Читать книгу Морпех. Малая земля - Олег Таругин - Страница 6

Окрестности Широкой Балки,

ночь 6 февраля 1943 года

Незаметно покинуть плацдарм удалось на удивление легко: после полуночи фрицы особенно не усердствовали, по крайней мере, на выбранном для прохода участке. Даже надоевшие хуже горькой редьки «люстры» взмывали в небо куда реже, нежели в прошлые ночи. Так что группа из пяти морпехов неспешно протопала по дну извилистого оврага, практически упирающегося в свежеотрытые гитлеровцами траншеи, с час полежала в кустах, изучая организацию местной обороны, распорядок смены патрулей и частоту отстрела осветительных ракет, и никем не замеченная перебралась на противоположную сторону.

Несколько десятков секунд – еще не осознавшие, что застряли здесь аж до самой весны, фрицы пока даже не установили проволочных заграждений и минных полей, – и разведчики оказались в немецком тылу. Который, собственно говоря, ничем не отличался от удерживаемой морпехами местности: та же каменистая почва, то же ночное небо над головой, те же голые по зимнему времени кусты и деревья. Но это была уже вражеская земля. Временно, понятно, но тем не менее вражеская. Не наша. Чужая. Смертельно опасная…

Маршрут Алексеев продумал, едва изучив полученную карту. Понятно, что идти вдоль шоссе, в обратном порядке повторяя путь к Станичке, было не слишком разумно – одна из немногих местных дорог вовсю использовалась гитлеровцами для переброски подкреплений. Да и выводы из вчерашних событий они наверняка сделали. Потеря десятка автомашин, нескольких противотанковых пушек вместе с боезапасом и сотни (а то и больше, как их там сосчитаешь в темноте?) солдат – весьма, знаете ли, этому способствует. В итоге старлей решил двигаться прямиком к Широкой Балке, благо поселок как раз и числился одной из главных целей разведвыхода. Да и подобраться можно более-менее безопасно, гору фрицы пока еще не превратили в укрепрайон, которым он недавно пугал Кузьмина. А вот что их ждет на ближних подступах к населенному пункту? Понятно, что ничего хорошего. Ну, да ничего, поживем – увидим, как говорится. Главное, и увидеть побольше, и пожить подольше, желательно как минимум до Победы. Собственно, в сам поселок Степан соваться не собирался: слишком уж близко от передовой, нашумишь – и конец разведрейду, останется только возвращаться, причем, вполне возможно, бегом и отстреливаясь от злых европейцев в фельдграу. Чего бы, понятное дело, категорически не хотелось…

– Все готовы? – Старший лейтенант оглядел бойцов.

Численный состав его группы на сей раз разросся аж до семи человек. Вполне нормально – две боевые тройки и радист. Можно воевать. С экипировкой и вооружением тоже все нормально, у всех автоматы с тройным бэка на ствол, плюс снайперка. Взрывчатка и средства взрывания тоже имеются: Левчук не только сохранил сумку с ДШ и прочими саперными прибамбасами, но и разжился десятком двухсотграммовых толовых шашек и солидной бухтой огнепроводного шнура. Где именно он их раздобыл, Степан спросить не успел – да не особенно и интересовался. Каждую ночь на плацдарм прибывали тонны военного имущества, и было бы наивно предполагать, что среди всего этого добра не найдется и тротила. Из прочего снаряжения с собой прихватили несколько немецких плащ-палаток: на последнем настоял сам старлей, а Аникеев, не задавая ненужных вопросов, ухитрился буквально за полчаса добыть требуемое – трофеев на плацдарме хватало.

– Да как обычно, командир, чай, не впервой, – пожал плечами Левчук. – Можно дальше топать.

Стоящий рядом со старшиной Аникеев просто важно кивнул, с некоторым даже превосходством покосившись на новых бойцов: ну, а что? Имеет полное право! Чай, не впервой в разведку идет, можно сказать, костяк группы! Бойцы, занятые подгонкой снаряжения, его взгляда, впрочем, не заметили. А старлей с Левчуком, незаметно переглянувшись, дружно скрыли улыбки.

– Остальных не слышу, – чуть повысил голос Степан. – Построиться!

Разведчики без особой спешки выстроились перед командиром группы.

– Короче, так, мужики. Языком трепать я не шибко горазд, потому скажу буквально пару слов – и побежали. Понимаю, что вы меня не знаете, как и я вас. Так что боевое слаживание проведем по ходу дела. Это не слишком хорошо и даже в корне неправильно, ну так война идет, много на что времени не хватает. Кто я такой, вам товарищ старшина должен был рассказать, а Семен Ильич зазря болтать не станет. Пока этого достаточно, а знакомиться по-человечески будем после возвращения, за рюмкой чая, как говорится.

Судя по удивленным лицам, насчет «рюмки чая» он сказал зря – не оценили. Лишь Левчук понимающе хмыкнул, поскольку уже привык к выдаваемым командиром непривычным словечкам и фразам. Ладно, учтем.

– Вопросы?

– Не имеется, – за всех ответил стоящий с левого фланга морской пехотинец.

Алексеев обвел взглядом бойцов, припоминая то немногое, что успел ему рассказать старшина перед самым выходом.

Тот, что докладывал – старший сержант Никифор Баланел. Бессарабский молдаванин, то ли из Рени, то ли из одного из окрестных сел. Участник обороны Одессы, после эвакуации войск в октябре сорок первого воевал в Крыму, сейчас попал сюда, под Новороссийск. Немногословен и редко улыбается: семья осталась в оккупации, и живы ли они, не знает. Свободно владеет молдавским и румынским языками, что в их ситуации весьма полезно.

Снайпер, ефрейтор Николай Ивченко. Полная противоположность угрюмому молдаванину – весельчак и балагур, за словом в карман не полезет. Но стреляет отменно – на прикладе «СВТ» с оптическим прицелом больше двух десятков зарубок. Так делают не все – если попадешь в плен, легкой смерти можно не ждать, фрицы тоже отлично знают назначение этих насечек. Откуда он родом, старшина не знал, но заметный «южный» говорок однозначно указывал на не столь уж и дальние края – Одессу или Николаев.

Младший сержант Анатолий Мелевич, бывший танкист, непонятно каким ветром занесенный в славные ряды морской пехоты. Воевал с августа сорок первого, дважды горел в танке, сменил – вернее, пережил – три экипажа. После госпиталя попал в морпехи. Судя по фамилии – белорус, да и легкий акцент присутствует. В принципе, полезный товарищ – мало ли что, вдруг немецкий панцер затрофеят? С «бронезапорожцем»-то Степан худо-бедно справился, а вот с танком – вряд ли совладает. И все же весьма любопытно, как он тут оказался? Танкистов, особенно кадровых, как правило, в другие рода войск не перекидывали, экипажей всегда не хватает. Это новый танк построить не столь уж сложно, железо оно железо и есть, а вот обучить экипаж…

Ну, и последний боец, их радист. Этот сугубо флотский, в звании главстаршины. Здоровенный парниша, в сравнении с габаритами которого даже немаленькая радиостанция смотрится несерьезным ящичком за плечами. Егор Прохоров, ленинградец. Узнав о последнем, старлей сразу же спросил у Левчука относительно его семьи – блокада прорвана меньше месяца назад, и в городе сейчас еще несладко. Старшина в ответ лишь головой качнул: «не, командир, тут все нормально, детдомовец он, без родни, стало быть».

Вот такой вот интернационал, одним словом.

Все бойцы из числа тех, кто высаживался следом за отрядом майора Куникова – из «озерейковцев» только они с Левчуком да Аникеевым. Случайно ли так вышло или нет, Степан даже не задумывался – других хлопот хватало. Но за языком, по крайней мере первое время, придется следить. Это Семен Ильич с Ванькой к периодически проскакивающим в его речи «будущанским» выражениям уже попривыкли, а новые люди могут и не понять.

– Ну, а коль не имеется, так и времени терять не станем. Снарягу… в смысле амуницию подогнали, ничего не стучит, не грюкает? Киваете? Тогда попрыгали, а я послушаю. Молодцы. Мелевич! И?

– Виноват, тарщ старший лейтенант! – Танкист торопливо скинул с плеча сидор, возясь со стягивающим горловину узлом. – Видать, патроны из картонки рассыпались. Я счас, быстро, пару минут.

– Мужики… – Алексеев снова скользнул взглядом по лицам бойцов – теперь уже его бойцов, за которых он отвечает лично и перед командованием, и перед собственной совестью. Отвечает с того самого момента, когда остались за спиной фашистские траншеи.

– Еще раз повторю, если кто с первого раза не понял: с этой секунды мы даже не отряд, мы – единый организм. Каждый боец которого – его орган. Откажет печень или почки – всему организму хана. Хихикаете? – Фыркнул в принципе только Аникеев, но Степан просто не мог оставить подобного без внимания. – Дай-ка угадаю, про что подумал? Небось про блудень молодецкий дурная мысль в головушку пришла?

Бойцы, не скрываясь, заржали, а лицо Аникеева покрылось красными пятнами – хоть прикуривай.

– Всегда говорил, что шутка в бою жизнь спасает. На войне без юмора никак нельзя, поскольку душа выгорает, а человек без души – труп. Но тут ты, браток, мимо кассы попал, не тот случай!

– Виноват, тарщ командир! Глупость сморозил!

– Ну, формально-то говоря, ты и слова не произнес, – широко улыбнулся старлей, по лицам разведчиков видя, как спадает напряжение, пожалуй, что и взаимное. И только многомудрый Левчук, зараза эдакая, внешне никак не прореагировал, разве что едва заметно ухмыльнулся в прокуренные усы. – Ладно, пошутили – и будет. Всем все понятно? Книжку про трех мушкетеров читали?

– Читали, – на сей раз подал голос радист. – А чего там в той книжке такого особенного?

– Да ничего в принципе, – пожал плечами Степан. – Просто девиз у них хороший был, «один за всех – и все за одного». Вот так и мы. У одного патроны в неподходящий момент друг об дружку звякнут, фриц услышит – и даст очередью. И всем остальным полный трындец настанет. Короче, заболтались мы. Проверились, готовы? Тогда двинули…

– А вопрос можно? – неожиданно подал голос тот, кого старлей меньше всего ожидал услышать, – старший сержант Баланел.

– Задавай.

– А вот как мне шутить, коль вся семья под румынами осталась – жена с двумя дочками да мамка старая? А румыны нас сильно не любят. Узнают, что я под Одессой да в Крыму воевал – а мы там много мамалыжников под землю спровадили, – всех повесят, а дом спалят. Может, и некуда мне уже возвращаться, кто его знает?

Степан на несколько секунд откровенно завис: ну, и что ему отвечать? Ох, не вовремя Никифор свой вопрос задал, ох, не вовремя! И ведь не смолчишь: вон как остальные напряглись. Да твою ж мать!

– А я за товарища старшего лейтенанта сам отвечу, – внезапно пришел на помощь Левчук, сделав рукой незаметный жест – «мол, молчи».

И продолжил – жестко, резко, даже не произнося, а выплевывая слова:

– Так шутить, как все другие шутят. Тут у многих родня под фашистом осталась, не у тебя одного, и ничего, живут и воюют! Верят, что живы все, что встретятся еще. Землю свою поскорей назад отбить хотят. Коль душа выгорит, как командир наш сказал, кому ты такой нужен будешь? Тебе, браток, ежели только о плохом думать способен и в светлое не веришь, только один путь остается – сразу на тот свет. Вона, германские траншеи в ста метрах – бери гранату и вперед! Глядишь, и завалишь парочку иродов, ежели они тебя первым не пристрелят. Только остальным дай подальше отойти…

– Товарищ старшина, да я ж вовсе не то имел в виду! – возмущенно вскинулся Баланел, изменившись в лице. – Вы это чего удумали, чтоб я – да панику с прочим пораженчеством разводил?! Да я этих гадов бил и бить буду, да хоть зубами рвать, ежели патроны закончатся! А уж чтобы товарищей подставить?! Никогда такого не будет!

– Отставить! – негромко буркнул старлей. – Никто тебя ни в чем не обвиняет. А на душе сейчас не только у тебя одного тяжко, много тут таких, это товарищ старшина верно сказал. Ничего, скоро встретишься со своими, точно говорю. Максимум через год освободим твою Бессарабию, вот с семьей и повидаешься. Живы они, не сомневайся даже, нельзя в плохое верить. Главное, сам под дурную пулю или осколок не подставься.

– Уверены, товарищ старший лейтенант? – тяжело вздохнул разведчик. – Силен фриц пока что…

– Абсолютно убежден, – отрезал Степан, мысленно прикинув, что никаких военных тайн в принципе не раскрывает. Может, и не стоило столь уж откровенничать, дойдет до командования – возникнут новые никому не нужные вопросы, но что уж теперь? Как говорится, сказал «а» – говори «б». Да и бойцы слушают – аж рты пораскрывали. Вот и уследил за языком, блин…

– В этом году мы фрица окончательно измотаем, сломаем, так сказать, хребет ихней хваленой военной машине. А в сорок четвертом так вперед рванем, что только держись. К весне Одессу освободим, следом из Крыма фашиста выбросим, а уж там и на границу выйдем. Ну, а дальше все понятно – попрем безостановочно до самого Берлина. И флаг наш над руинами Рейхстага поднимем.

Разведчики молчали, переваривая информацию и, очень на то похоже, ожидая продолжения. Нет уж, достаточно на сегодня. И без того лишнего наговорил.

– Все, товарищи красноармейцы и краснофлотцы, закончена политинформация! Двинулись. Порядок следующий: в головном дозоре иду сам, удаление двадцать метров, Мелевич, Баланел – фланги, десять-пятнадцать метров, дальше не отходить. Ивченко – тыл, тоже двадцать. Дозорным и замыкающему – максимум внимания, башкой вертеть на все триста шестьдесят. Главное – не шумим да под ноги внимательно смотрим, на подходах к поселку фрицы могли мины установить. В лесу – вряд ли, но тоже перестраховаться стоит. Вперед!

И негромко добавил, проходя мимо нахохлившегося Аникеева:

– А тебе, Вань, особое задание. Прохоров радиостанцию и запасные батареи тащит, старшина тоже нагружен будь здоров, а ему уж не двадцать лет. Так что присматривать за ними придется тебе как самому молодому и мобильному. Ивченко, конечно, отличный стрелок, но в ночном лесу от его снайперки толку мало. А ты боец уже опытный да и с автоматом отлично управляешься. Не подведи!

– Чтоб я да подвел?! – вскинулся рядовой, мигом просветлев лицом. – Даже не переживайте, товарищ командир, все путем будет!

– Вот и хорошо. Все, потопали…

Борт катера МО-054, тот же день

Поднявшаяся после полуночи трехбалльная волна нещадно валяла «морской охотник»[2] с борта на борт, с завидным постоянством окатывая палубу потоками ледяных брызг. Можно было укрыться в боевой рубке или одном из кубриков, однако капитан государственной безопасности Сергей Шохин не спешил этого делать. Родившийся в рыбацком поселке совсем недалеко от этих мест, он любил море, даже такое суровое, каким оно бывает зимой. Да и прорезиненная плащ-палатка, в которую он был закутан с головы до ног, помогала, надежно защищая от влаги.

Но самое главное, сына черноморского рыбака, что уж тут греха таить, откровенно укачивало, причем даже при куда более слабом волнении – бывает и такое. Покойный отец уже лет в десять перестал брать его на борт своей шаланды, отшучиваясь тем, что травить за борт – оно, понятно, дело привычное, но не стоит приучать рыбу к столь богатому прикорму. Морская болезнь – она такая штука, непредсказуемая. Вон, даже знаменитый английский адмирал Нельсон, говорят, всю жизнь этой напастью страдал. Так что незачем товарищам морячкам про его слабость знать.

Вот он и стоял, вцепившись задубевшими пальцами в леерное ограждение. Не просто так стоял, понятное дело – размышлял. Благо было о чем подумать: не случайно же его столь срочно (и практически ничего не объясняя) отправили под Новороссийск, где всего пару суток назад нашим десантникам удалось всерьез закрепиться на узкой полоске прибрежной суши…

Сергей невесело усмехнулся, в который раз облизнув горько-соленые от морской воды губы: да уж, любопытное у него задание выходит! И всему виной некий старший лейтенант морской пехоты Степан Алексеев (отчество, что характерно, неизвестно, поскольку никаких документов он не предъявлял, объяснив это их потерей вместе с утонувшей одеждой), назвавшийся командиром секретной диверсионно-разведывательной группы, практически в полном составе погибшей во время высадки в районе Южной Озерейки.

Вот только по имеющейся на данный момент информации не было там никакой «секретной разведгруппы», по крайней мере, по линии НКГБ! В принципе ничего столь уж необычного и подозрительного в этом не усматривалось: контрразведчик прекрасно знал, как проходил и чем закончился озерейковский десант. В котором наверняка участвовали и сотрудники смежных структур как армейской, так и флотской разведок. Причем, понятное дело, не ставя друг друга в известность – к чему бы, собственно говоря? Секретность никто не отменял. Абвер, несмотря на все старания контрразведки, работает, и неплохо работает – высадки на побережье у Озерейки гитлеровцы ждали и к ней подготовились. Вот и вышло… как вышло, что уж тут.

И общего бардака хватало, и нескоординированность действий флотских подразделений и авиации свою роль сыграла, и неверная оценка сложившейся ситуации непосредственным командованием десанта – да много еще чего, в чем соответствующим органам еще предстоит разобраться самым подробным образом. Так что никто бы этим старшим лейтенантом и не заинтересовался – во время столь масштабных операций и не такое случается. Тем более воевал он, судя по полученным сведениям, не просто хорошо, а даже и отлично, что вполне соответствовало им же самим озвученной информации: диверсанты на то и диверсанты, чтобы бить фашиста куда лучше, нежели обычные бойцы.

Если бы не одно существенное «но», мгновенно вызвавшее особый интерес контрразведки – захваченная у противника шифровальная машина, сопутствующие секретному прибору документы и фашистский связист, умеющий на ней работать и готовый сотрудничать! Слишком уж серьезный трофей, чтобы не заинтересоваться личностью того, кто его добыл.

Плюс – рапорт капитана третьего ранга Кузьмина, описывающий обстоятельства захвата особо ценного трофея и не менее ценного пленного. В котором, собственно говоря, впервые и прозвучало имя старлея Алексеева. С кратким описанием его боевого пути: два уничтоженных танка, взрыв склада артбоеприпасов, нейтрализация батареи орудий ПТО и минометной батареи, значительное число лично уничтоженных, в том числе в рукопашной схватке, солдат и офицеров противника, помощь в организации прорыва остатков десанта на Мысхако – и так далее, и тому подобное.

Вот с последним-то и возникла первая странность: со слов комбата Кузьмина выходило, что старший лейтенант Алексеев однозначно утверждал, будто основной десант изначально планировался именно в районе Станички, а роль отвлекающего маневра выполняла высадка под Озерейкой. Объяснял он это особой секретностью операции, о реальном плане которой якобы знало только ее высшее командование. Мол, фашисты нас ждали, но буквально в последний миг их удалось переиграть и отвлечь внимание от истинной цели десанта.

Вот только в штабе никто о подобном изменении планов операции «Море», как сразу же и выяснилось, в курсе не был. И никаких изменений просто не существовало в природе, а немецкие приготовления наша разведка и на самом деле откровенно прошляпила. И если бы не предупреждение непонятного старлея, настаивающего на немедленном прорыве сводной бригады к Мысхако, эти восемь сотен морпехов, скорее всего, неминуемо попали бы в окружение и оказались уничтожены гитлеровцами – возможности прийти им на помощь на тот момент просто не имелось.

Да, наше командование быстро все это осознало и было готово отдать приказ о прекращении наступления на Глебовку и воссоединении с бойцами майора Куникова. Вот только связи с морскими пехотинцами не имелось… до того самого момента, пока Алексеев – снова Алексеев! – не захватил немецкую радиомашину вместе с радистом! По всему выходило, что он и на самом деле заранее знал, что подобный приказ придет! И последнее уже не укладывалось вообще ни в какие рамки!

И – все, количество связанных со старлеем необъяснимых странностей перевалило некий рубеж, и закрутились отлично смазанные шестеренки могучей государственной машины, остановить которую до получения того или иного результата теперь было уже невозможно.

Старшим лейтенантом ЗАИНТЕРЕСОВАЛИСЬ всерьез.

Оттого и мерзнет сейчас капитан Шохин на палубе, в который раз прокручивая в голове все известные на данный момент подробности о непонятном разведчике-диверсанте (ну, или кто он там на самом деле?).

Конечно, выводы пока делать рано, но все же вряд ли этот старлей – фашистский шпион. Нет, понятно, что враг хитер и коварен, так что никаких вариантов исключать нельзя. Вообще никаких! Но вот взять ту же шифромашину – Сергей прекрасно знал, что подобные в руки советской разведки уже попадали, впервые – так и вовсе еще в сорок первом году. Вот только без поясняющей документации, которую фрицы всегда успевали уничтожить, и уж тем более без умеющих пользоваться прибором специалистов! Так что и разобраться в ее работе толком не удавалось – немцы просто сменяли роторы и протоколы шифрования – и все. Поэтому значение конкретно этого трофея очень велико! В связи с чем и нужно срочно выяснить, кто таков этот самый Степан Алексеев…

Если, конечно, все происходящее – все-таки не хитроумный ход вражеской разведки, частью которого вполне может оказаться и старший лейтенант. Задача которого в том и состояла, чтобы аккуратно сдать нам шифратор под видом захваченного в бою трофея. Впрочем, проверить последнее не столь и сложно, нужно лишь «разговорить» пленного радиста, который просто не может не участвовать в игре, без него вовсе теряющей всякий смысл. А на серьезного игрока обер-фельдфебель как-то не шибко тянул: капитану хватило одного взгляда, чтобы составить его приблизительный психологический портрет – много на кого с начала войны насмотрелся. Да и до войны он тоже без дела не сидел, шпионов и всяческих вредителей хватало. Не врет этот упорно называющий себя австрийцем немец (с точки зрения Шохина никакой особой разницы нет, но фриц отчего-то настаивает именно на австрийском происхождении) точно не врет! И очень скоро работающие с пленным, к этому моменту уже благополучно доставленным в Москву вместе с шифромашиной и прочими документами, специалисты это окончательно подтвердят…

– Тарщ капитан госбезопасности! – Неслышно подошедший моряк – да и попробуй хоть что-то расслышать сквозь рокот ритмично бьющих в невысокий борт волн! – осторожно тронул Сергея за плечо, отрывая от размышлений. – Пройдите, пожалуйста, в рубку или спуститесь в кубрик. Мы подходим, скоро будем в зоне действия фашистской артиллерии. Опасно тут, нельзя на открытом месте стоять.

– Добро, – не стал спорить Шохин, мысленно тяжело вздохнув.

Здесь, на продуваемой всеми ветрами палубе, морская болезнь отступала, а как будет внизу? Впрочем, не важно: впереди, несмотря на сгущающийся прибрежный туман и низкую облачность, и на самом деле уже можно было рассмотреть взмывающие над плацдармом светлячки осветительных ракет. Еще несколько кабельтовых, и фашистские наблюдатели заметят приближающиеся катера и сейнеры и откроют огонь – для них это единственный шанс ослабить советскую оборону, не позволив перебросить сражающимся подкрепление и боеприпасы.

Уже подходя к рубке, Шохин кивнул в сторону плотно сидящих на корме и баке морпехов:

– А эти бойцы тогда как? Если опасно да нельзя?

Сопровождающий лишь угрюмо буркнул, с лязгом отворяя овальную дверь:

– Дык куда ж их девать, тарщ капитан? Десант же. Да и шансов так больше, чем внутри сидеть. Коль тонуть начнем, постараемся на последних парах поближе к берегу подойти, глядишь, вплавь доберутся, люди опытные. Вы ступайте, тарщ капитан, ступайте. Уж извините, но у нас тут сейчас жарковато станет. Помочь все одно не сможете, так что не нужно и мешать. Случись что, сигайте в море да плывите напрямки, до берега не так и далеко будет. Только одежку верхнюю скинуть не забудьте, иначе вниз потянет, и не паникуйте. И автомат свой тоже не жалейте, выкидывайте – на берегу новый сыщете, а с этой железякой можете и потопнуть.

Молча кивнув, Сергей переступил через высокий комингс боевой рубки, освещенной тусклым светом ламп аварийного освещения.

Последние сказанные матросом фразы отчего-то запали в память: «только одежку верхнюю скинуть не забудьте, иначе вниз потянет. И автомат свой тоже не жалейте».

Где-то он подобное уже слышал, причем совсем недавно. А, ну да, в том же самом рапорте комбата Кузьмина: старлея Алексеева именно так из моря и вытянули, без верхней одежды и оружия, один только штык на поясе остался. Успел, стало быть, лишний груз сбросить, чтобы под воду не уйти. Оттого, мол, и документов не имелось – вместе с бушлатом на дно ушли. Нужно будет уточнить этот момент, свидетелей опросить, так ли все на самом деле обстояло…

А со стороны невидимого в тумане берега уже потянулись рваные трассы крупнокалиберных пуль. Лопнули над головой осветительные снаряды, встали далеко впереди пенные фонтаны пристрелочных выстрелов. Катер ощутимо качнуло в сторону, кладя на борт – рулевой менял курс, сбивая вражеским артиллеристам прицел. За кормой поднялся могучий бурун вспененной винтами воды – маскироваться и дальше смысла больше не имелось. И теперь главным преимуществом юрких «морских охотников» становились скорость и маневренность, и мотористы выводили двигатели на максимальную мощность…