Читать книгу Зеркало над бездной - Олег Лурье - Страница 5

Вечером, в то печальное время, когда последние уставшие лучи почти уже летнего солнца окончательно растворяются в зыбких сумерках, Макс Малин сидел на низком продавленном диване в кабинете, занимавшем почти все пространство первого этажа в его небольшом жилище. Компьютер на таком же низком столике соседствовал с пузатым коньячным бокалом, который вот уже второй час стоял нетронутым.

Сегодня, получив деньги в редакции и дождавшись звонка Чарльза, Макс, как ему казалось, весьма удачно и незаметно для посторонних глаз совершил обмен пакета с пятью пачками банковских купюр на флеш-накопитель с предполагаемым «архивом Маршалла». И сейчас, дома, он пытался разобраться в сотнях файлов, где были даже секретные материалы «Национальной комиссии по террористическим атакам на Соединенные Штаты», расследовавшей теракт «девять-одиннадцать». Как они попали к покойному Маршаллу – оставалось загадкой.

Но основная часть этой бесценной информации состояла из документов, не вошедших в основной отчет комиссии. Причем без объяснения причин. Как оказалось, руководитель комиссии, бывший сотрудник Администрации президента Буша-младшего Филип Зеликов[6] дал распоряжение подразделению под кодовым названием А1 «подготовить подробный рассказ о самой успешной операции «Аль-Каиды» – атаках одиннадцатого сентября» – и в дальнейшем все расследование тщательнейшим образом подгонялось под эту версию. Макс также обнаружил в документах и письмо Конгрессу США от двадцати пяти бывших правительственных служащих, датированное 13 сентября 2004 года[7]:

«Пропуск информации стал одним из основных недостатков отчета Комиссии. Важнейшие данные по многим вопросам, известные нам из первых рук и о которых мы докладывали Комиссии, каким-то образом выпали из поля ее внимания. Комиссия была проинформирована о серьезных проблемах и недочетах в работе внутри правительственных агентств, которые также не вошли в отчет. Он просто не освещает ключевые проблемы в службе разведки, авиационной безопасности и органов правопорядка. Пропуск таких серьезных и актуальных вопросов делает сам отчет ущербным и ставит его под серьезное сомнение.»

К этому письму были приложены двенадцать файлов, первый же из которых убедил Макса в том, что редакция не зря потратила пятьдесят тысяч долларов. У него в руках оказалась расшифровка аудиозаписи телефонного разговора некоего Джеймса с неизвестным мужчиной. Разговор состоялся 11 сентября 2001 года в 6.50 утра. При этом нигде не указывалось, кто такой Джеймс. Единственной причиной фиксации этой беседы было то, что Джеймс говорил со своим анонимным собеседником из секретного офиса ФБР на Федерал-Плаза, 26 в Нью-Йорке.

Малин в который раз перечитывал расшифровку, потом опять и опять прослушивал саму запись. Голос Джеймса был безликим, ровным и безвозрастным, в отличие от неизвестного, который говорил приятным глуховатым баритоном человека, давно перешагнувшего пятидесятилетний рубеж. В неизвестном четко определялись властные, волевые нотки, которые тот даже и не пытался скрывать. Макса удивило то, что разговор, состоявшийся за один час пятьдесят четыре минуты до удара первого самолета в башню ВТЦ, не попал ни в один отчет официальных комиссий, занимавшихся расследованием трагедии 11-го сентября. Журналист снова включил запись:

«Джеймс: Алло! Друг мой, это вы?

Неизвестный: Я… А вы ожидали услышать кого-то другого? Зачем звоните сейчас? До контрольного звонка еще пять минут.

Джеймс: Произошли изменения. Только что хозяин принял новое решение. Неожиданно. Но решение не обсуждается.

Неизвестный: Какие могут быть новые решения за два часа до события? Птичек уже не остановить.

Джеймс: Все три птички пусть летят. Они нужны, и их очень ждут. Но принято решение не уничтожать полностью два больших гнезда, а пусть будет только то, что сотворят птички. Этого достаточно. А вот третье поменьше… И пусть валится после попадания птички.

Неизвестный: Вы с ума сошли? Это невозможно. Система сработает сама по себе, и первые два гнезда опустятся вниз сами. Где-то в течение часа после прилета. А третье позже. Менять что-либо невозможно! Все сделано так, что ничего изменить нельзя. Миллионы потрачены, а тех, кто устанавливал систему и мог бы что-то остановить или изменить, так их уже нет.

Джеймс: Как нет?

Неизвестный: Совсем нет. Они уже не существуют.

Джеймс: Слушайте! Мне плевать на ваших людей. Надо остановить разрушение первых двух гнезд. Больших гнезд. Я имею в виду полное разрушение. А третье пусть… Так решил хозяин. Все остальные договоренности остаются в силе, и никаких денег возвращать не надо. Птички пусть ударятся – и все.

Неизвестный: Знаете, что я вам скажу, уважаемый? Мы можем многое, но я не бог – и остановить запущенную машину уже не смогу. Все три птички прилетят часа через два, а потом упадут гнезда – сначала первые два, а чуть позже третье. Все! Разумеется, о деньгах тоже речи не идет, никто ничего возвращать не собирается. Поймите, было задание, мы обговорили все детали, вы сделали оплату, я все выполнил. И теперь вы мне сообщаете, что отменяется самый главный этап, который готовили два месяца и отменить который невозможно технически.

Джеймс: Не надо так… Не надо. Давайте… Послушайте, надо аннулировать только полное разрушение двух больших гнезд, потому что это будет единственной зацепкой, которую мы потом не сможем полностью разъяснить. Они слишком большие и устойчивые. И, видимо, у хозяина есть еще какие-то причины… Вы ведь все получили – и теперь можете спокойно исчезать. Надо только…

Неизвестный: Джеймс, идите вы вместе с вашим больным на голову хозяином… Вы не можете или не хотите понять, что падающую бомбу нельзя остановить после того, как ее уже сбросили. Все будет так, как было решено раньше. При всем уважении думаю, что мы с вами больше никогда не услышим друг друга. И меня для вас больше не существует…

Джеймс: Друг мой! Друг мой… (Разговор прерван).»

Ночь уже залила комнату, превратив темные предметы в сумрачные силуэты, а светлые растворив полностью. Мутный свет от экрана ноутбука отбрасывал пожарные блики, пробегающие в зеркале позади дивана. Малину казалось, что время растянулось и остановилось. Где-то там, в сентябре две тысячи первого. И что не было никаких тринадцати лет с их болью, слезами, ложью, красивыми словами и бессмысленными результатами, которые выдавались за непреложные истины. Макс не включал свет. Ему вдруг захотелось продлить это ощущение потерянного времени, остаться где-то там, в тринадцатилетнем минусе, начать сначала. И чтобы все было совсем по-другому. Чтобы больше не врали всевозможные комиссии, чтобы изначально все люди знали, зачем, как и кем совершено самое страшное преступление нового века.

Он снова и снова перечитывал заключения специалистов о том, что ни при какой ситуации от удара самолета не могли полностью обрушиться гигантские здания, построенные вокруг стального и бетонного каркаса. Макс читал о том, что небоскребы были планомерно взорваны изнутри, а удары «птичек» послужили лишь официальным прикрытием варварского уничтожения тысяч людей. О том, что для взрывов был применен термейт[8] – запатентованная разновидность термита с добавлением серы и перманганата калия для более высокой мощности, и именно серу, которая не могла находиться изначально ни в самолетах, ни в строительных конструкциях, потом нашли исследователи. О том, что ФБР засекретило все расследования, моментально организовав уничтожение улик, даже в виде остатков стальных конструкций, по которым можно было точно определить внутренние взрывы термейта.

Макс видел фотографии, которые непонятно как оказались в архиве Маршалла; на них были отчетливо видны остатки балок, оплавленных при гигантской температуре, которую может вызвать только взрыв термейта. Такую температуру никак не мог дать обычный пожар, возникший после взрыва самолета, заправленного керосином. А еще сотни фотографий разлетающихся обломков, фонтанов пыли и бегущих людей…

Люди. Люди. Именно они, их сумбурные движения, застывшие на фотографиях, их выражения лиц приковывали взгляд Макса. Последний день Помпеи XXI века. Там были фото, сделанные не только возле самих площадок взрывов, но и на соседних улицах. Люди замирали, поднимали головы, загораживались руками, портфелями, сумками, бежали в разные стороны, сталкивались.

Вот фото, сделанное через полчаса после удара второго самолета на перекрестке Вашингтон-стрит и Барклай-стрит. Две женщины бегут мимо витрины, в которой отражаются облака пыли, молодой мужчина с ребенком на руках почему-то идет им навстречу, а чуть левее спокойно стоит высокий пожилой человек лет шестидесяти и, откинув чуть назад красивую темноволосую голову, с явным интересом рассматривает происходящее за спиной фотографа, он смотрит туда, где должны были возвышаться атакованные небоскребы. Мужчина совершенно невозмутим, в его лице нет ни страха, ни удивления. Он просто изучает происходящее. И вдруг Макс замер. Что-то внутри оборвалось и полетело в пропасть. Этого человека он уже видел. Видел в другом месте и в другое время.

Дело в том, что Малин с раннего детства обладал удивительной, уникальной способностью запоминать лица. Любые. В любом возрасте и в любой ситуации. Ему достаточно было мельком увидеть человека, и он узнавал того через десятки лет, несмотря на возрастные изменения. Непроизвольно ему запоминались какие-то неуловимые черты, мимика, глаза, чтобы потом никогда уже не уйти из памяти. В этой способности не было никакой заслуги Макса, дар пришел сам, в давнем детстве. Еще отец в свое время заметил и развлекался экспериментами, показывая десятилетнему Максу групповые фотографии школьников сорокалетней давности и уже взрослых людей. Мальчик, не задумываясь, находил бывшего школяра в толпе взрослых мужчин предпенсионного возраста. И никакой грим или годы не могли ввести его в заблуждение.

И вот сейчас Малин всматривался в фотографию пожилого мужчины, стоявшего на Вашингтон-стрит 11 сентября 2001 года, и понимал, что он его уже где-то видел. Макс изучал лицо, всматривался в приподнятые брови, прямой нос, ярко выраженные скулы и плотно сжатые губы. Особенно запоминающимися были глаза неизвестного – большие, спокойно-жесткие и одновременно какие-то печальные. Да, вспомнил! Точно, он! Но ведь этого не может быть?!

Летом 2000 года ему позвонил из Москвы давний знакомый – российский журналист-расследователь Олег Артаев, с которым в середине девяностых они совместно написали несколько статей о коррупции в Кремле для «U.S. News & World Report».

Олег был очень взволнован и рассказал Максу, что занимается пропажей четырех с лишним миллиардов долларов кредита, выделенного России под гарантии Международного валютного фонда. Это была громкая история, случившаяся еще в августе 98-го. Пройдя по сложной цепочке фактов, свидетельств и документов, Артаев вычислил почти всех участников этой махинации, но полная мозаика никак не хотела складываться.

– Понимаешь, Макс! – торопливо говорил Олег. – Тут полный тупик получается. Загадка. В июле 98-го, перед самым дефолтом, МВФ выделил России кредит в 4,7 миллиарда долларов. Разумеется, эти деньги по назначению не попали. Из «Нейшнл Рипаблик Бэнк оф Нью-Йорк», которым владел банкир Эдмон Сафра[9], миллиарды, по распоряжению тогдашнего заместителя министра финансов России Асьянова, были разогнаны на различные счета, где благополучно растворились.

Но когда Сафра понял, что украли не некую часть, как было договорено, а все, то он перепугался и заявил о своей готовности дать показания ФБР. Одно время эта контора проявляла интерес к истории с кредитом. И тогда к Сафре, – продолжал Артаев, нервно поправляя очки в тонкой оправе, – на южный берег Франции приехали русский миллиардер Борис Березовский[10] и еще один человек. Они несколько часов о чем-то беседовали, а потом Сафра впал в полную панику и срочно перебрался в свою резиденцию в Монако, где имелись самые крутые системы безопасности, включая бункер на случай ядерной войны. Но и это его не спасло. В декабре 99-го банкир погибает в собственной ванной при очень странном пожаре, так и не раскрыв пути прохождения через его банк украденных миллиардов.

– Я слышал об этой истории, но не вникал. Поэтому не в теме. Но чем смогу…

– Макс! Сможешь! Слушай самое интересное, – продолжал Артаев. – Летом 98-го, перед всей этой историей, в МВФ на переговоры о кредите ездила большая российская делегация во главе с тем же Асьяновым и другими чиновниками и банкирами. Есть фотографии. Я всех вычислил – персоны известные. Но один человек, мелькнувший на некоторых фото рядом с первыми лицами российской делегации, абсолютно не поддается опознанию. Я тебе выслал картинки. Он обведен кружком – высокий, темноволосый, с сединой, лет за пятьдесят, может, больше. Никаких данных о нем нигде нет, никто не знает, кто он.

Я бы даже не придал этому персонажу какого-либо значения, если бы не один удивительный факт. Те, кто видел приезд Березовского к Сафре перед самой смертью банкира, опознали на фото второго гостя. Именно этот человек тогда был с Березовским. Именно он заходил в особняк на южном берегу Франции. И именно после его визита Эдмон Сафра так перепугался, что умчался в свой бронированный бункер, где вскоре и сгорел. Швейцарские спецслужбы, которые занимались расследованием отмывания российских миллиардов через их банки, тоже не смогли выяснить, что за человек приезжал тогда к Сафре, хотя и располагали его фотографией. Единственное, что они зафиксировали, – миллиардер Березовский держался с этим персонажем как-то уж очень почтительно и даже напряженно, что ему было совсем не свойственно. Но это просто личное мнение следователей, видевших видеозапись визита.

– Интересно – загорелся, как всегда, Макс, услышав очередную загадочную историю. – Но только не уверен, что я чем-то смогу тебе помочь. Жаль…

– Я тебя очень прошу. Попробуй использовать свои связи в Штатах. Может быть, удастся все же узнать, что это за птица. Откуда он и каким образом оказался в составе российской делегации и потом во Франции у Сафры? Фото я тебе отправил на почту. И еще. Самое интересное. Этого загадочного персонажа камера слежения зафиксировала в Монако за день до смерти Сафры. Он останавливался на двое суток в роскошном «Hotel de Paris», зарегистрировался как российский бизнесмен Игорь Ларионов. Уехал из отеля через день после гибели банкира.

Макс, получив фотографии, честно попытался выполнить просьбу российского коллеги, но безуспешно. Даже надежные источники в ФБР и ЦРУ не смогли помочь. «Ларионова» действительно не знал никто. Или же все делали вид, что не знают. Через месяц Малин сообщил Артаеву о своих безуспешных поисках. А фотографии так и остались у него в компьютере в папке под названием «Неизвестный русский».

И вот теперь Макс лихорадочно рылся среди старых файлов в поисках этого самого «неизвестного русского», который оказался еще и «неизвестным американцем». Найдя нужные фото, он вывел их на один экран с фотографией, сделанной 11 сентября. Ну конечно! Это один и тот же человек! Тот самый фальшивый «Ларионов». Только на нью-йоркских фото он выглядел немного постарше, слегка поседевшим плюс еще какие-то пока неуловимые изменения в лице. Скорее всего, волосы крашеные и, возможно, легкая пластика, а может, просто время, ведь снимки разделяли три года.

– Как же это может быть? – размышлял Малин. – Таких совпадений не бывает! Хотя черт его знает. А вдруг этот «Ларионов» просто переехал в Штаты и через три года совершенно случайно оказался на месте трагедии возле ВТЦ? Почему нет? И, в конце концов, за каким дьяволом сдался мне этот тип, когда я получил такую сенсационную информацию о взрывах башен-близнецов? Зачем он мне нужен? Почему так напрягает? Сейчас надо срочно писать материал о том, что взрывы, вероятно, заказали отсюда. Из Соединенных Штатов. И кто-то, находясь в здании ФБР, в самый последний момент от имени загадочного «хозяина» требовал не взрывать сами здания, а просто ударить в них самолетами. А его неизвестный собеседник, организовавший теракт, отказался выполнять требования, ссылаясь на невозможность остановить запущенный процесс. Это же бомба всех времен! Уотергейт отдыхает. Главное, чтобы мне голову не оторвали до появления материала в газете. Черт! Уже утро. Поспать бы пару часов.

И когда первые солнечные лучи отразились в окне напротив, раздался звонок. Пронзительный и настойчивый. Задремавший Макс подскочил и схватил трубку мобильного. Звонил Ричард. Причем с номера, который служил только для экстренной связи, когда опасность чужих ушей становилась слишком явной. Оба понимали, что отдельный номер – весьма слабое прикрытие, но иногда пользовались этим примитивным методом для двадцатитридцати секунд разговора.

– Да, шеф, – быстро пробормотал Малин.

– Слушай меня внимательно. Ты умный, поймешь. Ситуация поменялась. Из-за твоего архива. Значит, так: ты же отдал мне и главному все имеющиеся у тебя экземпляры документов? Да? Правда же?

– Конечно, шеф, – быстро сориентировавшись, соврал Макс, – я же после встречи с источником сразу к вам и приехал. Сделал копию для главного, а оригинал вам отдал. Жду с нетерпением вердикта, чтобы наконец-то ознакомиться со своей добычей.

– Через час у меня. Со всем своим старым архивом по 11 сентября. Понял? Шевели ногами. Жду.

Малин, услышав от интеллигентного Ричарда несвойственную ему фразу «шевели ногами», которая была давним кодом, обозначающим большие проблемы, понял, что происходят серьезные события. А впрочем, разве можно было ожидать чего-то иного? Еще ночью, изучив архив Маршалла, журналист осознал, что ему навряд ли дадут возможность полностью опубликовать все имеющиеся материалы, по сравнению с которыми разоблачения Сноудена[11] выглядели детским лепетом. Это было бы однозначным политическим самоубийством для первых лиц страны. Как нынешних, так и бывших.

Первым делом Малин скопировал все содержимое с жесткого диска на мощный миниатюрный накопитель, подаренный когда-то одним из информаторов. Он действовал испытанным много раз и надежным методом – прячь главное на самом видном месте, и просто засунул накопитель в карман джинсов. Потом уложил в кофр ноутбук, предварительно вычистив из него какую-то незначительную личную переписку, фотографии нескольких знакомых девушек и недавнего отдыха на Шри-Ланке. Малин понимал, что все стертые файлы поднимут, и поэтому устраивал показательную демонстрацию уничтожения.

Через две минуты его серебристый «Корвет» – мечта, сбывшаяся только в прошлом году, мягко рыкнув мощным двигателем, плавно покатился по влажному после утреннего дождя асфальту Висконсин-авеню.

В редакции была та самая ранняя тишина, которую так любил Макс. Тишина, напоминающая бегуна на старте, готового через секунды под рев трибун сорваться к победе. Скоро, скоро сотни сотрудников побегут из кабинета в кабинет, завоют принтеры, зазвонят разом десятки телефонов… А пока он шел по гулкому коридору, кивая редким коллегам, дежурящим по номеру.

Вдруг из-за поворота вылетела, чуть не сбив Макса с ног, очаровательная Джейн Томпсон – смуглая, стройная и миниатюрная, как маленькая статуэтка. Джейн давно нравилась Малину, но он пока не предпринимал никаких решительных действий, зная, что совсем недавно двадцатипятилетняя журналистка пережила бурный развод и, как она сама говорила, находилась в интимной депрессии. Но это не мешало ему, журналисту с именем, опекать красивую коллегу из отдела расследований.

– Привет, Макс! Извини… А я тебе сейчас звонить собиралась, – быстро заговорила Джейн, схватив того за руку, – Слушай, в мае день рождения Кеннеди, и я готовлю большой материал – истории о людях, лично видевших смерть JFK[12] в Далласе. У меня столько фактуры… Я сейчас пытаюсь разобраться, кто есть кто. Тысячи фотографий, видео… Но уперлась в нескольких персонажей, которые упрямо не расшифровываются. Мне нужна твоя помощь. Очень нужна.

– Солнышко, меня срочно вызвал Ричард. Старик ждет и, похоже, готовит для меня очередное аутодафе. Давай сделаем так – ты мне пришлешь свои проблемы на почту, я посмотрю и, может быть, смогу тебе чем-то помочь. Прости…

– Ладно. Я отправлю. Удачи тебе!

Он чмокнул Джейн в щеку и вошел в приемную Бервика. Там его уже ждали.

В кабинете за столом сидел седовласый худой украшенный остроконечной бородкой Дон Кихот. От рыцаря, воевавшего с ветряными мельницами, пожилого мужчину, так бесцеремонно занявшего кресло шефа, отличал только дорогой серый костюм и, пожалуй, полное неведение о своем сходстве с героем Сервантеса. Ричард, как всегда, широкими шагами мерил узкое и длинное пространство кабинета.

– Привет. Знакомься, Макс. Это мистер Валевич из Федерального бюро расследований…

И тут грянул настоящий гром. Низкий и гулкий. Дон Кихот из ФБР оказался обладателем голоса, совершенно не соответствующего внешности, – казалось, что он не говорит, а трубит в большую медную трубу.

– Рад с вами познакомиться, мистер Малин. Читаю постоянно и являюсь поклонником вашего творчества. Но давайте сразу перейдем к делу. Вы получили от некоего известного нам посредника фальшивку, которую тот пытался выдать за архив уважаемого и, к сожалению, покойного мистера Маршалла. В общем-то, ему удалось вас обмануть и выманить крупную сумму денег в обмен на ничего не стоящие файлы, которые сделал он или кто-то из его подельников. В данном случае вы стали жертвой мошенников высшего пилотажа.

Макс еще в дверях понял всю суть происходящего, увидев самоуверенного Дон Кихота и выражение лица Ричарда, тщетно пытавшегося изобразить свою незаинтересованность. Малин не сдержался:

– Послушайте, мистер Велевич! И ты, Ричард! Что происходит? Откуда ФБР стали известны внутренние дела редакции и тем более информация о моем новом журналистском расследовании? Кто сообщил вам, мистер Велевич, источники, которые, согласно законам нашей страны, могут быть открыты редакцией только по решению суда? А? Я сам еще ничего не читал, так как отдал оба экземпляра Ричарду, но, судя по происходящему, там действительно было что-то серьезное. Или я ошибаюсь?

– Макс! Макс! Простите, что я вас называю по имени, но я вдвое старше вас, – снова загудел гость. – Во-первых, не Велевич, а Валевич. А во-вторых, честно говоря, я рад тому, что вы не начали еще работать с этими фальшивками – и поэтому не стали жертвой мистификации. Я правильно понимаю, – в его голосе зазвучали угрожающие нотки, – что вы не видели содержимого флеш-накопителя, который этот мошенник продал редакции? Правда же?

Вспомнив сказанное по телефону Бервиком, Макс принял решение играть по их правилам и не идти на открытый конфликт. В конце концов, такая реакция ФБР еще раз подтверждает правдивость и опасность документов.

– Простите, мистер Валевич. Я не умышленно исказил вашу фамилию. И еще я погорячился. Но представьте себе ситуацию: журналисту попадает в руки сенсация – и редакция соглашается финансировать расследование. И вдруг меня поднимают чуть свет, срочно вызывают в редакцию, а здесь сидите вы и заявляете, что все это мистификация и мошенничество.

Причем, учтите, я толком не читал документы, – продолжал врать Малин. – По-быстрому вчера просмотрел в редакции, когда делал копию для главного. Там что-то про заранее подготовленные взрывы в ВТЦ и какие-то записи переговоров, море фотографий. Но я очень рассчитывал, что сегодня смогу наконец-то со всем этим полностью ознакомиться и начать работать. Но раз так… Короче, мистер Валевич, мне проблемы не нужны.

– Послушай, Макс! – как-то неестественно вкрадчиво заговорил Ричард, – Давай сделаем так. Ты отдай, пожалуйста, свой ноутбук мистеру Валевичу, пусть они его проверят и еще раз убедятся в том, что ты, так сказать, не в теме. И без обид. Это решение главного.

– Не вопрос, шеф. Только я хотел бы в вашем присутствии, господа, сделать копии некоторых материалов, над которыми я сейчас работаю и которые не имеют никакого отношения к вчерашней… эээ… мистификации. Вы не против, господин Валевич?

– Конечно. Конечно, – пробубнил Дон-Кихот. А Ричард, переведя дыхание и вытерев лоб большим платком, продолжил:

– И еще, Макс. Ты ведь давно просился в Париж? Для тебя есть тема. Там… Ну, помнишь про связь Саркози с владелицей «Л'Ореаля» Бетанкур[13]? Вот мистер Валевич сообщил, что его источники в Париже донесли, будто «дело Саркози» по незаконному получению денег от Бетанкур неожиданно активизировалось. Вот съездишь, пообщаешься, дашь материал к середине мая. Так что давай шевели ногами. Тема-то твоя.

Дон Кихот важно кивнул, а Макс, которого никогда не интересовали ни сам Саркози, ни все остальные французские политики вместе взятые, моментально принял сигнал от начальника. Он понял, что придется на время исчезнуть из страны. Что ж, Франция – неплохой вариант. Исчезать таким образом ему уже приходилось: два года назад, когда Малин добыл документы о финансовых махинациях в Пентагоне, Ричард прятал его в Иордании, и вернуться в Вашингтон Малин смог только после того, как статья была опубликована и, став сенсацией, снесла головы нескольким высокопоставленным чиновникам военного ведомства.

А утром следующего дня журналист уже вылетал в Париж. В вашингтонском аэропорту Даллеса его провожал Бервик:

– Макс! Макс! Не злись. Я тут ни при чем. Ты же меня знаешь.

Когда Главный увидел содержимое архива Маршалла, с ним чуть инфаркт не случился, а через два часа Валевич уже сидел у меня в кабинете и нагло врал про фальшивки и мошенничество. И знаешь, я думаю, что это не наш с тобой шеф сдал всю историю фэбээровцам. Похоже, что они уже знали об утечке и выясняли, у кого из наших коллег окажутся эти документы. Разумеется, вышли на нас. И шеф просто согласился с ФБР или сделал вид, что согласился, и, чтобы избежать проблем, все им отдал. Включая и нас с тобой.

– Сука! Какая же сука!

– Спокойно, Макс! Во-первых, не суетись. За нами наверняка наблюдают. Мы просто болтаем, смеемся и прощаемся. Мы же старые друзья? А во-вторых, тебе надо исчезнуть из Штатов и отдохнуть. Никакой Саркози, разумеется, мне и даром не нужен. Эту тему давно уже пробили французские коллеги, а переписывать – не наша работа. Отдохни, пока все утрясется и забудется. Будем делать вид, что мы поверили в сказку о том, что архив Маршалла – фальшивка.

– Ричард! Ричард! Но есть же хоть маленький шанс, что мы это опубликуем? Когда-нибудь?

– Если честно, то нет никаких шансов. Забудь. Если, конечно, ты не хочешь превратиться в мертвого Макса Малина. А я – в мертвого Ричарда Бервика. Надеюсь, что все постепенно утихнет. Пойми, старина, это не разоблачения какого-то проворовавшегося чиновника из Пентагона или коррупции в Госдепе. Это гораздо страшнее. Давай не будем считать эту историю счастливым шансом, а спишем ее, как обычный технический прокол. Все! Прощаемся! Тебе привет от Элизабет.

– Спасибо. Ей тоже.

У выхода на посадку суетилась большая группа школьников, отправляющихся на ознакомление со средневековыми замками Луары. Родители, воспитатели и сами маленькие туристы создавали беспрерывный монотонный гул, изредка прерываемый выкриками особо эмоциональных мамаш. Бервик пожал приятелю руку и тихо сказал:

– Связь обычная. Экстренные ситуации обозначаем, как и прежде. По тем же каналам. Удачи.