Читать книгу Биография Воланда - Олег Шишкин - Страница 5

Роман «Мастер и Маргарита» открывается сценой на Патриарших прудах, которая происходит жарким весенним вечером. Тогда два литератора – Берлиоз и Иван Бездомный погружаются в эмоциональный спор о свежем произведении Ивана, который написал по заказу советского журнала антирелигиозную поэму об Иисусе Христе. Жаркое обсуждение, на фоне которого и появляется Воланд, сопровождается немыслимыми эскападами эрудита Берлиоза, как будто сыплющего цитатами из «Золотой ветви» Фрэзера или атеистических произведений революционера и борца с религией Николая Морозова[9].

Этот обмен мнениями становится важным стержнем романа, и с него начинается диалог с Воландом. А предваряется принципиальный спор сакраментальным вопросом незнакомца:

– Если я не ослышался, вы изволили говорить, что Иисуса не было на свете? – спросил иностранец, обращая к Берлиозу свой левый зеленый глаз.

– Нет, вы не ослышались, – учтиво ответил Берлиоз, – именно это я и говорил.

Почему Воланда заинтересовал вопрос о существовании Иисуса Христа? Возможно, потому что это существование как бинарная оппозиция предполагает и наличие антихриста, и, конечно, дьявола, которому посвящено седьмое доказательство – доказательство, следовательно, самого Воланда.

И если для Берлиоза и Бездомного вопрос об историчности Иисуса Христа скорее дань политической номенклатуре времени, следование партийному заказу, то для автора – Михаила Булгакова – он имеет и моральную сторону. Его отец, преподаватель Киевской духовной академии, доктор богословия Афанасий Булгаков был тем, кто не просто верил, но и даже и не сомневался в историчности событий, описанных в Евангелиях. Лауреат Макарьевской премии, присуждавшейся Святейшим Синодом, он был образцом просвещенного консерватизма. И, несомненно, сын испытал его влияние.

Зерна спора трех булгаковских персонажей были посеяны еще в середине XIX века философом Тюбингенской школы Давидом Штраусом в «Жизни Иисуса». Это был один из видных мыслителей, сторонник учения Гегеля, рационалист и философ, сомневавшийся в божественности Иисуса, непорочном зачатии, воскресении, вознесении. Поклонницей его таланта и идей была Алиса Гессенская, мать русской императрицы Александры Федоровны.

И хотя Штраус и жил в среде несомненно религиозной, но воспринимал ее как дань традиции, а религию видел как набор рабочих идей для обсуждения, и не более того.

Именно это положение и родило рациональный скепсис Штрауса. Опора на логические заключения приводила ученого к неразрешимым вопросам. Он писал: «Чудесный элемент в рассказе о насыщении народа сводится к тому, что Иисус кусками преломленных им пяти (семи) хлебов и двух (нескольких) рыбок насытил 5000 или 4000 человек, не считая женщин и детей, и что после насыщения такого множества людей набралось несъеденных остатков хлеба и рыбы – в одном случае 12, а в другом – 7 полных коробов или корзин, то есть осталось значительно больше того количества, которое имелось первоначально, до раздела. Но мы, со своей стороны, сомневаемся, можно ли быть очевидцем невероятного и невозможного происшествия. Пытаясь выяснить себе это дело и, в частности, определить момент чудесного размножения хлебов, мы прежде всего видим, что хлебы, предназначенные для насыщения народа, прошли до поступления в желудок алчущих людей три ряда рук: из рук Иисуса они перешли в руки алчущего народа, и чудо размножения хлебов могло сотвориться на любом из этих трех этапов. Если хлебы не размножились уже до перехода в руки алчущих, то раздавать их приходилось ученикам по малым крошкам, так как хлебов было пять штук, а народа было свыше 5000 душ»[10].

Анализируя эти чудеса, Штраус выяснял, из каких восточных религий и учений они могли бы прийти в христианство. Что стало причиной невозможных событий и где искать источники очевидных преувеличений, имеющихся в текстах евангелий?

«В герое биографии, – писал Штраус в своей „Жизни Иисуса“, – мы большей частью видим человека совершенного и цельного; но лицо, которое, с одной стороны, является человеком, а с другой – существом высшим, сыном богов или сыном Божьим, лицо, рожденное от матери-человека, но зачатое не от человека-отца, такое лицо мы отнесем к области мифа и поэтического творчества и не подумаем всерьез обратить его в объект исторического повествования»[11]. «Кто пожелает рассматривать церковного Христа под биографическим углом зрения и описать его жизнь в форме биографии, тот неминуемо убедится в том, что форма не соответствует содержанию. Христос церковный не может служить объектом для биографии, а биография не представляется той формой, которая пригодна для описания деяний церковного Христа. Понятие „жизнь Иисуса“ является понятием не только современным, но и противоречивым»[12].

Тогда критически настроенный к христианству ученый полагал, что три из Евангелий написаны в начале II века, они не аутентичны, а Евангелие от Иоанна – вообще во второй половине II века. И следовательно, они не являются прямыми свидетельствами о событиях. Под сомнение ставился и триумфальный въезд Иисуса в Иерусалим, так как он в первый раз посещал этот город и уж точно не был известен в столице Израиля. И конечно же, – и непорочное зачатие замужней Марии, и само воскресение погубленного на кресте Бога.

Другой исследователь, француз Эрнест Ренан в «Жизни Иисуса», напротив, не сомневался в существовании Христа, но считал его не богом, а великим стоиком, носителем высоких моральных качеств и историческим персонажем.

Вот суть его мнения: «Я уже сказал и повторяю: если бы при составлении жизнеописания Иисуса пользоваться лишь достоверными сведениями, то пришлось бы ограничиться несколькими строками. Он существовал. Он был из Назарета в Галилее. Он увлекал Своими проповедями и высказывал Своим ученикам афоризмы, глубоко запечатлевшиеся в памяти. Главными из его учеников были Кифа и Иоанн, сын Заведеев. Он возбудил ненависть правоверных евреев, которые решили предать Его смерти через Понтия Пилата, бывшего тогда прокуратором Иудеи. Он был распят вне ворот города. Некоторое время спустя стали верить, что Он воскрес. Вот все, что мы знали бы достоверно – даже в том случае, если бы Евангелия не существовали или были подложны – на основании источников, подлинность и дата которых несомненны, напр., очевидно подлинных посланий св. Павла, послания к евреям, Апокалипсиса и других, всеми принятых текстов».[13]

В сущности, позиций Штрауса и Ренана придерживаются и Берлиоз с Бездомным. В черновиках романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» есть указания и на авторитетные иностранные имена: «Следует признать, что редактор был образован. В речи его, как пузыри на воде, вскакивали имена не только Штрауса и Ренана…»[14]

К тому же Булгаков открыто комментирует позицию персонажей. «Берлиоз же хотел доказать поэту, что главное не в том, каков был Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как личности, вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нем – простые выдумки, самый обыкновенный миф». Берлиоз укоряет Бездомного: «А то выходит по твоему рассказу, что он действительно родился!»