Читать книгу Белая ласточка - Ольга Александровна Коренева - Страница 5

Вообще-то звали ее Марджан, а не Светкой: простая узбекская девчушка из небольшого кишлака Айнура, что в семидесяти километрах от нового центра Газли. И только тут, в отделе, куда явилась она на практику лишь три месяца назад, рослая расторопная Марджанка, студентка нефтяного института, вдруг стала Светланой, любимицей – за свою доверчивость, за исполнительность – всего отдела. Как это получилось, она и сама… Да Виктор же и назвал ее так в первый день появления ее в министерстве.

– Светлана, вот эту штуковину, то бишь вычислительный аппаратец, – вы его без сомнения «проходили» в институте? – надо ставить ошуюю, с левой стороны стола, так мне удобнее работать. А вот это, банальный арифмометр, которые ныне есть в конторе любого колхоза, ставьте одесную, вот сюда… – знакомил ее с обстановкой Виктор, старший инженер, чуть иронически склонив голову с белесой волнистой прической («Часа два, верно, сидел в кресле у модного мастера», – сердито решила Марджанка, глядя на его волнистую голову с лоснящимся пробором).

Она скромно поправила его насчет имени.

– Ах, не Светлана? А я бы сказал, – не смутился самоуверенный инженер, – это вам подходит, вы очень, о-очень напомнили мне одну…

– Виктор Палыч, хватит, – оборвала его делопроизводитель Зинаида, дама в летах, возясь с папками у

шкафа. – Сам знаешь, как шеф с утра говорит: «Прекратить треп, будем работать!..» Конечно, она Светик, чудо, а кто же еще…

Так и пошло: «Светик и Светик…» Она и сама полюбила так себя называть. А Виктор, наверное, и не знает настоящего ее имени. Вот и сейчас:

– Све-етка! – кто-то окликает ее на улице. Девятый час, все спешат на работу. Кто же это? А, это Юлька, машинистка из секретариата. Тоже торопится. Живет она рядом с их общежитием, вот Света и сталкивается с ней чуть не каждое утро.

– Светка, погоди! – кричит издали Юлька. – Что скажу!..

Ну и надоела же Свете эта пигалица – бойкостью, болтливостью своей, что ли. В кишлаке, да и в ташкентском училище девушки, как кажется сейчас Свете, куда смирнее, а к таким она пока еще не привыкла…

– Стой, Светик-с, – Юлька, просмотрев по телевизору какой-то фильм-спектакль по пьесе Островского, теперь всегда прибавляет к словам это «с», думает, это очень оригинально. – Милый Светик-с, не торопись, все равно опоздание-с нам сегодня обеспечено-с. На линии авария. Трамваи стоят.

– Как авария? – опешила Света. – Мы же опоздаем!

– А ты думала! – насмешливо сыплет Юлька. А сама оглядывается: нет ли чего попутного? – Вот и я говорю: опоздание обеспечено-с. А нам все равно, – пропищала она нараспев. – По уважительной причине. Не мы одни, смотри…

Вокруг и впрямь – толпами, поспешно идет народ, все в одном направлении – к ближнему метро, а трамваи понуро стоят длинной чередой, как стадо у водопоя. Юлька вдруг метнулась в боковую улочку, остановила такси. Села и укатила… Вот тебе и «все равно». Ну и ловка!

Опаздывать Светлане не хотелось. До министерства еще несколько остановок. Она прибавила шагу, почти бежала.

Легко перебежала через шоссе. Легко, чувствуя какую-то веселую пружинистость во всем теле, перескочила через рельсины… Сама ощутила легкость, ладность всей своей фигуры и, словно упиваясь этим чувством, бежала дальше. Уже и не думала про опоздание. Вроде и не на работу – а просто навстречу утру бежала, навстречу новому хорошему дню, где будет – многое… А Виктор, интересно, он что – тоже опоздает сегодня? Или ему, как и шефу, подают по утрам машину? Вот, четвертый месяц она работает тут, второй… да нет, уже третий месяц, как у них началось это с Виктором, а такой простой подробности о нем – на чем он приезжает на службу – она в точности и не знает. А о Викторе ей надо бы знать побольше!.. Юлька, та уж с первого дня знала бы все это… Виктор – первый и незаменимый советчик шефа, мрачно-свойского старого человека, которого, несмотря на этакую его свойскость и простоту, все побаиваются; Виктор Векшин, светлая голова отдела, он может все, вроде бы играючи, решить и расчислить в кратчайший срок; «мой собственный Карпов», так говаривает о нем шеф, конечно за глаза и, конечно, другим, но почему-то так, что случайно находящийся где-нибудь рядом Виктор это слышит. Уши его и кожа на ухоженной и розовой, как у поросенка, дорожке пробора аж алеют, альбиносово-светлые ресницы сладко помаргивают – доволен, лестно… Но однажды, – взглянув на него из-за стола, Светка подметила это – Виктор вскинул лицо, ехидно и неприятно ухмыльнулся при очередном «Карпове» в свой адрес. «Не проведешь, – говорил его умнющий взгляд, – это нарочно для меня…» «Сие неспроста…» «Повадился сравнивать меня со знаменитым шахматистом, неспроста…» И в самом деле, Виктор исчезал в самые трудные поездки по месторождениям, на самые сложные задания каждый раз – это отметила даже Света – после того, как шеф бывал особенно ласков с ним и нахваливал его.

– Тоже мне, незаменимый! – ворчала тогда Зинаида, ведь ей сразу же прибавлялось работы в отделе. – Посмотрели бы, как он незаменим у себя дома! Ботинки небось не почистит сам. Все мать за него делает. Жа-а-них! – издевательски тянула она на деревенский лад. – Попробуй ожени такого! Все на матери едет, на старой, интеллигентной женщине, одинокой… Эх, плохо нам, одиноким… – вздыхала уже заодно об участи обеих: своей и «интеллигентной, одинокой» матери Виктора. – Ему бы надо помогать ей, а не ей – ему. Он ведь здесь Карпов, а там – тюфяк, пустое место…

– А ты откуда знаешь? – опросила Раиса, Юлькина наперсница из секретариата.

– Знаю, – отрезала Зинаида. – Я с его матерью на концертах встречаюсь.

Раиса часто и подолгу торчала у них в отделе; «часы большого трепа», или «дохлый штиль», так определял это шеф у себя в кабинете. В часы большого трепа Света полностью углублялась в работу – просто, чтоб не обалдеть от скуки и не дать затянуть себя в бабские разговоры: готовила на малом «аппратце» данные для Виктора, делала всю разноску – за себя и за других, – помогала Юльке в секретариате. Собственно, за эту безотказную работящность все Светку и любили; но она-то делала все это лишь из внутреннего упрямства, со зла на пустяковую болтовню или на такое вот куриное клохтанье почти всех женщин на всех этажах министерства… Так бывало часто. А что ждет ее в отделе сегодня?

Два квартала, три трамвайные остановки уже миновала. Опоздать, пожалуй, все же придется, но не намного. Ладно, можно перевести дух . Светка на минуту задержалась около газетного киоска, купила «Известия», «Комсомолку», пошла дальше. Видела бы ее сейчас мама, сельская учительница, там, в Айнуре! Пожалуй, и не узнала бы свою застенчивую, в длинном и, добротном, как халат, платье дочку – в этой уверенной, стильной московской девице, в модных сапожках, с косметикой на веках и – главное – со смелостью, радостью в душе. Еще бы! Четыре институтских года за плечами, в отделе ее ценят… а сейчас она увидит Виктора. И – вот что главное-то! – Виктор будет ей рад! Да, рад, что бы там ни твердила о нем эта противная Зинаида.

Света пошла быстрее. Надо спешить! Вдруг сзади кто-то стал подсвистывать, чьи-то шаги… Оглянулась – двое парней, пересмеиваясь, идут почти вплотную за Светкой: нарочно, балуясь, чуть не наступая ей на пятки. Света – быстрее, и они быстрее; она – тише, и они потише… «Ну вы! Осторожнее там!» – так осадила бы их Юлька; и Света чуть было не крикнула им по-Юлькиному. Но сама лишь чуть улыбнулась, досадливо пожала плечиком. Мельком заметила: парнишки-то совсем зеленые, бог с ними! Из соседнего профтехучилища, наверное…

– Девушка, а опаздывать на работу не того… Ай-яй-яй, слышь, девушка!.. Не хорошо-о…

Голос шутника звучал малость неуверенно. .:.

«Цыц, сорняк», – чуть не срезала его по-Юлькиному Света, но сказала мягко:

– А сами-то?

– А нам можно! – оба обрадованно и дружно заржали.

– Какие остроумные, – сказала Света. – Психи.

И припустилась бегом. Времени оставалось в обрез.

Вот и министерство наконец-то… Четверть десятого, не успела все-таки… Теперь лишь бы проскочить мимо поста общественного контроля…

У самого подъезда опять раздалось за спиной:

– Девушка, а можно с вами познакомиться?

«Вот увязался», – Света оглянулась наскоро: паренек был один, товарищ уже отстал. «Нашел время, ну и дурак!.. Только бы на контроль не нарваться!» Дернула дверь на себя, вбежала, нащупывая в кармане пропуск

– Ваш пропуск, девушка?

«Вот черт, влипла! Может, назад, пока не поздно?.. Да ладно…»

– Молодой человек! Стойте, стойте, вы куда?

– Да он не наш, – голос старухи вахтерши. Взмахнув вязаньем, она выскочила из-за конторки.

На пол, звякнув, упала спица.

– Эй, постой! Ты куда, парень?

Тот рванул мимо нее.

Пользуясь суматохой, Света проскочила к лифту. На всякий случай не стала у него задерживаться, махнула сразу на второй этаж. Там, переведя дух, спокойно подождала лифта.

Когда лифт подошел, в кабине уже торчал тот самый паренек. Ничуть не смущаясь, он ухмылялся. Был, видимо, доволен.

– Ага, заяц?

– А чего?.. Вы на восьмом, значит, работаете?

– Это неважно! Прошмыгнул и рад?

Света старалась быть строгой. Как-никак она старше этого мальчишки, ему на вид лет семнадцать…

– Устроил гонку.

– Кто кого… – согласился парень. – Бег с препятствиями… Спорт!

– Ну вот что, спортсмен. Приехали!

Лифт остановился. Света вышла. За ней выбрался, нескладно затоптался на коридорном коврике и парень.

– Я к себе на работу, а ты мигом вниз – и давай отсюда!

Отчеканила, и сама пожалела, что так резко. И, стараясь смягчить, добавила:

– Давай спеши, у тебя занятия…

– А меня зовут Слава, – заулыбался тот еще шире, протянул Светке ладонь.

– Очень приятно!

Света повернулась, пошла по коридору. Парень затопал следом, потом все же отстал.

– А я опоздал уже… Чего, думаю.

– Давай, давай на занятия, Слава! – уже около двери бросила Света.

– Ну, я пошел… значит… – издали оповестил Слава. – Зайду еще.

Дверь, распахнувшись навстречу, чуть не шибанула Светку в лоб. Выскочила, прыская в кулак, Юлька… Увидела Светку, даже заметила – рысьим оком – удаляющегося нескладного паренька и привычно затараторила:

– Как, проскочила?.. Ну, смело влетай, птичка. Сегодня все опоздали. А бугор-с в яме-с.

«Бугор в яме» – на дикарском министерском жаргоне это—«шеф в кабинете». Работа идет. В общем, бояться нечего.

Они задержались у двери, поболтали чуть.

– А это что за Матросов? – тарахтела Юлька, ткнув вслед пареньку. Тот свернул на лестницу и уже топал вниз. – «Ну, я пошел», говорит, как в фильме… Тоже боец! Герой!.. Штурмом брал неприступный дот! Ха-ха-ха! – залилась Юлька смехом. – Ну, Светка! Ну ты даешь!

– Тсс! Юлька! – засмеялась и Света. – Какой я тебе дот? Да еще неприступный… Так просто, поклонник.

– Ой, не могу! – закатывалась Юлька. – Поклонник с утра пораньше. Ой, девочки, держите меня!.. К – – К Светке, с утра… пете… петеуш… петеушник в ватнике… поклонни-ик…

Смешливая Юлька прямо корчилась от хохота. Даже Светке стало смешно, хоть и понимала, что ничего смешного тут нет.

Шеф, Василий Ефимович, вместе с Виктором вышли из кабинета и очутились против хохочущих девушек.

– В чем дело? – удивился шеф. – Я что-то расслышал – какой-то «петушок»…

Он строго посмотрел на всех. Шеф иной раз умел, особенно с утра, чтоб нагнать «рабочего духу», смотреть строго.

– Какие такие петушки?!

– Петеушник, Василий Ефимович, – не реагируя на строгость шефа, еще пуще закатилась Юлька. – Петеушник, а не «петушок»! В атаку пошел… Как Матросов… – хохотала она. – Это Светкин поклонник.

– А, поклонник, – ответил шеф. И добавил уже деловито: —Раз поклонник, дело другое! Пошли, Векшин.

И они проследовали мимо, продолжая деловой разговор.

Весь этот день Светке было втайне неловко за «поклонника». Что подумает Виктор, в самом-то деле? Проклятая Юлька!

Света переобулась: сапожки поставила в узкий стенной шкаф, надела туфли. Села за стол и, придвинув пачку новых телеграмм и сообщений, приступила к разборке…

Вернулся Виктор. Прошел в особую часть помещения – вроде смежной комнаты, только без двери – к своему обширному столу, где «ошуюю и одесную» стояли «аппаратцы» и новые, уже совсем непонятные для Светы, аппараты и приборы… Полностью уйдя в работу, сидя к нему спиной, все равно она каждый миг его видела, чувствовала, понимала каждое движение: что он делает, с кем, о чем говорит по телефону. Вот он – видела она спиной, собой, особым чувством, – в черном свитере, туго облегающем плотноватое, но стройное тело, высокий, светловолосый, с прической волнистой, даже слишком уж ухоженно-волнистой, с белесыми, пушистыми и длинными ресницами под темными, в соболью ниточку, бровями – такой уж от природы, красивый какой-то севернорусской, и скорее даже не русской, а литовской, что ли, красотой, тридцатилетний, холостой (Зинаидино: «жа-а-них», «такого ожени попробуй»), берегущий себя мужчина, может быть, склонный в будущем к полноте и уж, без сомнения, склонный к спокойной жизни… Вот он, умеющий быть с ней, Светой, в их вечерние послекиношные часы до удивления мягким и добрым, вдумчиво-ласковым, по-братски сердечным и милым… Но… только ли с ней? И были – да нет, конечно же, были, – много ли было у него таких увлечений до нее?.. А о том, что у нее – до него – не было никого, что он – ее первый, Виктор знает. Он-то в этом не сомневается.

В черном, глухом, до лица, свитере он движется от телефона к своим «аппаратцам» легко и уверенно, с бесшумной повадкой ленивого барса. Крупный, слегка упитанный барс в черной шкуре. У них в Узбекистане, говорят, водились в горах снежные барсы. Черных не было. Это первый в природе и в ее девчоночьей жизни черный барс. Барс, говорят, легко может съесть человека?

На спинке стула висит желтый в полоску пиджак черного барса. Шкура неубитого барса, говоря Юлькиным языком. Крохотуля Юлька сама скушает любого барса.

…Звонок телефонный.

– Да? Слушаю…

В трубке голос шефа. Он звонит из приемной замминистра. Нужны такие-то и такие-то бумаги. Нужно с кем-то срочно созвониться. Нужен – ну конечно же, это и так ясно! – Векшин.

– Тебя, Виктор. К шефу…

– Угу.

А сам не двигается, продолжает что-то высчитывать.

– Виктор… – укоризненно.

– Подождет!.. Не мешай.

Что-то новое, холодноватое в его голосе. Сердится на нее или просто занят, заработался? Но она-то при чем? Почему с ней – так нелюбезно?..

Снова звонок.

– Ну как там Векшин?

– Ушел, – ответила Света.

Виктор шумно отодвинул стул. Бросил, не глядя:

– Не могу же я… с пустыми руками.

И вышел.

Вот и все «спасибо за внимание»… А она-то еще завтрак ему притащила из дому… Впрочем, что же? Человек заработался. Вот вернется от шефа, надо его покормить…

– Кури! – сказал шеф, протянул раскрытый портсигар Виктору. Сам он только что ткнул в пепельницу окурок и тут же достал новую сигаретину…

Виктор машинально взял сигарету, размял в пальцах, хотя не курил уже второй месяц. Он думал о своем… «Итак, дело там, в Газли, опять дрянь. Хуже всего – на спецстройке, в пустыне, теперь уже почти родном детище, за которое он в ответе, которое с самого начала он не просто «курирует» (дурацкое словечко!), а вынянчивает руками собственными!.. Там, на этом головном сооружении, опять нехватка с агрегатами, с кольцами, фланцами; поставщики чертовы все дело гробят! И нет на них ни управы, ни «рекламаций!..» Такие вот пироги, Виктор! – пожаловался он сам себе. Заказ наш не выполнен энским заводом, да и истринское предприятие в срок уже не даст оборудования, необходимого для газовщиков. Ерунда и с компрессорами… Того и гляди, выйдут из строя, еле тянут. Подстанция не справляется. Вот уже и скважины кое-где обводняются, а начнутся суховеи— беда будет! План не выполним, это ясно как день… Говорят, в этом году черный афганец дунет раньше обычного. А тогда… Песчаный шквал прервет все работы и по монтажу… Чего-то ждут, каких-то стихийных сдвигов… Да план – это не самое страшное. Перед министром, даже Госпланом еще можно отговориться, попросить отсрочку, ну, выговор вкатят… Перед стихией не отговоришься. К апрелю не успеем – пиши пропало. «Ах, Светка, Светка! – неожиданно подумал он. – Это же твои места, возле Газли!..» Та спецстройка, куда недавно ездил, находится как раз на полдороге между Газли и Светиным кишлаком…

– А! Я и забыл, что ты некурящий, – голос шефа дошел словно издалека. – Ты чего приуныл-то? Соображаешь чего-то, вижу…

– Да так. О компрессорах и все об этих поставщиках, запуталось все…

– Будем распутывать! – пообещал шеф авторитетно.

«Мог бы и не уточнять, и так ясно – работенки теперь хватит», – подумал Виктор… Они сидели в кабинете замминистра, после долгого и нудного, кропотливого докладыванья о ходе дел на южном участке. Зам вышел на минуту, кажется, в партком, оставил их одних. Виктор привычно знал: сейчас они пройдут к шефу в кабинет, шеф расскажет что-нибудь «из быта», может, пару анекдотов – в знак дружбы и особого к нему, Виктору, доверия – и под занавес навьючит его сложными делами по самую завязку. Тоже в знак особого доверия. Гордиться бы тебе этим, Виктор, а ты и впрямь приуныл…

Поднялись по лестнице к себе на восьмой. Шеф, как всегда, начал с пустяков…

– Садись! – двинул Виктору стул. – Еду вчера с совещания, ГАИ останавливает: «Ваши права…» А шофера я отпустил, кто-то у него заболел дома. Отвечаю: «Зачем? Разве я нарушил?» – «Нет, говорит, просто проверка… Посмотреть хочу»… Понимаешь? Говорю, мол, так и так, спешу, у меня…

Шеф опять закурил. «Весь кабинет прокоптил, – отметил Виктор. – И чего он так дымит! Сам желтый уж весь стал, ссохся, стручок прямо. Девки так и зовут его за глаза – стручок. А все дымит… Да-а… А я бросил ведь из-за Светки, ей дым не нравится»… И вспомнилось, как ехали на днях из концертного зала. В троллейбусе впереди них весело сидели два парня, крепыши, розовые как поросята, один, видно, только что отслужил: в общем, – демобилизованный с корешем, слегка «поддатые». Всё оборачивались на Светку, лезли в разговор. Спрашивали насчет остановок, то, се, шуточки… Виктор хлопнул одного по плечу:

– Слушай, друг, что хочешь потом спроси, отвечу. Но сейчас не мешай. Занят.

– Есть, земеля. Заметано. Ты с девушкой. И все дела.

Парень повернулся к другу:

– С девушкой он, понял? Не мешай.

Парни отстали. Светка приподняла от его плеча лицо, взглянула снизу – горячо, преданно. Такой взгляд!.. «А она ведь не красится. Без никакой косметики или чуть-чуть… Это по мне. Да и не нужен ей грим. Глазищи и без того черные, брови – уголь! Вся яркая, ладная. И наряд на ней яркий – джемпер в обтяжку. Восточные девушки, как известно, созревают рано… Но рано и старятся… Нет, к Светке это не относится. Она ведь совсем особенная… Сегодня позову ее домой…»

– Ну, так как? – голос шефа.

Шеф скомкал окурок, бросил в корзину с мусором. «Когда-нибудь спалит Ефимыч кабинет. В корзине-то вон сколько хлама!..»

– Окно открой, Василь Ефимыч, задохнешься.

Виктор иной раз переходил с шефом на «ты». Вдруг, без всякого повода, по тайному капризу… для «духовного тренажа», как называл это про себя. И тот принимал это как должное. Вот и сейчас: в знак того, что оценил такой переход Виктора – к большему обоюдному доверию, что ли, шеф тут же разразился анекдотом.

– Слышал, что я сейчас говорил? Прослушал?..

Шофер мой, конечно, закладывает по выходным. То-то на другой день он немного… того… Да ведь не он один!

– Еще бы!

– В том-то и беда. Вот я и говорю… Сошлись, значит, два представителя, наш и американский. Ну, после всего, на банкете, а-ля фуршет, тот нашему жалуется – пьют у них в Штатах много. Закладывают американцы. «А у вас?» – «А у нас, – отвечает наш, – лишь три вида пьяниц». – «Это какие же?» – «А вот: малопьющие, застенчивые и выносливые…» Слышь, Виктор? Всего три категории. У них больше! «Малопьющие, – поясняет наш, – это те: сколько бы ни пил, все мало. Застенчивые – те, что за стенку держатся, когда домой добираются. А выносливые – которых после пьянки выносят…» Ха-ха-ха! – скрипуче загрохал шеф. – Ничего, а?

– Ничего, – ухмыльнулся Виктор, поднимаясь для виду. – Анекдот скорее грустный, чем смешной… Ну, я к себе, Василь Ефимыч…

– Постой, постой! Я же не кончил… Придется поехать, Виктор. Ничего не попишешь. Жаль мне тебя, но…

– Да я уж понял, Василь Ефимыч.

– Что понял, что ты понял! – чуть не рассердился шеф: он не любил, когда его слишком быстро

понимали. – Я говорю: жаль! Только неделю как вернулся…

– Десять дней…

– А я тебя опять гоню! Отдохнуть не даю. А мне, думаешь, легко – оголять отдел? Но приходится… – шеф говорил искренно… – Ты-то уже знаешь там все. Сумеешь. А кому еще?

Виктор пошел к себе.

У двери шеф нагнал его, остановил.

– Там сейчас сложно, – сказал негромко. – Афганец раньше времени шибанул. И вообще…

– Понял, знаю.

– А сейчас – давай лучше домой, – неожиданно сказал шеф. – Сегодня отдохни. Билет только закажи.

Отдыхать не пришлось, дела все равно закрутили Виктора до вечера. Все же на часок раньше он вырвался. Сказал Свете:

– Свет, шабаш! Отпускаю домой…

– Чего так?

– Ничего. Суши весла, и пойдем ко мне.

– К тебе? – ахнула Света. – Ни с того ни с сего…

– С мамой познакомлю.

– Господи! – еще раз ахнула Света. – Да мы знакомы уже, забыл? И имя помню. «Зовут мою маму, как русскую императрицу, – сам же так ее представлял,– Елизаветой Петровной», – напомнила Света.– А я и без «императрицы» бы не забыла. Прекрасная женщина!

– Вот и хорошо! И ты ей тоже понравилась… Ну, Свет, – ласково упрашивал Виктор. – Тогда ведь мы лишь на минутку заскочили, перед кино. А сейчас – посидим по-людски, чайку попьем…

– Не действуй личным обаянием, – отбивалась Света. – С утра бы сказал! Ну как я в таком виде? Я бы переоделась. Синее платье бы надела, то самое, помнишь…

– Да зачем? Вид у тебя вполне… В джинсах, чем плохо? К министру можно, а к нам с мамой нельзя? Ну, не чуди, Свет. Ну, прошу!

– Ладно, подумаю.

– А то возьму да и уеду, не простившись…

–_Сиди уж! Только приехал, куда тебе ехать.

– Эх, Свет, – вздохнул Виктор, – ничего ты не знаешь.

Уточнять Виктор не стал… После работы шли рядом, дурачились, весело смотрели на встречных. Разглядывали прохожих, все прохожие сейчас казались им какими-то смешными, милыми и нелепыми. То и дело, обменявшись взглядами, Света с Виктором хохотали. Сильный ветер бил в лица, лицо у Светы горело, и от иголок вихря остужались щеки, отдувались назад черные пряди. Сдернула шапочку, отдала их целиком ветру: ей было приятно идти без шапки…

Вошли в здание. Елизавета Петровна открыла им дверь:

– Витя! Светочка! Здравствуйте, – обрадовалась она. – Проходите, проходите в дом! Вот хорошо, что пришли. Как раз к ужину.

– Здравствуйте, Елизавета Петровна. Я ненадолго. Виктор вот затащил.

– И правильно сделал, – ответила ласково Елизавета Петровна. – Как это «ненадолго»! Нет уж, будем ужинать, пить чай. Проходите вот сюда, мойте руки… Отдыхайте… Я сейчас. – Она поспешно удалилась на кухню. Там что-то шипело, жарилось.

Света, выйдя из ванной, прошлась по квартире. Две комнаты, поменьше – видимо, кабинет Виктора. В обеих – тот особый, с тонким вкусом созданный уют, чистая, изысканная, хотя и не очень модная, «со старинкой», обстановка – по которым в доме чувствуется заботливая хозяйка. В кабинете у Виктора – многоступенчатая «стенка» с техническими книгами. А на террасках «стенки» – набор каких-то причудливых стеклянных фигурок и вещиц, разного размера, синих, розовых… Виктор, облаченный уже по-домашнему – замшевый долгополый пиджачок-пижама, вельветовые брючки, тапки с меховой оторочкой, – брал в руки то одну, то другую стеклянную финтифлюшку.

– Чудо стеклодувного искусства, – пояснял, пошучивая. – Глянь, какая белочка!.. А вот аист, ишь ты – как стоит! Это конаковская работа. Конаково на Волге… А вот персонажи русских сказок. Это орехово-зуевское. Стекло-то какое, а?.. Грешен, интересуюсь…

Из кухни слышались плеск струи, стук ножа. Елизавета Петровна поглощена была стряпаньем, спешила.

– Виктор, может, помочь?..

– Ничего… Мама справится.

– Вить… Она и так ведь устала. – Света обвела глазами до лоска начищенный, блистающий паркет, мебель. – А тут еще мы…

– Ты-ы в гостях, – Виктор назидательно погрозил пальцем. – И цыц!.. А уж кто устал, так это я, – с улыбкой, томным баритоном добавил он и потянулся. – Уж так уста-ал…

Сел, вольно развалился в кресле, руку – за голову, другую – наотмашь за край кресла.

– Ну и денек был сегодня…

– Ребятки-и!.. – послышалось из большой комнаты. – Сейчас дам команду: «К столу…» Готовьтесь!

Елизавета Петровна хлопотала уже около серванта, доставала парадную посуду, хрусталь, накрывала на стол.

Света поглядела на томно расслабившегося Виктора. И вдруг кощунственно возразила ему в мыслях: «С чего бы тебе так уставать?! Дров вроде не колол, полов не мыл, землю не копал…» Это вспомнилось ей обычное мамино – там, в кишлаке, – так она вразумляла порой кого-нибудь из старшеклассников, если тот хныкал и жаловался на усталость. «Дров не колол, не пахал, не копал. Даже как мы, женщины, не стирал и полов не мыл. А устал… Устал сидеть на стуле и слушать? Нет, брат, это не ты устал… а другие…» Светка, впрочем, никогда с ней в этом не соглашалась, учиться ведь тоже трудно. Или слишком уж буквально понимала мамины слова… И все же…

– Молодежь!.. Готовьтесь, – повторила, позвала Елизавета Петровна.

– К труду и обороне! – подхватил Виктор и бодро вскочил. – Ну, пойдем питаться, Свет! – Подошел, ласково приобнял ее за плечи. – Сейчас мать нам удружит, бутылочку особого выставит, вот увидишь..

Свете стало вдруг скучновато. И даже как-то не очень уж интересно в этой квартире, с Виктором. Сама даже не поняла, почему. Может, потому, что все тут показалось ей слишком уж – как на безотказных Викторовых «аппаратцах» – отлаженным, расчисленным, рассчитанным. Повела резко плечом, сбрасывая Викторову руку.

– Какой ты!.. – сказала шепотом. – Очень уж ты…

А что дальше – не знала, нужных слов не нашлось..

– Ладно, ладно, Светик, – понял он по-своему. – Ты устала, я устал, все устали… Пойдем лучше выпьем!

За столом Света чувствовала себя скованно. Общая беседа не клеилась. Но Виктора это вроде не смущало. С удовольствием, со вкусом ел блюда, хорошо приготовленные Елизаветой Петровной, подкладывал Свете, галантно подливал всем токай из импортной длинногорлой сосудинки. Пил сам в душу, других не подгоняя, не упрашивая. Было видно – человек просто отдыхает после трудового дня, ему хорошо… Света всмотрелась в лицо Елизаветы Петровны: все еще миловидное, бледновато-меловое – уж не болеет ли? – в сетке мелких морщинок около глаз, с отсветом мягкой, утонченной доброты интеллигентного, глубоко усталого от жизни человека… И что-то дрогнуло в ее душе. Она вспомнила вдруг о своей матери. Чем-то они похожи и, конечно, непохожи, обе эти пожилые преподавательницы, русская и узбечка, одна в кишлаке, другая в столице; но что-то общее, единое есть в них обеих, есть!.. Что же это – общее?.. Света не могла определить…

Может, доброта вот эта, да и сама судьба? – такая трудная жизнь за плечами, самоотречение ради семьи? Свет на их лицах?.. Елизавета Петровна была раньше, об этом Света знала уже, преподавательницей музыки, оставила работу еще до пенсии – ради всех домашних дел, мужа, скончавшегося лет десять назад, и любимого сына, тогда еще только поступавшего в институт.

Елизавета Петровна потчевала гостью, вела беседу веселым, слегка мажорным голосом с устоявшимися интонациями влиятельного педагога и светской дамы-хозяйки… но Свете в них как-то не верилось, в эти интонации; наигрыш какой-то в них чудился, что ли… Глядя на белое в морщинках лицо матери Виктора, она жалела ее невольно и думала о своей матери. На Виктора ей смотреть не хотелось.

Вскоре она засобиралась домой.

– Скромность вещь похвальная, – пробурчал Виктор недовольно. – Узбекские девушки, увы, уж так созданы.

Света поморщилась:

– А тебе бы хотелось… этакую?..

– Мне бы хотелось вообще тебя сейчас не отпускать А, например, попить вместе кофейку, посидеть рядышком…

– У телевизора, – подхватила Света. – А потом – бай-бай… Так?.. А мне бы сейчас хотелось книжку интересную почитать: Моэма, Оутс. Пусть даже и не рядышком. А хоть бы и одной, в общежитии. – Света дерзко тряхнула кудрями.

– Гм!.. – буркнул Виктор. – Я тоже за культурный досуг. Мне, правда, читать-то не приходится… в последнее время. Ну, провожу вашу светлость. Вот шубка, – он подал Свете ее синтетическую, узкую в талии шубку… – Шапочку не забудьте… Поехали, сани поданы!

Света попрощалась с Елизаветой Петровной, вышли.

На лестнице им навстречу поднимался крепкий, военного кроя, мужчина в короткой поролоновой куртке, круглолицый, пожилой. Обе руки были заняты дачными пожитками: в одной – мешок с округло выпирающими, как боеприпасы, овощами; в другой – брезентовая сумка с садовыми орудиями. То, что мужчина – военный, отставник, определялось сразу, несмотря на штатскую одежду: по бодрому взбеганью без одышки и полной безликости заурядного смекалистого лица.

– Привет научной интеллигенции! – тенорком гаркнул сосед, приостанавливаясь, чтобы разминуться со встречной парой на лестнице, – Как настроение?

– Порядок, Мит Митыч, – в тон ответил Виктор, – С дачи?

– Так точно. Желаю здравствовать!

Сосед с любопытством кольнул бывалым взглядом белесых глазенок Светино лицо и протопал по площадке к своей квартире. Света с Виктором вышли на улицу. У подъезда стояла машина. Женщина, такая же плотная и кургузенькая, как и сосед, в такой же синей, словно вздутой, курточке как раз запирала дверцу своего автомобиля.

– А где же обещанные сани? – спросила Света. – Саней что-то не видно, одни личные машины… У вас тут что, сплошь отставные полковники живут?

– Нет, – засмеялся Виктор. – Это лишь сосед мой полковник, ты верно угадала. Хороший дядька вообще-то, Дмитрий Дмитриевич. Мы с ним на досуге…

– Не продолжай, – перебила Света, – на рыбалку ездим, футбол смотрим, то, се… А рыбок не разводите? Аквариум – тоже хобби неплохое. Вместе – за мотылем, за рыбьим кормом…

– Какой там аквариум, Свет, – миролюбиво отбивался Виктор. – На это время нужно.

– Ах да, совсем забыла. Ты же грешен по части, этих… как их там, финтифлюшечек из хрусталя. У Дмитрия Дмитриевича оно тоже имеется? Меняетесь на досуге. «Махнем, мол, Виктор! Конаковскую на орехово-зуевскую…» Да нет, куда ему. У него вкус попроще.

Виктор расхохотался от души.

– Ну, Свет, ты в ударе сегодня. – Токай действует. А насчет «попроще» – тут ты не права. Дмитрий Дмитриевич человек с понятием… А знаешь, – Виктор замедлил шаг, под резким порывом вихря критически оглядел Светину одежду, поправил ей у горла воротник шубки, – я сейчас тебя удивлю. Этот самый Дмитрий Дмитриевич, кадровый военный в прошлом, не то интендант, не то начальник какого-то АХО, приходил к маме брать уроки музыки. Самолично! Да, да, не смейся…

– Неужели самолично? Действительно, мощная и неудержимая тяга к культуре! И давно это было?

– Ну, это еще при отце… А что такого? Перед выходом в отставку подумал о своем кругозоре. Правильно!.. А ты – рыбалка, футбол. Не одной рыбалкой жив человек!

– Ну и как? Овладел?

– Да нет… Все это так, блажь… А может, лишь потому, что соседи. Раз живет рядом пианистка, мол, надо воспользоваться, по принципу – ничего не упустить! Но вообще-то оно не случайно. Он человек музыкальный, поигрывает на балалайке, на разных струнных…

– Как все деревенские…

– Не скажи. У Дмитрия Дмитриевича тяга к искусству природная. Вот, приходя к нам, попивая чаек на кухне с мамой, он, например, поведал нам историю своей…

– Жизни в искусстве?

– Да стой ты, Свет… Не перебивай! Историю своей, так сказать, любви и женитьбы. Уже зрелым воякой влюбился он в юную студентку с истфака.

– Ого! Это уже интересно. Ну давай…

– Я же говорю, он человек занятный.

– А эта репка в брючках и есть там самая Джульетта? Или уже вторая жена?

– Та самая. В том-то и дело!.. Снял ее с учебы, не дал закончить вуз.,. Нет, впрочем, она закончила заочно. В общем, работать ей не дал, а посадил дома. Пусть уют создает…

– И создала?

– Ага!.. Помню, он все с мамой советовался: посылать жену на курсы кройки и шитья? При Доме офицеров у них там все есть. Или послать в кружок художественной вязки…

– А чего? Шить легче, чем изучать древнюю историю. Мать, конечно, спорила с ним… Но он, видишь ли, любитель вязанья! Убеждал, что вологодские кружева – самые лучшие на свете. Его командир дивизии, когда он еще солдатом был, имел жену – великую мастерицу по кружевам. И в квартире у того генерала, даже во временном жилье, все было – в кружевах. Вот и Дмитрий Дмитриевич мечтал, чтобы у него дома – «все в кружевах».

– А жена?

– Что жена? Жена как жена… Говорит, освоила эту науку. Еще и на продажу кое-что шло.

– Вот как!

– Нет, их можно понять, Свет! Времена были трудноватые, еще, кажется, пайки были, карточки. Семья… Люди нуждались…

– Ну уж! Будет тебе военный, да еще хозяйственник, нуждаться. Она-то всегда ела от пуза. Вон какая бомбочка!

– Э, нет! – оживился Виктор. – Это – мой ближайший сосед, и я знаю о нем все. Она в юности страшно худющей была. Щепка! А он решил: «Не беда, откормлю…»

– Ка-ак? – Света далее остановилась. Глянула на Виктора и расхохоталась. – Откорм – это мне знакомо. Дома я гусей откармливала. Объедками. Специальная лоханка стояла во дворе…

– Ну понятно, не перебивай! – заторопился Виктор. – Ясно, у вас там отары… Нет, но он в самом деле маме рассказывал, как задумал жениться на студентке, как она голодала и была очень уж тощей… Сначала даже боялся… Он вообще-то человек хороший, Дмитрий Дмитриевич. Жалко стало девушку. Он ведь жил получше, как офицер.

– И стал прикидывать, – перебила Света. – Стоит ли, мол, или не стоит такую тощую в жены брать? Потянет ли?

– Ну, что ты, не такой уж он расчетливый… Мужик он славный.

– Нет, уж позволь! – возмутилась Света. – Он – все рассчитал! Расчетливый. Сначала, как ты сам сказал, он сомневался: справится ли? Хозяйство ведь, то, се, да еще кружева нужны…

– Света!

– И решил все же рискнуть. Смелый! Решил – взять, но – сначала откормить…

– Ну ладно. Я вижу, Свет, ты завелась. Да бог с ним! – снисходительно отмахнулся Виктор. – Какое нам до него дело, в конце концов…

– И опыт удался. В чем мы только что убедились. Сто десять килограммов живого веса. Мясо выше средней упитанности… А я толстеть не хочу! – воскликнула Света.

Выдернув локоть из-под руки Виктора, она чуть не бегом бросилась к остановке троллейбуса – как раз подходил ее номер.

– Светка, да постой, подождем следующего! – крикнул Виктор вдогонку.

Но Света, не оглядываясь, вскочила в троллейбус и уехала.

В отделе сегодня на редкость пусто. Зинаида в отпуске, Виктор летает по этажам – готовится к отъезду. В помещении только Света… Правда, заглянула Юлька, повела носиком: нет ли чаепития? Ну, мышка еще забежит, своей крошки не упустит.

«А что, – подумалось Свете, – и в самом деле перекусить бы надо. Уже пора… – На эту тему Света размышляла не раз. – Почему это на работе всегда так хочется есть? От нечего делать, что ли? Вот дома или в институте – не так. А здесь только придешь, только разложишься, уже—«курсак пустой», лопать хочется… И все кидаются есть и пить. Любопытно было бы глянуть – в этот самый миг, часов в одиннадцать – во все отсеки министерства зараз. Сделать как бы продольный срез учреждения… И что открылось бы взору очевидца? Всюду, на каждом этаже, в каждой комнате рядовые сотрудники дружно гоняют чаи».

На часах полдвенадцатого. «Что ж, приступим», – сказала Света в пустоту комнаты, понимая, что в этот момент она не одинока. Дело недолгое: с нижней полки канцелярского шкафа достала чашки, ложечки, соломенную плетенку – под бутерброды. Чашек надо побольше! Ведь стоит начать трапезу – знала уже Света, – как из соседних помещений непременно сползутся – и именно к ней, к Свете – неохваченные в своих коллективах одиночки. Ну, конечно, надо обслужить и свое непосредственное начальство, Виктора Векшина, оно давно уже благосклонно санкционировало эту ее роль: кормить и поить себя чаем с бутербродами, раз ей, Свете, так это нравится. Виктор, помнится, так и сказал:

– Света, ты, я вижу, любишь хозяйничать? Похвально, хвалю! Впрочем, узбекские девушки так уж воспитаны… Так что продолжай вековую традицию, пои нас чаем…

– Света просто добрая и хорошая, – осадила его Зинаида. – Она заботливая и серьезная девушка, а вы все шантрапа.

– Угу! – прожевывая бутерброд с семгой, поддакивал Виктор. – Мы шантрапа, а она лучше всех нас. Согласен!

И подхватывал бумаги, не допив свой чай, шел на вызов к шефу. Оттуда, подмигивая девушкам и подхватив на ходу еще бутерброд, – на третий этаж, к замминистра… Все же Свете удавалось его подзаправить раз-другой горячим чаем – еще до обеда; ведь (верно сказано Зинаидой) «у нашего шефа порой и не пообедаешь за день, дел – вот так…».

Так бывало часто, почти всегда. Но сегодня день какой-то особенный, никого нет… Ну и хорошо, что нет никого, тихо пока…

Света выложила в плетенку и на широкую тарелку сырки, булочки, пару бутербродов с семгой – из спецбуфета на третьем – для Виктора; ему сегодня наверняка не пообедать. Несколько груш и крупных южных яблок – мамины дары из кишлака. Включила электрический чайник, и пошла в туалет сполоснуть целлофановые пакеты. В конце коридора увидела Виктора. Но не окликнула, не стала с ним говорить на ходу. После вчерашнего – неприятный осадок какой-то на душе, после всей этой болтовни на улице, спора…

Виктор сам ее окликнул.

– Ты куда, Свет?

– Пакеты мыть. Все готово.

– А…

И пролетел дальше. Не расслышал, что ли? Или так уж занят, что не усек про утренний «ланч»?.. Когда вернулась, Виктора еще не было. Во, как забегался человек перед ответственной командировкой! Света присела на миг и призадумалась…

Но рассиживаться некогда. Она встряхнула влажные пакеты, расправила и стоймя разместила их вдоль батареи. Выключила вскипевший чайник, в фаянсовом чайничке заварила индийского чая— все отодвинула на край стола, накрыла полотенцем. Вошел Виктор. Потянул носом…

– Ух ты! Чайным духом-то как пахнет! Умница ты моя… – сказал весело. – Ну что бы я без тебя делал, Светка. Нет, правда!

– «Моя», – передразнила Света. – С каких это пор я стала «твоей»?

– Я серьезно, Светик! Спасибо тебе! – привлек было к себе ее плечи, но Света отстранилась.

– Общественная нагрузка, только и всего. Сам же говорил, что я общественница…

– Светик, а мы тебя в профком выберем!

Скрип двери, Юлькин голосок, веером взметнувшиеся от сквозняка бумаги над столом – все это одновременно. «Ага, мышка уже здесь!» Света хотела возразить, что она тут лишь практикантка и еще неизвестно где после вуза будет работать – какой там профком! – но Юльку уже понесло:

– Ты у нас профоргом будешь, Светик! Ваше мнение, Виктор Палыч? Потянет?

Заверещал один из телефонов на Викторовом столе. Так резко звонят обычно по внутреннему с главного этажа.

– По… потянет, —. ответил Виктор, подходя и снимая трубку.

Пока он отвечал кому-то в трубку, осторожно, обдуманно подбирая слова, Юлька расселась на стуле, скосила глаза на чайник и снедь.

– Сервировочка хоть куда! Проводы, что ли? – спросила бесцеремонно. – Надо бы тогда и полмитрича…

– В уме? – удивилась Света. – На работе?

– Ничего. Сухого можно, по такому случаю.

– По какому случаю?

Вместо ответа Юлька повела глазами на Виктора; он уже заканчивал разговор.

– Брось прикидываться, Светик. Сам Дегтярев целый час его наставлял. Вот только что. Хоть у Раисы спроси!..

– Обычная командировка… Да пей ты чай, бери яблоко! – Света пододвинула Юльке чашку с дымящимся чаем.

– Виктор Палыч! Я говорю Свете – недурно бы нам сюда сухого! Айн пузырек, в честь вашего отъезда.

Юлька завертела в ало наманикюренных пальчиках чайной ложечкой. Кокетливо и нагловато сидела в слишком короткой юбочке, чуть не до бедер открывавшей ее тощие ноги. Света молча наливала чай Виктору.

– Зачем сухого? Мы и коньячку… – ответил Виктор, думая о чем-то своем. – Давайте, девочки, нажмем! А то сейчас, по моим расчетам, шеф вернется с коллегии, задаст всем работы.

– Слышала, Юль? Виктор Павлович предлагает «нажать». Так давай!..

– А я и так… – Юлька и без приглашения пила чай, в темпе ела булку, сырок…

– А то ты худенькая. Он откармливает. Добрый.

– Гм… – Виктор поперхнулся чаем. И тут же расхохотался. – Ну, Светка!

– Ха-ха, – хохотнула на всякий случай и Юлька.

Света ревниво следила, чтобы Виктор сам успел поесть толком, а то все подкладывает девушкам, угощает Юльку яблоками… Ишь, какой галантный!

– В каком часу летишь? – спросила озабоченно.

– А надолго, Виктор Палыч? – вмешалась Юлька.

– Секрет, ребята! Самолет в семь, но, может, еще другим рейсом полечу.

– А с коньячком как же?

– Как приеду, Юля. Железно! Спрыснем благополучное возвращение…

– Дождешься от вас, – жеманилась Юлька. – Все вы только обещаете…

Света вышла сполоснуть под краном чашки и блюдца. Ей стало обидно… «Железно, Юля!» «А при чем тут Юля?! И вообще – все внимание Юльке, угощает, пошучивает. А та – знай хрустит яблоками да на стуле вертится, туда-сюда, со своими бедрами… Вот сейчас вернусь, – решила Света, – дам ей понять!.. Почему так паршиво на душе?.. Да нет, не в Юльке дело. Но почему же – так плохо? Что случилось?»

У двери в отдел слонялся паренек в куртке. Тот самый. Светка сразу узнала его по радостно растаращенным глазам, нескладной походке.

– А я… – начал он. – А меня…

– А тебя зовут Слава, – перебила его Света. – Как же, помню.

– Ага! – подтвердил Слава.

Он топтался около двери, не спешил уходить.

– Ну вот и свиделись, – сказала Света. – Заходи! – Она открыла дверь.

Парень вступил в комнату отдела.

– Привет! – сказал он сразу всем.

Опустил ворот куртки, пригладил на лобастой голове волосы. Повернулся к Свете:

– Ты здесь работаешь?

Света прибирала на столе и лишь кивнула – на все помещение, мол, смотри, знакомься. Слава ступал осторожно, как по залу музея. Обошел столы сотрудников. Уставился на один из счетно-вычислительных приборов на столе у Виктора. Хотел было потрогать… Виктор кому-то звонил в этот миг и мельком взглянул на парня.

– А ты где сидишь? А это зачем?.. – опрашивал тот у Светы.

Юлька прыснула вдруг и вскочила со стула.

– Вон за тем столом, – ответила Света. – А это, брат, такие аппаратцы, – она стрельнула глазами в сторону Виктора, – вы их небось не проходили в ПТУ.

– Спасибо, Свет, за чай!.. Пока, петушок! – крикнула в дверях Юлька и скрылась.

Из коридора донесся ее хохот.

– А это портативная модель ЭВМ, Слава! – поясняла Света, водя парня за собой по отделу.

– Да это я знаю, – Слава взял прибор в руки, повернул, положил на место. – А как он работает?

– Знаешь, а спрашиваешь, как работает, – вмешался Виктор. – Плохо, видать, знаешь.

– Ну да… – не согласился Слава.

Света включила прибор.

– При помощи этой штуковины, – поясняла Света, войдя в роль экскурсовода, – мы подбиваем сметы расходов…

– Чего подбиваете?..

– Сметы. Не притворяйся… А впрочем… – задумчиво протянула Света, – могу тебе все объяснить по порядку. Мы обязаны помогать ученикам… Виктор, не помешаем тебе? Мы тихо… Садись, Слава, вот сюда. Шапку не держи на коленях, а повесь… Так, молодец. И слушай…

– Может, в другое время, а? – Виктор поднял голову. – Тут не ликбез.

– Это шефская помощь, Виктор, – поправила его Света. – Слава комсомолец.

– Да не слушай ты его, – мирно пробурчал Слава.

Он уселся рядом, плечо к плечу, со Светой.

– Ну, давай насчет сметы…

Света снова включила прибор, показала ученику пробитую точками ленту и разграфленные листы с колонками шестизначных цифр.

– Шестизначные… – вздохнул Слава. – Это все деньги?

Света стала объяснять. Парень слушал сосредоточенно, но все время смотрел на Свету, не сводил с нее круглых глаз…

– Давай-ка, молодой человек, шагай, – вдруг бросил из своего угла Виктор. – У нас дела сегодня.

Света поднялась. Как раз быстро прошел мимо двери шеф. За ним вышел и Виктор.

– Ладно, Славик, в другой раз, – сказала Света, – у нас действительно дела. Ну, пока!

– Я зайду еще, ладно? Извините, если чего… Слава поднялся, потоптался еще немного у двери,

глядя на Свету, взял с вешалки шапку, вышел.

– Уф, – вздохнула Света, присела устало на свой стул.

Ей хотелось плакать. Все-таки ее задел окрик Виктора. «Парнишка тут ни при чем. Это он злится на меня. Но за что?.. А кто он такой, вообще говоря, сам Виктор? Какой он?»

Какая-то совсем новая мысль, даже не мысль – ощущение чего-то главного, самого нужного сейчас ее душе вдруг охватило ее, и надо было срочно это выяснить в себе, додумать…

Но додумать не удалось… Виктор вышел от шефа – пошел к столу молча, глядя в пол, и Света сразу поняла, что он вышел другим: злым, озабоченным. Это она уже знала. Когда он вот такой: с виду спокоен, сосредоточен, губы сжаты, лишь насвистывают что-то, – значит, плохи дела, что-то случилось. Обижен, рассержен, жди беды.

Снял рывком трубку, крутанул несколько раз диск…

– Кокетничаем с молокососами? – не глядя на Свету, сказал ей издали. – А сводку и телеграммы мне, что ли, разносить? С утра лежат.

– Виктор, я вообще в таком тоне… Уж от тебя я не ожидала…

– Хватит! – взорвался Виктор. – Сейчас не до этого. Оставим личное, все эти трынди-брынди, шуры-муры…

– Шуры-муры?! – поразилась Света.

– Вот именно!.. Бутербродики там, бутылочки, Юлечки, Славики… А знаешь, что сейчас на юге? Я вот лечу через десять минут, а ты тут… тут…

– Виктор!

– Только расстраиваешь!

– Ах, тебя бы все по головке гладить? Ты сам груб со мной…

– Я груб? Это ты!.. Ты!.. Неизвестно почему взъелась…

– Ну и ладно! И пусть! – Света метнулась к двери. Слезы душили ее. – И лети куда хочешь! Знать тебя больше не хочу!

Скорее, скорее – в коридор, чтоб не показать ему своих слез.

Он хлопнул дверью. Ушел. Так и не позвонил, кому надо. Впрочем, какую-то папку все же захватил с собой. Видимо, пошел по делу…

Света ходила по коридору, не могла успокоиться… Да, видно, там на юге действительно очень уж сложные дела; впервые она видела Виктора таким взвинченным и резким. И, наверное, зря все же она так дурачилась с этим юнцом, сердила Виктора… в такое время!..

В дверь заглянул шофер Костя – дядечка средних лет – прямо в пальто и добротном меховом малахае, который он никогда не снимал, даже часами просиживая в помещении, «намек на боевую готовность номер один», как говаривала зоркая Зинаида… Шофер справлялся, где Виктор Павлович; подождал немного, ушел. Потом, судя по всему, Виктор уехал – домой и сразу в аэропорт.

Конец дня прошел у Светы как в тумане, все валилось из рук. Домой пошла с головной болью.

На другой день столько было работы, что – не до волнений. А голову ломило пуще прежнего. Пришлось вместо полдневного чаепития спуститься в медпункт, за таблетками. «Грипп у вас, вот что, – сказала ей пожилая медсестра. – Покажите язык… Грипп начинается, девушка. Вот направление, идите в свою поликлинику или прямо домой, вызовите врача…» – «Температуры же нет…» – «А грипп есть… И температура будет! Идите домой».

Света поднялась к себе, проглотила сразу две таблетки цитрамона. Решила немного еще подождать, пусть подействует лекарство.

На их этаже – все было как всегда. Но чувствовалось всюду что-то особое: какая-то затаенная спешка, какое-то непростое отсутствие руководства, словно все вызваны на некое тайное совещание, куда-то на самый верх.

Женщина из патентного подотдела, войдя, сказала, что в районе Ташкента землетрясение. Шефа с утра не было на месте, тоже куда-то вызван. Во втором часу явилась неожиданно посетительница, немолодая женщина в простом платке.

– Можно к начальнику, девушка?

– По какому вопросу?

– Да вот о сыне я… В газете сообщение было. А он там и есть, в Кызылкумах. Монтажник он, по найму. Звонила туда, не отвечают.

– Там же нет связи, – почему-то ответила Света. Надо было просто сказать, что женщина обращается не по адресу, направить куда надо…

– Как нет, я раньше звонила, через Газли. Он в том районе, на стройке… Говорят, прервана связь-то?..

– Волноваться рано, – как можно спокойнее, самым будничным тоном ответила Света. – Ничего страшного. Мы бы знали… И зачем вам начальник?

– Да ведь сын у меня там. Один он у меня, Сережа… Вот, поглядите, девушка, голубушка моя, поглядите…

Женщина достала из большой хозяйственной сумки пакетик в целлофановой обертке, бережно вынула из него, положила на стол перед Светой фотографию. Со снимка глядел обычный русский хороший паренек – дерзковатые глаза, задорное серьезное лицо, из-под бушлата – край тельняшки… да вот еще родинка справа на лбу.

Женщина всхлипнула, вытерла глаза уголком платка.

– Без отца рОстила. Один у меня… Говорила, не гонись за рублем. Монтажники и в Москве нужны. Мне бы к начальнику, справиться.

– Не волнуйтесь, – утешала Света. – А начальник тут ни при чем. У нас ведь данных нет о рабочем составе, мы – другой отдел… Я вам напишу сейчас, куда обратиться. – Света стала было писать адрес нужного управления. – Да вы не тревожьтесь. Все будет хорошо.

– Вы уж помогите, девушка, – удрученно упрашивала женщина. – Вы такая славная, вижу, чуткая. Хоть не русская, а сердечная… Уж помогите…

– Я сама из Газли, – сказала Света. – Какое еще землетрясение!

И вдруг не смогла дальше писать: пальцы как онемели, ручка из них выпала. Комната поплыла в глазах… Ей стало дурно.

С вертолета – вся картина землетрясения здесь не была уже такой дикой… Не то что в Газли. Только дым и дым! Хотя – это Виктор знал точно – тряхнуло и здесь основательно, разрушено все, что можно разрушить: здание подстанции, бараки. Покорежены трубы, заполыхали скважины, весь песок, все пространство, казалось, горит, внизу ходят волны огня. И все же – какая удача, что компрессоры удалось отключить!

Дым, тугой горячий ветер жгутом лупит снизу, отжимает вертолет вбок и вверх, не дает снизиться.

– Седой! На войне был? Гляди… – в ухо ему кричит радист или штурман, сидящий рядом с пилотом.

Виктор не знает в точности, кто он, знает лишь, что его роль обеспечивать радиосвязь – именно с

вертолета – между Газли и Бухарой; другой возможности для связи с центром сейчас нет. На груди радиста передатчик, в перерыве между работой он оборачивается к Виктору и бросает одну-две загадочные фразы; разговор – по Викторовым старым понятиям – глупейший, но здесь он кажется естественным. Во-первых – прозвище, данное ему радистом: Седой. Когда Виктор сбрасывает каску, чтобы обтереть пот, его белесая башка и впрямь как оловянная: от песка, от влаги. «Был на войне?» – не глупо ли спрашивать у человека, родившегося в сорок четвертом? Но уже следующие слова показывают – радист и не ждет ответа, он, собственно, говорит о себе, а не о Викторе.

– Я пацаном видал такую заваруху, на Курской дуге…

– На какой? – кричит Виктор, пригибаясь к уху радиста; ему послышалось: «на узкой дуге».

Кругом свист вихря, гул, ни черта не разберешь.

– На Ку-урск… Я оттуда. Глянь, Седой…

Радист окидывает рукой на миг открывшееся в дымовых клочьях пространство. Это в самом деле напоминает пожарище после танковой битвы. Обломки, островки пламени около трубопровода по всему полю, а между завалившейся набок подстанцией и местом, где вертолет должен сесть – бетонной площадочкой на старом такыре, – еще не улеглась полоса огня. Гасить некому, хотя кто-то внизу еще есть. Пожар обхватывает обломки подстанции. «А вдруг под обломками люди?..» Об этом подумали все трое: вертолетчики и Виктор.

– Мать твою, – выругался радист. – Неужели не сядем?

Целые полчаса длились трудные заходы на бетонную площадку. Когда все же сели на бетон, выбрались и, разминая ноги, отдуваясь, скинули каски, – шибануло в лицо, как из печи обжига, гарью, вонью горелого металла и нефти, устоявшимся жаром горящей почвы.

Подошли двое – серые лица под касками, серые от пепла противопожарные робы. Один – прорабского вида, сухопарый, сутулый, со старым, с бывалым прищуром, в резких морщинах, лицом, почти старик, представился:

– Кравцов.

Второй – молодой, по-спортивному крепкий, молча поприветствовал всех ладонью. Кравцов сказал:

– Придется забрать раненых – и назад. Мы пока подождем…

– Разве так много? – испуганно спросил пилот. – Приказано вас доставить…

– Хватает. Рассуждать некогда, – скрипуче отрезал Кравцов. – Тяжелые травмы, контузии, у женщины вон перелом ноги. Еле перетащили всех к складу, подальше от огня, – он указал на глинобитное строение, вроде дувала, в стороне. – Того и жди, тряханет опять и всех завалит.

– Одного раза с них достаточно, – подхватил молодой. – Забирайте раненых, ребята. Нас потом.

– Нельзя ли подрулить к людям? – спросил Кравцов.

– Сложно, – ответил пилот.

– Перенесем, ладно, – ответил молодой. – Нас тут трое, со сторожем. Кто цел остался. С вами шестеро, справимся…

Кравцов с вертолетчиками пошел к глиняному строению. Виктор и молодой чуть отстали, закуривая.

– А я думал – это прораб, – сказал Виктор, тыча сигаретой вслед ушедшим. – На вид простой работяга. А это сам Кравцов!

– Потому и я при нем, – попросту ответил парень. – Умереть, но сберечь. А старик упрям. Ну, сам видишь, сначала – раненых, потом за ним.

– А вдруг уже не сядем?

– Сядете! – пообещал парень. – А что делать! Не могу же я силой – сгрести его и в вертолет… А ты радист, что ли? – спросил он. – Больно вас много.

– Тут участок мой, – Виктор оглянулся на развалины, на пламя… Я же все это ставил. Подстанцию эту, скважины… А теперь… Черт-те что!

– Восстановим. Людей надо спасать, сам понимаешь…

– А там, – Виктор показал на подстанцию, скрытую за языками огня, – вдруг кто еще остался?

– И я боюсь, – сказал парень. – Отправим вертолет, проверим. Но при старике молчи.

Лишь к полудню удалось перенести раненых и разместить всех в кабине, рассчитанной на одиннадцать человек… Перегруженный вертолет взлетел, сделал широкую дугу в обход горящих участков, взял курс на Газли и – далее – на Ташкент… Внизу остался академик Кравцов, человек, нужный стране, – в момент землетрясения он оказался как раз на этом объекте газопровода, – остался с ним его помощник, остался сторож-узбек и Виктор Векшин. Радист остаться не мог, связь прерывать нельзя ни на минуту. Виктор и кравцовский помощник подошли по бетонированной полосе, выложенной от подстанции к складу, к самому краю – насколько можно было – нестерпимо жаркого полыханья; за ним проглядывались закопченные осевшие стены здания. В руке у парня еще был свернутый брезент, на котором переносили раненых.

– Ей-богу, там кто-то кричит, – сказал помощник. – Может, справа обойдем?

– Не выйдет, – ответил Виктор. Четким инженерским умом он уже оценил и расчислил все варианты. – А срежем угол – увязнем…

Песок кругом был как лава, кое-где чернели трещины.

– Ну что делать? Вон старик прет, давай скорей решай.

– Чего ж тут решать…

Виктор видел – выхода нет. Либо отступить, либо…

Парень вдруг сунул Виктору свой брезент, накрыл лицо и голову полой робы и рванул через огонь, к подстанции. Виктор правильно его понял: человек отдал ему лучшую защиту, а сам – безо всего – пошел… И, набросив на себя брезент, Виктор побежал следом.

Даже под брезентом ощутил – как враз загудело, обдало, будто упал на какое-то черное дно… И в самом деле, он споткнулся и упал, но уже около здания; дальше – мрак, бред, какие-то миги. Вот они уже бегут, перескакивают через глыбы, через торчащие ребром плиты, парень сбивает рукавицей со своих колен огневые космы, ищут, натыкаются на тела: мертвый, мертвый, еще труп, а, вот он, кто еще жив, это парнишка, в спецовке и резиновых сапогах, стонет между обломками… Ему повезло – он заслонен какой-то плитой от огня, но придавило… «Где брезент?» – орет помощник на Виктора, ничуть не удивляясь, что Виктор рядом с ним. Брезента нет, потерял… А, вон брезент, за балку зацепился. Когда спасенного тащили сквозь багровый дым, уже в обход – черт с ним, с оплавленным под ногами песком, все равно уже обгорели, обожжены, – когда волокли его на брезенте, рука паренька бессильно свесилась и болталась, задевая за землю, он был уже почти готов, без сознания… Виктор лишь заметил – каска задралась, стриженый, родинка справа на лбу, подросток почти, пацан. Вроде того Славика дурацкого, Светкиного, и жалостью сжало где-то под горлом…

Через два часа снова сел вертолет, вылезли пилот, радист, врач, – видно, учли: могут найтись новые раненые, – все трое быстро пошли к глиняному строению.

– Давайте, товарищ Кравцов, – крикнул пилот издали. – В Газли отмечено колебание! Скорее…

– Поднимайте раненого, – сказал Кравцов, когда группа подошла. – А, врач, хорошо. У него открытый перелом. Кое-как я наложил повязку, но…

Виктор не стал глядеть, как врач делает над пострадавшим все необходимое – укол, шина, перевязка; как поднимают его и несут к вертолету. Землистое лицо паренька, которого он чудом протащил сквозь пламя, теперь переворачивало ему всю душу; сроду такого не испытывал…

Вдруг он заметил, что сторож-узбек – спит, мирно спит себе, как ни в чем не бывало. И даже не под стеной или в самом складе, а просто на земле – в сторонке, где сохранился какой-то кустик-карагач. «Что ж такого, – понял Виктор, – ведь суток двое небось не спал». И его самого одолела судорожная зевота. Спать, как спать-то охота! Вмиг охватило безмятежное полное спокойствие, тупая сонливость.

«Сейчас вот заберусь в кабину и засну, – решил Виктор. – Буду дрыхнуть до самого Газли».

Вернулись Кравцов и помощник, чтоб забрать рюкзак с вещами, бинокль, что-то еще.

– Пошли! – бросил Кравцов.

Длинная глинобитная стена строения поднялась вверх на глазах у Виктора и переломилась сразу в нескольких местах – став как растянутая гармонь; больно по затылку шмякнуло его чем-то плоским, и – больше ничего… Ничего больше не было.

…Он проснулся – как понял не сразу – в больничной палате. Лежа на спине, шевельнулся: ничего не болит. Белый потолок над ним, вон сырой подтек в углу. Трещинки разбегаются по потолочной известке, здание-то старое, что делать! От вида этих трещинок его замутило, дернулся вбок (голова-то, оказывается, забинтована!), чтобы стошнило на пол. Стало рвать. Весь вспотел, обессиленно откинулся назад… И снова полетел в черноту.

Спал, бредил. В забытьи виделось только то, что уже было на самом деле, было в прошлом, все – реальное. Вот он и Света идут из кино и спорят – как часто спорили и ругались они, господи боже, за короткий срок их знакомства!

– Вот еще! – Света упрямо вертит головой, словно отмахивается от его слов, пряди черной каруселью разлетаются по бокам. – А мне эта твоя героиня как раз не нравится! Какая там «женственность»! Кукла, и все! Среднее между нашей Зинаидой и Юлькой.

– Не права, Светик, – мягко убеждает он. – Она же душа дома, семьи… Ну, там еще семьи нет, но будет семья. Там так и задумано. За кадром… А он…

– Какая там душа! – Света уже гневается. – Ну и вкусы у тебя! Может, и мне так прикажешь – сидеть дома, наводить лоск.

– Ты меня не поняла, Света. У меня и мать и бабушка так жили. Имели профессию, лицо, но свой досуг посвящали дому.

– Вот это «досуг»! Твоя мать всю себя отдала…

– Ты же ничего не знаешь…

– Может, мне паранджу надеть?! В наше-то время?

– Но ведь если дети…

– А я, например, не собираюсь заводить детей…

– Но если любишь…

– Не люблю!..

Начинается перепалка… Ой, как ломит голову, болит в основании затылка. Больной стонет, просыпается. Сестра бережно приподнимает его обернутую чалмою бинтов голову, поправляет подушку.

– Тише, тише, больной. Сейчас будет хорошо. Вот, примите…

Дает порошок, подносит ко рту Виктора ложку с водой, нежно укладывает его получше. Успокаивает.

А однажды он проснулся еще затемно. Ничего не болело. Стал вспоминать… Да, длительная, однако, получилась командировка. Командировка в Газли! Она перевернула всю его жизнь. А впрочем, по времени… Поехал он еще в марте. Как всегда, шеф был очень ласков, рассказывал анекдоты из жизни работяг и все такое прочее… Значит, дело ясное, пахнет жареным. Вот он и поехал. Конечно, ни шеф, ни кто другой и вообразить не могли, что стрясется… В общем, недели две он лез из кожи, бился, налаживал оборудование, монтаж – и все напрасно, как оказалось! – только собрался назад, как – жахнуло! Началось это самое. «Это уже в апреле, в начале апреля. Если память тебе, Витя, не изменяет, 8 апреля во столько-то ноль-ноль по московскому времени, короче, под утро, когда ты в Газли спал в гостинице и даже Свету во сне не видел. С первого толчка ничего, однако, ни с гостиницей, ни с тобой не случилось, и – пошла твоя одиссея! Вместе с другими удалось тогда сделать многое, и, может быть, главное. После первого же толчка мощная компрессорная станция в Газли была остановлена. Это удача, большая удача! Потом ты вылетел на свой непосредственный объект… Потом… этот мальчишка… Господи, мальчишка-то жив или нет? Что с вертолетом, как бы узнать? Взлетел он вообще или так и не успел? А Кравцов?..» Вошла сестра мерить температуру.

– Сестрица, сегодня какое?

– Тсс!.. Не так громко, больной! Спят… Сегодня двадцатое.

– Спят! Все равно вы их будите. Спящим, что ли, градусник суете? – разозлился вдруг Виктор. – Выписывайте, я здоров.

– Я не выписываю. Обход будет, вот и скажите врачу… Рано вас еще выписывать.

– Ничего не рано. У меня же только голова, ушиб. Все прошло.

– Еще и контузия, шок. Врач решит, больной. Лежите тихо…

Ничего не попишешь, оставалось лежать тихо и ждать обхода. В конце концов, он всего две недели в больнице. Не так уж много. Особых повреждений нет. Пора в строй. Вот только обрит он теперь, как каторжник, да весь кумпол будет в зеленке или каких-нибудь наклейках. Как покажется таким дома? Жуть!

Хоть и со скандалом, но через три дня Виктор выписался. Купил в универмаге полотняную кепку и из Ташкента тут же вылетел в Газли, явился в штаб связи – в пяти километрах от разрушенного поселка; там в новеньком щитосборном домике ему указали, где, на какой «улице» сейчас действует его министерство. «Улицы» назывались, как гласили надписи на щитах: «Москва», «Новосибирск», «Ленинград», «Кемерово» – из этих городов прибыли в Газли стройотряды. В оперативном пункте Векшина ждала депеша – срочно вернуться в отдел для обеспечения связи и нужных мер. Шеф и все высшее руководство – на пострадавших объектах в Бухаре, Ташаузе, Чарджоу… Виктору предстояло вылететь в Москву… На поле, обогнув одну из палаток, он столкнулся с дядькой в защитной штурмовке, в шлеме, лицо знакомое… Радист!

– Седой! Жив! – радист тиснул в объятиях Виктора, глянул весело на его съехавшую кепку. – Обрили? А я в Ташкент лечу, хотел в госпиталь к тебе забежать. Значит, ты в порядке? Ну, молодец!

– В порядке. – Виктор отчего-то смутился. – А как там… все…

– Улетели… Потом и тебя прихватили, – радист заговорил тише. – Двоих, правда, там оставили…

– Кого?

– Миша погиб, помощник… Он, понимаешь, упал прямо на Кравцова. Кравцов невредим, сейчас в Бухаре, работает, А Миша… в общем…

– А второй кто?

– Сторож. Вгорячах забыли. Потом оказалось, он проспал землетрясение. Вот номер! – радист расхохотался. – Трещины прошли мимо, он дрых себе и не слышал.

– Ну, так не бывает же! – не поверил Виктор. – Трясло все-таки.

– И в вагоне трясет, а ты ведь спишь. Человек устал, чего особенного! Спал и не слышал. Потом еще и не верил нам, когда говорили про толчок… Вот такие пироги. Чего на свете не бывает! – заключил радист. – Спешишь? А то с тебя причитается…

– Да, домой лечу…

– Ну, давай, а то надо бы… – прищелкнул у горла пальцами радист. – Тебя, говорят, к награде представили.

Виктор не поверил – во второй раз: – Чего это ты…

– Ты же отличился, человека спас… Ладно, Седой, не скромничай, а выпьем в другой раз, – радист приобнял на прощание Виктора. – Я шучу. Сам спешу. Еще увидимся, пока!

Радист исчез за углом палатки.

…В самолете Виктор стеснялся снять свою полотняную кепку, чтобы утереть со лба пот, – голова была в пятнах зеленки, правда, ежик уже чуточку отрос, под комполка двадцатых годов. «Нет, скорее я на пожилого узбека теперь похож, – решил Виктор, глянув на себя в зеркало в туалете, – обритый, и морда вся дублено-коричневая от зноя… Светка меня не узнает»,

* * *

Прямо из аэровокзала он позвонил в отдел, Свете.

– Какую Свету? – резнуло незнакомым голоском. – А… помню, да она тут больше не работает.

– Как не работает? – он возмутился, «Может, не туда попал», – мелькнуло в мыслях,

– Погодите… Сейчас узнаю…

«Очевидно, новая сотрудница или из другого отдела, подменяет Зинаиду», – догадался Виктор.

Он стоял в плаще нараспашку возле телефона около выхода, сжимал вспотевшей ладонью трубку.

Что же со Светкой-то? Давно он ничего не знал о ней. И сам ведь ей не звонил, ничего о себе не сообщал, с того самого дня… Сначала – больница, а потом закрутился… А теперь и ее на месте нет. Что за черт!

В трубке ответили:

– Позвоните попозже… Говорят, уехала.

– То есть как уехала? Куда?.. Стойте, это Векшин говорит… С кем я разговариваю?! Да постойте же…

Но сотрудница, видимо, не желала продолжать:

– Товарищ, я тут человек временный… Или больна. Сейчас узнать не могу, позвоните позже, – отчеканила и – щелк! – звякнула трубкой.

Все! Как холодом обдало Виктора. С досадой, в предчувствии какой-то беды, пришлось ехать домой. «А может, сразу в министерство махнуть?.. Нет. Все же сначала домой надо, переодеться, дух перевести, оттуда – позвоню снова», – решил Виктор.

Дома матери не было. О рейсе он заранее не сообщил, вот мама и ушла куда-то, может быть, в магазин… Снова позвонил в отдел – безуспешно, никого нет на месте. Оставив матери записку, вышел, поймал такси, через четверть часа уже входил в помещение отдела.

Сотрудница за столом, пожилая, сухонькая, с блеклым лицом и в вязаной кофточке, вроде даже оробела, когда он вошел, резко представился и снова спросил о Свете, и вообще – что тут происходит, почему нет никого на месте?

– Вы же знаете, все руководство выехало туда, в те края… А я из патентной группы, я тут лишь до обеда, попросили посидеть. Скоро придут сотрудники…

– А сейчас где?

– Вызваны за документацией какой-то, и на связи… А эта девушка, я выяснила, больна.

– Больна?

– Да, уже с месяц… Да обождите, вот придет Юля, она вам окажет.

Юлю ждать Виктор не стал, пошел сам ее искать, по всем этажам. Ни на своем месте на третьем этаже, ни в другом крыле здания в канцелярии – куда он позвонил, – ни в одном из буфетов Юльки не было. Вот когда всерьез он разозлился на отсутствие рабочей дисциплины. «Нет, хватит, этому надо класть конец! – решил в сердцах Виктор. – Бегает небось по промтоварным, за какой-нибудь импортной губной помадой или колготками…»

Позвонил домой – мама уже пришла, была, оказывается, в поликлинике, высидев длиннющую очередь к врачу; и какой-то незнакомый, новый ее голос – вялый, слабенький – не понравился Виктору. Нет, о Свете она ничего не знает, звонков не было. «Скоро приеду, мам», – успокоил он ее, и снова вышел на улицу. Бесцельно, в полной, еще даже неосознанной растерянности… Что делать теперь, где Светку искать? Ждать спокойненько, когда соберутся люди в отделе и все выяснится, – он не мог. Прежде бы он, наверно, терпеливо обождал, занялся бы другими делами… но теперь, после всего, что было в Газли, он не мог быть спокойным. Никогда раньше он и представить себе не мог, что Света так ему нужна! Душу переворачивала тревога. Тревога за нее и чувство вины перед ней…

Вдруг заметил, что едет уже в такси к студенческому общежитию, куда не раз вечерами провожал Свету. И лишь у дверей общежития понял бесцельность такого визита: днем все на занятиях, у кого спросишь? Комната Светы и вправду оказалась запертой.

Долго сидел в соседнем скверике на скамейке. Окинул свою ташкентскую кепку, подставил апрельскому припеку шишковатую голову с отрастающим ежиком волос; расстегнул воротник, впервые чувствуя, что под рубахой, слева, неровно колотится и как-то зудит, побаливает, что ли, этот самый комочек, сердце.

Потом вернулся в министерство.

Не заходя в отдел, снизу – от вахтера – взял и позвонил… Просто так, узнать, кто сейчас на месте…

– Алло!.. Да!.. – ответила Света. Ее голос, это уж без ошибки.

– Ты, Света?!.. Господи, а я-то уж думал…

– Виктор! Ты где?..

– Да я внизу. Сейчас буду. Нет, к чертям! – рявкнул вдруг он. – К черту! Уж сегодня я в отдел не пойду. Даже и подниматься не подумаю, мне отдых положен в день приезда. Все бросай, лети сюда! И пойдем…

– Я же на работе. Только пришла час назад.... Срочно вызвана, тут все дела стоят.

– Я как начальник разрешаю наплевать на дела. Сегодня можно…

– Витя, а как ты?.. Ну что с тобой, как?! – голос Светкин дрожал от тревоги, от волнения. – Говорили, ты был в опасности. Ты здоров?

– Ну конечно! Как видишь!.. Свет, это смешно,– усмехнулся Виктор, – Объясняемся по телефону, а сами рядом, в одном здании… Ну, выходи, Светик! Жду, заяц! Или я сам сейчас…

– Нет, через два часа я приду в наше кафе… А ты с дороги, ты пока отдохни…

– Я отдохну. Хороший мой!.. Значит, ты поправилась?..

– Как видишь.

– Совсем, совсем?

– Вечером все расскажу… Ах, как рада я!

– И я тоже!..

– Все, все! До встречи!

Девчонка сидела в кафе. Одна, и ей было неловко и завидно, когда глядела на входившие пары, на застольные компании. А впрочем – вон и еще одиночки. Не одна она такая. Вон, в углу, у окна, сидит и парень один-одинешенек. Наверное, тоскует, бедняга… А симпатичный… И не парень даже, а молодой мужчина строгого вида – вроде спортивного тренера, нет, поинтеллигентнее, может – кинооператор? Лицо медноскулое, темное, короткая стрижка (отсюда, правда, не разобрать – стрижка это или обрит?), индеец прямо. Индейский вождь. И гладит прямо на нее, хорошенькую, юную. «На меня смотрит, заметил, – подумала девушка. – И чего это он так смотрит?.. – Даже чуть смутилась, отвела глаза: – Может, у меня с прической что не в порядке или ресницы потекли?» Достала из сумочки пудреницу, глянула в зеркальную крышку. Быстро, незаметно чуть припудрила носик и стала пить чай с маковой плюшкой. Потом еще раз глянула в тот угол и огорчилась.. Нет, индеец-кинооператор не на нее глядел. Он глядел сквозь нее, теперь девушка поняла это. Видел, конечно, и ее, и весь этот зал, но видел – не видя, уйдя в свои думы. Ясное дело, он ждал кого-то. Или уже расстался и сидел, переживал. «А красивый. И лицо умное. Только грустный какой-то…» Тут на миг его заслонил официант: поставил на столик бутылку вина и снова отошел.

Кафе понемногу наполнялось народом. Свободных мест уже почти не было. К девушке за столик кто-то сел, потоптавшись несмело, но кто – разглядеть она не успела: отвлекло необычное. В том углу с тем самым мужчиной вдруг произошла перемена. Глаза вспыхнули радостью, он встал, весь сияя улыбкой, двинулся было… А к нему шла удивительная красавица – и половина зала уже смотрела на нее – такая высокая, статная, за плечи отброшена черная волна волос, полногубая; алое с черным – красило и сразу выделяло ее лицо. Такая, как девчонке показалось, какие глядят лишь с обложек подарочных изданий восточного эпоса, с иллюстраций книг, что теперь нигде не купишь, а видишь лишь на книжных выставках.

Они сели и стали глядеть друг на друга, взялись за руки – ладонь к ладони, а девчонка таращила глаза на них. Не могла оторваться – такой необычной, она чувствовала это, была их встреча и даже молчание. Они сидели молча. Но все кафе уже гудело. И даже девчонкин сосед неловко повертелся, попыхтел и сказал ей: «А меня зовут Слава…»

Мест пустых, да и одиночек, уже не было в кафе, забыла и девчонка про одиночество, этот вечер и для нее стал отныне самым особенным. Больше она не глядела туда. Правда, когда через полчаса или час она глянула в тот угол, заметила: все так же молчат и смотрят… Он лишь легонько кивнет ей – как кивают в метро с эскалатора вдруг увиденному другу на встречном эскалаторе, когда голосов не слышно – она улыбнется в ответ… Ну вот просто сидят и молчат, но весь многолюдный зал кафе уже строится и существует вокруг их столика в углу, и он уже стал – казалось девчонке – центром, солнечным светилом в мире этого кафе.

На эстраду вышли поодиночке, вразбивку, музыканты, расчехлили свои сложные орудия и стационарные агрегаты и, сев и помедлив с непроницаемо презрительными лицами, грохнули разок-другой. Мелодия, однако, полилась поначалу тихая и задушевная…

Они все так же сидели, глядя друг на друга, бутылка вина была лишь чуть начата. О чем-то, наверное, главном, великом и совершенно ослепительном, молча разговаривали прекрасными от радости лицами.