Читать книгу Испанская война и тайна тамплиеров - Олег Соколов - Страница 2

Франсиско Морено, которого все, кто его знал, величали не иначе как Пако, стоял посреди площади перед собором Пилар. Надвинув шляпу на лоб и завернувшись в плащ, он недовольно смотрел на разнаряженные толпы народа. Веселье жителей Сарагосы ему было явно не по вкусу. Заскорузлой рукой Пако достал из-за пазухи огромную сигару, скусил ее пожелтелыми, но острыми зубами и смачно сплюнул на мостовую. Он мог бы, конечно, достать огниво и кремень и зажечь ее сам, но было лень. Поэтому он подошел к группе куривших мужчин, молча показал, что ему надо прикурить, и так же молча, закурив, отошел в сторону. По площади пополз такой вонючий дым от его сигары, что даже несколько заядлых курильщиков брезгливо отворотили носы.

Но Пако было на всех наплевать. Его загорелое грубое лицо с приплюснутым носом и плохо выбритыми щеками выражало абсолютное спокойствие и безразличие. В свои сорок шесть лет Пако уже все видел, все испытал: и богатство и нищету, и любовь и ненависть, побывал и в тюрьме, и во всевозможных бандитских притонах. До войны Пако неплохо зарабатывал честным ремеслом контрабандиста. Ведь в Испании до прихода французов существовали, как в древние времена, внутренние таможни. За товар, который везли по большим дорогам из одной провинции в другую, приходилось платить немалые деньги. Но, к счастью для не слишком разборчивых торговцев, на свете жили такие ребята, как Пако. И по горам Кастилии и Арагона, Валенсии и Каталонии шли караваны мулов, груженных тканями и табаком, пряностями и бурдюками с вином… Конечно, не все всегда бывало гладко, и неоднократно Пако приходилось действовать не только уздечкой своего коня, но и длинным испанским ножом навахой. Ясное дело, довелось посидеть в тюрьме, но какой же приличный контрабандист не сидел! Зато сколько замечательных кабаков знал Пако, каких только красивых девок Валенсии и Сарагосы он ни лапал!

Но вот пришли эти гнусные лягушатники. И что же они первым делом сделали? Устранили внутренние таможни!

«Вот сволочи», – в который раз подумал про себя Пако.

Честному контрабандисту стало нечем зарабатывать, и он занялся промыслом герильяса[5]. Что такое патриотизм, Пако представлял себе с трудом. Но он знал твердо: французы – мерзавцы, и их нужно резать, хотя бы потому, что они отменили эти замечательные внутренние таможни, да и, вообще, они крестятся совершенно по-другому, а некоторые и вообще не крестятся. Так что Пако вступил в отряд герильясов. Но тут ему особо не понравилось: сидеть постоянно в горах, ни житья тебе нормального, ни вина, ни жратвы. Поэтому Пако решил податься на вольные хлеба. Он сообщал герильясам ценную информацию о французах в обмен на звонкие монеты. Работал на всех, кто платит. Хорошо платил некто Кондесито, какой-то дворянчик, офицер, который по разрешению военного командования создал дисциплинированный отряд герильи. Часть этого отряда составляли просто направленные на задание солдаты, а часть – добровольцы, в основном экзальтированные патриотичные юноши.

Кондесито требовал, чтобы его подчиненные носили нечто похожее на военную форму, строились по утрам, как в воинской части, да еще и вежливо относились к пленным! Чистоплюй, думал про себя Пако, но платит хорошо, и поэтому на него можно работать. Но больше ему был по душе отряд отца Теобальдо. Вот где настоящая свобода… вино, бабы! Когда хотят, воюют, когда хотят, отдыхают, ну грабят уж всех, кто попадется. Война ведь, как-никак! Приходишь в деревню, спрашиваешь:

– Были тут французы? Отвечают:

– Были.

– Ну и как вы сражались с оккупантами?

– Да как мы можем, мы же крестьяне…

– Крестьяне, значит… Никакие вы не крестьяне, а подлые изменники, и потому вас нужно примерно на казать!

Ну а дальше начинается: монету, если найдем, отбираем, чего из ценного – тоже, да и не ценного. Ну с баранами и свиньями ясное дело – на вертеле отважных воинов герильи они пахнут лучше, чем в поле… А уж, что касается бабенок, да особенно молодых девок, тут отряд отца Теобальдо особо знает толк. Визжат, конечно, сопротивляются, но куда уж им устоять перед горячими патриотами! В общем, настоящая жизнь…

Грохот барабанного боя вернул герильяса от приятных воспоминаний на грешную землю. Народ на площади вдруг устремился куда-то, а потом из глубины толпы раздался звук фанфар, и Пако увидел, как, возвышаясь над толпой, словно проплыл отряд кавалерии. Впереди ехали кирасиры, сверкая своими касками и кирасами. За ними – польские уланы с длинными пиками, на конце которых развевались красно-белые флюгера. А за ними появился и он сам… этот чертов генерал, мундир весь сверкает золотом, на голове шляпа-двууголка, обшитая галуном с белым плюмажем по краю. Это сам Сюше.

«Вот он, сволочь, – думал Пако. – С каким удовольствием я всадил бы тебе в брюхо наваху или выколол глаза, как это принято делать у нашего доброго и веселого отца Теобальдо».

Позади Сюше скакал целый отряд адъютантов, все в гусарских мундирах с белым ментиком. На этих Пако посмотрел с особой злостью.

«Ишь ты! Разрядились, петухи! Ну а этим глотку перерезать мало. Положить между двух досочек, связать, а потом пилой живьем, как того дурака-офицерика, которого мы взяли в плен на прошлой неделе. Ох и орал же, гаденыш. Вот так бы и этих! Ну, впрочем, между двух досок не обязательно. У отца Теобальдо есть отличный котел: в водичку его – и на огонек. Помнится, в прошлом месяце запихнули туда французскую маркитантку. Ничего была девка, сначала, конечно, ребята отдохнули с ней немножко… А потом засунули в котел, вот и потешились же!»

Позади адъютантов снова показались кирасиры, а за ними с грохотом и шумом на площадь вступил военный оркестр, шествующий перед батальоном гренадер. Пако поразила не униформа этих презренных «гавачос», не их финтифлюшки, не веселая военная музыка, от которой, ноги, кажется, сами пускались в пляс, а то, что жители Сарагосы встретили мерзких оккупантов радостными криками. А уж когда проезжал Сюше, как они кричали, и особенно женщины!

«Вот сучки, – подумал Пако, – на вас и котлов не хватит. Тоже мне, патриотический город! Героическая Сарагоса, героическая Сарагоса! Только и слышно по всей Испании. Вот она, ваша Сарагоса! Девки так и хотят выпрыгнуть из своих платьев, только бы их заметил генерал Сюше или его адъютантики. Ничего-ничего, – продолжал думать герильяс, – попляшете еще! Доберемся и до вас. Вот уж повеселятся ребята отца Теобальдо, когда рано или поздно мы вступим в этот городок. За все заплатите!»

Пако больше не хотелось смотреть на это безобразие, военные оркестры, цветы, слышать звон колоколов… Надвинув шляпу на лоб и сжав пожелтелыми зубами окурок вонючей сигары, герильяс пошел по своим делам, а дел у него было много. Пора готовить сюрпризы для «гавачос», а для этого нужно собрать сведения, много сведений. А кто же лучше всех знает новости, чем тетка Кармела! Пако вышел с площади перед Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар, по узкой улочке добрался до церквушки Сантьяго, потом свернул на маленькую площадь Росарио. Вот и часовня Сан-Педро, неподалеку от которой в неприметном проулке притаилась заветная дверь.

Пако постучал, но ответом было лишь молчание. Он постучал еще громче – опять тишина. Лишь когда он со всей силы долбанул несколько раз ногой, где-то в глубине раздались шаги и маленькое решетчатое окошко приоткрылось.

– Что надо? – раздался оттуда грубый прокуренный женский голос.

– Я к Лите от «отца».

Дверь со скрипом открылась, и Пако увидел на пороге какую-то растрепанную женщину неопределенного возраста с подтеками под глазами.

– Ты Пако? – прохрипела она.

– Ну да, не видишь, что ли? Открывай!

Почти оттолкнув немытое создание, Пако вошел в большое полутемное помещение. Здесь все было пропитано неистребимым табачным духом, который, кажется, висел плотным густым туманом. Пахло дешевым вином и еще чем-то грязным… В общем, бордель как бордель. Через минуту показалась и сама тетка Кармела, которую все звали не иначе как Лита. Это была женщина лет пятидесяти, похожая на толстую цыганку, с сильно разукрашенным лицом и пропитыми глазами. В зубах она держала небольшую потухшую сигару. Без расшаркиваний и изысканных реверансов хозяйка заведения коротко бросила:

– Деньги принес?

Пако ответил столь же любезно:

– А бумаги готовы?

– Готовы, готовы, – ответила Лита, – давай сюда монеты.

Пако вытащил из кармана кошелек.

– Здесь сто реалов серебром.

– Ты должен не сто реалов, а сто двадцать, – пробурчала Лита. – Нынче времена пришли другие, полицией заправляет комиссар Домингес, черта с два получишь нужную бумажку! Но хорошо, есть добрый человечек, который очень денежки любит. Так что кое-что добыть можно, но теперь держи ухо востро. Чуть что не так…

С этими словами тетка Кармела сделала недвусмысленный жест, рубанув рукой по шее.

– Врешь ты все, старая, деньги больно любишь.

– А ты не любишь, дружочек Пако. Кстати, ты не заплатил в прошлый раз за девочек.

– Ладно, отстань, вместе одно дело делаем. Можешь зачислить это мне в качестве награды за то, что я тебе таскаю целые кучи серебра. Скажи-ка мне лучше, Лита, нет ли у тебя чего-нибудь интересного для нас?

– За это отдельная плата.

– Ну ты и жадина.

– Не хочешь, не давай, – фыркнула Лита, – а у меня есть кое-что очень интересное и для отца Теобальдо, да и для твоего офицерика, как бишь его, Кондесито, тоже кое-что найдется.

Герильяс не стал ломаться и, положив на стол кошелек с деньгами, сказал, что готов заплатить, было бы за что.

Тогда тетка Кармела усадила гостя за стол, налила обоим по стаканчику мансанильи и начала подробный рассказ…

Монтегю и Анри встретились ровно в три, с боем часов, на площади перед Сан-Сальвадором. Монтегю только что вырвался со службы, он был в полной парадной форме, и от него сильно пахло каким-то очень ароматным одеколоном. Молодой адъютант был весел и необычайно доволен. У Анри тоже было великолепное настроение. Перед встречей с Монтегю он навестил свою роту, которая располагалась на юго-восточной окраине Сарагосы, там, где еще недавно шли бои. Но здесь, рядом с Ботаническим садом, осталось несколько вспомогательных строений, где и разместилась конюшня Второго драгунского. Конечно, на месте оказались только дежурные и лейтенант Вернье. Все остальные в честь праздника были распущены погулять по городу. Анри сообщил своему помощнику о том, что получил специальное задание и что временно передает ему командование. Лейтенант уверил, что все будет в порядке, а сегодня и вообще делать нечего. Все солдаты гуляют, так что до позднего вечера никого в казарме не будет. Спокойный за свою роту, де Крессэ мог также немного снять напряжение.

– Ну теперь и мы сможем начать веселый день или веселый вечер! – воскликнул Монтегю, пожимая руку Анри.

– Подождите, – улыбаясь, ответил де Крессэ, – мне ведь нужно изучить все, что касается тамплиеров, в библиотеке университета, а потом расшифровать эту чертову бумагу!

– Послушайте, сегодня же воскресенье! Сегодня праздник, как бишь его… Благовещения, и, между прочим, все приличные люди отмечают бракосочетание нашего Императора и Мари-Элен, нет, Марии-Луизы. Ну, в общем, это неважно, и сегодня нам никак не до университета…

Действительно, подумал Анри, праздничным вечером везде наверняка закрыто, а значит, можно найти первое применение звонким монетам, которые он несколькими часами ранее получил от генерала.

Для начала нужно было хорошенько пообедать. Офицеры зашли в первую попавшуюся таверну неподалеку от площади Сео. Там было шумно и накурено, но это не помешало двум капитанам заказать огромную «олью подриду» и большой кувшин терпкого вина из Кариньены. Все это было быстро съедено и выпито за непрекращающимся разговором. Подкрепившись, новые друзья вышли посмотреть, как веселится город.

Это действительно было удивительное зрелище. В сгущающихся сумерках зажглись тысячи плошек, осветивших своим таинственным светом соборы и дворцы Сарагосы. На улице Коссо, по которой шли два офицера, отовсюду раздавались музыка и смех. Где-то играла испанская музыка, где-то французская, и под нее танцевали сотни молодых людей и девушек. Там и тут попадались французские солдаты, одетые в парадно-выходную форму. Они также принимали участие в общем веселье, и сложно было представить, что всего чуть больше года тому назад многие из этих людей штурмовали Сарагосу.

Откуда-то из темноты вынырнули две фигуры в драгунских касках.

– Мой капитан, – раздался не слишком трезвый голос бригадира Дюшона, – разрешите выпить за ваше здоровье.

С этими словами один из драгун протянул стакан де Крессэ.

Капитан секунду оценивающе посмотрел на своих солдат и, увидев, что предложение идет от чистого сердца, а вовсе не от желания нарушить воинскую иерархию, принял из рук драгуна стакан с вином и, легонько чокнувшись, сказал:

– За Второй драгунский и за Императора!

– Да здравствует Император! – не очень стройно ответили драгуны.

Крессэ, чуть пригубив вина, поблагодарил солдат и напомнил им, что они должны соблюдать безупречную дисциплину в городе, где их так тепло встречает население, и что не позднее полуночи всем следует вернуться на свои места в казарме. Лейтенант Верн это проверит.

Когда настало время ужина, Монтегю намекнул Анри, что теперь нужно зайти в какое-нибудь заведение поосновательнее. Он знал замечательную таверну на площади дель Карбон. Анри со своей стороны ничего не мог предложить, поэтому кивнул, и через несколько минут друзья вошли в очередную таверну, на этот раз не такую прокуренную и шумную, как предыдущая. Здесь прислуга даже была одета в какое-то подобие французской одежды, а кухня, как уверял Монтегю, отличалась просто настоящими изысками. Именно поэтому молодые офицеры заказали для начала «чилиндрон» – ягненка, зажаренного целиком, потом бараньи почки в хересе, потом перепелов с виноградом. Нечего и говорить, что вино было выбрано самое лучшее, бутылка Кампо де Борхо, потом парочка бутылок Сомонтано для лучшего переваривания…

Беседа, которую офицеры начали при встрече, не прекращалась и была самой что ни на есть содержательной. Они рассказали друг другу почти всю свою недолгую жизнь. Монтегю оказался почти одногодкой с Анри – ему было двадцать семь лет, а Анри стукнуло двадцать восемь. Оба происходили из знатных, но обедневших дворянских семей, только Монтегю был родом из Нормандии, а де Крессэ – из Бургундии. Оба с детства только и мечтали, что о войне и о славе, но отцы обоих не особенно желали, чтобы сыновья служили новому порядку. Но у Монтегю не было поместья, семья жила в эмиграции. В 1802 году он и его отец вернулись домой после того, как Бонапарт подписал закон об амнистии эмигрантов. Тогда же в девятнадцать лет Монтегю вступил добровольцем в гусары, скоро стал офицером, а 1807 году, когда он был уже лейтенантом, его взял к себе адъютантом генерал Сюше.

Анри рассказал, как отец чуть ли не цепями буквально приковал его к родовому замку, запрещая даже думать о том, чтобы служить «синим». Но, после того как пришло известие о победе Наполеона при Аустерлице, отец воскликнул: «Господи, какое несчастье, что этот великий человек не из рода Бурбонов! Я бы сам в свои шестьдесят лет бросил бы все и пошел ему служить!»

Судьба Анри была решена, и он так же, как и Монтегю, тотчас записался добровольцем, но в драгуны. Анри оказался в полку, когда ему было уже двадцать четыре года. Он был очень начитан, великолепно знал военную историю, прекрасно фехтовал, отлично стрелял из пистолета и был слит с конем, как если бы он был кентавром… Кроме того, у отца были кое-какие знакомства, и неудивительно, что де Крессэ через три месяца был уже офицером. Он прошел прусскую кампанию 1806 года, дрался под Эйлау и Фридландом, побывал на австрийской войне 1809 года и получил там звание капитана. А в начале 1810 года его с маршевой ротой послали в Испанию, куда еще раньше была отправлена большая часть полка. Так он оказался в Сарагосе.