Читать книгу Туман. Книга третья - Олег Ярков - Страница 4

НЕСПЕШНАЯ, НО НУЖНАЯ.

ПЕРВОЕ ЗАДАНИЕ.

– Как я понимаю, господа, вы, всё же, ослушались моего приказа?

Такими словами встретил Александр Игнатьевич Толмачёв вошедших в его нумер гостиницы в Великом Устюге. Сказал без особой радости в голосе, однако, и без суровости. Вот так просто и произнёс: «Как я понимаю, господа…».

Наши друзья остановились в дверях, опустили из рук на пол дорожные саквояжи и так и остались стоять, не шевелясь. От нежданности. И молча от того же.

– Мне стоило бы ранее, намного ранее изменить наши отношения. Замест приказного письма надлежало бы с вами договариваться. Такая манера нашего сотрудничества, как мне видится, вам более по нраву. Думаю, что я прав. Хотелось бы мне услыхать о причине, по которой вы не приняли в буквальности то, что я описал в письме. А с иного боку – узнаю я истинную причину, и что? Вы уж здесь, и изменить эту действительность мне не по силам. А посему, я искренне рад, что вы проявили подобное ослушание и прибыли. И, как нельзя, вовремя, доложу я вам! Ну, что же вы стоите? С прибытием!

– А по какой надобности была та презлющая вступительная часть?

– Я просто следовал протоколу.

Крепкие рукопожатия давнишних знакомцев как-то сами перешли в не менее крепкие объятия с похлопываниями по плечам и спинам.

– Уж стало понятно, что промеж нас восстановлен мир и прежняя доверительность. А что может нам помешать где-нибудь и что-нибудь откушть? Под хорошее винцо.

– Я писал вам, что после некоторых событий, я несколько стеснён в средствах, а наш почтовый департамент….

– Александр Игнатьевич, показывайте, где в этом городе находится приличная ресторация, и покончим на этом. Думаю, что Кирилла Антонович тож сочтёт верным, не считаться расходами промеж нас.

– Ну, господа, вы ставите меня….

– Александр Игнатьевич, право, хочется кушать!

– И не только кушать, – добавил штаб-ротмистр, подавая сюртук советнику. – В ресторации и поговорим.

И был в той ресторации ужин, и был там разговор, да только пользы в нём оказалось столько, сколько в пустом мешке. Не стал надворный советник подробностей говорить, а только поделился задумками.

– Давно я взял себе за привычку сохранять в отдельном месте папки, кои содержат всякие бумаги, описывающие непонятные дела. А почему? Чутьё, знаете ли, подсказывает, что не единожды случилось дельце, что в папку попало. Как с тем туманом, надеюсь, помните? Так вот, дело по этой Чёрной Библии принудило меня открыть папку уж в третий раз. Первый раз, когда до меня дошли слухи об этом, было уж три года назад в Архангельском уезде, когда он ещё не был отделён от Вологодской губернии. Да, перерыв не велик, три года. Только вот… случаев – то не три, а на самом деле одиннадцать.

– Это же….

– Нет, Кирилла Антонович, вряд ли эта цифра так страшна. Первый слух, как уж говорил, пришёл из Архангельска, однако всё началось и завершилось не на одном месте, а в пяти посёлках, находящихся на небольшом расстоянии один от другого. Всё происходившее, вернее надобно сказать, перетекавшее из посёлка в посёлок, считалось за один факт, имевший появление сведения, схожего с сегодняшним, и до полного прекращения творимой мистерии. Второе появление слухов о подобном, случилось в Могилёвском уезде, это далеко на запад от сих мест, и обошло шесть поселений. Третий случай поразил Вологодскую губернию. Пока мы ведает про два посёлка. Как по мне, то это ещё не мор, хотя слово «эпидемия» всё чаще приходит на ум.

– Господин советник, а нет ли….

– Модест Павлович, мы уж уговорились оставить чины.

– Это я проверял, внимательно ли вы слушаете?

– Ваш укол достиг цели! Я ценю вашу память и ваше умение корректно отвечать на мои прошлые выпады. Это, видимо, касаемо вопроса, заданного мной о….

Надворный советник осознанно сотворил паузу, ожидая подсказки штаб-ротмистра.

– О Париже.

– Именно! Вы, имею счастье об этом заявить, отменный слушатель и прекрасный собеседник. Извините, что прервал вас.

– Позвольте и мне выразить своё восхищение вашими достоинствами. А вопрос мой таков – нет ли чего общего в этих трёх, с позволения сказать, вспышках и в случаях, возможно похожих в тринадцати посёлках? Кроме, разумеется, книги?

– Есть. И в том заключается настороженность моя в отношении проводимого следствия.

– И каковы они, те схожести?

– Этого я вам говорить не стану. Как вы сами понимаете, что о недоверии к вам не может быть и речи. Возможно, повторюсь, возможно, что у вас, от услышанного, может сложиться некое определённое мнение, отчего всё то новое, что мы узнаем тут, может быть понято и, как следствие, использовано превратно. Снова повторюсь – возможно. Может, и нет. И для того, чтобы получить девственно чистый и совершенно правильный ответ, следует заранее исключить все эти «возможно». Вот потому-то мы и станем действовать порознь, собирая ответы в единый котёл. А после уж поглядим, в какую похлёбку мы с вами попали. Ваше здоровье!

Говорили ещё о многом, вскользь и подробно. Не менее того закусывали. В самом конце ужина наши друзья получили… нет, не задание, а, скорее, предложение. Пожелание провести своё собственное доследование, дабы получить своё, отдельное мнение, кое, в купе с имеющимся у советника, сложить в собственноручно сотканную картину произошедшего, прозванного господином Толмачёвым «мистификация».

И, уже наутро, нанятый извозчик повёз Кириллу Антоновича и Модеста Павловича в уездный город Верховажский Посад, числящийся, в поземельно-удельных уложениях Российской империи, заштатным.

Именно заштатным он и оказался внешне. Поднявшись по чьей-то прихоти на более высокую ступень в поселковой «табели о рангах», по сути, он остался малоподвижной деревней с плохо подметенными площадями, но с ухоженными фасадами домов, оказавшейся своеобразной оградой тех самых площадей.

Обыватели же, словно повинуясь наитию, враз возжелали «чего-то такого эдакого», что сближало бы их, хоть внешне, с обывателями «приказных» уездных городов, а не с односельцами заштатного Верховажского Посада.

В таковом же смысле преобразились и рынки. Простенькие столы с товарами сменились многополочными прилавками, а снующие и горластые торгаши с переносными лотками пересели на тележки, предлагая свой товар прямо с колёс.

Единственное, что не менялось, да и не желало меняться – чиновничество.

Замахнувшись на уездный перечень должностных лиц, Верховажский Посад получил только одну штатную должность, в служебный долг коей входило всё, что дОлжно иметь пятерым чиновникам. Чистота улиц в Посаде, лечебница, сочленённая с судебным моргом, малочисленный полицейско-жандармский отряд, архив, чтение и столоведение земских бумаг, приём жалоб, а не редко и подмётных писем, торговля, образование… вроде всё. Да, это всё. И начальствовал над всем этим Посадским счастьем коллежский асессор Турчинов Александр Валентинович, а по государственному уложению о чинах – его Высокоблагородие.

И завершающий мазок в фон картины перед тем, как писать основной сюжет. Надобно отметить, что основная должность господина коллежского асессора состояла в управлении почтового отдела. Так-то, вот.

Именно к нему и направились на аудиенцию господа Ляцких и Краузе.

Кабинет его высокоблагородия располагался в городском управлении, расквартированном в доме, некогда принадлежавшем княгине Трубецкой, выстроившей сей дом для непонятных надобностей, поскольку ни разу вышеозначенный дом не навещавшей.

У самых кованых ворот, втиснутых в опоясывающий сие здание деревянный забор, стоял скучающий жандарм, лениво отгоняющий саблею пролетающий мимо мусор. День, для подобного занятия, выдался удачным. Было ветрено.

Равнодушно пропустив посетителей и, растолковав, где и как сыскать кабинет его высокоблагородия, жандарм вернулся к прерванной забаве – отбивать у ветра его добычу в виде мятых листков от афиш, упаковочной бумаги, верёвочек и позапрошлогодних листьев.

Вот верите, либо нет, но никак не возьму в толк, для какой нужды я описываю таковые подробности Верховажского Посада? Что в них проку? Но, всё едино, срываюсь и срываюсь. Не оттого ли, что в России-матушке неизбывно увядает отдалённая провинция, зря старающаяся спорить с блеском и роскошью столичных городов? Возможно, что и так. Или наоборот. Ежели вы, читатель, не придёте к более разумному толкованию подробных описаний, то и вовсе пропустите сие место в текст. Мне обидно не станет.

И пока я отвлекался на подробности, наши друзья уж проследовали по анфиладе комнат второго этажа, и остановились у самой большой двери, ведущей в сам кабинет господина Турчинова.

Постучал в оную штаб-ротмистр.

– Войдите, ежели считаете, что вы тут нужны.

А друзья-помещики именно так и посчитали, оттого и переступили порог.

– Желаем здравствовать, ваше высокоблагородие! Позвольте отрекомендоваться….

– Это так необходимо?

– Видимо, нет, если вы выслушаете нас и соблаговолите дать нам ответ на один вопрос.

Его высокоблагородие как-то уж очень неопрятно влез перстом в ноздрю, покрутил им, и что-то извлёк. Внимательно разглядел находку, понюхал… и отёр обо что-то под столом.

– Табак. Ишь ты, не весь вычихался.

Круглое лицо чиновника вмиг стало не то, чтобы неприятным, а скорее отвратительным. Маленькие глазки, в обрамлении рыжеватых, коротеньких и редких ресниц, совершили попытку мудро прищуриться, отчего всё обличье, в купе с полными и влажными губами, приобрело вид, как у излишне капризного и придурковатого ребёнка. Не портило отвратительность лица и резко контрастирующие меж собой мясистый нос и малоприметный подбородок.

При взгляде на сие, с позволения дам сказать, лицо, Кирилла Антонович к месту припомнил высказывание Вольтера, увидавшего карикатуру на него самого. «До чего же отвратительная маска!» – воскликнул философ. «Это он не видал ещё маски сего чиновника! С той разницей, что это не карикатура, а сущая натура!» – подытожил свой воспоминание помещик, имея в виду под местоимением «он» самого Вольтера.

– И что вам угодно?

– Угодно следующее, – ровно, однако твёрдо, молвил Модест Павлович, производя шаг вперёд, – доставлялось ли в Верховажский Посад тело старца из Веди… щевского?

Тут, на сей недосказанности, штаб-ротмистр оглянулся на помещика с явным вопросом в собственных глазах. Получив утвердительный кивок головы, продолжил.

– Из Ведищевского Лога. Это событие должно было быть во второй декаде прошлого месяца.

– И это всё?

– Да. Это – всё! Кроме того, разумеется, куда направлено тело, и кто его перевозил.

– Уж и не припомню подобного случая.

– Позвольте, ваше высокоблагородие, неужто вам ежедневно доставляют не по одному покойнику, чтобы запамятовать старца из Лога?

– А вы знаете, господа, мне нет дела до ваших покойников. Коли кого и привозили, так в покойницкую и скидывали. Им, покойникам, там самое место.

– Позвольте, однако ж, в отношении появления того покойника ведётся следственная работа. Из-за этого дела приехал сам господин надворный советник Толмачёв! И дело сие под патронажем самого… – тут Модест Павлович подбородком указал на портрет императора Николая Второго, висевший над креслом чиновника.

– Оставьте, господа, Что ОН, – коллежский асессор попытался повторить жест подбородком, но толстая шея не дала голове повернуться к портрету, – мне сделает? Приедет, как ваш господин Толмачёв, и бранить станет? Ему, как и всем, ровным счётом никакого дела нет до нашей губернии.

– Ваше вольнодумство может иметь скверные последствия. А расследование….

– Послушайте, – перебил штаб-ротмистра Турчинов, – что вы мне тут про расследование талдычите? У меня у самого расследования каждый день, и отвлекаться на привозных покойников мне недосуг. Вот, извольте полюбопытствовать!

Чиновник извлёк из папки, покоящейся на самом краю стола, несколько листов.

– Эти жалобы получены третьего дня. Ну, хоть эта – рабочим Дунаевым и другими сваливается навоз у паровой мельницы, принадлежащей И.А.Россомахину. Далее. У казака Синцова неизвестно кем похищен тулуп. Каково? Вот, полюбуйтесь ещё – У обывателя Зубова также похищен тулуп, стоящий аж сорок рублей. Следующее – у обывательницы Евдокии Антроповой Рыковой украдены разныя домашние вещи, на сумму сорок рублей. Те же сорок рублей. И кражу совершила прислуга Рыковой, по имени Анастасия. Фамилия неизвестна. А со вчерашними жалобами вас ознакомить? Хе-хе-хе, – как-то совсем уж не к месту захихикал чиновник, умудрившийся, сие хихикание, совершить отвратительно.

– Мне, господа, надобно вести следствие по жалобам живых, а вы мне предлагаете запоминать покойников. Мне нет дела до них.

– Нам следует удалиться, – прошептал Кирилла Антонович другу.

– Да, следовало бы сюда вовсе не приходить, – таким же шёпотом ответствовал Модест Павлович. А в голос сказал.

– Нам, ваше высокоблагородие, пора. Честь имеем откланяться!

– Погодите, господа! Вот… вы торопитесь уйти, а я только что помочился себе в штаны. И никому до этого нет дела. Никому….

Словно по команде друзья покинули кабинет, а затем и здание управы, оставив его обитателей заниматься любимым делом – одного мочиться в собственные штаны, а другого гонять саблей пролетающий мимо мусор.

* * *

– Вроде бы и Русь та же, что и у нас дома, а действительность совсем уж иная. Вы, часом, не знаете, как вот это, – штаб-ротмистр развёл руки в боки, словно пытаясь охватить ими улочку, по которой они шли, весь Верховажский Посад, всю Вологодскую губернию и, чего греха-то таить оставшуюся, опосля перечисленного земельного удела, Русь.

– …вот это всё может уживаться и, даже, каким-то манером процветать?! Кто наряжает в уездные столоначальники люд с отвратительным лицом но, скорее всего, с подходящей родословной? И настанет ли этому изменение в сторону хорошего? Вы, мой друг, не серчайте на меня, но я вам скажу откровенно – то, что мы недавно увидели, толкает Россию в пропасть! Ко мне и вовсе крамольные мысли зачастили – может пусть эти народники – разночинцы – революционеры возьмут власть в свои руки и наведут порядок? Новая метла, говорят, метёт по-новому….

– Да-да, только когда обломается, то под лавкой валяется. С вами трудно не согласиться. Но, вот, касаемо революционеров… я читывал о французской революции. Верите, мне стало не по себе от того ада, который они сотворили, а представьте на миг, что вам самому доведётся пережить эту смутную историческую годину, дабы дождаться порядка от новой метлы. Как по мне, так увольте! Не дОлжно допускать революции в России, не дОлжно! Даже и таковую допускать нельзя, какая примется обещать хороших чиновников и благодатную жизнь! Любая революция, дорогой друг, есть обман! Простой обман для получения кем-то выгоды, совершенно без обещанного переустройства общества. Нет, я на многое готов, чтобы не допустить революции. Вот, кажется, мы и пришли.

Разговор происходил промеж друзьями, кои преодолевали не далёкую дорогу от уездной управы до уездной лечебницы. Именно в ней они и собирались испытать свою удачу, и найти хоть крохи ответов, которые, вероятно, сложились бы в ответ.

Самой лечебницей оказалось длинное одноэтажное здание со множеством окон по фасаду, но с одной дверью.

Некогда окрашенное в цвет «благородная зелень», лечебница ныне являла собой грустное смешение остатков «зелени» и проглядывающих то тут, то там прогалин с остатками краски других колеров, ранее гордо украшавших стены, намного ранее до нанесения колера «благородная…».

Забора, либо ограды, у лечебницы не было. Левый угол здания был подпёрт здоровенным бревном.

Изо всех возможных людей, могущих пролить свет на беспокоящий наших друзей вопрос, либо предоставить нужные пояснения, сыскался только здоровенный бородатый детина, к счастью оказавшийся спокойным и рассудительным.

Ознакомившись с устным представлением прибывших господ, дополненный кратким изложением причины своего прибытия в сию замечательную лечебницу, детина невесть откуда выудил такого же спокойного мальца, и наказал ему стрелой мчаться к дому Карла Францевича.

– Это отставной гоф-медик и старший в этой лечебнице. Он ведает всем тут, всё знает и, даст Бог, поможет и вам. Чаю не желаете?

Друзья согласились, однако на втором глотке ароматного напитка послышался чей-то голос, требовавший предоставить ему на обозрение ту причину, оторвавшую его от домашнего обеда. Причин, на самом деле, оказалось две и они, отставив чашки, пошли представляться лечебному начальству.

Думается мне, что нет крайней надобности, описывать и знакомство, и беседу, ради которых Кирилла Антонович и Модест Павлович прибыли в Посадские угодья. Надобность есть в описании ответа. Полученного от отставного гоф-медика.

– Занятно, право слово, занятно, – нараспев протянул медик.

– Позвольте полюбопытствовать, что именно вам показалось занятным? – Ещё не теряя спокойствия, вопрошал помещик.

– А всё. И интересующий вас покойничек, и ваш интерес к нему спустя, почитай, три недели. Что же, останемся разговаривать тут, в коридоре, либо пройдём в манипуляционную? Прошу сюда, третья дверь по левую руку.

Присущий лишь лечебницам запах, прочно чувствовавшийся в коридоре, обломком громадной скалы обрушился на друзей, перешагнувших порог кабинета.

Карл Францевич Рюгерт, так отрекомендовался отставной гоф-медик, был высоким и стройным мужчиной, возраст которого угадывался в седине и в предпочтении обедать дома, а не греть себе суп на спиртовке. Ещё он хромал на левую ногу.

Заметив, тут же, что пришедшие гости поглядывают на его походку, сам и наперёд дал объяснение подобному.

– Ишиас, знаете ли. В точности по поговорке – сапожник без сапог. В моём случае лекарь без…. Все мы скроены из одного материала, да и рвётся он у всех одинаково – и у сапожников, и у лекарей. Правда, у одних раньше, а у иных вот уж третий месяц. Итак, господа, – тут же меняя тон с почти приятельского на тот, каким говорят с непослушным пациентом, Карл Францевич продолжил – интерес ваш обращён к безымянному старцу, доставленному из Ведищевского Лога?

– Да, именно так мы и сказали.

– Я помню. Но, в тот день, двадцать третьего числа, из Лога привозили трёх покойников. Все они старцы, одеты в простую одежду и все, как специально под ваш интерес, безымянны. Каковой из трёх вас более остальных интересует?

Друзья переглянулись, а Модест Павлович как-то уж сильно озабоченно потёр шею.

– Кабы знать….

Слова, как на грех, не проговаривались. Мысли путались в такой клубок, что желание доискаться в них хоть что-то путное, приводило только к скверным предчувствиям. Очень и очень скверным.

– Знаете…, – скорее для того, дабы не молчать, протянул Кирилла Антонович. А продолжить не сумел – словцо «знаете» было единым, кое удалось извлечь из той каши ощущений и мыслей, кои породились известием о ТРЁХ покойниках из одного поселения. В один день. Ещё чего начинал страшиться помещик, так это того, что эти три усопших могли оказаться схожими внешне.

ТУМАН.