Читать книгу Возрождение - Олег Верещагин - Страница 5

– Вов, вставай, завтрак готов.

Вовка повел плечами и подумал – еще сонно, – что немного обленился. Потом повернул голову. Мелкий стоял рядом, с ответственным видом держа в руках дымящуюся тарелку. Смешно топорщился русый отросший ежик волос.

Уже привычная картина за последние три недели. Только ежик постепенно подрастал себе.

– Встаю, – буркнул Вовка и все-таки спрятал лицо в подушку, чтобы еще немного полежать. – Поставь тарелку на тумбочку.

Мелкий так и сделал (там уже стояла дымящаяся кружка с чаем), а сам тихо переместился в угол, где аккуратно лежали и были расставлены его игрушки – не очень много, хотя Вовка не запрещал ему их брать, если они находились где-то.

– Ты зубы чистил? – строго спросил Вовка, садясь наконец на топчане и обеими руками лохматя волосы.

Мелкий откликнулся, не глядя:

– Ага… А мы сегодня пойдем куда?

– Гляну. Позавтракаю и гляну. Пока вроде бы не надо ничего. Если только просто сходим воздухом подышим.

Мелкий не оценил шутку и тут же снова углубился в игру. Как все дети, он умел отключаться от внешнего мира полностью и уходить в какие-то свои фантазии, становившиеся в такие моменты реальней окружающего. Вовка посидел, глядя на то, как, стоя на коленях, Мелкий что-то очень важное перевозит на грузовичке, тихонько озвучивая работу мотора, – он помнит этот звук? Может, отец его был водилой? Вовка позавидовал немного. Потянулся. И встал – умываться…

Самым удивительным было, что Вовка вскоре после появления в «бункере» младшего мальчишки поймал себя на мысли: а ведь ему вовсе и не хочется дрессировать Мелкого или как-то проявлять свою власть. Он был сильней и опытней настолько, что заниматься такими глупостями смешно. А дрессировать – так что дрессировать, если Мелкий и без этого старательно выполнял все, что ему говоришь, быстро учился и ничему не перечил. Нет, Вовка иногда гаркал на него, часто отпускал подзатыльники и щелбаны – почти без повода, но иного стиля общения с младшими он никогда и не придерживался. Даже… даже в ушедшем мире. А Мелкий-то ничуть и не обижался.

И что интересно – Вовка заметил занятную особенность. Хорошую. Мелкий не скрывал обиду из страха перед Вовкой. Он и правда не обижался. На самом деле. А страх, который был у мальчишки вначале, растворился. Исчез. Очень быстро, буквально за пару дней.

И еще с ним было очень приятно спать на одном топчане. Мелкий был теплый, всегда уютно сопел, когда заснет, и норовил во сне обнять Вовку руками – смешно так… А что иногда он вскрикивал и метался, не просыпаясь, – так и у Вовки было то же самое… а вместе, кажется, это случалось реже у обоих. Как будто они друг другу помогали бороться с одиночеством и тоской. Мелкий уползал поглубже в спальник и старался уткнуться Вовке куда-нибудь за ключицу или вообще в бок. И засыпал почти тут же, как будто в нем поворачивали какой-то выключатель. А если шевельнешься порезче – что-то тихо бормотал про маму и папу. Но и тут не просыпался.

Одиночество его боялось и не показывалось больше. А может – не его, а их?

А однажды, когда посреди ночи Вовка встал – чего с ним обычно не бывало – отлить, то в разгар своего занятия услышал, как Мелкий ползает в спальнике и хнычет. Он и на этот раз не проснулся толком, но в вернувшегося Вовку судорожно вцепился со всхлипом и тут же успокоился опять.

Вовка как-то раз честно спросил себя перед сном вечером: а ты, случайно, не?.. В том лагере у него как раз была первая в жизни «связь» (идиотское слово, если подумать) с девчонкой, потом, в умирающем городе – череда ни к чему не обязывающих «трах-трах», не сказать, чтобы частых, но не один раз и не десять даже. Как результат – девчонку ему хотелось часто. И временами очень сильно. Так сильно, что приходилось прибегать к крайним мерам.

Но и организм и мозги в дружном союзе спокойно ответили на вопрос хозяина, что хочется – именно девчонку. И Вовка успокоился. А Мелкий о таких вещах и вовсе, похоже, не задумывался – срок не пришел. Восьмилетние мальчишки проявляют интерес к девчонкам, только если этот интерес специально пробуждают и старательно подогревают взрослые дураки или сволочи… «Ну а когда придет время… может, как раз найдем ему какую девчонку, – подумал Вовка. – Нарожают мне типа крепостных крестьян. Много».

Но от этой мысли ему стало еще тошней, чем от первой, хотя казалось бы – куда уж отвратительней? И об этом он тоже больше не думал. Не запрещал себе думать, а именно не думал…

Мелкий Вовку часто смешил. Когда Вовка услышал первый раз вызванный какой-то его выходкой свой смех, то изумился и даже огляделся: что за звуки? Смех был неумелым, странным, даже страшным, пожалуй. Вовка подумал, что до войны, услышь он такой смех, – решил бы, что смеется сумасшедший.

И задумался над этим…

А вот давать Мелкому автомат или нет – вопрос у Вовки даже как-то не возник. Младший мальчишка из маленького арсенала Вовки получил «АКМ-74У» на пятый день проживания в «бункере» – и отнесся к оружию очень ответственно, надо сказать. Быстро его освоил и полюбил, кажется… Видимо, с оружием он чувствовал себя сильным и в большей безопасности. А это вещь такая… важная вещь. Был Старший Вовка. Был Настоящий Автомат. И был Дом. И игрушки… Кажется, Мелкому этого вполне хватало…

А вот вчера вечером, – вспомнил Вовка, садясь есть и продолжая наблюдать, как Мелкий играет с грузовичком, – Мелкий его, Вовку, напугал. Здорово напугал. Они просто лениво про что-то разговаривали, и вдруг Мелкий спросил:

– А зеленые деревья – как это?

Вовка осекся на полуслове. Непонимающе посмотрел на младшего мальчишку. Что за чушь он спрашивает: «как это – зеленые деревья»? На них зеленые лис…

Тут до него дошел наконец смысл вопроса, и, глядя в любопытные, чистые глаза Мелкого, Вовка почувствовал страх.

Мелкий не помнил зеленых деревьев. Он знал только, что деревья – это черные и серые большие палки, утыканные палками поменьше, которые кое-где торчат на улицах. Ничего зеленого в них не было, конечно.

Вовка засуетился. Хотел было объяснить на словах, но потом спохватился. Включил ноутбук и сам сел к экрану. Подтянул Мелкого, тоже суетливо, и сказал: «Вот, смотри, вот это деревья… – и добавил поспешно: – Настоящие!»

Мелкий смотрел внимательно, почти не дыша…

Ноутбук Вовка нашел полгода назад на каком-то замерзшем мужике. Наверное, тот упал от голода и замерз. Хороший ноутбук, до войны такой мог стоить тысяч тридцать или даже побольше. И куча заряженных восьмичасовых батарей, штук десять, не меньше – тоже была. А в самом буке не оказалось ни игр, ни вообще ничего, почти вся нехилая память была забита книгами, фотками картин, чертежами, песнями, фильмами… Вовка иногда смотрел кое-что – но музыку или кино не включал ни разу, боялся, что разобьет ноут. Почему-то так чувствовалось, отчетливо.

Мужик, наверное, был из тех, кто раньше называл себя выживальщиками. Вовка про них несколько раз читал. Но, видимо, его знания тут не смогли помочь. Умер выживальщик, и все. Все умирают. «Или живут все – или умирают все, выжить в одиночку не получается», – иногда думал Вовка вопреки собственному существованию. И пугался, когда осознавал, что не слишком-то причисляет себя к живым…

На ноуте, кстати, было сколько-то чистого места, и Вовка хотел было вести дневник – пришла такая мысль, – но потом ему стало смешно от этой самой пришедшей мысли, и он так ничего и не завел. Зачем, для кого? А вот теперь машинка пригодилась…

На экране шумели зеленые деревья, и Мелкий вдруг сказал неуверенно:

– А я помню… на них должны быть птицы… живые… И еще разные кошки на них. Которые птиц едят. Такие небольшие, с хвостами.

Вовка нашел ему в компьютере птиц. И кошек…

– Вовка, а можно, я спрошу? – отвлек Вовку от завтрака (это была яичница из порошка, с ветчиной) и размышлений голос оставившего грузовик Мелкого. Он сидел боком, упершись в пол рукой, и смотрел на старшего.

– Угу. – Вовка хрустнул соленой галетой.

– А на свете еще есть люди? Хоть сколько-то? Или только мы?

– Есть. – Вовка со вкусом отпил чай. – Наверняка. Людей было много, все погибнуть не могли. Е-е-есть где-нибудь.

– Вовка, а почему мы к ним не пойдем?

– Куда? – Вовке было лень обрывать малька, пусть треплется. И самому в ответ – почему не поболтать? – В городе или нет никого давно, или прячутся хорошо. Я вообще знаю, как куда добраться, но ты тыквой-то подумай: снегопады, ветер иной раз крыши срывает, сам видел. – Мелкий кивнул. – Куда мы пойдем-то? Нас за околицей или заметет, или просто в сугробах застрянем… Да и вообще. – Он кивнул на радиоприемник: – Вон стоит. Я раньше часто слушал. А потом и бросил – по-моему, полгода назад последняя станция заткнулась. Какие люди? Мы к ним выйдем, а они хавку отберут, одежду отберут, а нас к стенке, и все. Или самих схавают. Ты про людоедов знаешь?

Мелкий кивнул, глаза наполнились невыразимым ужасом. Но он все-таки твердо сказал ломким голосом:

– Люди людей не едят. Это разные дикие только, я… в книжках читал. Я помню, – закончил он несколько удивленно. – Или, может, мне читали… – Он потер лоб пальцем, пытаясь вспомнить.

– А сейчас все дикие, – ответил Вовка и кинул Мальку галету. – На, лопай.

– А я, можно… – Мелкий захрустел галетой. – Я, можно, еще спрошу?

– Валяй.

– А твои папа и мама… – Мелкий сбился, чуть съежился, но Вовка пожал плечами:

– Погибли. Я из лагеря вернулся, а весь центр в развалинах.

– А ты их не искал? Вдруг они уехали?

– Не искал. Да не уехал никто никуда, не успел. Нам военный так сказал. Мне и Сашке. Это дружбан мой… был.

– Военный сказал?

– Ну да, наш военный. В смысле русский.

– Наш – это русский?

– Ну да.

– А кто такой военный?

– Это человек, который воюет… Слушай, заткни ты пасть галетой и хрусти, а то как дам!

Мелкий заткнулся, сделав вид, что очень испуган…

Мелкий, которого звали Петькой и который вспомнил это совсем недавно, но не говорил, потому что Вовка приказал не говорить, – не сердился на Вовку. Ничуть. Ни капли. Вовка для него был… был всем. Ничего такого в прежней жизни мальчика, которую он не очень хорошо помнил, и не только из-за возраста, еще и потому, что ужас, к счастью, стер большую часть памяти, – не встречалось. Он даже не помнил, как и почему остался жив и выжил вообще. Что делал, где жил – почти не помнил и не стремился вспомнить. Рядом был Вовка – вот и здорово!

Вовка был Вовка. И все, что он делал, что говорил, было хорошо и правильно. Даже когда он делал больно или ругался. Это всего лишь значило, что он, Петька, где-то ошибся. «Накосячил». Никакие иные мысли мальчику в голову не приходили.

Вовка его спас. И что пригрозил сначала – тоже ничего. Мир злой. Страшный. Пустой. Холодный. А Вовка добрый…

– Ты добрый, – вырвалось у прожевавшего галету Мелкого.

Вовка вытаращился на него. Даже рот приоткрыл. Поскреб, опустив глаза, вилкой по тарелке. Потом хмыкнул:

– Ну, тебе видней… – и вдруг спросил: – Слушай, Мелкий, а ты своих вообще не помнишь?

– Собаку вспомнил. Когда вчера компьютер смотрели. Таксу, – ответил Мелкий. – И все. Больше ничего. Потом только магазин помню, где ты меня… нашел. И еще как будто кусочки в голове пересыпаются. – Он вздохнул, и Вовка поспешил заговорить о другом:

– Сейчас урок повторим и пойдем прошвырнемся.

– Ага, – с готовностью кивнул Мелкий. – Вот тут я помню все, – самодовольно похвалился он и, вскочив, потащил из тумбочки книжку с надписью «Хранители» на обложке…

Как пришла в голову мысль учить Мелкого читать и писать, Вовка потом не мог и вспомнить. Наверное, со скуки. А вскоре он увлекся сам, и здорово увлекся. Мелкий учился очень быстро и охотно – Вовка даже подумал, что, кажется, мальчишка умел читать и раньше, а теперь просто вспоминает. Ну а что? В пять лет, даже в четыре года вполне мог уметь читать.

А эту книжку они подобрали несколько дней назад. Вовка ее раньше не читал, только смотрел фильм. В книжке рассказывалось почти о том, что и фильме, но не совсем. И трудно было объяснить Мелкому, что такое «фантастика». Кажется, он так и не поверил до конца, что писатель Толкиен просто выдумал все, что написано в книжке. Может, даже думал – с Вовкой он про это не говорил, – что раньше мир как раз и был такой? Кто знает…

Но пойти сразу не удалось. Мелкий попросил еще раз показать на ноуте деревья, и Вовка даже без ворчания включил аппарат. Пока тот запускал программы, вспомнил:

– Были такие печки, я читал… к ним можно ноутбуки подключать и всякое такое разное. Топишь дровами, а она ток вырабатывает. Если найдем – возьмем.

– А что – разное? – заинтересовался Мелкий.

Вовка пожал плечами:

– Ну… разное. Телефоны там. Аккумуляторы. Много всякого. Раньше ток много для чего был нужен.

– А давай такую печку поищем?

– Да я, понимаешь, не знаю – где, в каких магазинах… Вот, смотри, ты что хотел-то? – Он толкнул Мелкого в затылок, поворачивая его голову к экрану.

Мелкий смотрел ролики внимательно. Потом сказал задумчиво:

– Сколько людей… Вов… а они все были плохими?

– С чего ты взял? – удивился Вовка. Вспомнил прошлое и пояснил: – Ну… плохих было много, конечно. Но большинство так… обычные. Ну, обычные, короче. – Вовка не мог объяснить лучше и немного разозлился. Однако Мелкий слушал внимательно и понимающе, а потом спросил неожиданно:

– А если они были не плохие – почему они друг другу не помогли? Вместе же легче.

– Новости. – Вовка опешил. – Как бы они помогли?

– Ну… – Мелкий задумался. – Ну, я не знаю. Вот как ты мне. Ты же меня не убил. И тебе со мной не так скучно, я тебе помогаю, где могу… Смотри, вот какой у нас склад – с него бы человек… человек десять могли бы много-много лет есть. И вообще можно было бы много сделать разного… Вот тут есть фильм такой – как под землей разную еду выращивать. Только мы вдвоем не сможем, а было бы нас десять – может, смогли бы? Вот я и спрашиваю – почему люди друг другу не помогли, если они были не плохие? Собрались бы, продукты собрали бы, и вообще… И жили бы все вместе. А плохих бы поубивали, и все.

Вовка ошеломленно слушал Мелкого. Потом несколько раз открыл и закрыл рот – когда тот замолчал. И признался:

– Слушай, Мелкий, я не знаю, что тебе сказать. Я… – Он поморщился и неохотно продолжил: – Я ведь, например, сначала не один был. Нас команда целая была… мы просто вместе собрались. Пацаны, девчонки… человек двадцать. Мы даже не знакомы были до войны. Сбились вместе, жили у одной девки на квартире, я не знаю, куда ее предки делись. Оружие достали. Ну, говорили, что будем обороняться. Было от кого… и такие же малолетки, и взрослые еще хуже… Сперва, правда, оборонялись только. Потом, когда погода стала… ну, ухудшаться, то еду стали отнимать. Не всегда, искали сами, но если что – и отнимали. Убитые у нас уже были, кто-то от ран умер… Отнимать плохо, ну, мы так говорили: а делать-то что? А потом… – Вовка провел по глазам рукой. – Потом мы семью убили. У них много консервов было, мы их в подвале нашли. Хотели сперва забрать половину. А потом мужика и пацана убили, а женщину… в общем… Не все. Я не стал, еще кто-то не стал. А остальные – да. И девчонки некоторые смотрели и ржали. А потом они же ее и добили. А дальше уже все…

– Что все? – тихо спросил Мелкий. Его глаза поблескивали в казавшемся тут странным свете экрана ноута.

– Да все… – Вовка вздохнул. – Как будто какое-то важное правило рухнуло. Я даже и не помню толком, что там было… да и не хочу вспоминать. Нас в конце концов всего четверо осталось – двое пацанов, девчонка и я. Остальных перебили – ну, такие же, как мы. Кого-то съели… И мы тоже много кого убили, только до человечины не докатились… Я ногу сломал. Сорвался с балки. Ну вот. Лежу как-то ночью, нога болит… И слышу – наши обсуждают, что со мной делать. И девчонка… а мы уже неделю голодали… короче, она и сказала: надо, мол, добить и съесть, он все равно не ходячий. Пацаны помялись и согласились.

– И?.. – Мелкий сглотнул.

– Ну тут я просто стрелять начал. Сразу. В ответ только один пацан успел выстрелить, попал мне вот сюда, – Вовка хлопнул себя по бедру. – Я их положил и уполз в туннель… Вообще-то подыхать уполз, – признался он после короткой паузы. – А тут этот склад и вот… коллектор. Знаешь, Мелкий, – Вовка подпер подбородок кулаками, – я не знаю, поймешь ты, что я сейчас… я и сам не очень понимаю… Но вот я до войны книжку читал, нам в школе задали… Про другую войну… про Великую Отечественную. Там окружили такой город – Ленинград. Большущий город. Ну, потом его Петербург стали называть. Совсем окружили, на несколько лет. И там не было ни еды, ни топлива. Так вот за все те годы людоедства было всего с дюжину случаев.

– Дюжину? – непонимающе переспросил Мелкий.

– Ну, двенадцать… Дюжина – это так двенадцать называется… Люди от голода умирали, на улицах, прямо в домах умирали… а все равно что-то строили, делали, да еще от врагов оборонялись. И никому в голову не приходило съесть соседа. А у нас получилось совсем не так. Я несколько раз думал – почему? И я вот думаю: у тех людей в жизни был смысл. Ну, они Родину защищали, верили во что-то там такое… А мы – нет. Просто толпа народу, и никакого смысла. А если нет никакого смысла и веры никакой нету, то почему не съесть соседа? Может, мало быть обычным человеком или даже неплохим, а надо… ну, надо, чтобы у тебя что-то большое было… больше тебя и даже больше, там, например, семьи, потому что ведь своих детей тоже можно человечиной кормить – потому что ты их любишь и хочешь, чтобы они жили… Я видел… ну, когда снег еще не совсем лег, – тут, на окраине, есть место, где одна семья целую ферму сделала. Детей наловили, там держали и ели их. Пересидеть хотели… холод и все такое прочее. Мы когда нашли это место, то их сразу перебили всех, все там сожгли, а сами потом почти такими же…

Вовка замолчал и молчал долго. Молчал и Мелкий. И вдруг Вовка тихо сказал – сказал не Мелкому даже, а самому себе:

– Я сейчас думаю… если бы я тогда… в самый первый раз… когда наши ту семью в подвале убивали… если бы я это дело прекратил… хоть как… хоть стрельбой – может, все было бы иначе? – Он мотнул головой. – А, ну его на фиг… Одевайся, пошли!

* * *

Ночью ему приснились родители. Они садились в машину у подъезда. Мама беспокойно оглядывалась, а папа добродушно ворчал: «Да прибежит он сейчас, не суетись ты…»

Лиц у них не было. Вернее, они были – просто Вовка не мог их рассмотреть. Он не прибежал, они остановились на вокзале выпить купленного каким-то дядькой по их просьбе пивка, и он не прибежал. Если бы он прибежал, то они бы погибли все трое, и было бы хорошо. Не было бы мучительно невидимых лиц.

Вовка проснулся от всхлипов. Мазнул рукой по щекам – они были мокрые. Полежал, глядя в темноту, мысленно обещая, что в следующий раз, если Мелкий начнет такие разговоры, то получит ремня.

Он долго боялся заснуть, чтобы снова не увидеть тот же сон. Лежал и думал про людей. Вдруг очень захотелось, чтобы люди где-то были. Нормальные люди. Как в кино про такие вещи. Нормальные люди обязательно должны быть. На каком-нибудь острове. Или в горных пещерах. Или еще где-то. На базе на какой-нибудь. На секретной. Живут там себе сейчас, пьют кофе и думают, как им спасти мир.

Его собственный опыт подсказывал ему, что так не будет. Люди оказались дерьмом и сдохли или убили друг друга. Но что-то – что-то, чему он не находил имени, – отрицало этот опыт яростно и непреклонно. И сегодняшние слова Мелкого – глупые слова – не давали покоя, как-то подтверждали то, против чего восставал весь Вовкин опыт.

И Вовка вдруг задумался.

Он впервые задумался над этим.

А кого, собственно, он называет нормальными людьми? Тех, кто откроет люк и скажет: «Ты в порядке, парень? Давай выходи. Мы тут построили школу и вообще восстановили все, так что будем жить дальше».