Читать книгу Бессмертие. Трилогия. Часть III - Олег Мироненко - Страница 4

Кащей смотрел на золото. Всю жизнь он на него смотрел, и всё пытался понять, какая-такая в нём сила заключена, что заставляет подчиняться всего, без остатка? Вот камушки взять – рубины, сапфиры, алмазы, жемчуга – нет, не имеют они над ним, кащеем, власти, равнодушно он смотрит на их переливы, а стоит вот только лучику пасть на груду жёлтого металла – и всё, не оторваться: каждая теневая жилка будто внутрь тебя заглядывает, каждый сполох голову дурманит, и тянутся дрожащие руки согреться в тлеющем пламени… Такая, значит, участь его: рабом быть у золота, копить его и копить, нисколько не расточая, а зачем… хоть и умён он, и догадлив – а не понять. Допытывался он как-то у черномора в былые времена, какой во всём этом может быть толк, тот же только туману подпустил: мол, не гадай на судьбу – себе горше выйдет, а время придёт – всё и узнаешь. Ох, не простое это, судя по всему, будет время, ох не простое – как бы концом всех времён не оказалось…. Да и когда они были простые-то, времена? Всё в муках дерзновенных, в делах да подвигах… И всё без сподвижников, всё в плевках да оговорах… Взять хотя бы ту же историю с Василисой. И никакая она была не распрекрасная, это уж потом молва из неё красавицу сделала, а была она так себе баба, шальная да потасканная, правда, с огоньком в глазах, и золото любила чуть ли не сродни ему, потому и нашла дорогу в Лукоморье – в то ещё, запредельное – и к нему, к нему… Ну что ж, пригрел он её; он тогда помоложе был – худой да трепетный, на ласку падкий. До поры до времени в тайне всё держал, сидела она у него в подземелье да сидела, на золото любовалась – да вот не усидела, наверх её, егозу, потянуло. Обиделись тогда все на него: мол, зачем оберег рушишь? Он тогда черномора-помощничка не выдал, на себя всю вину взял, покаялся, и пришлось ему на план затейливый соглашаться по выдворению этой самой Василисы на прежнее место жительства. И богатырь нашёлся – мужик её, Ванька, которому черномор чего только не обещал, лишь бы тот на труд ратный отважился, а тот всё ни в какую. А без этого никак нельзя было: человек должен был её в свой мир увести. Наконец, уломали кое-как молодца, и явился он за своей ненаглядной – весь как мышь мокрый с перепугу… Потом, правда, осмелел, да настолько, что вызвал-таки его на бой, наговорил отсебятины с три короба, пока в текст не попал, да и сломал наконец иглу, завершив обряд ко всеобщей радости… Дал он тогда слово не водить сюда людей более, да что толку-то? Всё равно по черноморову хотенью всё тогда вышло, и они сами вскорости людям возьми да и откройся. Хитёр, черноморушко, ох хитёр…