Читать книгу Россия – сбывшиеся надежды. Император Александр IV - Олег Максимович Федяев - Страница 4

Книга 1
Исторический перелом
Часть 1
Путь к предназначению
Глава 1
Царскосельский младенец. Спасение

Оглавление

1

Весна в этом, 1870-ом году выдалась холодной. Вот уже больше недели над Царским Селом – местностью, раскинувшейся вокруг рек Наровы, Невы и Луги, беспросветно висят тучи. Затяжные не по-весеннему дожди льют и льют, угнетая и природу, и людей, уставших от зимы, холода, проникающей повсюду сырости. Студеный северо-западный ветер то стихает, то налетает вновь, раскачивая деревья и кусты прекрасных парков Александровского дворца, волнует поверхность искусно устроенных прудов, крутится между дворцовыми постройками в китайском, египетском, античном и готическом стилях, золотистая гамма которых не гармонирует в такую погоду с общим унынием в природе.

Сегодня, апреля двадцать девятого числа, казалось, что природа плачет вместе с людьми во дворце, переживающими большую беду. Дружная семья великого князя Александра Александровича, сына Императора Всероссийского Александра II и наследника престола, была подавлена горем: второй сын князя и великой княгини Марии Федоровны Сашенька, их Ангелочек, так все звали младенца, умирал от тяжелой болезни.

В маленькой полутемной детской на первом этаже правого крыла дворца немногочисленные люди тенями окружили постельку больного младенца и почти не двигались. Трагедия словно придавила их и забрала энергию жизни.

Справа у изголовья постельки, склонившись к бледному, действительно, несмотря на болезнь, ангельскому личику, одетая в темное платье, сидела плачущая Мария Федоровна. Она прикладывала компресс к лобику больного и что-то шептала по-русски и по-датски. Рядом, положив руку на её плечо, стоял великий князь, по неподвижному лицу которого тоже катились слёзы. Очень высокого роста, с мощной фигурой, он был одет просто: русская рубаха с вышитыми рукавами, простецкие штаны, заправленные в обычные сапоги солдатского вида. У ног младенца сидела няня с тазиком на коленях и компрессами. Она беззвучно молилась и тоже плакала. За ней стоял в церковном одеянии с крестом в руках негромко молящийся протоиерей Иоанн. Слева поодаль в полукресле сидел лейб-медик императорского двора Крейцер и время от времени тихо переговаривался с сидевшим рядом своим коллегой – доктором Минденом.

Кашлянув, Крейцер, нарушив общее тяжелое молчание и будто бы говоря сам с собой, произнес:

– Повторяю: ничего поделать нельзя. Медицина бессильна. Налицо жар, лихорадка, сыпь, ригидность шеи, чувствительность к свету, сонливость… Это безусловно менингит. Болезнь чрезвычайно опасная, и средств для лечения оной не имеется.

Мария Федоровна заплакала навзрыд, великий князь отвернулся к окну, возвысил голос отец Иоанн, и молитва наполнила комнатку.

2

В детскую неслышно скользнул дворецкий Горошин. Приблизившись к Александру Александровичу, Горошин прошептал на ухо князю:

– Великий князь Михаил Николаевич пожаловали. Прямо из Тифлиса прибыли-с.

Александр Александрович нежно сжал плечо княгини огромной рукой и пошел из комнатки, скорбно опустив плечи и еле передвигая ногами. За ним засеменил Горошин.

Великий князь Михаил Николаевич, младший брат императора Александра II, так и не снявши промокшие плащ и фуражку, стоял в Полукруглом зале, глядя в окно на опечаленную природу. Наместник на Кавказе и одновременно командующий Кавказским военным округом великий князь был всеми любим и уважаем. Тоже, как и его племянник Александр Александрович, был высок и статен. Благодаря доброте, редкому обаянию и справедливости характера, он занимал исключительное положение среди Романовых. При внутрисемейных спорах зачастую выступал в качестве арбитра по обыкновению своему тактично и убедительно. К его мнению прислушивались все, и если он на чём-нибудь настаивал, то ему не перечили.

Обернувшись к подходящим, тихо, не здороваясь, спросил:

– Что Сашенька, младенец наш? Совсем плох?

– Да, дядюшка, плох. Врачи говорят, что нет никакой надежды. На Господа одного уповаем…

Александр Александрович внезапно замолк. Лицо его исказилось.

– Могу я, Саша, зайти к Ангелочку? – Голос у Михаила Николаевича внезапно дрогнул.

Не ожидая ответа, он сбросил на руки Горошину плащ и фуражку и торопливо пошел к детской. Там Михаил Николаевич, подойдя к Марии Федоровне, не обращавшей ни на кого и ни на что внимание, нагнулся и поцеловал ей руку. Затем долго стоял и смотрел на младенца. Затем подошел к эскулапам и тихо спросил:

– Что будем делать, господа?

Те, почтительно встав перед князем, растерянно пожали плечами. Лейб-медик Крейцер изрек:

– Это менингит, Ваше Императорское Высочество. Мы, да и кто-либо другой ничего сделать не в силах. Таково мнение авторитетного медицинского консилиума, вчера проведенного. Современная медицина не имеет соответствующих средств. Есть только описание болезни и некоторые рекомендации. И всё уже испробовано. – И, понизив голос до шепота, оглянувшись на Марию Фёдоровну, добавил, – Надежды практически никакой.

Великий князь то молча разглядывал лица медиков, то переводил взгляд и с болью смотрел на младенца. Чувствовалось, что у этого очень доброго человека болит душа, но необычайная внутренняя сила не дает ему смириться с неизбежным. Великий князь еще раз поцеловал руку Марии Федоровне и, сгорбившись, пошел из комнатки. За ним следом вышел растерянный Александр Александрович. За дверью они остановились и так молча стояли, не глядя друг на друга. Слов не было… Вдруг дверь в детскую внезапно открылась, ударив Александра Александровича в плечо, и из неё выскочила няня. Не извинившись, она затараторила, обращаясь к Михаилу Николаевичу:

– Батюшка князь, послушай хоть ты меня, неразумную. Говорю, говорю всем, никто не слушает, все только отмахиваются. Здесь, в Царском Селе при Софийском соборе, недалече от него живет старец Сергий, святой человек и большой лечебной силы. Пусть посмотрит нашего Ангелочка. Хуже не будет. Заклинаю тебя, князюшка, поезжай, привези Сергия. Только ты, княже, другой уговорить старца не сможет. Непослушен он и горд…

– Стой, Аксинья, хватит, не части! Как найти, скажи, старца этого, Сергия?

– Как-как! Вон, господин Горошин пусть конвойного Прохорова с вами снарядит, которому Сергий сорванную спину вылечил. Тот знает…

– Хорошо, – оборвал великий князь словоохотливую няньку, – Горошин, плащ! И давай Прохорова ко мне. – Решительности Михаилу Николаевичу было не занимать.

3

Сходу вскочив на огромного вороного жеребца, Михаил Николаевич пришпорил, крутанул на месте горячего коня и бросил его в галоп. Следом на таких же вороных конях, пригнувшись к лукам и не обращая внимания на усилившиеся дождь и ветер, помчались четыре казака в бурках, наброшенных на черные черкески, и в черных же папахах. Именно эти сильные и ловкие прирождённые воины всегда сопровождали великого князя, куда бы он ни ехал, и следовали за ним с Кавказа в Санкт-Петербург и обратно. Вперед вырвался Прохоров в красной черкеске императорского конвоя на гнедом скакуне. Бурку подхватить он так и не успел.

Проскочив Софийский собор, маленькая кавалькада достигла небольшого бревенчатого дома, стоявшего на отшибе. Слетев с коня, Прохоров бросился к низкой двери под деревянным козырьком «домиком». За ним спешились остальные всадники и поспешили к дому. Долго барабанить в дверь Прохорову не пришлось. Она открылась, и на крыльце показался человек небольшого роста в монашеской рясе с седою непокрытой головой и такой же белой бородой.

– Извини, отец Сергий, – Прохоров почти кричал сквозь раскаты грома, – к тебе великий князь Михаил Николаевич с делом пожаловали. Дело оное важности необыкновенной.

На крыльцо уже вбегал великий князь. – Прими, отче, и выслушай.

Старец, не замечая остальных, молча посмотрел на князя большими глазами и, отодвинувшись в сторону от открытой двери, промолвил низким голосом:

– Проходите, Ваше Императорское Высочество. – Следуя за князем, обернулся к одетому не по погоде Прохорову. – И ты, Федор, заходи.

Казаки остались топтаться на крыльце.

Оставив мокрый плащ и фуражку в маленькой прихожей, наличие которой показалось князю странным, и войдя в горницу в три окна, Михаил Николаевич уже несказанно удивился и жилищу старца. Тепло. Очень чисто. Крашенный пол, обшитые деревом потолок и стены. Скудная простая, но добротная мебель. В углу узкая аккуратно прибранная кровать, в красном углу под иконой в великолепном окладе большой самодельный стол с грудой раскрытых книг, между окнами с опрятными занавесками высокий не самодельный шкаф, очевидно, с посудой и провизией. Напротив – стена с маленькой дверью, ведущей, наверное, в другую комнату. Повсюду от пола до потолка самодельные полки с книгами, журналами и подшивками газет. И еще печь с поленницей березовых дров, большая русская печь, в которой весело гудел огонь.

Скрывая удивление, великий князь присел на табурет у печи, еще раз огляделся, вздохнул и начал говорить, глядя в немигающие, казалось, отрешенные от всего сущего темные спокойные глаза, стоящего перед ним старца:

– Отче, у великого князя Александра Александровича тяжко заболел сын. Ему еще и годика нет. – Голос у Михаила Николаевича задрожал и совсем сел. Откашлявшись, продолжил. – Большая беда, старче. Медики говорят менингит. Мол, медицина бессильна.

– Наслышан я изрядно о болезни той, – после долгого молчания произнес старец, – и о том, как и чем болен младенец, мне порассказали.

– Так помоги же, отец! Помоги! Собирайся, едем во дворец.

– Нет, Ваше Императорское Высочество, не получится у меня.

Глаза старца, наполненные мукой, смотрели с болью на Михаила Николаевича.

– Старче! Теперь ты наша надежда единственная. Невинное существо погибает. Грех нам за бездействие, и души нашей спасения не будет.

Обычно спокойного, напрочь лишенного суетливости великого князя сейчас было не узнать. Но величие соединено было в князе с удивительной простотой и поражающей убедительностью, и это, наверное, проникло в сердце старца и зажгло потухший огонь в душе его.

– Что ж.., – помедлил с ответом старец, – сделаем так. Вы, Ваше Императорское Высочество, возвращайтесь и везите больного младенца сюда. С ним пусть будут мать с отцом, няня, конечно. Помогать мне будет. Других не надо. Мешать будут, да и места мало. А я тем временем буду готовить чем лечить. На другом не настаивайте и поспешите. Время дорого.

Назад всадники скакали еще быстрее, благодаря слабому огоньку надежды, затеплившемуся в сердце Михаила Николаевича. Он во главе кавалькады гнал и гнал вороного жеребца, а в голове крутились мысли о странном старце, его уверенном виде, поведении, полном спокойного достоинства, речи европейски образованного человека, о его жилище с немонашеской обстановкой и множеством книг.

– Надо будет после в спокойной обстановке поговорить с этим удивительным святым старцем. – Думал великий князь.

А вот уже и Александровский дворец.

4

Тяжелый разговор происходил в коридоре за дверью детской, куда по настоянию Михаила Николаевича вышли все за исключением няни, оставшейся с младенцем.

– Нет, нет и нет! – Мария Федоровна прижимала руки к груди и плакала навзрыд. – Куда? К какому старцу? В избу? – Она задыхалась от рыданий и ничего не могла и не хотела понимать.

– Саша, дорогой, но ты же понимаешь, что это единственная надежда! Это Господь нас направляет. Пойми хоть ты, что если не сделаем так, как я говорю, то потом вечно будем казнить себя и не простим никогда! – Обращался Михаил Николаевич к Александру Александровичу и был как всегда весьма убедителен.

Лейб-медик Крейцер возмущенным голосом заявил:

– Ваше Императорское Высочество! Я категорически против. Какой-то старец. Это антинаучно!

– Вы, господа, – Михаил Николаевич переводил сузившийся взгляд с одного эскулапа на другого, – по сути уже отказались от младенца. Поэтому извольте молчать! – Такой тон был несвойственен великому князю, обычно учтивому и уравновешенному.

– Послушайте меня, а вы, Ваше Императорское Высочество, в первую очередь. – Протоиерей Иоанн повернулся к Марии Федоровне. – Знаю я отца Сергия, знания и умения его ценю. Думаю, что везти раба божьего Сашеньку, Ангелочка нашего, к отцу Сергию богоугодно. Сам Всевышний указывает нам этот путь.

Все немного успокоились. Даже Мария Федоровна перестала рыдать, только всхлипывала и комкала платочек в руках. Александр Александрович нежно прижимал её к себе, едва достающую до его плеча, и успокаивающе гладил по голове.

Михаил Николаевич открыл дверь в детскую:

– Аксинья, собирай Ангелочка. Едем к Сергию. – Повернувшись, добавил. – Едешь ты, Саша, и Машенька. Прислуги минимум и Аксинья. Выезжаем через полчаса. А вы, господа, – это уже эскулапам, – там нам будете не надобны.

Через чуть более получаса две большие дворцовые кареты тронулись в путь. За ними увязалась и карета медиков. Великие князья скакали верхами рядом с первой каретой, в которой находились младенец, Мария Федоровна и няня Аксинья. Два десятка кубанских казаков Второй сотни императорского конвоя привычно образовали походный порядок.

5

Подъехали к самому дому Сергия, благо подворье позволяло. Высадились из карет. Казачий есаул привычно расставлял посты. Аксинья, выйдя из кареты, осторожно приняла младенца из рук матери и в сопровождении второй няньки Веруни поспешила к дому. На крыльцо вышел старец и завел нянек с ребенком в дом. Раздевшись в прихожей, следом зашли великие князья, княгиня, ну и вездесущие медики. Казак занёс в дом постельку младенца. Прислуга осталась во второй карете, будучи наготове со всякими вещами, которые могут понадобиться.

Постельку поставили рядом с кроватью, устроили младенца. Сергий, недовольно оглядев многолюдье и выпроводил Миндена наружу. Крейцер же, несмотря ни на что, остался. Старец устроил великих князей у двери на лавке. Мария Федоровна села у изголовья страдающего Ангелочка, дрожащая и плачущая. Тщательно помыв руки в стоящем на печи тазике и вытерев их чистым полотенцем, Сергий, отстранив нянек, принялся осматривать младенца. У шкафа с сумрачным скептическим видом, сложив руки на груди, неподвижно стоял Крейцер. Чувствовалось, что ему не по себе.

Осмотр затянулся. Потом отец Сергий еще некоторое время сидел неподвижно с закрытыми глазами и что-то шепча. Великие князья безмолвствовали поодаль, Мария Федоровна затихла, Крейцер хранил молчание. Потом Сергий встал, оглядел нянек и начал энергично распоряжаться…

… Не один час Сергий занимался младенцем. Когда он в очередной раз по капельке из серебряной ложечки поил ребенка коричневой мутной жидкостью из очередной посудины, похожей на химическую реторту, принесенной из подсобного помещения, Крейцер подал голос:

– Сударь, потрудитесь ответить, чем вы пичкаете младенца? Вы отдаете себе отчет, какую ответственность вы взяли на себя за маленького великого князя?

– Вполне осознаю, господин…, не знаю, как обращаться к вам, но вижу, что вы – врач. И ответственность эту несу не только перед его матерью, отцом, Домом Романовых, но и пред Богом. А даю я ему, чередуя в определенной последовательности, настои разнообразные и вытяжки из плесени разной, грибковой главным образом. Свойства плесени я постиг, работая долгие годы в лабораториях Германии, Италии и Австро-Венгрии, а также у Пастера во Франции. Но сей великий ученый, не будучи лекарем, рассматривал свойства микроорганизмов и плесени, в частности, по-иному и, надо сказать, многого достиг. Я же когда-то давал ему советы как медик, но впустую.

Крейцер замолчал, пораженный услышанным, поджал губы и вскоре вышел из горницы. Он ничего не понимал, и профессиональная гордость его была уязвлена.

Александр Александрович уже несколько часов сидевший неподвижно, внимательно следил за манипуляциями старца, и только его большие руки, сложенные на коленях, непроизвольно сжимались и разжимались. Михаил Николаевич же, не в силах более бездействовать, бесшумно встал и, подойдя к полкам, рассматривал книги и журналы по медицине, микробиологии, химии.

Наступили вечер, а затем и ночь. Младенец чудесным образом успокоился и заснул, но это был настоящий сон, а не дань той сонливости, которая характерна для страшной болезни. Няньки по распоряжению старца перестелили постель, принадлежащую ему, принеся бельё из кареты, уложили на неё Марию Федоровну, которая совсем лишилась сил. Александр Александрович отправился спать в карету, а Михаил Николаевич уехал во дворец. Измотанные няньки, ожидая новых распоряжений, уселись на лавку у дверей, привалились к стене и задремали. Только старец бодрствовал у изголовья несчастного младенца, ежеминутно обтирая его тампонами, и когда тот просыпался, поил его снова и снова своими снадобьями. Бодрствовали и казаки, неся охранную службу. Так прошла эта ночь.

6

Утро принесло удивительные изменения в состояние младенца. Он не хныкал, спокойно дышал, открывал глазенки, выпил куриный бульон, приготовленный Веруней. Аксинья поила ребенка настоями, точно следуя указаниям старца. Он же, сидя за столом в странного вида очках, читал толстую медицинскую книгу, одну из многих, разложенных на столе. Порой Сергий бросал взгляд на Аксинью и младенца, не оставляя без внимания любую мелочь. Он был спокоен, бодр и деловит.

Чуть свет ни заря примчался из дворца Михаил Николаевич. Он тихонько вошел в горницу и вопрошающе посмотрел на старца. Тот коротко поклонился, усмехнулся и кивнул. При этом сияющие глаза и морщинки, на мгновение собравшиеся у глаз, сделали его лицо таким добрым, таким привлекательным и таким многозначащим, что у князя радостно забилось сердце. Тут вошел и Александр Александрович, помятый, не выспавшийся. Он тоже молча вопросительно посмотрел на Сергия. Михаил Николаевич обнял племянника и что-то успокоительное шепнул ему на ухо. Проснулась великая княгиня, вскинулась и припала к ребенку, прижавшись губами к его лобику.

– Ваше Императорское Высочество, так нельзя! Постарайтесь так не контактировать, отодвиньтесь, прошу вас. И со старшим сыном повремените соприкасаться. Это опасно. – Голос старца был строг. Великие князья переглянулись.

– А теперь, Ваши Императорские Высочества, – обратился Сергий к великим князьям, – давайте договоримся так. Здесь остаются только Мария Федоровна и няньки. Вас же настоятельно прошу уехать. К вечеру приезжайте полюбопытствовать. Ну если же что, не дай Господь, пришлю казака. Понадобится что из дворца, пошлю кого-нибудь.

Тон старца был непреклонен. Да и вообще от этого человека исходила необыкновенная сила, то ли великими знаниями порожденная, то ли магией какой-то. А глаза его, да и вид весь, обладали гипнотическим действием, что заметил Михаил Николаевич ещё при первом посещении.

Выйдя на крыльцо, великие князья перекрестились: – Господи, Всевышний наш милосердный, сохрани и помилуй младенца невинного нашего, дай же вылечить его болезного…

Занимался новый день, тридцатое апреля года тысяча восемьсот семидесятого от рождества Христова. День этот должен определить, что станется с младенцем Александром. А может быть, этот день будет иметь особое значение и для гигантской страны, и судьбы народа её великого?

7

Весь день великие князья провели вместе. Сидели в кабинете Александра Александровича, изредка перебрасываясь редкими фразами. На инкрустированном столике лежали нетронутые газеты. Ни говорить, ни есть, ни читать не хотелось. На обоих навалилось тяжелое ожидание.

Михаил Николаевич был вынужден ненадолго уходить в свой кабинет, коей имелся и в этом дворце, где принял сперва генерала графа Михаила Лорис-Меликова по делам Терской области, начальником которой тот был, и Черноморского округа, недавно образованного трудами великого князя. Затем пришлось уделить внимание химику Семену Панпушко, занимающемуся порохами, и инженеру Петрушевскому, разрабатывающему артиллерийские прицелы. Принимая у них отчеты, великий князь был немногословен. Последнего попросил передать математику Чебышеву, работавшему над теорией баллистики, чтобы через неделю был готовым к отчету. Артиллерийские дела занимали много времени и требовали больших усилий, но Михаил Николаевич всю жизнь любил артиллерию благодаря почтеннейшему учителю своему, писателю и профессору артиллерийского училища А.С. Платову. Да и вся войсковая служба его прошла на артиллерийских должностях, а уж должность генерал-фельдцейхмейстера, коей великий князь бал нагружен сверх остального, обязывала вникать во все тонкости этой не простой военной науки. Но сегодня Михаил Николаевич, обычно деятельный и работоспособный, не мог заниматься делами. Выпроводив посетителей, он тут же возвращался к племяннику, которого не мог оставлять надолго. Тот в одиночестве то стоял у окна, то бездумно сидел в кресле, сумрачно рассматривая узоры искусно сработанного паркета, то мерил кабинет большими шагами.

Вестей от старца, слава Богу, не было. Терпение великих князей иссякло, и как только минуло послеобеденное время, засобирались к отцу Сергию.

8

Дождь и ветер понемногу утихали. Это был хороший знак. Михаил Николаевич и Александр Александрович в окружении конвойных казаков подскакали к дому старца. По поведению постовых, поняли, что все нормально. Спешились и бросились вовнутрь.

В горнице их встретила улыбающаяся Веруня, которая с поклоном не преминула скороговоркой сообщить: – Хуже не стало. Даже, кажется, наоборот.

Аксинья споро обтирала младенца. Мария Федоровна порывалась что-то сделать сама, но няня строго говорила:

– Уймитесь, барыня, уж лучше я сама. Хоть и тепло, но лучше Ангелочка долго раздетым не держать. Веруня! Быстро свежее постельное белье.

Закутав ребеночка в одеяльце и взяв его на руки, баюкала маленького, пока Веруня заново умело стелила постель.

Мария Федоровна счастливыми глазами посмотрела на князей, вскочила и бросилась в объятия супруга. Тот осторожно принял её, гладил по голове и шептал что-то нежное.

Из подсобной комнаты вышел отец Сергий. Очки сдвинуты на лоб, в руках – очередные стеклянные колбы с загадочной бурой жидкостью. Коротко поклонившись князьям, он молча прошел к кроватке младенца, уже уложенного и укрытого, и спокойно сказал:

– Аксинья, сейчас по чайной ложке этого лекарства, потом сразу же вот этого. – Старец приподнял правую руку с колбой, затем – левую с более светлой жидкостью. – Ровно через двадцать минут повторить.

Все машинально посмотрели на большие настенные часы, висевшие в простенке.

Сняв очки вовсе, старец подошел к князьям, задумчиво пожевал губами и сказал:

– Течение болезни явно приостановлено. Но утверждать, что кризис болезни позади, нельзя. Да и лечению всего лишь сутки. Я бы поостерегся слишком радоваться. Возможен рецидив. Вот дня через два-три посмотрим.

Будто что-то вспомнив, Сергий снова надел очки, подошел к столу, выбрал книгу в кожаном переплете, нашел нужную страницу и начал читать.

Князья, полюбовавшись заснувшим младенцем, уселись рядком на скамью у входной двери и стали рассматривать подсобную комнату, дверь в которую осталась открытой. Со своего места им были видны пучки засушенных трав, висящие по стенам, большой ящик в углу с грибницей, часть длинного стола, на котором лежали деревянные плашки и квадратные стёклышки, покрытые какой-то слизью, стояли микроскоп и химические приборы. Всё это походило на лабораторию ученого.

Потом Александр Александрович встал, неслышно прошел к младенцу, долго смотрел на ангельское личико. Усевшись на край кровати старца, которая жалобно скрипнула под его большим телом, привлек к себе супругу. Так они долго сидели, обнявшись и умиротворенно глядя на своего Ангелочка.

Великий князь Михаил Николаевич тоже был счастлив в браке. Посматривая на обнявшихся племянника и его жену, он вспоминал любимую супругу Ольгу Федоровну, оставшуюся в Тифлисе вместе с детьми, шестью сыновьями и дочерью, их жемчужинкой Анастасией. Боже мой! Как же он по ним соскучился! А ведь всего ничего прошло времени, как он выехал в Санкт-Петербург.

9

Так минули три дня в душевных муках и ожидании чуда. Старец Сергий денно и нощно лечил младенца своими, только ему известными средствами. И чудо свершилось.

На четвертый день в полдень у Сергия в горнице собрались великие князья Михаил Николаевич, Александр Александрович, конечно, великая княгиня Мария Федоровна, которая никуда не уезжала и отлучалась из горницы только ненадолго по надобности, и примчавшийся из Санкт-Петербурга генерал свиты Его Императорского Величества граф Пущин в сопровождении медиков Крейцера и Миндена. С ними приехало и европейское медицинское светило доктор Розенберг, подвизавшийся при дворе императора. Александр II с нетерпением ждал вестей о здоровье любимого внука.

Кризис болезни миновал. Маленькому Ангелочку стало много лучше. Он успокоился, жар спал, лихорадка и сыпь пропали, карие глазенки смотрели на мир, не боясь света. Когда Аксинья на минуту усадила его в постельке, головка легко склонялась на грудь, то есть ригидность мышц шеи – страшный признак менингита – исчезла. Было видно, что дело идет на поправку. Мария Федоровна, грациозная шатенка, опять приобрела свою привлекательность. Она то смеялась, то плакала от радости. Приехавшего дворецкого Горошина несколько раз обеспокоенно спрашивала: – Как там Николенька мой? – Получив заверения, что со старшим сыном Ники все в порядке, и есть, конечно, кому им заниматься, она радовалась, потом плакала, глядя на Ангелочка, затем снова расспрашивала Горошина о двухлетнем Николеньке.

Пущин радостно поздравил великих князей со счастливым избавлением от страшной болезни сына и племянника, поцеловал руку Марии Федоровне. Растроганный Александр Александрович на прощание даже обнял графа. Пущин с восхищением благодарил отца Сергия, уважительно прощался с ним за руку и обещал обо всем доложить императору. На что старец не проявил никаких чувств. А вот медики подозрительно склонялись над Ангелочком, недоверчиво поджимали губы, о чем-то шушукались и пробовали трогать ребенка. На что старец безапелляционно заявил: – Не следует так делать, господа. Руки вы не мыли, а иммунитет у младенца ослаблен. Оставьте ребенка в покое.

Энергичный Пущин умчался. Следом уехало и обиженное невниманием медицинское светило. Крейцер с Минденом остались. Как же не остаться при выздоравливающем ребенке?! Они обиженно жались в углу, тихо переговариваясь между собой.

10

По настоянию отца Сергия Сашенька-Ангелочек еще неделю оставался под его неусыпным надзором. Интенсивное лечение продолжалось. В ход дополнительно пошли укрепляющие настои и растворы.

Мария Федоровна только однажды на несколько часов отлучилась во дворец проведать Николеньку и привести себя в порядок, оставив при Ангелочке на это время обоих великих князей.

Михаил Николаевич получил возможность работать, как и планировал изначально, собираясь посетить столицу. За это время он только раз покидал Александровский дворец на один день для аудиенции с императором. Все остальные дни работал и принимал военных и чиновников здесь, во дворце. Но к вечеру ежедневно ехал к Сергию, чтобы проведать «наилюбимейшего племянничка». Так он теперь называл маленького Сашеньку. Мария Федоровна буквально молилась на Михаила Николаевича, так же, как и на отца Сергия. И было за что…

Александр Александрович был рядом с Марией Федоровной, называя её как прежде Минни, немногословный, заботливый, надежный и любящий. Через день он ездил во дворец по делам, но, главным образом, навещал сыночка Никки. Подолгу в горнице, сидя на скамье у двери, чтобы не мешать постоянным хлопотам вокруг Ангелочка, читал привезенные газеты, внимательно посматривая, что делали няньки и старец. Великий князь преобразился. К нему вернулись спокойная уверенность, снисходительность и благодушие. Мир опять вокруг него стал прекрасен.

Наступил день двенадцатого мая, когда Ангелочка вернули в Александровский дворец. По рекомендации отца Сергия спальню младенцу устроили в другой комнате, а бывшую – хорошенько проветрили и протерли в ней абсолютно всё уксусом.

11

Сашенька–Ангелочек быстро шел на поправку. Каждый день, ближе к обеду, во дворец приезжал отец Сергий на выделенном ему экипаже. Рано утром к нему ехала Веруня. Там они со старцем готовили лекарства и с ними направлялись во дворец. Назад возвращаться Сергий не спешил: он подолгу занимался Ангелочком, в чём ему помогали вездесущие Аксинья и Веруня.

Однажды произошел тяжелый разговор тет-а-тет с Александром Александровичем по инициативе Сергия. Войдя в кабинет и отказавшись от предложения присесть, старец тем самым вынудил наследника престола встать из-за стола, настолько большим уважением он пользовался у великого князя. Отец Сергий бездонными темными глазами смотрел в глаза Александра Александровича, и тому казалось, что старец, будучи ниже его на голову, смотрит на него свысока и гипнотизирует… А Сергий говорил вот что:

– Ваше Императорское Высочество, вы должны знать, что эта болезнь по излечении, что само по себе большая редкость, в большинстве случаев необратимо нарушает деятельность человеческого мозга, его свойства и функции. Вы меня понимаете? Возможна неполноценность, которая проявится со временем. Вам придется с этим смириться. Скажите об этом великой княгине, мягко, конечно. Найдите нужные слова… Я со своей стороны продолжу лечение и наблюдение. Скорее всего мне придется время от времени забирать его к себе на неделю-другую, а то и дольше, чтобы активно воздействовать не только на физиологию, но и психику. Знайте, Ваше Императорское Высочество, что в современной медицине такой практики, которую я применил к вашему сыну и собираюсь применять далее, попросту нет. Иначе говоря, я – первопроходец. Поэтому будущее не может быть ясным. Но то, что Сашенька живой и будет жить, уже само по себе великое свершение.

Отец Сергий замолк. Он долго молчал, ожидая вопросы, и строго глядел в затуманившиеся глаза великого князя. Потом поклонился и вышел из кабинета.

12

Прошел еще месяц, потом другой. Старец Сергий по-прежнему ежедневно бывал во дворце и продолжал лечить Ангелочка вытяжками и настоями. Не разрешая поначалу ставить ребенка на ножки, он, тем не менее, практиковал массаж и своеобразные физические упражнения. Помногу раз, придерживая ладонями спинку и грудь, заставлял маленького сесть, а затем снова лечь, поднимал и опускал его маленькие ручки, раздвигал и сдвигал ножки. Мария Федоровна ужасалась, когда Сергий приподнимал малыша за ручки, потом за ножки и некоторое время держал на весу. С каждым днем Ангелочек становился всё более и более активным. Сам стал переворачиваться на животик, ползать в устроенном ему манежике. Он уже вел себя так же, как и до болезни. Интересовался окружающим, улыбался, подолгу играл с игрушками. Начал лепетать: вначале неразборчиво, а затем и выговаривать слова. Все без исключения, и няньки, и родители теперь с ним разговаривали. Надо было наверстать то, что стерла болезнь в разуме малыша. Давать такие «уроки» сыну особенно любил Александр Александрович. Часами он просиживал у манежика и учил маленького всяким словам и понятиям, начиная с окружающих предметов и картинок. Великий князь отменил столь любимые им охоту и рыбалку, не ездил в Санкт-Петербург на заседания Государственного совета и Комитета министров, а всеми днями занимался Ангелочком, уделяя много меньше времени старшему сыну Ники. Его Императорское Величество Александр II, всё понимая, не прислал сыну и наследнику ни слова упрёка.

Александр Александрович так и не смог рассказать супруге о вероятных последствиях болезни, возможной неполноценности ребенка. Всё откладывал и откладывал. Много раз собирался, но не мог: не позволяли доброе сердце, трогательная любовь к Марии Федоровне и, как следствие, желание оградить её от понимания этой чудовищной возможности.

Раз в два-три дня отец Сергий проводил с Ангелочком особые сеансы, при этом не допускал в комнату никого. Александру Александровичу все же удалось кое-что заметить. Выходя вместе с Аксиньей из детской по просьбе старца, он неплотно закрыл дверь, а потом, вернувшись, приоткрыл её и заглянул в комнату: сидя перед Ангелочком, Сергий держал перед его личиком тонкую цепочку, на которой раскачивался небольшой крестик, и что-то размеренно говорил. Маленький Сашенька следил взглядом за этой занятной игрушкой, затем округлившиеся глазки закрылись, и Ангелочек откинул головку на подушку. Старец краем глаза заметил, что за ними наблюдают, и, не переставая говорить, поднял левую руку. Пристыженный великий князь плотно закрыл дверь.

– Ваше Императорское Высочество, – говорил потом Отец Сергий, – во время таких сеансов я лечу мозговые центры ребенка, возможно поврежденные болезнью. Мозг человеческий – это «терра инкогнита», тайна за семью печатями. Гипнотическое воздействие на сознание, на мозг человека может быть непредсказуемым. А воздействие на мозг ребенка, особенно такого возраста, может оказаться чрезвычайно опасным. Присутствие другого человека или посторонний звук – это раздражающий фактор, могущий привести к нежелательному результату…

Великий князь сделал выводы, и не только он сам, но и кто-либо другой не приближались к детской комнате Ангелочка во время таких сеансов и на пушечный выстрел.

13

Прошел ещё год. Май этого 1871-го года выдался тёплым и ясным. Весенние дожди шли только на пользу прекрасной природе Царского Села, где семья великого князя цесаревича Александра Александровича проводила лето. Мягкое солнце почти ежедневно наполняло мир живущих здесь людей радостью и гармонией. Великокняжеская семья была счастлива. Совсем недавно Мария Федоровна счастливо разрешилась от бремени: двадцать седьмого апреля здесь же в Александровском дворце родился третий сын, великий князь Георгий. По этому случаю во дворце было устроено большое празднество. Съехались великие князья, приехал и император Александр II.

В центре внимания присутствующих до приезда императора кроме дам, естественно, был великий князь Михаил Николаевич, любимец семьи цесаревича и признанный всеми авторитет. Он много смеялся, шутил, внося вокруг себя атмосферу радости и беззаботности. Почти все время с ним рядом был двухлетний Сашенька, будто бы между ними имелась особая душевная связь, образовавшаяся после известных драматических событий апреля и мая прошлого года. Великий князь сразу же по приезду потребовал к себе наилюбимейшего племянничка, подарил ему механическую собачку, привезенную из Германии, которая сама бегала, лаяла, крутила и махала хвостиком. Заводная игрушка делала всё, разве что не ела, не пила и не кусалась. Маленький Сашенька чрезвычайно заинтересовался игрушкой и не выпускал её из рук. До застолья и по его окончании во время игр и прогулок по парку и вокруг прудов великий князь водил Ангелочка за ручку, носил на руках, рассказывал сказку за сказкой, много спрашивал обо всем и показывал фокусы. Другие Романовы, да и все гости тоже уделяли Ангелочку много внимания.

Сашенька к этой поре подрос, окреп. Однако отличался от других двухлетних детей меньшей живостью и странной серьезностью в глазах, так не свойственной этому возрасту. Он не плакал, не кричал, не капризничал, но не был заторможенным и флегматичным, а обладал хорошей реакцией на происходящее. Хорошо и складно говорил, удивляя порой взрослых глубиной сказанного. Малыш очень любил рассматривать картинки в серьезных книгах, хорошо рисовал, вкладывая в свои рисунки не по возрасту глубокий смысл, и даже успел выучить много букв, хотя пока не понимал их предназначение. По развитию своему Сашенька мало уступал своему трёхлетнему брату Николеньке, разве что в физическом отношении.

Александр Александрович и Мария Федоровна немного досадовали на то, что Ангелочек недостаточно подвижен, но были рады столь раннему его уму. Они видели причину особенного умственного развития, да и физического укрепления сына в том, что каждые два месяца малыш неделю, а то и две пребывал у отца Сергия. В эти дни с ним, конечно, были Мария Федоровна, которую по возможности изредка подменял Александр Александрович, ну и вездесущие Аксинья с Веруней – куда уж без них. Других сопровождающих старец у себя в доме не терпел, допускал разве что конвойного казака Ивана Строгова.

Прибыв в очередной раз к Сергию, на подворье привычно ставили большую карету с подогревом для Марии Федоровны или Александра Александровича, рядом располагали вторую карету с нужными вещами, в ней же ночевала Веруня. Конвойные немедленно занимали посты, ставили хозяйственную палатку, а для себя организовывали бивуак с походной кухней, ну и всё остальное. В горнице дома вместе со старцем жили только Сашенька, спавший на кроватке рядом с постелью Сергия, да Аксинья, ночевавшая на печи. Сашенька ел то, что готовил ему старец – это условие было обязательным. Для Марии Федоровны и Александра Александровича, когда он, несмотря на занятость, приезжал на день-два вместо супруги, еду привозили из дворца, хотя цесаревич, любивший всё простое, предпочитал есть вместе с казаками. Если позволяли государственные дела в Петербурге, то Александр Александрович хоть на пару часов, но приезжал сюда проведать супругу и дорогого сыночка.

В первый такой выезд в июне прошлого года Царское Село посещал великий князь Михаил Николаевич. Так уж получилось, что маленький Сашенька припал душой к его конвойному кубанскому сотнику Ивану Строгову, сопровождавшему князя во всех кавказских походах. Молодой сотник настолько стал люб и необходим малышу, что Михаил Николаевич откомандировал казака в полусотню конвоя цесаревича. С тех пор Строгов стал и второй нянькой после Аксиньи, и дядькой-наставником, и партнером по играм, а главное – верным другом.

14

Время быстротечно. Пролетел ещё месяц. Лето вступило в свои законные права. Парки Александровского дворца и вся округа Царского Села приобрели особое очарование. По обыкновению, в середине июня в солнечный день, когда солнце уже склонялось к западу, выехали к отцу Сергию. Обосновались, и старец как обычно осмотрел Сашеньку, одновременно разговаривая с ним и задавая вопросы не просто так, а по специальной методе, как давно заметили близкие. Осмотром Сергий остался доволен. Напоил Ангелочка всякими своими снадобьями, провел сеанс лечебного гипноза, сделал общий массаж и уложил спать, поскольку уже наступил вечер.

На следующее утро проснулись пораньше, отец Сергий не давал залеживаться. Сашенька съел яблоко и варёную морковку и был отправлен с Иваном Строговым делать зарядку, завершившуюся холодным обтиранием. Потом позавтракали, и старец с Ангелочком пошли «путешествовать» по окрестностям в сопровождении Ивана. К ним присоединилась Мария Федоровна, проснувшаяся и позавтракавшая позднее. Иногда Сашеньку вели за ручку, иногда Строгов нёс его на руках. Конечно же, пешие казаки, почти незримо двигаясь поодаль, контролировали окружающее Марию Федоровну и маленького великого князя пространство.

Не прерываясь текла беседа «путешественников». Отец Сергий рассказывал об окружающем мире, о травах, стелящихся под ногами, их лечебных свойствах, о деревьях, кустарниках и живительных соках земли, их питающих, о реках, озерах и прудах, о водах, которые, испаряясь, уходят в небо и образуют облака и тучи, чтобы потом дождём пролиться на землю, напитать её на радость растениям и дополнить водоемы. Этому кругообороту всё живое вокруг обязано было своим существованием. Рассказывал старец и о солнце, которое есть центр маленького космического мира, состоящего из нескольких планет, среди которых их Земля, а за этим миром невообразимое пространство с другими планетами и солнцами, кои видятся нам на ночном небе как звезды. И что солнечные свет, и тепло есть, как и вода, источник существования всего живого на земле. Объяснял, что всё вокруг постоянно меняется, следуя божественным законам бытия, но находится в общей гармонии. Подробно рассказывал отец Сергий о птицах, зверях, рыбах, насекомых, отдельно о мельчайших существах – микробах, в тысячи раз меньших, чем самая малая букашка, и видимых только в специальный прибор микроскоп. Да-да, именно в тот, который стоит во второй комнате, и ты, Саша, конечно, в него посмотришь. Весь этот мир отдан человеку, то есть нам. И человек должен не разрушать его варварски, а хранить и преумножать. Много о чём, не упрощая, рассказывал старец, видя в Ангелочке не совсем маленького мальчика, но разумную личность. Хотя, конечно, Сашенька понимал далеко не всё, но «зёрна» падали в благодатную почву, чтобы потом «вырасти» большими знаниями. Строгов шел и слушал, затаив дыхание. Ему, двадцатитрехлетнему человеку многое из рассказываемого было внове. Образованной Марии Федоровне тоже было чрезвычайно интересно, и она задавала много вопросов.

Возвращались усталые, но радостно довольные до ощущения счастья. Сашенька, не замолкая ни на минуту, рассказывал нянькам, подающим обед на стол, установленный за домом, да и всем остальным свои впечатления и мысли. Иногда его умозаключения ставили взрослых в тупик: о несуразности нет и речи, у малыша формировался особый склад ума.

После обеда приехал великий князь Александр Александрович. Он радостно потискал сына, поцеловал супругу, поговорил с отцом Сергием и сходил к казакам, с которыми любил беседовать. Вернувшись, самолично уложил Сашеньку в постель. Тот при этом, не переставая, рассказывал и рассказывал о своих впечатлениях. Так на полуслове малыш и заснул. Поцеловав спящего сына и дорогую супругу, Александр Александрович, взяв старца под руку и подведя к выходу, чтобы не разбудить Ангелочка, стал его благодарить в тысячный раз, наверное. Уважительно пожимая ему руку своими двумя, великий князь тихим просительным голосом говорил:

– Отец Сергий, прошу вас, позвольте всё же выстроить вам небольшой дом в южной части парка, не столь далеко от дворца. Резоны явные: устройство для важного, подчеркиваю, государственного дела настоящей, большой, хорошо оборудованной лаборатории, библиотеки, кабинета. Необходима также детская комната, Сашенька ведь растет, нужны и комнаты для Марии Федоровны, прислуги. Согласитесь, что так, как сейчас устраивается пребывание Ангелочка у вас здесь, никуда не годится. Во дворце лечить вы категорически отказываетесь. Да, ещё вот что, думаю я, что хорошо было бы, если вы, сами подобрав учеников по своему разумению, учили их тем необычным великим знаниям, коими обладаете. Такое я бы расценил как долг перед отечеством. Тогда и классы понадобятся, и комнаты для проживания учеников, и учителей других, помощников ваших, и служебные помещения. Я уже и место в парке присмотрел. Послезавтра у меня аудиенция у императора, и буду я испрашивать высочайшее позволение на сей прекрасный прожект. Вон посмотрите на Царскосельский лицей. Каких государственных мужей растит! Соглашайтесь, отче…

– В миру я Сергей Вельяминович, так и называйте меня, Ваше Императорское Высочество. Мне не хотелось бы… – Отец Сергий остановился на полуслове, обдумывая сказанное цесаревичем. Раньше много раз великий князь порывался сделать для него что-то хорошее, но в таком виде, как сейчас, не предлагал и получал отказы.

– Простите, Сергей Вельяминович, тороплюсь.

Александр Александрович повернулся и, боясь снова услышать отказ, быстро вышел на крыльцо, приветливо кивнув на прощание Строгову и есаулу, командиру конвоя великой княгини, ставшим во фронт, и поспешил во дворец. Надо было подготовиться, поскольку завтра утром он выезжал в Санкт– Петербург на заседание Государственного совета.

После обеденного отдыха в горнице каждый занимался своим делом. Аксинья с Веруней, напоив Ангелочка козьим молоком, хлопотали по хозяйству, Иван, сидя на лавке у двери, мастерил свистульку из ветки орешника, Мария Федоровна читала, сидя в изящном полукресле, привозимом сюда специально для неё. Отец Сергий, привычно нацепив на нос очки, просматривал за столом под иконой толстенную книгу, на обложке и переплете которой золотом отливали немецкие буквы, и делал выписки. Время от времени он искоса поглядывал на Сашеньку, который, подражая старцу, сидел рядом на табурете с подложенными подушками, перелистывал страницы такой же книги и рассматривал картинки. Ангелочек был серьезен и ни единым словом не отвлекал старца, понимая серьёзность момента. А когда тот, сдвинув очки на лоб, поспешил в лабораторию с листком в руке, исписанным крупным почерком, малыш потопал за ним, теперь уже на ходу задавая вопросы. Из подсобной комнаты, вернее лаборатории, дверь в которую Сашенька не мог закрыть плотно, долго слышались вопросы малыша и обстоятельные ответы Сергия, называемого Сашенькой «деда».

Ранним вечером маленький великий князь, Мария Федоровна и Иван гуляли недалеко от дома. Малыш важно и подробно рассказывал, что они с «деда» делали в «лабалатолии». Взрослые восхищённо ахали и уважительно задавали вопросы.

После часовой прогулки для Сашеньки последовали разные процедуры, затем ужин и опять процедуры, питие разных настоев и сеанс легкого лечебного гипноза в постели, во время которого он и заснул.

Остальные дни недельного пребывания у отца Сергия были точно такими же, как и этот.

Россия – сбывшиеся надежды. Император Александр IV

Подняться наверх