Читать книгу Непристойные рассказы - Олег Лукошин - Страница 3

Когда я учился в медицинском институте, нам показывали женщину с волосатой грудью. Это называлось атавизмом и поначалу женщина вызывала в нас только неприятные эмоции. Девочки морщились, парни поёживались, но все исправно записывали слова профессора Сотникова, который рассказывал нам о сущности этого явления – всё-таки мы были будущими докторами. Со второй лекции, однако, стали происходить странные изменения: я и два моих друга – Егор и Костя – почувствовали странное к ней влечение. Через неделю мы безумно в неё влюбились.

– Ты смотри, ты смотри! – шептал Егор, когда она обнажала грудь. – У меня прямо-таки эрекция.

– И у меня, – говорил я.

Застенчивый Костя думал какое-то время, но решался наконец вставить слово и от себя:

– У меня тоже.

Он дико при этом краснел. Мы на него внимания не обращали.

Профессор Сотников помогал женщине снять лифчик, брал указку и, поставив её в центр аудитории, показывал нам области оволосения. Потом мы по очереди подходили к ней и разглядывали волосы вблизи. Они были не слишком густые, но зато вьющиеся. Покрывали всю область между полушарий, спускаясь по животу чуть ниже линии сосков, а также сами груди, заметно редея к бокам. Цвет их тоже менялся: между грудей росли чёрные, а на грудях светлее и рыжее. Я не сдержался и потрогал их – профессор Сотников кивком одобрил мой интерес – волосы были жёсткие и колючие.

– Вы бреете их? – спросил я у женщины.

– Сейчас нет, – ответила она, мило улыбнувшись. – Но раньше брила.

Женщине было чуть за тридцать. Была она приятной, хоть и грубоватой наружности, и формы её тела весьма впечатляли.

– Когда это началось у вас? – снова задал я вопрос.

– В четырнадцать лет.

– Они просто начали расти?

– Ну да.

– Или происходило что-то ещё?

– Например?

– У вас был зуд, чесотка, возможно лишай на груди?

– Вы знаете, – ответила она после паузы, – что-то подобное было.

– Да? – удивился Сотников. – Вы ничего не говорили мне.

– Я думала, что это не относится к делу.

– Так что же это было? – продолжал Сотников. – Зуд, чесотка?

– Грудь действительно чесалась и весьма сильно, – вспоминала женщина. – А ещё на ней были маленькие красные пупырышки.

– Угу, угу, – кивал Сотников. – Это очень интересно.

– Потом всё прошло и стали расти волосы…

– Появлялись ли у вас области чесотки после этого? – спросил я.

– Нет. Кроме груди у меня совсем нет волос. Только на лобке немного, да на голове, – улыбнулась она. – А на ногах – ни одного.

– Вы комплексовали по этому поводу? – продолжал задавать я вопросы.

– Сначала – да, но потом смирилась. По крайней мере, это никак не отразилось на моей личной жизни. Я вышла замуж, у меня двое детей, неплохая работа.

Она совсем не казалась несчастной. Может оттого, что за демонстрацию своей груди получала деньги.

– Молодец, студент! – похлопал меня по плечу профессор Сотников. – Профессионально подошли к делу. Из вас может выйти толк.

Лекция заканчивалась, женщина одевалась, прощалась со всеми и уходила. Мы шли курить.

– Вчера вечером, – заговорщически говорил Егор, – я занимался онанизмом и в качестве сексуального объекта случайно выбрал её.

Мы напряжённо молчали.

– Я чуть не сдох от кайфа! Это было круче, чем минеты, которые делала нам Рыжая Соня.

Круче, чем минеты Рыжей – это впечатляло!

В тот же вечер я повторил Егоркин эксперимент. Результаты его оказались сногсшибательными. Такого глубокого и насыщенного удовольствия я не испытывал ни разу! Из крана лилась вода, ноги упирались в потрескавшийся кафель, а женщина кружилась в темноте моего воображения и прикасалась ко мне волосатыми сосками. Я рычал и пускал слюни.

– Ты прав, – сказал я Егору на следующий день, – это умопомрачительно.

Костя молчал – он стеснялся признаваться в своих слабостях, но мы знали, что эксперимент испробован им.

– Наше влечение к ней, – говорил Егор, – это проявление скрытой педерастии.

Мы сидели в столовой и пили портвейн.

– Почему? – спросили мы его.

– Волосатыми бывают только мужики. Наше влечение к волосатой женщине – это замещение влечения к мужикам.

Я молча переваривал эту теорию, а застенчивый Костя протестовал:

– Нет, нет! – он даже махал руками. – Я не педик. Здесь всё гораздо проще. Это всего-навсего зависть.

– Ну-ка, объясни, – кивали мы ему.

– Просто у нас самих грудь – безволосая. У меня нет волос на груди.

– Хм, – щурился Егор, и у меня нет.

– У меня есть, – разрушил я Костину гипотезу. – И немало.

Костя огорчился. Мы так и не нашли научные объяснения своей патологии.

– Сегодня, – говорил профессор Сотников, – наша гостья пришла к нам в последний раз. С атавизмом мы заканчиваем.

После лекции мы не выдержали. Бросились за уходящей женщиной, завели её в пустую лабораторию и стали раздевать.

– Ребята, зачем? – спрашивала она нас удивлённо. Очень снисходительно и понимающе.

– Я люблю тебя! – шептал ей Егор.

– Я тебя люблю! – хрипел я.

– Люблю тебя! – вставлял и Костя.

Мы трогали её за грудь. Волосы под нашими касаниями хрустели и обвивали пальцы.

В лабораторку зачем-то зашёл профессор Сотников. Это было самое натуральное западло – тем более, если учесть, что в лабораторные комнаты он заходил крайне редко. Женщину он освободил, а нам надавал по шеям.

Было большое разбирательство и нас с Егором отчислили из института. А вот Костя, сукин сын, как-то отмазался. Мы подозревали, что несмотря на все свои протесты, он имел всё же определённые наклонности и кое-какие связи с профессором.

Женщину я больше не видел.