Читать книгу Эпоха Отрицания - Олен Стейнхауэр - Страница 15

Восемь лет назад она думала: когда-нибудь этот человек завоюет массы.

Он был не старше тридцати, и гены наградили его постоянным загаром и обаятельной внешностью. Слишком обаятельной, чтобы впустую тратить время на фундаментальное образование. Он стоял на подиуме, освещенном флуоресцентными лампами, и немного дрожащим голосом обращался к слушателям в наполовину заполненном зале. Он был предпоследним оратором, выступавшим в разгар пятидневного политического коллоквиума в Калифорнийском университете. Учитывая, что в резюме Мартина Бишопа значились лишь общественная работа в Остине, штат Техас, а также «исследовательская поездка» в Германию, она была удивлена, что ему вообще выделили место в этом довольно напряженном графике. Поэтому решила зайти и послушать. Толпа слушателей представляла собой целую мешанину американских политических типов: стареющие хиппи, взъерошенные экономисты, студенты-политологи с подростковыми усиками и панк-рокеры с выкрашенными или бритыми головами. Многие, как водится, жевали жвачку, и их чавканье, благодаря прекрасной акустике, разносилось звучным эхом по всему помещению.

А Бишоп говорил:

– Классические средства контроля злоупотреблений – наблюдение за сбалансированностью работы ветвей власти и обеспечением свободы выборов – мало что сделали, чтобы как-то исправить эту порочную систему. Политики творят то, что им вздумается. Поэтому здесь нужно что-то другое. Но что? Периодические вотумы доверия? Ежегодные независимые расследования? А как насчет прямых угроз? Сами видите, куда я клоню. Я ищу способы вселить страх в наших представителей, потому что американская демократия основана на базовом, первичном мотивационном факторе: на самосохранении.

Лишь один слушатель из всей аудитории – тот, который сидел в трех рядах впереди нее, – казался здесь лишним: на вид ему было около сорока лет, и он был в костюме и галстуке. Слушая критический анализ американской демократии от Бишопа, он то и дело проверял сообщения на двух сотовых телефонах. Этот бизнесмен тоже, как и панки, жевал резинку, но при этом был достаточно вежлив, чтобы держать рот закрытым и не чавкать, как остальные.

– Поскольку придет время – и оно не за горами, – когда лицемерие и гнев достигнут такой крайности, что массовое восстание будет казаться всем единственным и самым правильным выбором, – продолжал Мартин. – Не только для людей, лишенных гражданских прав, но также и для тех, кто хорошо обслуживается этой системой. Ходят слухи, что даже у богатых есть сердце…

По аудитории прокатилось вежливое хихиканье.

Несмотря на чувство неловкости, которое постепенно исчезнет с опытом, Бишоп не стоял, застыв на месте. Когда он говорил, то двигался, жестикулировал руками, словно лаская лица растоптанного электората, о котором он, с его же собственных слов, так волновался. У его голоса – к тому времени, когда он уже достаточно разговорился и обрел уверенность, – был тембр актера, насыщенный и приправленный нужной мерой эмоции, но без слащавости.

Зажужжал телефон, но не у нее – это бизнесмен вынул третий мобильник, взглянул на номер, а затем прижал трубку к уху и что-то прошептал, опустив голову. Слов она разобрать не смогла, но ритм его речи показался ей странным. Он говорил не по-английски… нет. Он говорил по-русски.

Когда Бишоп закончил высказываться и скромно поблагодарил толпу за внимание, раздались легкие аплодисменты. Он улыбнулся и сошел с подиума. В то время как большинство слушателей подались к выходу, небольшая горстка обступила его, засыпая вопросами. Рейчел не сделала ни того ни другого. Она вытащила небольшую цифровую камеру и тайком сняла поклонников Бишопа. А потом с удивлением увидела, как русский бизнесмен тоже подошел к нему и… вот оно что: Мартин узнал его, и на лице оратора сначала отразились удивление и дискомфорт, которые вскоре сменились сияющей улыбкой.

Русский наклонился поближе и что-то прошептал ему на ухо, после чего передал что-то из своего кармана. Затем он удалился прочь и стал подниматься по лестнице к выходу.

Она встала и последовала за ним.

Прю держалась на почтительном расстоянии. Она научилась этому за долгие месяцы слежки в Районе Залива. По сути, она держала свою цель на длинном поводке, не давая скрыться из виду. А тот человек, ничего не подозревая, шел по территории университета. День выдался необычайно жарким, но ее подопечный не спешил. Рейчел видела, что к тому времени, как русский покинул кампус и добрался до станции «Дюран-энд-Фултон», он успел сделать три или четыре звонка – и на столько же звонков ответить. А на станции он зашел в скромную забегаловку под названием «Бета-Лаунж».

Прю немного постояла на улице, поглядывая на часы и размышляя – как она часто делала в эти дни – о том, как быстро развод меняет жизнь человека. Новое задание поступило ей в считаные часы после того, как были наконец подписаны чертовы бумаги в тесной адвокатской конторе и она в последний раз взглянула на Грегга. Этот проект буквально спас ее, стал своего рода благословением. Уехать – подальше, на другой конец страны. И оставить весь этот бесполезный хлам в вашингтонском пригороде. А свое время посвятить приобретению новых знаний.

Напустив привычную воскресную улыбку, она вошла внутрь.

«Бета-Лаунж» больше походил на столовую или ресторан, чем на бар. За столиками, рассчитанными на шесть человек, сидели посетители, которые пили пиво или вино. Русский сидел за стойкой, читая сообщения в телефоне. Перед ним стоял наполовину полный влажный стакан мартини с парой маслин на тарелочке. Мужчина все еще жевал свою резинку.

Рейчел села на табурет за два места от него и кивнула бармену, лысому парню с татуировкой на шее.

– Бокал белого, – сказала она.

– Чего именно?

– Чего-нибудь холодного и сухого.

Бармен, усмехнувшись, удалился за бутылкой. Русский убрал свой телефон. Прю подняла голову, как будто смутно удивляясь чему-то.

– Постойте, мы ведь с вами только что были на одной и той же лекции?

– Не знаю, – ответил сидевший с ней рядом мужчина. – Разве?

Несмотря на вполне русскую внешность, его мягкий акцент, характерный для жителей Среднего Запада, был абсолютно американским.

– Ну на лекции Мартина Бишопа, – напомнила ему Рейчел.

– Ах, вот оно что! – Он взял свой бокал, слегка улыбнувшись. – Тогда да, так и есть.

Бармен возвратился с бутылкой рислинга и бокалом, после чего налил Прю попробовать. Она выпила, кивнула ему и проследила глазами, как он наливает ей полный бокал.

– Живете здесь? – спросила она у русского.

Тот покачал головой.

– Нынче я всего лишь турист.

– Вы довольно расточительный турист, раз тратите свое время на такие лекции. Откуда вы?

Мужчина несколько секунд неотрывно смотрел на свой бокал. Черт побери, подумала его собеседница. Видимо, здесь она немного дала маху.

– Простите, не мое дело, – пошла она на попятный.

В этот момент он словно очнулся.

– Нет-нет! Я из Швейцарии. Работаю на одну фармацевтическую компанию из Берна.

– Ну и отлично, – сказала женщина и протянула руку: – Рейчел Прю.

– Джеймс Салливан.

Теперь, заполучив его имя, она могла немного расслабиться. Они говорили о Европе и Америке. И о путешествиях. Он был умен, да и внешне вполне привлекателен. И хотя он ни разу не упоминал про жену или детей, Рейчел заметила белую полоску вокруг загорелого безымянного пальца его левой руки. Мужчина, который, будучи в отпуске или в командировке, снимает обручальное кольцо, заходя в бар… Для того чтобы разобраться, зачем он это делает, не нужен спецагент ФБР.

– Ну а вы чем промышляете? – спросил Джеймс.

– Писатель. Ну, пытаюсь им стать.

– Вы пишете? Вот оно что! И что вас подвигло на это?

У Прю была в запасе одна история, довольно близкая к истине, – о разводе, после которого остались сбережения и желание повторно утвердиться в новой для себя жизни. Но она постеснялась использовать это теперь – правда, сама не поняла почему. Прежде чем она успела придумать что-нибудь новое, ее новый знакомый поднял левую руку и показал на бледный след на пальце.

– Вот почему я сейчас чертов турист. Три недели уже.

Вот и причина. Сам все объяснил. Рейчел расслабилась.

– Ничего, со временем станет легче. Довольно скоро, – пообещала она.

Ее собеседник приподнял бровь.

– А сколько это длилось у вас?

– Восемь месяцев.

– Ах, – сказал он, а потом допил свой мартини и махнул бармену, чтобы тот налил еще. И многозначительно посмотрел на Рейчел. – А вы?

– Почему бы нет? Спасибо, мистер Салливан.

Когда прибыли новые порции напитков, Джеймс спросил, как долго она была замужем. Ей даже не захотелось врать.

– Шесть лет. А вы?

– Восемь. – Он взял с тарелочки маслину. – Насколько я понимаю, он у вас проштрафился.

– Конечно.

– Завел роман на стороне? – уточнил мужчина, а потом поднял руку: – Простите, теперь я вмешиваюсь не в свое дело.

Но Прю даже сама удивилась, когда сказала правду:

– Он ударил меня.

Джеймс опустил руку, и его мрачное лицо настолько исказилось от боли, что ей даже захотелось погладить его по руке и сказать, что все в порядке. Но она сдержалась. Наконец он произнес глубоким и холодным голосом:

– Ну что же, надеюсь, он получил лишь единственный шанс сделать это.

– Конечно, – солгала Рейчел, не решившись открыть всю правду. На самом деле понадобилось четыре года из шести – четыре года бесконечной наивности и веры в то, что человек, который выражает собственное разочарование кулаками, может чудесным образом измениться. Вспоминая себя в те годы – а это ведь было не так давно, – она тяжело вздохнула.

После следующего глотка она сменила тему беседы. В сторону политики. В начале года Америка привела к присяге своего первого афроамериканского президента, и в стране, особенно среди левых, царил оптимизм. Прю даже замечала этот оптимизм среди знакомых радикалов, хотя их энтузиазм шел бок о бок с выжиданием. Ведь независимо от цвета кожи человек, избранный главой государства, был все-таки, прежде всего, политиком.

Джеймс отнюдь не смутился такой переменой темы, и Рейчел спросила, что он думает о Мартине Бишопе.

Он поставил свой бокал и уклончиво покачал головой.

– Трудно что-либо сказать на основании одной-единственной лекции.

Прю была разочарована тем, что он не признался, что знаком с Бишопом. А ей так хотелось знать, что собой представляет Мартин Бишоп, этот подающий надежды политический агитатор, и какой у него интерес к фармацевтической отрасли.

– Он прирожденный оратор, – заметила она.

– Таких много, – сказал Джеймс, – особенно в Америке. Нас растят торговцами – мы сами себя продаем. Таких парней, как Бишоп – и столь же умных, – хоть пруд пруди. И нет никаких оснований думать, что именно он свернет горы.

– У меня сложилось впечатление, что вы с ним знакомы.

– Да нет, что вы, – ответил Салливан, нахмурившись. – Я просто считаю, что парень вроде него… Это просто мошка перед лицом глобальной власти корпораций.

Рейчел сдержала инстинктивный смех, но ее собеседник заметил с трудом подавленную улыбку и пожал плечами. Потом загудел его телефон. Он вытащил его и прочитал сообщение. На его лице появилось разочарование.

– Вот черт! Опаздываю на встречу, – сказал он, слезая с табурета.

– Встреча в отпуске?

– Таких вещей, как отпуск, вообще не существует. – Джеймс помахал своим телефоном. – Только не в этом деле.

– Что ж, жаль.

– Я бы с удовольствием встретился с вами еще, но вечером у меня самолет. Нет даже минуты свободного времени.

– Ну тогда как-нибудь в другой раз.

Мужчина протянул руку, но рукопожатие показалось его новой знакомой немного формальным жестом. Хотя чего она хотела? Дружеского поцелуя?

– Очень приятно было познакомиться с вами, Рейчел Прю. Продолжайте писать. Уверен, у вас все получится, – сказал Салливан.

– Лучше, чем у Мартина Бишопа?

Джеймс усмехнулся.

– В этом я не сомневаюсь.

Позже Рейчел передала куда нужно свои фотографии с лекции и попросила коллег в Вашингтоне дать информацию на Джеймса Салливана, сотрудника швейцарской фармацевтической компании. Она почти не удивилась, когда получила ответ: никакого Джеймса Салливана, который работает на какую-либо международную компанию, зарегистрированную в Швейцарии, не существует. Такого имени не значилось на этой неделе ни в списках гостиниц в Районе Залива, ни в полетных листах всех рейсов, запланированных на вечер двадцать пятого сентября…