Читать книгу Пазлы. Сборник рассказов - Ольга Александровна Шахматова - Страница 4

Лена шла по грунтовой дороге от рабочего поселка к деревне. Путь был неблизкий – 8 км. Она любила эту дорогу еще с детства. Сегодня, ей просто необходимо было вернуться в прошлое, разложить все воспоминания по полочкам, разобраться в своих чувствах.

Прошло 4 года после того, как она похоронила свою бабушку и все это время, каждую ночь, бабушка являлась Лене во сне. Она была больна, как в последние дни своей жизни. Каждая ночь была сродни лавине, обрушивающейся на нее. Опять и опять Лена осознавала, что кошмар не кончился, что это только начало – бабушка не умерла! Ей опять нужен уход, и опять нужно сжать себя в кулак, найти силы и еще раз пережить это время.

Пробуждение не давало облегчения. Лена знала, что этот сон будет повторяться вновь и вновь. Наверное, вот так и начинается помешательство.

Дорога шла через поля. Раньше они были засажены кукурузой, подсолнухами и картошкой. Теперь на них колосилась полынь да лебеда, да частоколом стояли молодые березки и осины.

Лена задумалась. С какого момента я помню свою бабушку? Мне было года 3—4. У меня был страшно плохой аппетит. Она приносила мне шоколадки, шоколадные медальки разных сортов (а это были 80-е годы, годы страшного дефицита). Бабушка всю свою жизнь работала учителем русского языка и литературы. А в инвалидном отделе нашего магазина, где можно было по «блату» купить плитку шоколада, работала ее бывшая ученица. Мама ругала ее за то, что она слишком балует меня, и вообще детям нельзя есть столько сладкого. Но она все равно приносила и говорила: «Раз ничего больше не хочет, пусть ест хоть шоколад».

Потом, врачи рекомендовали мне пить больше молока, а я его не любила. И бабушка стала приносить молоко из буфета своей школы. Надо сказать, что было оно не в обыкновенных бутылках по 500 грамм, а в маленьких 250-грамовых бутылочках. И мне было приятно, что якобы эти бутылочки «специально для меня сделанные», и казалось молоко в них вкуснее.

Как-то мама оставила меня у бабушки на несколько часов. Мы с ней незаметно провели время, но вечером с работы вернулся ее муж с дружками. Они сели на кухне, стали выпивать, курить прямо там же, громко разговаривали, ругались матом, хохотали. Бабушка пристыдила их, велела вести себя тише. Кажется, они ее послушали. Мне было жутко страшно, меня стало тошнить толи от страха, толи от хмельного и табачного угара. Бабушка взяла меня на руки и стала ходить со мной по комнате взад-вперед. Мне кажется, время остановилось тогда, я ждала маму, она все не шла, а бабушка носила и носила меня на руках. Я держалась за нее как за спасительную соломинку и думала, только бы она не отпускала меня с рук.

Потом я помню, как мы с ней ходили за грибами вот по этой самой дороге к Сосновке.

– Ты знаешь, что это за дорога? – спрашивала бабушка.

– Нет.

– Это – ДОРОГА ЖИЗНИ!

– Баб, а почему она так называется?

– Потому что, пройдя 8 км в одну сторону и 8 км обратно, у человека прибавляется силы и здоровья. Жизнь его продляется.

– Так можно тут ходить каждый день!

– Я и ходила раньше каждый день. Жили-то мы в Сосновке, автобусы туда не ходили, а на работу как-то нужно было добираться.

– Баб, и теперь ты бессмертная, да?!

Бабушка прыснула в кулак.

– Гм… как-то я об этом не подумала.

Лена дошла до березовой рощи, что была примерно на середине пути и, как и в детстве свернула в нее. Она нашла памятный пригорок и расположилась на нем. Раньше они садились здесь перекусить. Бабушка всегда брала с собой нехитрую еду: картошка в мундирах, отваренные яички, огурцы и помидоры, хлеб и неизменная фляжка с чаем. И вот чудо, как и тогда, в детстве, прямо у нее под ногами торчал хороший, крепкий белый груздь.

– Как увидишь груздок, знай, рядом с ним обязательно семейка. Хорошенько осмотри бугорочки, в них и найдешь его младших братцев – слышала Лена голос бабушки.

Она взяла палку, разгребла вздувшиеся земляные холмики, и пожалуйста – треть ведра отменных белых, хрустящих груздей!

– Ну, здравствуй, бабуля! – сказала Лена – Давай прокатимся в прошлое.

Лена уселась на родном пригорке, скинула кроссовки и окунулась в воспоминания. Перед ней, как и тогда, открылась чудесная картина. Буйство красок осени: поля зеленые, золотые, пестрые с разноцветными островками травы и цветов. Березы, одетые в золотые платья, красные осинники и зеленые сосняки. Бабушка сидела и заворожено смотрела на эту прелесть, она молчала, улыбка не сходила с ее лица.

Где-то в ярко синем небе парила птица. Она наблюдала за ее полетом, а мне казалось, что это она – бабушка парит над этим прекрасным миром, показывая мне все его красоты, а еще я удивлялась, как же я раньше не замечала такой красоты.

И вдруг бабушка тихонько запела «Отговорила роща золотая». По щеке у нее скатилась слеза. Она помолчала, а потом рассказала мне о том, что у нее был ученик – Лыков Женя. Добрый малый, никогда не откажет в помощи, ребята тянулись к нему. Талантливый – он хорошо играл на гитаре, у него был прекрасный голос, но он не любил учиться. По литературе у него выходила двойка за четверть и за год. Бабушка предложила ему устроить творческий вечер, нарисовать стенгазету, спеть песни под гитару. А она поставит ему за каждый номер по пятерке. Так вот, этот Женя нарисовал прекрасные картины золотой осени, пел песни на стихи С. Есенина, в том числе и «Отговорила роща золотая», и бабушка слушала и плакала вот как сейчас.

– Вот и Пушкин любил золотую осень. Чудесное время года, буйство красок, дары природы, пик неземной красоты, а затем увядание…

Очень чуткая она была к задушевным песням, стихам и всему прекрасному.

Потом в лесу, мы с ней опять искали грибы и пробовали голоса. Она научила меня искать грузди, рассказала, где они чаще всего растут. Мне было тогда всего лет 6. Я удивляюсь, как я выносила такую дальнюю дорогу. Мне было все интересно, и было желание идти и идти вперед за новыми ощущениями, впечатлениями, познаниями.

Лена осмотрелась кругом. Как и тогда, стояла золотая осень. Солнечный день набирал силу. Пахло недавно опавшей листвой. Где-то работал дятел, добывая насекомых из ствола дерева. Лена направилась к дороге. Впереди показалась небольшая, в десяток домов деревенька Кордон. До нее идти еще пару километров.

Когда Лена вышла на дорогу, солнце стояло в зените. Дорожная пыль превратилась в пудру. Лена опять скинула кроссовки и босиком пошла по мягкой, невесомой, теплой дорожной пыли. Ей вспомнилось, как когда-то в Одессе, она так ходила по горячему песку Черноморского берега. А ведь в Одессу она тоже ездила с бабушкой к ее родной сестре. Лена опять погрузилась в приятные воспоминания.

Ох, Одесса! Вот уже более 25 лет я не бывала там, но до сих пор она снится мне. Мне кажется, какая-то частичка меня осталась там навсегда.

И вот я первый раз лечу в самолете. Я вообще первый раз отправляюсь в путешествие. Мне 6 лет. Мы летим через Харьков. В Харькове посадка. На два часа покидаем самолет. Аэродром огромный. Множество самолетов. Все так интересно. Как подъезжает трап, как мы садимся в автобус, как нас везут по летному полю к зданию аэровокзала. Мы идем в кафе, которое расположено на улице. Жарко. Несколько столиков на улице. Они оплетены виноградной лозой, укрывающей от палящего солнца. Красиво, уютно.

– Мам, а почему у нас, в Новосибирске так нельзя. Ведь красиво же.

– Потому что у нас холодно и виноград не растет.

И я начинаю подозревать, что мы попали в какой-то иной, чудесный, отличный от нашего, и очень интересный мир.

– А почему нас не встречают, кого мы ждем?

– Мы еще не долетели до места.

– Зачем еще куда-то лететь? Можно и здесь побыть. Здесь тепло и красиво, а булки вкусные.

– Не расстраивайся, там тебе тоже понравиться. Там есть море. Оно теплое, можно купаться.

– Тогда полетели!

И мы полетели дальше. В Одессе нас встретил мамин двоюродный брат, дядя Юра. И на машине мы еще долго колесили пока не доехали до деревни с названием «Беленькое». В дороге начался ливень. Лил сплошной стеной. А дорога все равно была хороша. Она шла среди полей, обрамленная полосой странных деревьев. Это пирамидальные тополя. Казалось, что ты не в машине мчишься, а гуляешь по аллее. Поля тоже разделены были на ровные квадраты. По границам лесополосы из дубов, грецкого орешника, шелковицы. «Это для снегозадержания», – объяснил дядя Юра, «здесь снега очень мало». И я представляла как могучие дубы, растопырив свои лапищи, хватают и задерживают снег.

Когда подъехали к деревне, дороги совсем размыло. Пару раз машина застревала. Какими-то чудными маневрами мы подобрались к дому. Я была утомлена дорогой. Ничего вокруг не видела. Мне уже не нравилась ни грязь, ни деревня, ни дождь, который все не утихал, ни дом, в который нас привезли.

Все это время с нами была бабушка. Но она была незаметна. Она молча оценивала взглядом всю окружающую обстановку. Иногда улыбалась, значит, что-то ей нравилось, иногда задавала какие-то вопросы дяде Юре. Но больше тихонько поглядывала в окно.

Когда мы подъехали к дому и нас вышла встречать другая бабушка, ее родная сестра, тогда уж бабуля стала очень заметна. Она охала и ахала, они громко целовались, голосили. И та вторая бабушка, кажется мне раньше не знакомая, вдруг заметила меня и сказала:

– А Лена-то как подросла. Вот тебе здесь весело будет. К соседке внучка на каникулы приехала. Вы с ней одного возраста. Найдете чем заняться.

Потом было шумное застолье по поводу нашего приезда. И я не помню, как и где уснула.

– Знакомьтесь, это Анна Константиновна, а это Надежда Павловна. Ну и вы девчонки знакомьтесь, это – Инна, а это – Лена.

Мы оценивающе посмотрели друг на друга. Подмигнули и протянули друг другу руки.

И Анна Константиновна сказала:

– И шо ж вы там робите у той Сибири? Хлянте, яка худа дивчина. Во мы тут ее и откормэм. Та?

Я ничего не поняла из того, что она сказала. Лишь уловила Сибирь. И сказала:

– Да!

А все почему-то засмеялись.

Наши бабули быстро нашли общий язык. И мы с Инной за них не переживали. А мама через три дня улетела в Адлер.

Я просыпаюсь рано утром. Солнце ярко светит в небольшое оконце с белыми выбитыми, накрахмаленными занавесочками. Я выхожу на веранду. Мои баб Валя и баб Надя хлопочут на летней кухне, попивая какой-то ароматный чай. Я крадусь через двор в заросли лебеды, под раскидистый грецкий орех. За ним надо остановиться, оглядеться и через забор прямо к Инне в ограду. Это по-началу непривычно без стука в гости ходить. Но скажите где стучать? В забор, во дворе о какую-нибудь доску. У них два домика во дворе. Один большой – со спальнями, и маленький с большой печкой – наверное кухня. Нужно просто зайти на середину между домиками и громко крикнуть: «Инна!». И она появится откуда-нибудь. Но сначала забор. Будь он не ладен.

– Лен!!! Поди завтракать. Смотри, вон пирожки какие румяные!

– Потом, бабы!

– Валь, да не приставай ты к ней. У нее аппетит плохой. Набегается, сама попросит. Да поест получше. А силком кормить дохлый номер. Ничего не съест, тебя всю изведет и до вечера прятаться будет. Поди, поищи ее потом.

– Инна!!!

– Ах ты бесарабка, завтракаить Инна ище! И дэ ты нашукала бабок? Баба – на базаре семечками торгуе, а це бабушка Валя и бабушка Надя. Я усё слышу. А тэперь пойды и ковуна поишь.

Я не спорила с Анной Константиновной, потому, что не могла вот так, как она говорить. И говорила она убедительно, и кавун вроде как кстати. Мы ели сахарный кавун. А потом Инна уводила меня в путешествие.

За красивыми домами с благоуханными цветниками, с обвитыми виноградной лозой верандами, с розариями, со скамеечками, спрятанными в самых красивых уголках палисадника, располагались большие огороды. Соток 25, а то и больше. Инна начинала экскурсию по огороду.

– Здесь бахча: гарбузы и ковуны.

– А почему просто не сказать арбузы, зачем два раза про них говорить?

– Ну нет. Гарбуза – это… дыня. А кавун – арбуз.

– И зачем вы все перепутываете.

– Здесь кукуруза. Ты любишь кукурузу?

– Не знаю, не пробовала. У нас она тоже растет, ее коровам скармливают.

– Вот бабушка сварит, попробуешь.

Мы пробирались через заросли кукурузы, которая была в два раза выше нас ростом. Завораживающе. Маленькие девчонки как на необитаемом острове среди джунглей.

– Там подсолнухи. Там поле с помидорами, там с картошкой. Но мы туда не пойдем. Мы пойдем вон туда.

И она показывала рукой в другую сторону, туда, где виднелись верхушки деревьев. Дорога шла вниз немного петляла среди посадок. Поэтому кроны деревьев были так хорошо видны нам. Мы попадали в рай. Яблони, груши, айва, сливы, персики. Все с сочными, спелыми плодами. Мы объедались от пуза. Валились на зеленый ковер мягкой травы и лежали как пресытившиеся удавы. Инна спрашивала меня про Сибирь и очень удивлялась тому, что у нас не растут фрукты, что их надо покупать на базаре. А еще она правда думала, что у нас по улицам медведи ходят. Я не стала разочаровывать ее. Я даже развернула эту тему, на сколько мне позволял детский ум. Я говорила, что по большим улицам не ходят, а то собьют машины, а вот в переулках встречаются. Зарычат, на задние лапы встанут, хвостиком повиляют и пропускают тебя. Они же знают, что детей обижать нельзя.

Огород спускался к лиману. Начинались камышовые заросли. Узенькая тропинка вела к воде. Земля в камышах была черная, всегда влажная, вязкая, а еще она была теплая. Она причудливо лезла между пальцев на ногах. Это было даже приятно. Можно было просто пойти к лиману, чтобы погонять грязь между пальцев. Но мы шли туда смотреть черепах. Их столько водилось в этом лимане, просто жуть. Черные, величиной с большую тарелку, они подплывали к кромке воды и круто ныряли под берег.

Наши огороды параллельно спускались к лиману, и вдоль реки была тропа, по которой можно было попасть и к нам и к ним в огород. Мы шли по ней. Наблюдали за черепахами, а для меня это было так удивительно, как для Инны медведь посреди улицы. И вдруг, о Боже, лежат две черные тетки! Мы с визгом, с оглушительным ревом ринулись обратно. Бежать в камышах оказалось невероятно сложным делом. Наши босые ноги постоянно напарывались на камели обломанных камышей. От этого мы орали еще громче. Тетки тоже испугались, но потом кинулись нас догонять, и в их голосах я узнала моих баб – бабушек. Это мои бабВаля с бабНадей принимают грязевые процедуры. Вот потешные. Нам говорят не балуйтесь, а сами вон что выделывают, в индейцев, что ли они играли.

Анна Константиновна и еще другие соседи потом специально приходили к нам послушать эту историю. Визг то мы на всю деревню устроили. Люди заинтересовались. Все потом дружно хохотали.

– Баб, а вы специально нас напугать хотели? Откуда вы знали, что мы там пойдем? Вы подслушивали?

– Подслушивали. И подкарауливали. Давай ложись спать. А мы с бабушкой Валей еще на веранде посидим, чай попьем.

И я послушно пошла спать. И сделала вид что уснула. Но лишь для того, чтобы усыпить ее бдительность. Теперь уж я решила подслушать, что замышляют мои бабВаля с бабНадей. Мне определенно нравились мои неугомонные бабы.

– Да, Надя! Ну и насмешили мы деревню.

– А ты знаешь, мне действительно сегодня лучше после этих грязей.

– Вот из-за этих самых грязей я сюда и переехала, все проклятый ревматизм. Бывают такие боли! А вымажусь пойду, посижу и легче становится.

– Валя, а что за семья у Анны Константиновны? Давно вы дружите?

– Они первые, кто приветливо к нам отнесся в этой деревне. Здесь тоже свои кланы. Есть молдаване, есть хохлы, бесарабы, цыган много. Русских совсем мало. Все обособленно живут. У каждого своя история. Здесь неохотно идут на контакт.

Я босая стояла на веранде за спинами своих бабуль. А тьма была кромешная. В восемь часов вечера здесь уже темнеет. А в десять – тьма стоит густая. Небо, кажется, придавило землю, в двух шагах ничего не видно. И воздух особый. Проходя через сад, он смешивается с пряным ароматом спелых фруктов, болгарских перцев, с лимана веет сероводородом и морской йодированной водой. А когда ветра нет совсем, тонко пахнет цветами с роскошного палисада. Веранда густо оплетена виноградом, спелые большие гроздья свисают прямо над тобой. Тускло горит лампа. А ночь, кажется, сжигает весь свет. Мои бабули сидят в креслах и пьют чай, а я стояла и слушала.

Так вот, во время войны, когда вся деревня была занята немцами, Анна Константиновна прислуживала в немецком баре. Она была удивительно красива. Густая черная коса, словно корона, обрамляла ее всегда гордо поднятую голову. Крепкий стан с осиной талией и пышной грудью. Мед не девка.

Случилось так, что один из немецких солдат (не знаю, кто он по национальности: не то поляк, не то австрияк) очень сильно полюбил ее. Он был очень хорошо сложен. Высокий, статный, широкоплечий. Он не позволял по отношению к ней никаких посягательств со стороны вечно пьяных фашистов. Он одним ударом разбивал морды в кровь и отправлял в нокаут особо навязчивых.

Он понимал, чтобы завоевать ее любовь нужно быть очень осторожным, сдержанным (иначе, чем он лучше других). И она полюбила его. Красивей романа не было на свете. Но была война. Его ранило в ногу, потом он попал в плен, и остался здесь для нее.

Не знаю, почему их не расстреляли обоих во времена правления великого вождя, но после войны они поженились. И жители деревни благосклонно отнеслись к такому браку. Я думаю это благодаря ей. Многим семьям она помогала. Голод был ужасный! Она офицерских харчей соберет, да ребятишек голопузых подкормит. Очень красивая история. Она и сына своего младшего Иваном назвала во имя ее любви.

Я вышла из черной дверной дыры и подсела к бабулям. Они замолчали. Где-то стрекотал сверчок. Там за беседкой тьму можно было потрогать рукой. Они всё переглядывались.

– Ты чего не спишь, детка?

– Подслушиваю и подглядываю! Я знаю, о ком это вы!

Бабули мои смутились. И как-то мы решили, что раз уж столько лет жители деревни не трезвонили об этом, то и нам не стоит об этом упоминать.

Я устроилась поудобней на кресле.

– Лен, а помнишь, когда ты совсем была еще маленькой, тебя приводили ко мне в ясли? – Спросила меня бабВаля.

– Это в Сосновке что ли?

– Ну да! Ты еще тогда сильно плакала.

– Помню, помню! А какая-то тетя меня повела в группу, где в лоточках лежали запеленованные детки. И она говорила, что раз они не плачут, то и мне не стоит плакать.

– Глупенькая, ведь это же я была. Но удивительно, как ты это запомнила, тебе всего полтора годика было. Видать это событие было для тебя особенным.

И я уже совсем по-другому смотрела на свою бабВалю. Все пустились в воспоминания о Сосновке. Про папу и маму моих бабуль, про то, как в детстве бегали они на Барлак купаться, а зимой катались с обрыва на санях. Как ходили за грибами и ягодами по сосновому бору, как видели сосну, которой не меньше 500 лет, как они с братьями вчетвером не могли ее обхватить.

Под мерный разговор моих бабуль, под стрекотание сверчков, окутанная пряным ароматом ночи, я уснула.

Утром мне не терпелось попасть к Инне. Я все выглядывала ее деда. Он был на огороде, поливал. Его богатырская фигура была видна даже издалека. Вот он проходит между посадок и действительно очень сильно хромает. Вот это да! Он был на какой-то страшной войне, где в него попала пуля.

– Ты чего уставилась на дедушку? Может у вас в Сибири и не поливают огороды?

– Да нет! … Просто… сегодня наши деды приглашают ваших на рыбалку! Вот!… Только я сейчас пойду и скажу им об этом.

И я понеслась к себе во двор под звонкий смех Анны Константиновны.

– Бабулички, давайте сегодня устроим рыбалку! А то я вас чуть не выдала про вчерашнее.

Они строго посмотрели на меня. Но идея про рыбалку им очень понравилась. Нам с Инной поручили копать червяков, а я их страшное дело как боюсь, но в искуплении своей вины я готова была пойти на это. И наши скучающие мужчины тоже оживились. Начали готовить удочки, кто-то побежал в монопольку. Было уговорено встретиться в шесть вечера на лимане во всеоружии.

Вечером наши деды, мой дядя Юра и Иннин дядя Ваня устраивали в камышах на лимане место для всеобщего пикника. Они нарубили камыша, застелили его ковром. На него наши бабули положили покрывала и расположились на них поудобней, словно шемаханские царицы. Притащили табуретки. Из них получились столы. Нам поставили корзины с фруктами, пирожки и вареную кукурузу.

Завязался веселый разговор. Мужчины рыбачили. Рыба ловилась, компания сближалась, дети, то есть мы, визжали от восторга. Уж мы и купались, и грязью мазались, и черепах ловили, и уставшие валились рядом к бабулям, и слушали разные истории.

А еще бабули соорудили нам набедренные повязки из камышовых листьев, вымазали руки и ноги грязью, на лице произвели боевой раскрас, в волосы закрепили камышовые метелки. И получились из нас знатные индейцы. Восхищения нашими бабулями не было предела. Они так выросли в наших глазах. А мы увлеклись игрой в индейцев, носились с гиканьем по берегу. Дядя Юра с дядей Ваней были нашими лошадьми. Мы восседали у них на плечах, а они выполняли разные маневры. Мы метали копья из камыша в скрытых в зарослях бледнолицых врагов. А еще бабули научили строить из камыша вигвамы. Собираешь растущий камыш в большой пучок, перетягиваешь его сверху камышовым листом, а в середине вытаптываешь некое подобие круглой комнаты. Вигвам готов. Уже на закате мы отмывали свой боевой раскрас в теплой воде лимана.

Все так удивлялись, что вот они уже несколько лет живут бок о бок, но вот так ни разу не собирались. Они даже говорили нам «спасибо» за такой прекрасный вечер. А меня стали называть «наша бесарабка».

– Пойдем, я покажу тебе большой дом! Только надо вести себя тихо, не натоптать и не насорить. Бабушка Нюта не любит беспорядка.

Инна заговорчески тащила меня в дом.

Дом был большой длинный, сверху серый. В нем было два подъезда-входа, оплетенные каким-то вьюном с большими ярко-оранжевыми цветами. Между подъездов разбит цветник. Каких только цветов там не было! Больше всего мне нравились там розы. Они стояли такие мощные, таких ярких расцветок, причем цвета были без полутонов. Желтые, красные, чайные, белые. В этот палисад смотрели два небольших окна с крахмальными белоснежными вышитыми занавесками. А напротив палисада огромный разлапистый каштан и резная скамейка под ним.

И вот мы входим в дом. Большая зала. Нехитрая мебель советских времен. Камин, а над камином сабля. Тростниковые половицы. И везде: на диване, на комоде, на шкафу – накрахмаленные белоснежные салфетки. Они придают обстановке торжественность.

Из комнаты дверь. Открываешь ее и сразу попадаешь в другую комнату. Налево то самое окно, что выходит в палисад. Под окном столик с неоконченным шитьем. Направо – большая кровать с множеством перин и подушек, как в сказке «Принцесса на горошине». Все воздушное, пуховое, покрытое тончайшими паутинками белоснежных самотканых покрывал. На стенах – картины вышитые крестом. Пейзажи, натюрморты, а над кроватью большая картина с полуобнаженной девушкой в райском саду.

Впереди опять дверь. Следующая комната выходит окном во двор к моим бабулям. Тут два больших стеллажа по стенам с книгами, большое деревянное резное кресло. Этажерка с фотографиями молодых Анны Константиновны и деда Вани. На полу домотканые полосатые половицы, а у кресла белая овечья шкура.

Дальше опять дверь, через которую попадаешь в другую комнату (по видимому дяди Вани). Там у окна, с видом в палисад, письменный стол, на нем магнитофон, подставка для бабин. На стене глянцевый портрет какого-то артиста. Диван. Полосатые домотканые половики. И опять впереди дверь в другую комнату.

Это последняя комната. Большая зала с камином. Сразу бросается в глаза яркая, красновато-рыжая тигровая шкура на диване. На полу овечьи шкуры, на стенах шкурки каких-то маленьких животных. Тут Инна поворачивает меня назад и шепчет:

– Смотри, похоже на дворец, правда?

И точно, я по телевизору видела дворцы с раскрывающимися дверями и переходами одной комнаты в другую. Здорово! Дом кажется дворцом. Распахнутые настежь двери, с переходом из комнаты в комнату, увеличивают пространство. А трюмо, поставленное у последней стены, множит этот коридор и эти двери в бесконечность. Не обстановка превращает дом в дворец, а эти волшебные двери, распахнутые одна за другой.

Из последней комнаты выход во двор через второй подъезд.

– Ах вот вы хде, плутовки!

– Бабушка, разреши поиграть в доме в принцесс и покрывал всяких дай для фаты!

– Вы будэ ихраты, а я убыраты!

– Нет, нет!!! Мы сами все уберем!

– Ну як же ж, у принцесс харная ихра! Ихрайтэ, дэвчины! Це лучше, чем по камышам шукать!

И мы играли в принцесс! Наряжались, расхаживали из комнаты в комнату, распахивая друг перед другом двери, выходили на крыльцо, обмахиваясь веерами, из цветов плели себе короны. А бабушка с дедушкой сидели на лавочке под каштаном и все восклицали:

– Ах яки харны дивчины!

Ура! У дяди Юры выходной и он везет нас на море. Конечно можно и пешком, всего-то километров пять. Но поскольку я считалась еще маленькой, решено ехать на машине.

Мы проезжаем по деревне. Оказывается она очень большая, объединенная из трех деревень. Затем колхозное поле. После попадаем в Сергеевку (это курортный городок). Очень красивый городок. Много зелени: туи, акации, каштаны, плакучие ивы. По главной улице, в центре, большой газон с розарием. Я не перестаю восхищаться этими горделивыми цветами и тем, что они растут вот так, среди улицы, и никто их не рвет.

Мы подъезжаем к пристани. Чтобы попасть на море, нужно на катере переправиться через лиман, который в этом месте довольно широкий. С этого берега другого берега не видать. Я даже думала, что мы уже на море. Ярко светит солнце. Небесная бирюза сливается с водами лимана. И вдруг на горизонте появился катер. Яркое белое пятно, очерченное бликами воды и солнца. Он долго приближается к нам. По мере приближения я увидела, что это очень большое судно, с нижней и верхней палубой разделенной по середине капитанской рубкой. Стоя на причале, я все беспокоилась, что все люди не войдут в один катер и нам придется ждать следующего. И как же я была удивлена, когда нам пришлось еще некоторое время стоять и ждать до полного заполнения пассажирских мест. Катер двигался медленно. Мы наслаждались морским ветерком. Над нами кружились чайки. Я видела их первый раз. Белоснежные грациозные создания неотрывно сопровождали нас. Мы стали кормить чаек, а они подняли такой крик, словно выражали свою благодарность. Они, оказывается, так и курсируют с катером туда и обратно, распластавшись облаком над щедрыми пассажирами.

Большая песчаная коса. Нога проваливается в песок по колено. Верхний слой обжигает. Поэтому ступаешь, зарывая ноги как можно глубже. Получается такая медвежья походка у отдыхающих. Все ищут тень под зонтами. А море прекрасно. Волны кажутся такими большими, я ведь вижу их впервые. С белыми гребешками. И не видать края. Всюду море! Большая песчаная коса и море! И лиман с другой стороны. Мы на острове! Вода теплая как парное молоко. И дядя Юра нас с Иной качает на волнах. Так легко держаться в воде! Мы бросаемся в волну, и она выбрасывает нас на берег. Упражнение бесконечное. Можно так качаться часами.

А потом мы ловим медуз. Их столько много. Их я тоже вижу впервые. Меня предупреждают, что те, которые голубые со щупальцами жалят. К ним не подходи. А те, что без формы, прозрачные, те безвредные. Мы набираем их в ведерки и плюхаем на раскаленных на солнце бабуль, а они визжат, но не прогоняют нас. Потом нас закапывают в песок, чтобы прогреть. Потом мы опять купаемся. День пролетает незаметно. И вот уже пора возвращаться. И чайки провожают нас своим протяжным криком. Завтра мы сюда вернемся.

Идем гулять по деревне. Асфальтированная центральная улица, а в проулках грунтовка. Но с какой любовью ухожены улочки. Каждый дом это произведение искусства. С вензелями, в различных архитектурных стилях, каждый дом – это отдельная глава в книге, отдельная история. Уютные веранды, беседки, причудливые сооружения над колодцами, шикарные палисады, резные чугунные изгороди то совершенно прозрачные, то обвитые изысканными цветами. Уважающие себя хозяева вдоль изгороди заливают бетоном некое подобие тротуару, отделяют его от дороги посадками фруктовых красивоцветущих деревьев: вишен, слив. Это затеняет тротуар, что делает прогулку по нему особенно приятной в жаркий летний день. Хозяева приветливо улыбаются, если мы останавливаемся полюбоваться домом, приглашают войти. Мы откланиваемся и идем дальше.

Наш путь лежит по мостику через лиман. Узкий проулок спускается к реке. Заканчиваются изгороди и начинаются заросли камыша. Тропа петляет, мостика не увидать. Встречные прохожие возникают так внезапно, что я каждый раз вздрагиваю. За очередной петлей тропинки сразу начинается мостик. Это сооружение на ветхих столбах шириной не больше 80 сантиметров. Сваренные из уголка рама с уложенными на ней поперек досками и перила на стойках, расположенных в полутора метрах друг от друга. Мы идем по мосту. Начинаются большие прорехи. Многие доски поломаны, многих попросту нет. Опасно, страшно. Иногда надо перебираться по раме в приступку, держась за перила, которые мотаются из стороны в сторону. Я с восхищением смотрю на бабулю. Она не ворчит, кажется, вовсе не боится и прекрасно выполняет сложные маневры. Я стыжусь своего страха и поэтому стараюсь четко пройти опасные места. Мы выбираем безопасное место на середине моста. Отсюда прекрасный вид на лиман, деревню, со сползающими к нему огородами. Солоноватый ветерок ласкает нас.

БабВаля говорит:

– Посмотрите на берега. На левом берегу, с которого мы прибыли, дома вычурные, каменные, а на правом берегу беленые мазанки с камышовыми крышами. Вот здесь по лиману раньше проходила граница с Бесарабией. Люди на этих берегах такие же разные, как и их дома. Сразу это не бросается в глаза, но стоит здесь пожить немного и это становится заметным.

Я любуюсь, как волнами клонится камыш, как смешно смотрятся вычурные разношерстные дома нашего берега и как четко определяется стиль деревни на правом берегу. Белоснежные беленые домики, утопающие в ярких цветниках, ровными рядами расположены вдоль улиц, видны четкие границы огородов с ровными рядами виноградников.

Мы садимся на мостике, опускаем ноги в воду и любуемся пейзажем. Ближе к камышам вот так же расположились рыбаки. Редкие прохожие даже не обращают внимания на то, как мы вот так запросто устроились на мосту. Видно это привычное дело прийти на мостик, усесться посередине и поглядывать в разные стороны.

За белеными мазанками большое трехэтажное здание школы. Но мы берем правее. Проходим несколько проулков и попадаем в цыганскую деревню. Здесь те же мазанки, но небеленые, с пучками торчащей соломы. И сады не засажены виноградом и цветами. Здесь вообще нет садов. У домов вытоптанное лошадьми стойбище. Чумазые, нечесаные дети шныряют тут и там. Во дворах разбросана домашняя утварь, стоят повозки. Здесь царит хаос. Всюду слышна цыганская речь. Вдруг в стремительном галопе мимо нас проносится пара верховых сорванцов, лошади в мыле, а цыганята опьянены ветром и бешеным ритмом скачки.

– Не пугайтесь, это они специально нас напугать хотели, так, для шутки.

– Баб, а здесь одни дети, а где их родители?

– Отцы отдыхают в домах, а матери на «работе» в Сергеевке. Кто гадает, кто ворует, кто попрошайничает. А ночью матери отдыхают, а отцы «работают».

– А ты не боишься здесь бывать?

– Да нет. В своей колонии они никого не трогают, не обижают. И вообще много среди них и порядочных….относительно. А видела бы ты, какие у них свадьбы. На нашем берегу и то видать и слыхать. Днем проезжают молодые верхом на вороных конях стремя к стремени. Она вся в цветах, сидит в седле не шелохнется, он в шелковой красной рубахе. Вся их многочисленная родня едет за ними следом. Все верхом. А по бокам шествия веселые подруги и дружки молодых идут с веселыми песнями и танцами. А ночью такой огромный костер, кажется, полдеревни горит, хороводы, песни, пляски, драки. Нередко после свадьбы находят кого-нибудь зарезанным. Это обычное дело. Но вот само это шествие уж очень красиво.

На обратном пути мы опять любуемся деревней с мостика на лимане и идем домой готовиться к маминому приезду из Адлера.

– А давай сделаем прощальный концерт.

– Давай! Я песню знаю, красивую про японского журавлика.

– И стихотворения какие-нибудь расскажем.

– И танец цыганский покажем.

– А еще попросим дядю Ваню, чтобы он на руках походил.

Помню, когда мы пели «Японский журавлик», про облученную девочку, которая делала из бумаги журавликов и верила в чудо: свое выздоровление. Трагическая песня. Девочка все же умирает в конце. Я знала, что эта история тронет бабушку. Когда мы ее пели, я неотрывно смотрела на нее, и что же? – она действительно в конце заплакала, как тогда в роще под «Отговорила роща золотая». Хочу сказать, плачущей я видела бабушку всего три раза в жизни: когда она напевала «Отговорила роща золотая»; когда мы пели про «Японского журавлика»; и третий раз, спустя много лет, когда умер дед (ее муж). Конечно, последние слезы не сравняться ни с чем. Когда я видела, как она неумело, безутешно плачет, все сжалось у меня в груди, я не знала чем ей помочь, и мне хотелось чтобы все это скорей кончилось.

На следующий день мы улетели.

С Инной мы переписывались на протяжении многих лет. Всегда мы старались, чтобы планы наших родителей и бабушек по поводу нашего приезда в Беленькое совпадали. Мы с нетерпением ждали встречи друг с другом.

В Одессе наш отдых был всегда устроен по полной программе. Мы много выезжали на экскурсии из Беленького в Одессу – «Потемкинская лестница», «Пушкинский парк», оперный театр, привоз – чудное создание Одессы; в Белгород-Днестровский, ходили смотреть Аккерманскую крепость, которой уже не одна сотня лет, ходили по ее стенам, любовались Черным морем с самой высокой башни, в Кишинев. Географическое положение этой деревни таково, что и до Одессы и до Кишинева практически одинаковое расстояние.