Читать книгу Верь в меня - Олег Рой - Страница 6

Метания. Дамы в Амстердаме. О здоровье душевном. Мозгоправ Степанов. Снова удавленник.

…Денис поймал себя на том, что сидит, уставившись в одну точку. На кухне, в пальто, руки засунуты в карманы. Одна рука сжимает баночку со снотворным, в другой был телефон.

Денис ничего не рассказал Мишке, хотя надрались они в тот вечер основательно. Потом, когда литературная эпопея с Олафом закрутилась, а вместе с ней закрутились и отношения с Маргаритой, Мишка первым почувствовал что-то неладное.

– Ты чего-то, Дениска, странный стал, – сказал он вполголоса, когда они двумя семьями собрались у Вишнякова отмечать выход его первой книги. – Радоваться должен, как у тебя все вдруг пошло-поехало, как на хорошей смазке. Вон даже тесть твой доволен, хотя это вообще за гранью нормы… А ты, с одной стороны, вроде как и рад, а с другой… не пойму я. Не то чтоб подменили тебя, а… опаска какая-то в тебе появилась. Точно боишься чего-то.

Денис, как писатель, поразился чуткости своего лучшего друга. Того, который настоящий, с этой стороны. Мишка, конечно, был не лишен сочувствия и понимания, но при этом никогда не уходил в рефлексию, как Денис, зато умел искренне радоваться успеху других, особенно близких. Денис ему даже завидовал в этом, поскольку, кажется, умение радоваться успеху других – одно из самых редких и самых востребованных умений. В остальном его друг Мишка был, как говорится, совершенно адекватным человеком. «Я абсолютно от мира сего, дружище. Как говорят, от станка и от сохи», – частенько посмеивался сам над собой Мишка, хотя ни за станком, ни у сохи никогда не работал.

Во времена абитуры над ним пытался прикалываться весь будущий курс – имечко у него было прямо-таки мишенью для шуток. Михаил Юрьевич Пушкин. Нарочно не придумаешь. Но брутальный абитуриент с Урала, успевший к тому же послужить в армии, не где-нибудь, а в частях береговой обороны Северного флота, конкретнее – в Усть-Колымском, это быстро пресек, а с его кулачищами никому особо знакомиться не хотелось. Сам же он при знакомстве всегда коротко бросал: «Мишка» – и все тут, фамилию свою всуе трепать не позволял, и в жизни был так же определенен, лаконичен и прямолинеен.

Хотя в целом Мишка был очень добрым и светлым человеком – пока кто-то не начинал быковать на него или тех, кто ему близок. Сам он никого первым не задирал, даже на словах. Будучи от природы остроумным, он использовал свое остроумие для того, чтобы удивлять и радовать окружающих, а не обижать.

– Ну, так давай колись, что там у тебя за проблемы, – потребовал он, когда друзья вышли от семейств и прочих гостей покурить на лоджию.

– Так ведь опять пить придется, – усмехнулся Денис, не желая, чтобы тайна, поселившаяся в нем, начала разъедать не только его одного.

– А что, это уже таки большая проблема? – удивился Мишка. – Если надо для дела, и выпьем, и закусим. Только сейчас не очень налегай, а то раскиснешь. А нам еще разговоры разговаривать.

И Мишке снова пришлось остаться у Дениса ночевать. Мира с детьми понимающе удалилась к родителям. Конечно, часть правды пришлось открыть – самую безопасную часть. Где-то, когда-то краем уха Вишняков слышал, что самым «несмертельным» из всех семи смертных грехов Господь полагает прелюбодеяние, ибо человек крепок духом, но слаб плотью. Скорее всего, это придумали сами «прелюбодеи», чтобы не чувствовать себя смертно грешными, но эта версия Дениса устраивала, и Вишняков повинился другу по поводу Маргариты.

– Ох, ну елки-палки, – разливая по второй, горько вздохнул друг. – Ну, ты даешь, нашел, тоже мне, проблему. И ты вот из-за этого переживаешь?! Ну, поехали. И махни рукой. Сейчас буду читать тебе лекцию о войне полов…

Мишка за всю историю их дружбы прочел ему много всяких лекций по этому поводу и по другим поводам, и сейчас просветительский семинар продолжился, благо на следующий день не нужно было идти на работу…

Но это не помогло. Опаска, замеченная в Денисе бывшим однокурсником, как была, так и осталась. Да, «друг с той стороны» зацепил его крепко. И, похоже, он, и никто другой, помогал ему в исполнении его давней мечты – вскарабкаться на литературный олимп. И Маргариту ему наверняка подсунул именно он, еще тогда, в кафе. В случайности Вишняков давно не верил. Особенно когда касалось таких случайностей. Но не дьявол же толкнул Дениса к ней в постель…

Вот и выходит, что его инфернальный собеседник прав – он не делал Денису ничего плохого. Все плохое шло от самого Дениса. Слаб человек и грешен…

– Что же ты не остановил меня, Господи? – пробормотал он. – И что же ты меня не остановила?!

Сейчас он имел в виду Мирославу. Словно спихивал с себя вину и ответственность на жену. А почему она должна была его останавливать? Он что, ребенок малый, не понимал, чем все может закончиться? Или не хотел понимать?

И тут Денис внезапно обожгло, как ему тогда показалось, озарение: да ведь Мирослава… знала! Она знала все и молчала! Денис вскочил в величайшем возбуждении, торопливо прошел в прихожую, сорвал пальто, поскорее расшнуровал и сбросил зимние ботинки.

Да что же он слепой такой! Не видит в упор того, что перед носом…

Мирослава слишком хорошая жена. Она всегда была его опорой, его верным помощником, его… тенью. Она знала про него все. Напоминала о встречах, выездах. Знала, какого цвета рубашку и галстук следует выбрать для того или иного мероприятия. Первой читала любые его тексты. Вишняков никогда не задумывался о том, что может быть иначе. Жена всегда следует за мужем, она это и делала. И он принимал сей факт как должное – как многие, признаться, мужья. Значит, не могла Мира не почувствовать, как место «секретарши» при нем постепенно вытесняется другой женщиной. Мирослава обеспечивала мужу комфорт как физический, так и душевный. Поэтому… Поэтому разве она скажет ему, если даже и почувствует что-то?! Вряд ли она захочет идти на конфликт, способный разрушить сложившиеся отношения, она для этого слишком умна. И дорожит семьей…

– А я, получается, не дорожу?! – Денис понял, что прокричал это вслух, словно яростно возражая кому-то, и осекся. Крик в пустой квартире испугал его самого, и писатель загнанным зверем заходил из угла в угол.

Мишка, безусловно, прав. Денис ведет себя точно девственник. Не то чтобы он испугался, вляпавшись в обычный адюльтер. В том-то и дело, что адюльтер этот обычным не был, и за ним стояло куда большее, чем мог предположить когда-то и его друг, и любой другой человек, узнавший о нем хоть что-то. Перед Вишняковым острее, чем когда бы то ни было, встала проблема выбора. Писатель жил, занимался своими делами, ездил, писал, проводил семинары – точнее, ему казалось, что он ведет обычную жизнь, а на самом деле метался как загнанный зверь внутри самого себя, внутри самой проблемы выбора. Он пытался вырваться за эти рамки, но это было попытками зверя вырваться из ловчей петли. А петля медленно, но верно стягивалась. Потихонечку, но неотвратимо.

Он забросил писать роман «Дьявол в сердце ангела» совершенно. Прежний вариант казался Денису слишком наивным, примитивным, пресным. А новый не писался. Несмотря на все доводы нового «друга», сама мысль о том, что идею о добре нужно вывернуть наизнанку, пугала писателя. Аргументы, которые приводил дьявол в кафе на набережной Круазетт, Денис помнил, но помнил разумом. Они перестали убеждать его сердце, и в этом было все дело. Сердце Дениса не соглашалось с таким поворотом сюжета. Ведь зло – это зло, хоть позолоти его. А позолота с каждым днем стиралась, обнажая неприглядную основу. Даже не просто неприглядную – прямо скажем, пугающую.

«Все, надо к психиатру, – решил Денис. – И жене позвонить наконец. Пусть приедет с детьми. Пусть будет как всегда. Тепло, уютно, немножко шумно… Пусть».

Мобильник остался в кармане пальто, Денис решительно пошел в прихожую и засунул руку в карман. Хотел набрать знакомый номер, но телефон в его руке вдруг взорвался призывной трелью так, что писатель чуть не выронил его. Звонила Маргарита.

– Ну что, как наши дела, талантливый мой? – раздался в трубке ее бодрый голос.

– Паршиво! – вырвалось у него поневоле.

– Надеюсь, твои все живы и здоровы? – после паузы с неподдельным участием осведомилась «боевая подруга», и он обрадовался этому участию.

– Спасибо, с ними все хорошо. – Дениса стало понемногу отпускать. – А я не могу себя в кучу собрать никак. В голове чехарда… сны идиотские… какая-то ерунда с самого утра творится…

– В голове? – почему-то уточнила Маргарита.

– В реальности! – ответил он нервно и замолчал. Маргарита тоже молчала, а когда нарушила молчание, ее голос звучал как-то виновато:

– Прости меня, это моя вина. Я тебя, наверно, совсем вымотала, трудяга мой… Вот что, давай пересечемся? Выходи скоренько, я на машине.

– В смысле… – не понял Денис, – что случилось?!

– У меня ничего, – ответила Маргарита, – а твой голос и правда меня пугает. Какой-то он потерянный. Тебе сейчас нельзя одному быть, я же тебя знаю, – тон ее сейчас был деловит и сдержан; это успокаивало. – Сегодня я тебя и пальцем не трону, клянусь. Мешать не буду. Накормлю, напою, спать уложу. Как Баба-яга добра молодца. Считай меня сестрой… нет, лучше и вправду Бабой-ягой. Каргой. Баньки вот только нет, зато есть джакузи. Но это после работы. Я знаю, после чего ты засыпаешь особенно хорошо. После семи-восьми написанных страниц…