Читать книгу В гору на коньках - Олена Притула - Страница 2

Я увидел сумасшедшего, недавно

поселившегося в нашем квартале,

и заметил, что он единственный в

толпе, кто не несет полиэтиленовый

мешок.

Орхан Памук

Хэлло, мото! Подъем! Семь лет я не меняю рингтон. Он кажется мне ультрасовременным. Такой уверенный мужик зовет меня в свой мир. Я купил телефон в лето, когда родился Лука. Очень понравился цвет – темно-фиолетовый. Наверное, этот телефон и крестик – две мои серьезные собственности, если не считать пуховика и зимних ботинок.

Выключив будильник, я мысленно ощупал свою боль: тянущую свистящую воронку в груди и звенящее напряжение между бедрами. Кроме нескольких мгновений, когда я только пробуждался, они всегда были со мной.

Мы завтракаем макаронами. Лиза появляется на кухне, садится на табуретку и сидит до конца, не поднимая головы от телефона. Я догадался, что мыслями она все еще была в том кафе. Я злюсь на неё. Меня раздражает ее медлительность. Так раздражает, что мне хочется бить стекла. Лука наблюдает за нами, иногда пытается робко что-то сказать. Ему страшно идти в школу, над ним там издеваются. Лука толстый, самый маленький в классе, брюки большие ему, сидят неказисто. Но делать нечего, надо идти.

Я одеваюсь в сопрелую куртку и ухожу на работу. Лука прощается со мной тихим, нежным голоском. Лиза молчит. Закрыв дверь плоским ключом, я спустился на один пролёт и увидел Марину.

Ей шестнадцать, она живет этажом выше с мамой Викой и папой Николаем, Колей, в прокуренной квартире. Ремонт последний раз там делали перед ее рождением. Отец Марины смахивает на большого лохматого пса. В застиранных рейтузах и синтепоновом плаще в любое время года. Он потихоньку таскает из дома вещи. Может унести кресло или блендер. Ее родители – мелкие рабочие. Отец слесарь, его недавно уволили за пьянство. Сейчас он грузчик в загибающемся магазине, где мама Марины работает продавцом в отделе овощей, галантереи, сухофруктов и орехов.

Мы познакомились в прошлом году. У них в квартире ругались, Марина выскочила в короткой майке, дырявых шерстяных носках, лосинах и розовых тапках с заячьими ушами. Бледная, с горящим взглядом, разлетевшимися из хвоста волосами. Спустилась ко мне, попросила зажигалку и сигарету. С тех пор мы иногда курим вместе.

Вот и сейчас она сидит на подоконнике боком, смотрит в окно, ноги поставила на подоконник, отодвинув цветы в горшках – пыльную герань и денежное дерево. Между ног банка из-под горошка вместо пепельницы. Марина со вкусом затягивается, неторопливо стряхивает пепел, выдыхает дым. Она все делает плавно, не спеша, как ленивая кошка. Рыжая кошка.

– О, Слава, привет, – выражение ее лица масляное, спокойное.

– Ты чего не учишься? – спросил я.

– Прогуливаю, – ответила она и улыбнулась.

– Счастливое у тебя время, вернуться бы, – я почувствовал себя глупо.

– Давай вместе прогуляем, – ее голос лился томно, неспешно, немного глухо, – мать скоро на работу, отца нет, бабушка в своей комнате. Посидим, посмотрим видео.

Бабушка. В комнате.

– Не могу, мне надо в офис. Может, кофейку как-нибудь выпьем. Заходи к нам, – тараторил я и не мог поверить, что это происходит. Я знал таких девушек. Им нравились напористые хамы. Теперь у меня есть преимущество – возраст. По крайней мере, я надеялся, что это преимущество.

– Угу, – разочарованно сказала Марина и сощурилась.

Я слышал, как что-то сильно ударилось в дверь в моей квартире. Я знал, что это у Луки, когда он надевал куртку, опять задрался рукав рубашки, и Лиза просто с силой тряхнула его, чтобы не поправлять. В этот раз Луке повезло: он не свалился на пол, а стукнулся об дверь, что, наверное, лучше.

Вдруг солнце засветило ярче, свет упал на рыжие растрепанные волосы Марины, зажег их золотым огнем, и я увидел нежные веснушки на ее предплечьях, тугой высокой груди и лице, едва заметные на розоватой, тонкой, прекрасной коже, фарфоровой, налитой свечением и юностью.

Если я продолжу смотреть на эту девушку хотя бы минуту, то пойду с ней, куда она скажет. Забуду про бабушку, про Лизу и Луку. Лишь бы прикоснуться к этим чудесным веснушкам. Она смотрит из-под прикрытых ресниц, выпускает алыми губами густые кольца дыма. Я должен бежать от нее, спасаться. Иначе будет поздно.

Махнув Марине на прощание, я вышел из подъезда и побрел к остановке. Я должен казаться бодрым. Я начинаю новый рабочий день. Навстречу мне проходили хмурые призраки в одинаковых дутых темных куртках.

Я еду в маршрутке до конечной. Мне кажется, что все смеются надо мной. С преувеличенным интересом смотрю беззвучную рекламу на экране. Я думал о Марине. Я так обрадовался ей. Обрадовался приглашению, хоть это и нелепо. Неужели, она правда хочет этого, хочет меня? Все это показалось мне грязным и подлым. Я устыдился и стал думать о Луке. Я себя заставил. У меня был целый час, и я мог думать о нем сколько угодно.

Имя выбирала Лиза. Я не ожидал от нее ничего подобного. Мне казалось, она упрется в Александра. Александр – универсальное имя на все времена и эпохи, как Анна для женщины.

Я узнал, как зовут моего сына спустя два дня после его рождения. Лиза родила его ночью 19 июля 2007. Мне было 22, ей 29.

Входили в моду совместные роды. Они были платными. Двести долларов, символически, но все же. Я решил не идти. Ночью я прекрасно выспался один на нашем зеленом диване. Я чувствовал блаженство – Лиза не ворочалась, не охала, не лягалась шершавыми пятками. Наутро сын уже существовал в моей жизни.

Днем я съездил на Савеловский рынок. Купил крошечные комбинезончики с вделанными варежками, несколько рубашек (почему-то без пуговиц, но мне сказали, что так надо), большую мягкую штуку, обшитую клеенкой с голубыми цветами, на которой пеленают младенцев и тонкий ершик, чтобы промывать бутылки для кормления. Я купил две соски для новорожденных с надписью «Papa is the best", подушку с утенком для Лизы и желтый гелиевый шарик, наверное, для себя. Я складывал покупки в большой белый пакет, а потом отвез его домой.

После обеда я купил яблоки, связку бананов, печенье и сок. На коробке было написано "Нектар манго" и нарисован красиво разрезанный фрукт. На кассе мне дали черный пакет с надписью «Найк». Его я отвез в роддом и передал медсестре в приемном, вписав свою фамилию в журнал передач и посещений.

Стоило мне закончить дела, как меня охватило неуютное чувство. Я не знал, куда себя деть. Тогда, решив, что так полагается, я напился. В тот вечер я в последний раз зашел в магазин, купил бутылку виски за четыреста двадцать рублей, две затвердевшие сосиски в тесте, две сыроватые самсы, чтобы съесть по одной сейчас и по одной утром. На случай, если вдруг вечером мне еще захочется поесть, я купил пачку семечек.

Я пил свой виски часов пять или шесть, разглядывал скрипача в передаче "Минута славы", смотрел комиссара Рекса: это где овчарка не разговаривает, но умнее людей и ловит преступников, слушал международные и криминальные новости и совершенно забыл о Лизе.

Утром, плавающими от похмелья глазами, я обнаружил в телефоне сообщение, где говорилось, что нашего ребенка зовут Лука. Лука – несерьезное имя, почти как имя Никита, которое мне всегда нравилось. Даже когда вырастет, человек с таким именем будет восприниматься немножечко маленьким. Я представлял себе хитрого русского мужика, за которого могу быть спокоен. Я был в восторге.

Когда он появился на свет, мама Лизы перевела на нашу карту "Кукуруза" огромную сумму в пятьдесят тысяч. На радостях, мы только и делали, что ели бутерброды с ветчиной и сыром и пили колу. Это было хорошее время. Мы были друзьями.

Здорово, что Лука родился летом – мы много гуляли в первые два месяца, когда он только появился на свет.

Когда он ходил в садик и теперь, в первый школьный год, мы с Лизой не переживали насчет модных дней Рождений в батутных центрах и аквапарках. Летом предполагается, что дети уезжают на дачу, в лагеря, в отпуск с родителями. Мы себя вели, да и сами в это верили, будто мы тоже куда-то уезжаем, и нам не нужно никого приглашать.

Я думал о Луке, испытывая умиление и счастье. Я знал, что скоро эти чувства закончатся, и я снова буду ощущать себя виноватым. Я не умею радоваться. Мне нужно быть несчастным и мне всегда должно быть стыдно.

Я не заметил, как дошел до офиса. Руслана не было на месте. Женщина-Зума даже не подняла на меня головы. В комнате холодно, заняться было нечем. Я достал из нижнего ящика старую флисовую кофту на молнии и надел поверх свитера. Сходил на кухню, чтобы сделать чай. Мне захотелось кофе. Я заглянул в шкафчик Сони, осторожно, чтобы ничего не просыпать, положил из банки ложку кофе себе в кружку, положил две ложки сахара и вымыл ложку. Я все аккуратно протер и вернулся на место, сел прямо напротив Зумы. Я решил, раз уж сегодня день размышлений, обдумать свою работу. Подумать о своей карьере, если ее можно так назвать.

Я закончил финансовый колледж, где учился на специалиста среднего звена по специальности экономика и бухгалтерский учет. Мы только и делали, что пили дешевое Очаковское пиво в пластиковых баклажках. Помню постоянное чувство голода и безразличие, будто смотрю на себя со стороны, когда нужно было принять решение: купить еды или бутылку коричневой жижи, похожей на мыльный дегтярный раствор. Помню неловкость и жалкие попытки отвертеться от заданий, связанных с таблицами, потому что дома у нас не было компьютера. Я учился в колледже 3 года, закончил его в 19. Составлять таблицы я так и не научился. Бухгалтер из меня вышел никакой.

По объявлению на сайте я нашел работу в дорогом торговом центре. Ехать туда было больше часа, но мне нравилось это время, я мог не думать ни о чем, читать в дороге и разглядывать людей. Мои обязанности заключались в том, чтобы принимать поставки товара на торговой точке, вести его учет, общаться с покупателями и повышать продажи. Товар никто не покупал, новый товар не завозился, продажи я повышать не умел. Я целыми днями катался по залу в кресле на колесиках и пух от безделья. Наконец, точка закрылась.

После этого я работал в сотовом салоне, где невнятно мямлил покупателям тусклым бесцветным голосом характеристики и цены телефонов.

Опыт сидения на точке, торгующей офисной мебелью, помог мне устроиться в офис конкурирующей компании.

Моя должность называется ассистент по работе с базой данных. Я именно тот человек, про которого говорят: «он ничего из себя не представляет, но раз он приходит каждый день и сидит, наверное, мы не зря платим ему зарплату». Женщина-Зума – моя прямая начальница. Здесь я занимаюсь разными проектами. Когда генеральному нужны данные о продажах в нашем сегменте, я ищу эти данные в интернете, аккуратно оформляю и приношу ему. Когда ему нужно узнать телефон специалистов, которые работают у конкурентов, я звоню в эти фирмы, что-нибудь вру и добываю эти телефоны. Когда он подумывает нанять агентство для продвижения фирмы в интернете, я исследую рынок, собираю отзывы и отправляю их. У меня хорошо получаются несложные нудные задания. Я успокаиваюсь, стараюсь выполнять их добросовестно. Мне кажется, что я делаю важное дело. Десятки раз я представлял, как мне дают новую должность, свой кабинет, повышают зарплату. Но почему-то в моей работе всегда находится изъян, недосмотр или глупость.

Я влетаю в кабинет генерального, словно майский жук, и жду, что он меня похвалит. Вместо этого он недипломатично кривит рот и сухо благодарит меня. Не помню, взглянул ли он на меня за все время хотя бы дважды. Он никогда не говорит, что именно я сделал не так.

Сегодня день зарплаты, сегодня короткий день. Спокойны только Руслан и директор. Все остальные сучат ногами под столом от нетерпения. В день зарплаты я всегда покупаю две горячие слойки, соленую и сладкую, с ветчиной и сыром и с яблоком и съедаю их, встав за колонной вестибюля метро. Это мой ритуал.

Я сижу в интернете, отчет не закончен, но мне лень его делать. Я жадно ищу в интернете следы азиата, скачиваю базу жителей Москвы и Подмосковья, ловлю вирус на рабочий компьютер. Напрягая все свое внимание, цепляюсь за списки сотрудников каких-то ведомств, но так ничего и не нахожу.

На меня свалилась неодолимая усталость. Списки – это скучно. Глаза сами косятся на рекламные ссылки. В конце концов я погружаюсь в их мультяшный мир, в чтение материалов об упражнениях, которые я никогда не буду делать, разглядывание домов и машин, которые я никогда не куплю.

Пять часов. Я встал в очередь к окошку. Передо мной стояла женщина-Зума. Я заметил, что спина ее бледно-синего пиджака вся усеяна катышками. Очередь двигалась быстро.

– Так, – бухгалтерша послюнявила палец, – Ярослав – двадцать пять.

Она подняла на меня презрительный взгляд. Я поразился, что она знает мое имя.

Я положил деньги в карман. Во рту уже чувствовался вкус горячих слоек.

– Слава, ты сейчас куда? – Руслан стоял посреди холла. В его глазах мерцало дружелюбие.

– Я? – Голос у меня трусливо сорвался, – домой, наверно.

– А может, это, пойдем, посидим в кабаке? Угощаю.

Женщина-Зума долго поворачивала голову, пока ее мутные глаза не уткнулись прямо в меня. От слова «кабак» и взгляда Зумы мне стало не по себе.

Второе приглашение за день. Может, это знак? Как в кино. От Руслана веяло беззаботностью и праздником. Хоть на час вырваться, чтобы ослабела скука.

– Конечно, пойдём, – сказал я и стал вспоминать, как себя вести, когда тебя кто-то угощает.

Мы вышли на холод. Он был приятным, непривычным, наверное, потому что я был не один.

– Поедем на метро?

– Нет, поймаем тачку, тут недалеко.

Мы пошли к шоссе.

– А твоя машина? Здесь оставишь?

– Конечно. Завтра на метро приеду. В метро тоже, знаешь, классно прокатиться. Познакомишься с кем-нибудь, возьмёшь телефончик. А, ну ты же знаешь! – Руслан расхохотался, хоть я ничего и не знал.

– Сколько? – Спросил водитель на старом форде.

– Триста.

Я держался отстраненно. Мне было неловко, что за меня платят.

– Поехали.

– Поехали! – Крикнул Руслан и замахал руками, хоть я стоял в полутора метрах от него.

Мы двинулись на Павелецкую, чему я несказанно обрадовался. Мой путь домой сократился на треть. В дороге Руслан говорил о себе, мне нравилось. Я кивал и смотрел в окно. Забытое ощущение пассажира на заднем сиденье. Мне было легко и приятно ехать вот так, слушая болтовню Руслана.

Кафе было обычным. Российским. Никаких наворотов, чего я не люблю и где буду чувствовать себя неловко. Приглушенный свет ламп, заспанные официантки, пыльные бра. Деревянные стулья и синие больничные скатерти на столах.

Оказалось, что нас ждали. Как только мы зашли, Руслан принялся кивать и улыбаться какому-то брюнету. Рядом сидел светло-рыжий тип с бугристой глупой рожей. Он надувал губы и настороженно смотрел на нас.

– Это твои друзья?

– Да, отличные ребята, сейчас познакомишься.

– Я думал, посидим вдвоем, – мне почему-то стало страшно.

– Ну да, – Руслан озадаченно почесал затылок, – но это ведь мои друзья. Я с ними раньше договорился, ты не против?

Как я мог быть против?

Мы подошли к столику.

– Андрей Лапин. Здорово, – брюнет протянул мне руку.

– Ярик, – представился я.

– Ярик это Ярослав, Слава?

– Ну да, – ответил я, скрывая разочарование. Вообще я всех людей делю на тех, кто называет меня Ярик, это мои люди, и тех, кто Слава. Яриком меня называла Камилла. В школе я был Славой. Когда пытался кого-то просить называть себя Яриком, люди удивлялись. Некоторые считали, что и имени такого нет Ярослав, его не бывает, как слова притула. "Как твое полное имя?". Славослав, как же еще?

– Это вы вовремя пришли. Мифон хотел сожрать всё сам, раз вы опаздываете.

Я посмотрел на рыжего, который вприсядку пересаживался к стене, уступая мне место.

– Ярик, – я протянул ему руку.

– Дмитрий, – буркнул Мифон.

На столе были две литровые кружки с пивом, блюдо мясной нарезки, графин водки и большая тарелка салата из кальмаров. Со стороны Мифона в салате шла глубокая траншея, рядом блестела жиром облизанная вилка.

Андрей поймал мой взгляд.

– Что я тебе говорил, Мифон уже поковырялся!

Мне стало весело.

– Слава, что будешь пить? – Спросил Руслан.

Я попросил пива и фисташек.

– Божественно, – Лапин отпил из своей кружки, – а вы знали, что викинги, да вообще скандинавы, до того, как приняли христианство, представляли себе рай местом, где в изобилии есть пиво, свинина и мёд? Они вечно покоятся после битв, едят, пьют и наслаждаются…

Мифон криво улыбнулся.

– Ого, класс! – Сказал Руслан.

– Да, ничего так, – зачем-то сказал я.

– Ничего?! Знаешь, Слава, я люблю историю. Читать о великих, их свершениях. Главное понять, как они достигли того, чего достигли. Наполеон. Знаете?

– Еще бы! – Руслан радостно фыркнул, – «Скажи-ка дядя, ведь недаром, Москва, спалённая пожаром»…

Пока мы готовились хором закончить четверостишье, Мифон стащил с мясной тарелки ломоть сала, быстро сунул его в рот и стал жевать, глядя на нас с преувеличенным интересом.

«Французу отдана», – сказали мы в унисон.

Официантка принесла пиво мне и Руслану. Поставила фисташки в вазочке для мороженого. Руслан заказал солянку.

– Наполеон, – Лапин продолжал, – Мы думаем, великий император, полководец. Подмял под себя всю Европу. А вы знали, что до того, как он пришел к власти, его ненавидели собственные французы? Все: буржуа, духовенство, крестьяне, все ненавидели его! Русские на полном серьёзе считали его антихристом. Почитайте хотя бы «Войну и мир». Для русских того времени он – сам сатана. Разве это ему мешало? Нет. Плевать он хотел. На истерию не повелся. Жил как хотел, на полную катушку. Всё успел, всё получил. Красава, вот у кого надо учиться.

– Ну да, – протянул Руслан.

Мифон отрешенно жевал сало. Наверное, ему попалась кожица.

– Или вот Калигула. Вы знали, что его настоящее имя Гай Юлий Цезарь Август Германик, а Калигула – детское прозвище, означает «сапожок»?

Андрей был моего роста. Пропорциональная фигура. Широкая грудь. Широкие плечи. У него было красивое лицо, нервное, немного пронырливое и надменное, но это если приглядываться. Ярко-голубые, с очень черными, как будто накрашенными, пушистыми ресницами глаза, аккуратный прямой нос. Одет он был в темные джинсы, свитер с треугольным горлом, под ним белая майка на американский манер. Стригся Андрей как в рекламе, где показывают бизнесменов. Коротко по бокам, наверху волосы лежали назад. Я подумал, что в выборе внешнего вида он копирует кинозвезд. У меня тоже нет своего чувства стиля. Иногда мне нравится одежда в журнале, я иду в магазин, «Смешные цены» или Ostin и стараюсь найти что-то похожее.

Мифон подпирал стену тощим плечиком в черной водолазке, рябой от перхоти. Ниже были широченные небесно-голубые джинсы и бежевые туфельки с торчащими носами.

Андрей рассказывал, как важно быть начитанным, приятным, звонким голосом. Лишь когда он хотел подколоть Мифона, в его тоне появлялся едкий сарказм.

– Ого, ну и бикса! – Лапин толкнул Руслана локтем и показал на молодую пышную блондинку, которая пришла с подругой. Аккуратная, с чистым лицом, смешливыми глазами и ямочками на щеках.

– Да, – Руслан восхищенно цокнул, – познакомимся?

– Слава, тебе как, девочки нравятся?

– Мне вообще блондинки не нравятся, – сказал я.

– Ты ж женатый? – Спросил Руслан.

– Женатый, да.

– Жена у тебя кто? – Уточнил Андрей.

– Блондинка.

– Эх, жизнь штука поганая. Любим одних, а спим с другими.

Мифон с недоверием смотрел на меня, жуя кусок колбасы. Его рот лоснился капельками жира.

– Чего ты пялишься, – вдруг повысил голос Лапин, – сам-то когда в последний раз?

– Ладно тебе, – вмешался Руслан, – оставь парня в покое, – давайте по пятьдесят и пойдем уже знакомиться.

Он подмигнул Мифону, разлил по рюмкам из графина. Мы выпили. Водка оказалась тошнотворно-теплой, почти горячей. Чтобы перебить вкус, я съел семь фисташек одну за другой.

– Не могу, – сказал я, расхрабрившись, – надо домой. У меня ребенок на продленке. Должен забрать до семи.

– Жена-блондинка не заберет дитятю? – Спросил Андрей и усмехнулся.

– Блондинка на работе, – ответил я тоном «я создал для нее все условия, но она все равно рвется работать».

– Понимаю, Слав, плавали-знаем. Мы тоже посидим чуток, и домой. Ты давай, не пропадай. Увидимся!

Я встал, пожал руку Лапину, потом Руслану. Мифон не смотрел в мою сторону. «Ладно, до встречи». Я вышел из кафе и тут же закурил. Курить было приятно. От алкоголя чуть кружилась голова. На входе в метро меня обдала знойная волна. Возбуждение спало, я поехал домой.

Возле школы вспухший от бухла физрук катал детей на лыжах вокруг забора. Места было мало, катались дети так себе. То и дело какой-нибудь неуклюжий мальчишка падал на снег, и на дороге образовывалась лыжная пробка.

Я поднялся по широким ступеням на первый этаж. Попросил охранника вызвать Луку. «Первый Б, Берсенев». В школе я и Лиза жмемся к бабушкам, они смотрят с жалостью и дают полезные в быту советы. Но в это время в холле пусто, и поговорить мне не с кем. Я сел на скамейку в проеме между колоннами и стал ждать. Одна колонна была обклеена плиткой под морские камешки. На ней зачем-то болтались три куска скотча. Вторая колонна разрисована чьей-то неумелой рукой. Если присмотреться, видны готические рожи.

Я забираю с продленки Луку, вхожу с ним в квартиру. Лиза вернулась. Она греет ужин – ту же гречку или макароны. У Лизы на работе бесплатные обеды, Лука обедает в школе. То, что для меня третий прием пищи – для них второй. Мы принимаемся есть. Лиза, уставившись в телефон, который прячет под клеенкой. Лука с аппетитом. Я ем, потому что замерз. Лука кушает быстро, стараясь не расстраивать маму, хоть ему и невкусно. Лиза медленно жует, равнодушно глядя в тарелку. Иногда она встает, чтобы дать Луке еще кусок нарезанного в магазине батона. Она отставляет тарелку, на которой уже начинают подсыхать зернышки гречки, и ждет, когда я ее вымою. Я бросаюсь поставить тарелку в раковину, заливаю ее кипятком из чайника и делаю чай. Лиза пьет без сахара. Я люблю сладкий чай, но экономлю и тоже пью без сахара. Луке я кладу три ложки. Мы едим овсяное печенье или ушки из слоеного теста, посыпанные сахарной пудрой.

У нас есть час до сна. Лиза идет к компьютеру, проверяет свою ферму. Я сажусь на диван – вижу, что Лука мнется вокруг меня, ему хочется что-то со мной поделать, но меня накрывает странная волна раздражения. Он говорит, но я не понимаю его речи. Я слышу и улыбаюсь, говорю: «Да, ага». Лука все еще ждет чего-то, его глаза светятся, глядя на меня. Я поймал себя на мысли, что хочу, чтобы он был, как я. Никуда не стремился, ничего не хотел. Сидеть бы с ним вечно на этом диване. Есть. Но ему зачем-то надо заниматься, куда-то идти, играть, что-то строить. У него горят желанием глаза. А я хочу его к себе. В топь.

Наконец, долгий час подходит к концу. Лиза укладывает Луку, расправляет его одежду и вешает ее на спинку стула рядом с его кроваткой. Лиза идет в душ, а я подхожу к компьютеру, сам не зная зачем, проверяю почту.

«Кто не сдал на книгу по чтению – завтра последний день, когда еще можно сдать. Деньги приносите утром к школе. Поторопитесь. Покупаем на тех, кто сдал. В кассе денег нет!!!!».

Я не хочу, чтобы Лиза расстраивалась. Нажимаю «Спам», потом «Удалить». Переодеваюсь и укладываюсь в кровать с непроницаемо-глупым лицом. Наконец, она выходит, усталая, красная. Я отодвигаюсь от стены, давая ей лечь.

Я уже не помню, как случилось, что мы не можем прикоснуться друг к другу, ее прикосновения все во мне переворачивают, все во мне противится. Сладкое электричество напряжённо набухает внизу живота. Сначала я пугался этого, но потом понял, что это говорит долго подавляемое желание.

В плотном молчании пристраиваю локоть в пустоты слежавшейся подушки. Сухое перышко царапает мне глаз. Матрас продавлен тяжестью наших тел, он помнит наши очертания. Меня трясет, когда я чувствую тепло, которое исходит от нашего белья.

Поток машин за окном становится все тише. Люди возвращаются к родным. Весь вечер будут говорить, смеяться, кто-то будет благодарно восхищаться. А кто-то даже займется любовью. 23:45, мы ложимся спать, не сказав друг другу ни слова.