в траву ладошкой и уходит куда-то ввысь. Прямо перед лицом. Понимал, что проснулся, но до конца не верилось.

– Как спалось, солнышко? – донёсся звонкий смешливый голосок.

Марина, улыбаясь во все зубы, сидела передо мной и ласково взирала на меня сверху вниз.

Я кинул взгляд по окрестностям – насколько позволял обзор. Кроме неё, вроде, никого.

– Вот как утомился, прямо в лесу заснул, – ворковала Марина. – Напугался, маленький, обессилел. Давай, давай, пробуждайся. Потягушеньки, потягушеньки! – принялась она гладить меня по ногам и туловищу. – Во – и щёку отлежал! Подожди, подожди!

Она склонилась и смахнула со щеки прилипшие к ней травинки.

– И муравьи по тебе ползают, – снисходительно заметила она, смахнув насекомых с волос.

Я переместился в сидячее положение. Тело заметно ломило – ничего удивительного, на голой земле спал.

– Лёнь, вот скажи честно, – спросила вдруг меня обаятельная блондинка. – Я тебе нравлюсь, или как?

Я бросил на неё очередной пристальный взгляд, но отвечать почему-то не решался.

– Ну на самом деле, Лёнь! – скривилась она обидчиво и мило. – Меня очень интересует твоё мнение.

– Ты красивая, – нашёлся я наконец что сказать.

– Красивая – это ладно. А как ты ко мне относишься?

– Ты мне очень нравишься, – накатила вдруг на меня искренность, – но я тебя боюсь.

– Серьёзно? Фу, какой ты глупышка! Чего бояться-то? Может быть, я и произвожу иногда ложное впечатление, какое-то вампирическое, надменное, но поверь мне – это впечатление действительно ложное. Знал бы ты, какая я слабая и беззащитная. Каждый раз, когда я остаюсь в одиночестве, даже на пятнадцать минут, я впадаю в панику. Я жуткая трусиха. Ты после всех этих событий обо мне, должно быть, чёрти знает что думаешь, но ты пойми, что не всё так однозначно. Что есть и другое объяснение. Просто я хочу выжить в этом мире, а мне не дают. Постоянно не дают, с самого рождения. Сначала родители не давали, учителя в школе не давали, преподаватели в институте, коллеги на работе. Все словно ополчились на меня, словно я им какая-то кость в горле. Полное отрицание всех моих поступков, полное непризнание моего права на собственную жизнь, постоянное одёргивание, постоянные унижения – ты думаешь, так можно жить? А я не многого хочу – всего лишь крохотного, идиотского счастья. Неужели я не создана для него? Ты знаешь, все говорят: у вас есть выбор, у вас есть выбор… Выбор делать то, выбор не делать это. Так нет же никакого выбора, понимаешь, нет! Вот как вступил ты на одну из дорог, так и не сойти тебе с ней вовеки. Нет никакой воли и свободы. Порабощён ты с рождения, и только самые последние глупцы не понимают этого. Причём дорогу, заметь, эту самую гадкую дорогу, по которой тебе топать и топать в говне по уши, выбираешь не ты! Это она сама, дорога выбрала тебя! Дороги выбирают нас, а не мы дороги. Ты чувствуешь это?

– Чувствую! – смотрел я на неё влюблёнными глазами.

– Вот взять эти самые деньги, евро эти. Ты хоть видел сколько там в пакете было?

– Ну так, мельком.

– Там триста двадцать тысяч. Ты, наверное, думаешь, что мы бандиты какие-то, налётчики, банк ограбили, людей в капусту порубили и всё такое. А ведь ничего не было этого. Не было никакого налёта! Да, я в банке работала. И вот, представь себе, один-единственный раз в жизни меня выбирает верная, заманчивая дорога. Да их, впрочем, полно было, дорог этих, и раньше, но я тогда ещё не понимала, что они мои. В общем, один состоятельный клиент должен получить у нас триста двадцать тысяч евро наличными. Всё заранее обговорено, он звонил несколько раз и тэдэ, и тэпэ, но в лицо его никто не знает, понимаешь. А деньги я выдаю! Так почему бы мне не выдать эти деньги на полчаса раньше не ему, а какому-нибудь хорошему другу? Почему бы нет? Но только после этого – разрыв. Я имею в виду полный разрыв – с банком, со старой жизнью, со всем, что связывало меня. Нет возврата в прошлое! Я нашла этих двух охламонов – потому что надо двух, потому что состоятельный клиент за такой суммой один не придёт, а обязательно с телохранителем. Двое – значит нет никаких подозрений. И вот, представь, один кидает! Нагло кидает, цинично! Думает, что он крут, как яйца мамонта и сматывается со всей суммой. Мы ищем его, ищем, ищем. Ладно Владик подстрелить его успел, а то бы фиг нашли. Кстати, ты думаешь этот Владик – муж мой, или там любовник какой-то? Да я его едва знаю! Вот как тебя знаю, так и его. Так что нас ничто не связывает. Абсолютно. Ладно, находим. И тут выясняется, что деньги присвоили себе какие-то левые мужики. Работяги. Вот ты представь мою обиду, моё разочарование. Что, они разработали этот план? Что, они дрожали, когда деньги пересчитывали и подставным людям отдавали? Они обоссались, как я обоссалась, когда меня директор в коридоре остановил и стал какие-то тупые вопросы задавать? А я обоссалась, Лёня, я реально обоссалась. Моча по ляжкам текла, чуть лужа не образовалась. Они пережили всё это, что я пережила? Нет! Ну так какое же у них право лишать меня радости жизни? Скажи мне, какое?

– Нет такого права, – вздохнув, согласился я.

– Правильно, нет! Это моя дорога. Она меня выбрала, мне по ней идти! Думаешь, в ней счастье какое-то есть? Нету! Только горечь и боль за то, что пришлось пойти на воровство. И ещё неизвестно, скрасишь ли деньгами, которых на самом деле там совсем немного, эту горечь? Избавишься ли от боли?

– Да уж, – кивал я. – Да уж…

– Ну что, Леонид, – смотрела на меня Марина. – Ты отдашь мне деньги?

Я испуганно стрельнул в неё глазами.

– Какие деньги? – бормотнул.

– Ну это же ты перепрятал их из тайника вашего бригадира! Где ты их оставил? Ведь не мог же далеко. Прямо там, на поляне, рядом с коттеджем? А где именно?

– Марина, – смотрел я на неё, – я не брал эти деньги. Я понятия не имею, что с ними произошло.

Она тоже смотрела на меня. Долго. Пристально. Потом рассмеялась.

– Ну конечно, конечно! – гладила она меня по плечу. – Я думаю, раз я такая хитрожопая, то все вокруг непременно должны лохами оказаться. Куда им до меня, и всё такое. А мир же сложнее, мир гораздо сложнее. И люди в нём несоизмеримо сложные. Знаешь, ты с каждой секундой растёшь в моих глазах. Я понимаю сейчас, что ты очень глубок и неоднозначен. Так интересно, познавательно чувствовать это! Да, да, правильно, у тебя же своя дорога. Своя. Она выбрала тебя и ты понимаешь, что этот выбор односторонний, что он однозначный, что по дороге надо идти до конца. Ну хорошо, а если я предложу тебе взять меня в жёны.

– Ты серьёзно? – выпучил я глаза.

– Совершенно серьёзно. Ты мне очень нравишься. Я понимаю сейчас, что ты больше всех остальных подходишь мне. Я говорю сейчас абсолютно искренне.

– Марина, я не знаю, где твои деньги. Может быть, их перепрятал Сергеич, может быть – Витёк, хоть и ломал потом комедию. А скорее всего бугра увидел кто-то из местных жителей, какие-нибудь деревенские пацаны. Тебе надо поискать по деревням, поспрашивать людей. Такая куча денег не может просто так раствориться.

– Да я не о деньгах сейчас, глупенький! – прервала она меня. – Я о замужестве. Возьмёшь меня? Вот без денег безо всяких, вообще без ничего – голую, босую – возьмёшь?

– Возьму, – выдохнул я, – но…

– Никаких «но», никаких «но», – приложила она к моим губам ладошку. – Все «но» – они от лукавого, они доносятся с других дорог, не с нашей. Значит, возьмёшь! – лучезарно улыбаясь, смотрела она на меня во все глаза. – Значит, возьмёшь! Господи, я такая счастливая!

Она припала ко мне и впилась в рот губами. Такие сочные, пухленькие были они. Такие ласковые.

Такими они остаются и сейчас…

Мы целовались, потом она стала раздевать меня и разделась сама. Ласкала мой член, водила по нему языком, дышала на него нежно и трепетно. Потом встала на четвереньки, и я любил её сзади. Мою дорогую. Мою единственную.

– Ты главное помни, – вырывалось у неё изо рта вместе со стонами – что дорога, которая нас выбрала – она одна. Это важно. Вот потом ещё произойдёт что-то, и ещё, и разные мысли придут к тебе в голову, и разные чувства, но правильным будет только одно решение. Только один ход. Понимаешь? Не ошибись. Не позволь другим дорогам соблазнить тебя. Я твоя навеки. Верь мне.

Ещё какое-то время мы лежали на земле голые и ласкали друг друга.

– А где Владик? – решился я на вопрос.

– Где-то рыщет по лесу, – пожала она плечами. – Ищет вас, беглецов. Что ему ещё остаётся делать? Не уезжать же отсюда не солоно хлебавши. Правда, у него патроны закончились. Думает так вас взять, на понт.

– А Витёк? Он с ним?

– Витёк тоже убежал. Вместе с вами. Чем он руководствовался – понятия не имею. Деньги он явно не перепрятывал – он слишком прост для этого. Просто струсил, подумал, что прикончат и его.

– Ну, подруга, рассмешила! – донёсся до нас чей-то голос.

Мы дёрнулись, попытались подняться на ноги – из переплетения конечностей выбраться было непросто.

На пригорке, метрах в двадцати, на корточках сидел Витёк. Криво ухмылялся.

– Если бы я струсил, овца тупорылая, – продолжал он говорить, – я бы вернулся сюда снова, а? Да ещё вот с этим?

Он приподнял над головой ружьё, вроде как охотничье.

– Мило вы устроились, – продолжал он посмеиваться, наблюдая за тем, как мы одевались. – Мило. Вот ведь суки какие на белом свете водятся! Меня оттрахала, теперь – Лёнчика. Ни перед чем баба не остановится! Редкий экземпляр. Редчайший. Марин, таких, как ты, надо в музее держать и всем за деньги показывать. Потому что, гадом буду, нет тебе равных.

Мы наскоро оделись. Всё говорило о том, что хозяином ситуации является теперь Витёк.

– В общем так, Лень, – посмотрел он на меня внимательно. – Просёк я всю эту историю. Досконально просёк. Сергеич деньги перепрятал, только он. Больше некому. На-ка, держи на всякий пожарный, – достал он из-за пояса большой охотничий нож. – Какое-никакое, а всё же оружие. И пырнуть можно, и горло перерезать. Если эта сука задумает сбежать – режь её смело.

Я взял у него нож и стоял теперь с ним, как последний придурок, непонимающе вращая его в ладони.

Витёк извлёк из кармана обрубок бельевой верёвки.

– Обо всём позаботился, – улыбнулся он. – И о тебе тоже, госпожа удача. Подставляй ручонки!

Это было сказано Марине. Она вытягивать руки не торопилась. Витёк приблизился к ней и со всей дури залепил девушке пощёчину. Марина вскрикнула и инстинктивно подалась назад.

– Руки вперёд! – крикнул он.

Она протянула ему ладони. Зажав между коленей ружьё, в несколько нескладных движений Витёк обмотал их верёвкой.

Марина, пока он делал это, взглянула на меня. Взгляд её был выразительный, я понял, что она хотела сказать мне. «Не позволь другим дорогам соблазнить тебя», – говорили её глаза.

– Значит, так, – объявил Витёк. – План такой: идём сейчас в сторону поляны, встречаем там Владика и отправляем его на тот свет. Патронов, как я слышал, у него нет, так что замочить его – не проблема. Ну, а потом примемся за Сергеича. Он, видимо, уже смотался с бабками, но это ладно. Это ничего. Всё равно найдём, куда он от нас денется. В городе появится, в квартиру себе заглянет – там и встретим. А может и раньше посчастливится.

– Знаешь, – делился со мной Витёк воспоминаниями и ощущениями, – поначалу, когда произошло всё это – бугра убили, Сергеич завопил – меня страх охватил. Реальный, животный страх. Сам не помню, как с места сорвался. Бежал, бежал, часа два бежал не останавливаясь. До деревни добежать успел, только там передохнул. Отдышался и думаю: ну ты и ссыкло, Виктор Александрович. Редчайшее и бесподобнейшее ссыкло! Неужели злости у тебя нет? Неужели нет чувства собственного достоинства? Так есть же, – сам себе говорю, – есть! Но, видишь ли, говорить – это мало. Его ещё и чувствовать надо, ощущать каждым атомом. Прислушался я к себе – да вот же оно, вот! Чувство собственного достоинства. Огромная, беспредельная злость. И неужели я вот так просто, без борьбы, сдамся на милость обстоятельствам? Нет, решил, рано меня со счетов списывать. Я ещё поборюсь. Завалился в первый попавшийся дом, старик какой-то. Я его за грудки. Ружьё, говорю, есть у тебя? Ну, поотпирался он немного, пришлось пару тумаков ему отвесить. Тут же ружьё притащил, тут же куча патронов нашлась. И нож, и верёвка вместе с ними. Да и накормил заодно меня дед! Хорошим человеком оказался – бабло добудем, надо будет дать ему пару тысяч. Заслужил.

Я Витька не перебивал. Пусть выговорится.

– Лёнь, я может говорил тебе раньше что-то не то, обидные слова какие-то, но ты в голову не бери, ладно. Я тоже дураком бываю часто. На самом деле, я тебя искренне уважаю. Цельную в тебе натуру вижу. Сбалансированную. Даже завидую в чём-то.

– Боюсь, он о тебе другое думает, – высказалась шедшая впереди Марина.

– Помолчи, стерва! – крикнул Витёк. – Твоё мнение никого не интересует.

– Ты, видимо, сволочью меня считаешь, – продолжал он. – Что сдал всех, что рассказал всё этой девке. А я не сволочь, Лёнь, нет. Я просто запутавшийся человек. Но это всё в прошлом. Мне за последние дни на многое глаза открылись. Я теперь не такой простофиля, как раньше.

– Сволочь ты и есть, – снова, повернувшись на ходу, бросила Марина. – Именно как о сволочи Лёня о тебе и думает. Оправдывайся – не оправдывайся, другого звания ты уже не получишь. Да ведь, Лёнь?

– Вот смотри, а! – скривился в улыбке Витёк. – Вот смотри что делает, змея подколодная! Это она стравливает нас так. Вот, мол, сцепятся сейчас, один другого порешит, а в это время Владик подоспеет, да второго прикончит. Ошибаешься, сучка! Я сейчас на такие провокации не поддаюсь!

Я так и не нашёл место для ножа. Всё ещё нёс его в руках. Чувствовал себя с ним совершенно несуразно.

– Слушай-ка, Лёнь! – остановился вдруг Витёк. – А куда мы вообще её ведём? Зачем она нам нужна? Для чего? Как заложница? Да у нас и так преимущество в оружии. Она же с языком своим змеиным ещё много бед наделать сможет. Может прикончить её, да и всё?

Я остановился рядом, и вроде как раздумывал над его словами.

– Нет, серьёзно! – загорелся идеей Витёк. – Пристрелить её к чёртовой матери, и все дела. Мне человечество только благодарность за это выскажет, зуб даю. А, как ты думаешь?

Я пожал плечами.

– Всё, решено, – среагировал на моё движение Витёк. – Эй, красавица! Становись на колени! Кончать тебя будем.

Марина недоумённо и испуганно – да, это был испуг – взирала на нас.

– Можно, конечно, прежде и в неё кончить, – шепнул Витёк. – Но я не хочу, мне она теперь противна, а ты, похоже, уже кончил. Так что не будем этим себя затруднять. Эй, ну ты чё! – прикрикнул он на Марину. – Я сказал, на колени!

Он подскочил к девушке, врезал ей пару раз куда-то в живот, схватил за волосы и заставил опуститься на колени.

– Так, – выбирал он позицию, – а как лучше? В затылок или в лицо? Это ж дробь у меня, куча дырок получится, вот даже не знаю, портить ли ей личико, или нет?

– Ладно, лучше в затылок, – решил он. – Не буду симпатичную мордашку поганить. Да и взгляд у неё тяжёлый, сглазит ещё.

– Причёска короткая, это хорошо, – приставил он дуло ружья к затылку Марины. – Дробинки в волосах не запутаются. Все в черепушку войдут.

Марина бросала на меня отчаянные взгляды. Я чувствовал себя потерянно.

Мысли, мысли одолевали. Как сейчас помню эти мысли, все до одной.

Ведь всё само собой должно происходить, думал. Само по себе. Не я выбрал дорогу, она меня. Значит, от моего выбора ничего не зависит. От поступков тоже. Делать или не делать – всё одно. Результат не изменится. Результат уже известен, там, где-то за пределами, там его уже знают. Быть ей со мной или не быть – не мне решать. Всё решено, решено!

Витёк уже взвёл курок, уже сощурил глаз. Я сжимал в руках нож, я готов был сделать выпад, чтобы одним движением перерезать ему горло, но всё ещё ждал сигнала. Я не был уверен. В ней, в себе, в дороге. Он должен быть, сигнал, говорил я себе, от меня ничего не зависит.

Я потом рассказывал Марине об этих своих мыслях, о том противоречии, что опустилось на меня – и она всё поняла. Она согласилась с тем, что на тот момент у меня на руках не было достаточных доказательств её верности, я был в общем-то свободен от обязательств перед ней, я мог делать, что угодно, я мог ничего не делать – она восприняла всё правильно. Нужен был сигнал, сошлись мы к одному, верный знак, что дорога у нас одна и что именно она выбрала нас.

И сигнал последовал.

В буквальном смысле сигнал – зазвонил телефон Марины. Заиграла мелодия вызова – а мелодией на её телефоне стояла старая и чрезвычайно глупая советская песенка «Из чего же, из чего же, из чего же сделаны эти девчонки» – Марина недоумённо огляделась, а потом полезла в карман джинсов за мобильником. Связанные руки мешали друг другу.

– Дай сюда, дай! – выхватил Витёк телефон из её рук и жадно уставился в дисплей. – Ага, Владик! – объявил он нам.

А потом, приставив мобильник к уху, томно произнёс:

– Отель разбитых сердец.

Это он из какого-то фильма взял. Сам бы ни в жизнь не додумался. Я, вроде бы, тоже этот фильм смотрел – там именно так по телефону отвечали.

– Кто это? – достаточно громко разнеслось из трубки.

– Смерть твоя, – всё так же паясничая, ответил Витёк. С дикой гримасой он взирал на меня, словно ожидая от меня одобрения.

Несколько секунд Владик молчал.

– Так, понятно, – донеслось наконец из трубки. – Как тебя звать, герой?

– Я же говорю, – жутко обрадовался вопросу Витёк, – Смерть меня звать. Смертушка. По твою душу иду, голубчик.

– Ага, Витя! – определил обладателя голоса Владик. – Так вроде тебя зовут. Тот самый дебил, который всё разболтал Марине. Где она сама?

– Марина твоя с жизнью прощается. Через секунду-другую я её на тот свет отправлю.

– Дай мне с ней поговорить.

– А где волшебное слово «пожалуйста»?

– Дай без «пожалуйста», придурок. Мне спросить её кое о чём надо.

Витёк задумался. Давать или нет?

Всё же передал почему-то.

– Алло, – выдохнула в трубку Марина.

– Что там у тебя?

– Мне связали руки, я в плену.

– Поздравляю. Ты зачем от меня убежала?

– Так надо было.

– Кто там с тобой?

– Молодые, оба. Ты нашёл третьего?

– Нет. Никуда он от нас не денется. Ты знаешь, кто перепрятал деньги?

– Да. Но сейчас это не важно. Многое изменилось, Владик. Пожалуй, наш договор сейчас не действует.

– Что ты плетёшь? Они заставляют тебя это говорить?

– Нет, никто не заставляет. Подожди, послушай меня, я хочу тебе сказать нечто важное. Я думаю, ты можешь оставить всё это и отправиться домой. Я тебя отпускаю.

– Что за чушь! Домой? Без денег?

– Да забудь ты про эти деньги! Тебе жизнь дороже или деньги? Владик, тебя убьют, я чувствую это! Уходи отсюда, уезжай! Так будет лучше для всех.

– Подожди, кажется я вижу вас. Да, вижу тебя. Скоро буду, жди!

Связь прервалась. Витёк, да и я вместе с ним, принялись лихорадочно оглядывать окрестности. Долго ждать не пришлось – Владик вскоре появился в поле зрения. Бежал, держа в руках автомат, и что-то делал с ним на ходу, словно переключая режимы стрельбы.

Эге, а вдруг патроны у него не закончились?

Именно этот вопрос отражался на растерянном лице Витька. Я же подспудно приценивался: кто мне лучше, Владик или Витёк? Оба плохо, но Владик всё же хуже. Витьком, по крайней мере, так мне казалось в тот момент, можно управлять.

– Блефует! – крикнул я Витьку. – Нет у него патронов, нет!

Окрик мой подействовал на него ободряюще. Пожалуй, без него, он не решился бы вступить с Владиком в бой.

Витёк присел на корточки, выставил ружьё, прицелился и выстрелил. Никаких последствий на передвижениях Владика этот выстрел не оказал.

– Далеко слишком! – снова заорал я. – Надо подпустить ближе.

Витёк внял, Витёк слушал меня.

Он затолкал новый патрон и выжидал. Владик продолжал бежать и стрелять не думал. Патронов, по ходу, у него действительно не было.

Метров тридцать оставалось до него, когда Витёк нажал на курок. Выстрел напрасным не был: кровавые точки зажглись на теле бегущего – грудь, лицо, живот. Владик остановился, скорчился от боли, тут же залёг и, матерясь, принялся ощупывать своё тело.

Витёк перезарядил. Поднялся и не спеша тронулся в атаку. Лицо его освещало торжество. Владик успел вскочить и побежать в обратную сторону, но дробь от очередного выстрела достигла его, озарив отверстиями белую футболку со спины. Падать Владик не стал, видимо ранения были несерьёзные, он успел отбежать на приличное расстояние, пока Витёк выстрелил ещё.

Догонять его он, по всей видимости, не собирался.

– На поляне добью! – громогласно сообщил он нам, вернувшись. – Ему больше идти некуда. Машина-то на ходу? – спросил он Марину.

Та кивнула.

– Эх, чёрт! Не сообразил я что-то шины проткнуть или ещё чего сделать. Ладно, уехать он сможет только по просеке. Она недалеко, если что – встретим его там. Вправо нам надо вместиться, там просека. Пошли, пошли, – крикнул он нам. – Живей!

Мы побежали за ним.

Много позже Марина рассказала мне одну поучительную историю.

История состояла в следующем. После смерти родного отца, мать Марины снова вышла замуж. Отчимом её оказался пронырливый и похотливый мужичок, работавший инженером в строительной организации.

Он часто засматривался на четырнадцатилетнюю Марину, непременно хотел искупать её в ванной, собственноручно надеть на неё новую футболку или даже трусики.

Однажды мужичок решил изнасиловать девочку.

– Я нисколько не испугалась, – призналась мне Марина. – Ни капельки. Почему-то во мне жила твёрдая и непоколебимая уверенность, что у него ничего не получится. Не потому, что я ему не позволю, или даже не потому, что он сам не сможет совершить акт в силу своей прогрессирующей импотенции. Просто я чётко понимала, что произойдёт нечто в окружающей действительности, в самой природе. Нечто, что помешает ему.

Отчим уже взбирался на послушную девочку, которая молчаливо и терпеливо ждала своей участи, как вдруг в дверь раздался пронзительный звонок. Вполне возможно, что звонок был не такой уж и пронзительный, по крайней мере, самой Марине он показался самым что ни на есть обыкновенным, а вот для похотливого мужичка он прозвучал как адский колокол. Уже готовый приступить к действию, со спущенными штанами, он замер вдруг, словно поражённый громом. А потом с хрипом повалился на Марину.

Это был сердечный приступ.

Она отшвырнула скрюченное тело в сторону и направилась в прихожую открывать дверь.

– Вам телеграмма, – сказала почтальонша, протягивая бланк. – Распишитесь.

Телеграмма была поздравительной. Её прислала мамина сестра. В ней говорилось: «Дорогие Валя и Толя! Поздравляю вас с годовщиной бракосочетания. Счастья. Любви. Зинаида».

– Дорога! – смеялась она, завершая свой рассказ. – Вот как я теперь это называю. Дорога не позволит свершиться тому, чего быть не должно.

Витёк споткнулся на бегу и упал. Нехорошо упал. Неудобно. Прямо на корягу. Витая, длинная, она торчала из земли в самом нужном месте. Она воткнулась ему в горло и вылезла наружу сзади.

Мы подбежали к нему – он хрипел, дрыгался и упирался руками в землю, пытаясь приподняться и освободиться. Кровь струилась по почерневшему дереву и стекала на траву. Витьку хватало сил, чтобы шевелить губами. Видимо, он пытался что-то произнести. Наверное, просил освободить его с этого кола.

Никогда ни до, ни прежде человеческая смерть не вызывала у меня такого безудержного приступа веселья. Я вдруг сел на землю жопой и заржал, как сивый мерин. Отворачивался в сторону, пытался сдержаться, успокоиться, но снова, скосив глаза на Витька, заходился в приступах хохота.

Реакция Марины была такой же. Она уселась напротив и огласила окрестности залихватски звонким смехом. Глядя на неё, я заржал ещё пуще. А когда вытянул руку и просто указал пальцем на издававшего последние предсмертные стоны Витька, этот жест и вовсе погрузил нас в какое-то сумасшедшее и беспробудное веселье.

Мы пребывали в нём минут пятнадцать. А может и больше. Смех вроде бы затихал, но Марина корчила рожу, изображая человека с проткнутым корягой горлом, и от хохота опять было некуда деваться. Мы уже просто по земле катались и думали про себя, как бы у нас чего внутри не порвалось от такой радости.

Всё было понятно. Кристально ясно: всё здесь за нас. Абсолютно всё. Каждая кочка, каждая коряга, каждый сотовый телефон и каждая секунда наших жизней.

Насмеявшись, мы долго целовались.

– Я люблю тебя, – признался я ей, перерезав путы на её руках.

Я никому и никогда не признавался в любви. Я и не верил, что она вообще возможна.

– А я – тебя, – ответила она.

Уверен, Марина признавалась в любви в первый раз, как и я. И так же, как я, не верила прежде в её существование.

У неё вновь зазвонил телефон. На дисплее опять высветилось «Владик».

– Мда, – грустно вздохнула она. – А вот что теперь с этим делать?

– Да, – сказала она в трубку.

– Здравствуй, солнышко ясное! – донёсся из неё голос. Это был не Владик. Тем не менее, голос был мне удивительно знаком. Я непроизвольно напрягся, вспоминая, кто же говорит с такой интонацией и таким тембром, и прежде чем говоривший назвался сам, понял, кто это.

– Лёнчик случайно не с тобой? – спрашивал голос.

– Кто это? – недоумевала Марина.

– Алексей Сергеич это, – пояснил человек.

– Какой Алексей Сергеич? – всё ещё не понимала она.

– Тот самый, – жёстко ответил Сергеич. – Вспомнишь, если захочешь.

Марина наконец поняла, кто это.

– А почему вы по этому телефону говорите? Где Владик?

– Владик мёртв, – объяснил Сергеич. – Набегался парнишка, хватит. Ты лучше передай-ка аппарат Лёне, голос его хочу услышать.

Я взял у неё мобильный.

– Сергеич, ты?

– Я, Лёнь, я! – он обрадовался, услышав меня. – Чёрт, живой! Ух, от сердца отлегло! Знаешь, как я переживал?! Думал, вот случись что с тобой – и как мне объясняться с твоей матерью? Ты как, цел, невредим?

– Всё нормально, цел.

– Не ранен, нет?

– Нет. Ни одной царапины.

– Ну и слава богу! Витьку не встречал там? Будь осторожнее, он опасен!

– Витёк погиб.

– Да что ты!

– Да, случайно. Сам по себе.

– Здорово, Лёнь, здорово! Его бы и так замочить надо было. За все его дела. Гнилой парень.

– Ты-то как, Сергеич? Что там с Владиком?

– Владик в лучшем мире. Приложился я к нему как следует. Да чего объяснять – придёшь, посмотришь. Ты сейчас прямиком на поляну иди. Я здесь, у коттеджа. Нам нельзя терять друг друга. Я за тебя отвечаю. Никуда не сворачивай, прямиком сюда. И фифу эту с собой забирай, её тоже отпускать не следует.

– Сергеич! – мне было многое ещё неясно. – Ты где пропадал всё это время?

– Позже, Лёнь. Позже всё расскажу. Подходи. У меня телефон пиликает, видимо аккумулятор сел. Потом договорим. Ты, главное, не исчезай.

Марина немного погрустнела, узнав о смерти Владика. По крайней мере, мне так показалось.

– Всё же он нравился тебе, – попенял я ей.

– Нет, я не о Владике. Я о другом. О своём.

А чуть позже добавила:

– Не забывай о моих словах! Тех самых. Верь мне.

Владик лежал у автомобиля, в спине его торчал топор.

Сергеич, завидев меня, выказал бурную радость.

– Живой! – мял он мои бока своими, надо сказать, весьма крепкими ручищами. – Живой, чертяка! Ну ладно, не придётся перед матерью твоей краснеть.

– Тебя искал всю ночь, – говорил он. – Вроде за тобой бежал всё время, а не уследил.

– Пол-леса обшарил – нет тебя, – разжигал он костёр. – Что, думаю, делать?

– Когда рассвело, двинулся на поляну, – кидал он в котелок картофелины. – Решил, пусть будет что будет. Пришёл – нет никого.

– Вижу: инструмент раскидан, вещи. Но на меня этот беспорядок отрезвляюще подействовал, – передавал он нам сваренную в мундире картошку. – Я вдруг понял, что в голове моей порядка намного больше, чем на этой поляне. Что я могу бороться и победить.

– Посидел немного – прибегает Владик, – уминал он плохо сваренный картофель. – К машине кинулся, видимо ехать куда-то собрался. Ну, я его тут топориком и встретил. Подрыгался немного парень и затих. Собаке – собачья смерть.

– Ну что, поели хоть немного? – спрашивал он нас, внимательно заглядывая в глаза. – А то почитай целые сутки не жрамши. У меня самого желудок к спине прилип. Думал, ещё немного – и с голода подохну.

– Поели, Сергеич, поели, – благодарил я его. – Спасибо.

– Ну и слава богу, – кивал он. – Сейчас деньги заберём – и домой двинем. Машина на ходу должна быть. К ночи до дома доберёмся.

Он печально смотрел по сторонам. Наверняка ему жалко было оставлять коттедж недостроенным. Сергеич – опытный строитель. Любил всё до конца доделывать.