Читать книгу Девочка со скрипкой. Все мы платим за чужие грехи… - Ольга Алейникова - Страница 9

Я сижу за столом на кухне и грею пальцы о чашку чая. Пар поднимается всё выше, и я готова поклясться, что вижу, как он превращается в разные фигурки. За окном ярко светит солнце. В комнате всё блестит под его лучами. Чайный сервиз, набор ножей, обручальное кольцо на моём пальце. Странно, что спустя столько лет оно не потускнело, а наоборот, с каждым годом становится всё ярче и ярче. Может, это знак того, что и наша любовь лишь крепнет с годами.

Я встаю и подхожу к окну. На заднем дворе играют двое детей. Я слышу их смех, вижу счастливые лица и улыбаюсь сама. Такие моменты стоят того, чтобы жить ради них, чтобы бороться. И я ни капли не жалею, что отдала все, что имела, ради сына и дочери.

Мальчик садится на плед, постеленный на землю. У сына кудрявые волосы и глаза его отца. Он вылитый Джос внешне и по поступкам. Он всегда добр к окружающим, спокоен и терпим. Девочка же – моя копия. Светловолосая, упрямая, настырная во всём, что придёт ей в голову.

Дети сидят на пледе и поедают сэндвичи из корзины. Они устроили себе пикник. Я чувствую себя виноватой, ведь мы с Джосом так часто обещаем сводить их на настоящий пикник и постоянно не выполняем этого обещания.

Я чувствую, как на плечи легли чьи-то руки, чувствую, насколько они горячие и родные. Джос целует меня в макушку.

– Нужно почаще находить на них время, – говорит он. Я поворачиваюсь к мужу лицом. Он выглядит виновато. – Прости за вчерашнее. Мне не стоило начинать эту ссору.

– Что тебе действительно не стоило, так это будить и пугать детей. Остальное неважно. Ты был прав.

Я смотрю на Джоса и понимаю, что испытываю к нему невероятную нежность. Я всем телом прижимаюсь к нему и долго вдыхаю его запах. Он пахнет стерильностью, бинтами и домом. Мой любимый доктор.

Джос наклоняется и целует меня, я отвечаю ему на поцелуй. Это продолжается вечно, я чувствую, как сильно дорожу этим человеком, как готова отдать всё на свете, чтобы этот поцелуй никогда не закончился. Вдруг вместо вкуса губ Джоса я ясно ощущаю вкус крови. Я отстраняюсь и вижу, что кровь повсюду. Она течёт у Джоса изо рта, из раны на животе. Она растекается по полу, заливает все комнаты. Я начинаю кричать, но ничего не меняется. Дети так же играют на заднем дворе, я так же слышу их смех. Джос лежит на полу, тонет в своей же крови. Я кричу и кричу, пытаюсь сдвинуться с места, увести детей, защитить их.

– Беги! – слышу я крик Джоса и не понимаю, как может кричать тот, кто мёртв. Я всё так же не могу сдвинуться с места, вижу, как кровь поднимается все выше и выше, захлёбываюсь ею.

Я истошно кричу и открываю глаза. Где я? Кто я? Джос. Дети. Кровь. Я тяжело дышу.

– Ты кричала? – слышу я знакомый голос. На пороге стоит Хикс. – Всё нормально?

– Кошмар приснился, – отвечаю я и пытаюсь отдышаться. – Ничего страшного. Такое бывает.

Хикс подходит ко мне и садится на кровать. Только сейчас я обращаю внимание на то, что он без футболки. Я долго любуюсь его телом, идеальной кожей, накачанными мышцами. Я испытываю непреодолимое желание прикоснуться к нему, ощутить его всего, больше не останавливать себя, не сдерживать этими глупыми правилами.

Я тяжело дышу и долго смотрю на парня. Я вижу, что он тоже борется с собой. Какие же странные у нас отношения.

– Это всегда так было или сейчас всё изменилось? – спрашиваю я туманно, но Хикс понимает всё правильно.

– Это всегда так было, Эммелин, – отвечает парень тихо. – Ничего не изменилось. На самом деле ты не чувствуешь ничего особенного. Это иллюзия. Я всегда был для тебя братом. Просто сейчас тебе нужен кто-то рядом. Это скоро пройдёт.

Каждое его слово словно пропитано болью. Я понимаю, что это я заставляю его страдать. Но страшнее всего то, что я не уверена в неправдивости его слов. Может, всё действительно так.

Я хочу сказать Хиксу, что он мне нужен, что я мечтаю прикоснуться кончиками пальцев к его груди, оказаться в его объятьях, в тех других объятьях, которых у нас никогда не было.

– Хикс, – шепчу я и подвигаюсь ближе. Я неожиданно стала смелой. Или дело и правда в моём состоянии?

Наши лица критически близко, я чувствую горячее дыхание Хикса и закрываю глаза, но парень целует меня в макушку, как обычно, и я распадаюсь на множество частей.

– Спи, Эммелин, – говорит кузен и укрывает меня одеялом. – Завтра придёт адвокат. Ты должна набраться сил.

Хикс выходит из комнаты и закрывает за собой дверь. Я думаю о том, что потеряла своего брата навсегда. Не стоило целовать его, не стоило говорить всё это. Я лишь разрушила ту хрупкую связь, которая у нас была как у брата с сестрой. Нам нельзя быть друг другу никем большим, но и быть простыми кузенами мы теперь не можем. Что я натворила?

Я долго пытаюсь уснуть и размышляю обо всём, что происходит со мной. И спустя несколько часов я делаю для себя единственный вывод – больше никаких парней, никаких чувств к Хиксу или Джосу, никаких записок. Я должна быть сильной и всю свою силу посвятить борьбе за маму, за нашу семью. И я должна добиться этого сама. Мне больше не будут нужны объятья Хикса или милые воспоминания Джоса. Я не желаю больше чувствовать себя виноватой за отсутствие отношений, за непроявление чувств, а потом за проявление. До всех этих событий я прекрасно обходилась без кого-либо. Так должно быть и впредь.

Поэтому, когда я утром спускаюсь на кухню и вижу Хикса, я не бросаюсь к нему в объятья, не вспоминаю вчерашний вечер и не ищу поддержки в его взгляде. Я просто наливаю себе кофе и вопросительно смотрю на парня.

– Салливан звонил? – спрашиваю я, тот отрицательно качает головой. Я вспыхиваю. – Он вообще собирается делать свою работу? С мамой может случиться всё что угодно.

– Успокойся, Мэли, – тихо произносит Хикс и накрывает своей ладонью мою. – Он делает всё, что нужно. Как только освободится, заедет. Наберись терпения.

Я снова злюсь на брата и выдёргиваю руку. Не понимаю, почему он так себя ведёт. Ещё вчера он отверг меня, а сегодня пытается быть милым.

– Обиделась? – серьёзно спрашивает Хикс. Я лишь хмыкаю и продолжаю пить свой кофе, не произнося ни слова. – Можешь обижаться, сколько угодно, Эммелин. Я знаю, что поступил правильно. И ты сама это скоро поймёшь.

– Только бы тебе было хорошо, – отвечаю я наигранно, Хикс хочет возразить, но его прерывает звонок в дверь. Я подскакиваю на месте.

– Я открою, – говорит Хикс и идёт к двери.

Оливер Салливан выглядит так, словно ему всего двадцать лет, но я знаю, что ему уже за тридцать. На нём дорогой костюм и дорогие часы, кожаный портфель с документами и золотистые запонки. Он зачёсывает тёмные волосы назад, я не удивлюсь, если он покрывает их лаком. Абсолютный идеал и совершенство, даже если захочешь, не найдёшь, к чему придраться. Хотя, если быть честным, то этим своим видом он больше напоминает напыщенного мажора, чем крутого адвоката. Что ж, послушаем его.

– Мисс Ллойд, позвольте представиться: Оливер Салливан, – он протягивает мне руку, я жму её в ответ. Не понимаю, к чему эти ритуалы. Должно быть, так ведут себя взрослые. Мне пора учиться быть не ребёнком.

– Здравствуйте, мистер Салливан, – отвечаю я и жестом приглашаю его присесть.

– Можете называть меня просто Оливер, – отвечает он и улыбается.

– Оливер, ну что? Какие новости? – спрашивает Хикс. Я вижу, что они в хороших отношениях и не устраивают фальшивых церемоний.

– Расклад не самый удачный, – отвечает Салливан, я замечаю, что он тоже перешёл на простую форму общения. – Ройстон был найден убитым в своей квартире второго октября. Никаких следов взлома и ограбления. Либо он сам впустил убийцу, либо у того были ключи. У Реджины они были.

– Это разве улика? – спрашиваю я с негодованием. – Так притянуто за уши.

– Согласен, – отвечает Оливер. – Но ведь это ещё не всё. У него на пиджаке обнаружены волосы и капли пота твоей матери.

– Это тоже так себе доказательство, – парирую я. – Они ведь встречались. А значит, были максимально близки, понимаешь, о чём я?

– Соседи видели, как Реджина входила в дом Ройстона за час до его смерти, – говорит Салливан, я задумываюсь.

– Что ж, мой прошлый аргумент сгодится снова, – отвечаю я. – Думаю, она могла приходить к своему любовнику, разве это запрещено? И если честно, я не совсем понимаю, разве у такого влиятельного и богатого человека нет камер в доме или хотя бы во дворе?

– Конечно, есть, – соглашается адвокат, – но в тот день они не работали. Причины пока неясны.

– Ну, естественно, это моя мать-хакер взломала всю систему записи видео, – бросаю я. – Мне кажется, что всего этого слишком мало для обвинения.

– Твоя мать призналась, что она приходила к Ройстону в тот день, – спокойно рассказывает Оливер. – По её словам, она ушла оттуда через сорок минут, соответственно, на время убийства у неё нет никакого алиби. К тому же, Энди был застрелен из собственного пистолета, на котором отпечатки пальцев твоей матери.

Я пытаюсь придумать оправдание, словно, если смогу убедить Салливана, то маму отпустят. Ничего не приходит в голову, но я понимаю, что расклад и вправду ведь неудачный.

– Что будет с мамой? – спрашиваю я, затаив дыхание. Я боюсь услышать ответ.

– Завтра ей предъявят обвинение. Я надеялся, что 72 часа пройдут быстрее, чем они наскребут достаточно фактов, но дело плохо. Естественно, твоя мать признает себя невиновной, потом назначат дату судебного разбирательства. И у нас будет достаточно времени.

– Времени на что? Что-нибудь вообще можно сделать? – спрашиваю я слишком тихо, меня саму пугает это. Как будто во мне не осталось сил. Но я не хочу быть слабой. Я прочищаю горло и говорю уже намного громче и увереннее. – Каковы наши действия?

– Вам ничего не нужно делать, – отвечает Оливер спокойно и улыбается. Меня раздражает его беспечный вид. Я не понимаю, как он может так себя вести, когда моя мама в тюрьме. – Я буду собирать необходимую информацию. Побеседую с родственниками, соседями, с вами.

– Побеседую, – повторяю я, а после словно схожу с ума и начинаю кричать. – Ты вообще в своём уме? Моя мать в тюрьме и рискует остаться там надолго, а ты собрался беседовать с соседями?!

Я и сама не понимаю, почему вышла из себя, как осмелилась кричать на своего адвоката, обвинять его, но я не могу поверить, что он не собирается немедленно привезти мою мать домой. На самом деле я знаю, что это непросто, но в глубине души я готова обвинить всех и каждого.

– Эммелин, – протягивает Хикс и смотрит на меня осуждающе. – Оливер делает то, что считает нужным.

– Мне кажется, этого недостаточно, – отвечаю я так же зло.

– Крошка, – Оливер перестаёт улыбаться и наклоняется вперёд. Он щурится, однако не нервничает. – Здесь я буду решать, что верно, а что нет, чего достаточно, а чего нет. Ты, наверное, забыла, что я один из лучших адвокатов, а ты сопливая школьница. Так вот, мой тебе совет – делай свои уроки и не мешай взрослым дядям разбираться с серьёзными проблемами.

Мои щёки моментально вспыхивают, я начинаю злиться ещё больше. Кто он такой, чтобы так со мной разговаривать? Чтобы так вести себя в моём доме? Это я буду платить ему деньги, он должен слушать меня!

– А тебе не кажется, – начинаю я, но тут же Хикс резко сжимает мою руку так сильно, что она белеет.

– Прекрати, я тебе сказал, – произносит он строго. Я впервые вижу его таким. Обычно мой брат всегда весел и безмятежен. Видимо, всё изменилось. Да и мне, должно быть, больше не стоит называть его своим братом. Или как раз наоборот?

– Я просто хочу знать всё, что касается дела моей мамы, я хочу знать, как себя вести, чтобы защитить её, – говорю я уже спокойнее. – Ведь допрашивать будут и меня, и вся наша семья будет под прицелом репортёров. Разве это не твоя задача – защищать нас всех, раз ты такой крутой?

– Попридержи язык, девочка, – отвечает Оливер строго. – Пока ты так себя ведёшь, ты показываешь только одно – ты маленький капризный ребёнок, неспособный решать серьёзные дела, а значит, не заслуживающий того, чтобы тебя посвящали во все подробности. Докажешь мне обратное – я подумаю. А пока я буду иметь дело с твоей тётей и кузеном, если ты не против, крошка.

Я потрясена. Открываю рот, чтобы выразить своё негодование, но не произношу ни слова. Оливер вопросительно смотрит на меня, а когда понимает, что ответа не будет, вновь откидывается на спинку дивана и расслабляется.

Пару минут они с Хиксом разговаривают о дальнейших планах, и меня в этих планах нет. Я злюсь, но понимаю, что Оливер во многом прав, и это раздражает ещё сильнее. Неужели я и правда не могу решать серьёзные проблемы? Неужели от меня нет никакого толка? Тогда кто же позаботится о Глэне и Сади? Я никогда не доверю их кому-то другому, пусть это даже будет наша родная тётя. Но, видимо, право быть им опорой и защитой нужно заслужить. Значит, нужно стараться.

Оливер уходит и обещает позвонить вечером, когда узнает что-нибудь новое. Я с ужасом жду того, что меня вызовут в участок прямо сегодня, но Хикс говорит, что у нас есть ещё пара дней.

– Тебе следует быть спокойнее и терпимее, – говорит мне Хикс за обедом.

Мы все сидим за столом, тётя разливает сок. Глэн и Сади выглядят уставшими, хотя никто из нас не занимался ничем весь день. Тётя пытается заботиться о нас как можно лучше, и я ей за это благодарна. Но мамино отсутствие ощутимо для нас троих, потому воздух в комнате напряжённый.

– Я не совсем понимаю, почему ты так спокоен, – отвечаю я, стараясь не злиться и не пугать сестру с братом. – Он должен выполнять свои обязанности и делать это хорошо. А иначе какой тогда смысл?

– Я понимаю, что ты расстроена, Эммелин, – говорит мне тётя ласковым голосом. – Но позволь Салливану самому разобраться во всём. Он прекрасный специалист. Он точно знает, что нужно делать.

– Просто, – я долго молчу, пытаясь подобрать правильные слова. – Я хочу быть чем-то полезна, делать что-то, а не сидеть дома и ждать.

– В этом вся ты, – говорит Хикс и улыбается. Я отмечаю, что его голос такой же ласковый, как и прежде, значит, он больше не сердится. – Всегда хочешь делать всё сама. Доказать правоту, найти убийцу, спасти мир.

Мне требуется много сил, чтобы ничего не ответить Хиксу. Я просто молчу и доедаю свой обед. Не хочу ругаться с ним, не хочу вновь казаться всем ребёнком. Когда я уже собираюсь выйти из-за стола, тётя просит меня задержаться. Глэн и Сади уходят, Хикс тоже. Мы остаёмся наедине.

По правде говоря, мы с тётей никогда не были особенно близки и дружны. Но после смерти папы она всегда помогала нам, поддерживала маму, нас. Оставалась рядом, когда было тяжело. И сейчас тоже поспешила на помощь без тени сомнения. Я благодарна ей за это.

– Эммелин, давай поговорим как взрослые люди, хорошо? – тётя произносит слова тихо и ласково. Это меня успокаивает. – Завтра днём придёт психолог. Я хочу, чтобы ты с ним пообщалась. Пусть это тебе и не нравится.

Я готова возразить, но вовремя себя останавливаю. Если тётя так хочет, я сделаю. Я больше чем уверена, что никакой психолог мне ничем помочь не сможет, но я хочу показать всем, что спокойна и рассудительна, что я не бунтую и не раздражаюсь по пустякам.

– Хорошо, тётя, – отвечаю я. – Когда мы вернёмся в школу? Не то чтобы я сильно этого хотела, но проводить дни дома ещё хуже.

– Я понимаю, – отвечает тётя. – Сначала с вами побеседует психолог, потом мы решим. Я не хочу пока вас отпускать. Особенно Сади. Мне тяжело найти к ней подход, но я вижу, что девочка очень страдает.

Я понимаю свою тётю. С Сади всегда сложно, ведь она привыкла быть закрытой книгой для всех окружающих. Ужасно, что никто не может помочь ей в отсутствие мамы, но если хорошенько подумать, то и мама не всегда могла ей помочь.

– Ты веришь в то, что мама, – начинаю я и не могу закончить предложение. Путь словам преграждают слёзы, я больно впиваюсь ногтями в ладонь и успокаиваюсь.

– Нет, я не верю, что она могла это сделать, – отвечает тётя, и мне становится неважно, думает ли она так на самом деле. Просто услышать такие слова для меня очень важно.

– Думаешь, это случайность, что второй её мужчина умирает так же, как и первый? – задаю я вопрос, о котором думаю всё это время, и ответ на который боюсь услышать больше всего на свете.

– Не думаю, что это связано, Эммелин, – устало говорит тётя. Её слова звучат искренне. – Ройстон был большим человеком в нашем маленьком городке. Много денег и власти, соответственно, много врагов. По-моему, ничего удивительного нет в его смерти.

– А что же тогда насчёт папы? – задаю я следующий вопрос. Тётя долго молчит. Иногда я забываю о том, что тётя тоже страдает из-за его смерти. Мы потеряли отца, а она потеряла любимого брата. Удивительно, как много людей теряют часть своей жизни, когда умирает один лишь человек.

– Может показаться, что эти случаи связаны, но их объединяет только твоя мать, и не больше. Не знаю, кто убил твоего отца, но это явно было не из-за денег и власти. Столько лет прошло, а я так и не нашла причину, – грустно говорит тётя, я вижу в её глазах слёзы.

Я встаю из-за стола и обнимаю её. Мы долго молчим. Мне хочется сказать ей, что причина есть, что её можно узнать, отгадав все загадки, раскрыв все тайны, но я ничего не говорю. Не нужно никому об этом знать. К тому же, нет полной уверенности в успехе этой затеи.

После разговора с тётей я поднимаюсь к себе в комнату, на моей кровати сидит Хикс. Меньше всего сейчас я хочу его видеть. И тут же замечаю, что впервые за столько лет я предпочту одиночество его компании. Что ж, мы и вправду уже не те, что были раньше. И видимо, это я всё испортила. Хотя не сам ли Хикс всё это начал?

– Снова будешь стыдить меня и читать морали? – спокойно спрашиваю я и останавливаюсь посредине комнаты, не желая садиться рядом с кузеном.

– А ты снова будешь злиться на меня? – спрашивает Хикс. – Только за что? За то, что мы поцеловались, или за то, что я не стал этого повторять?

Я фыркаю. Мне неприятно даже думать об этом. В животе всё сжимается, я чувствую, как волнуюсь. Что, чёрт возьми, происходит?!

– Если ты так много внимания уделяешь мелочам и так переживаешь из-за поцелуев, то тогда неудивительно, что у тебя никогда не было постоянной девушки, – резко бросаю я парню, желая уколоть его как можно больнее, чтобы он почувствовал, как больно мне.

Хикс молчит около минуты, а потом встаёт и подходит ко мне. Он берёт меня за подбородок и долго смотрит в глаза. Кожа пылает огнём в том месте, где касаются его пальцы. Я не знаю, чего ожидать от Хикса. Его взгляд меня обескураживает.

– Кто ты? – тихо, но строго спрашивает он, и мне становится не по себе. – Кто ты и что ты сделала с моей сестрой?

– Ты с ума сошёл? – спрашиваю я, не повышая голос. Я больше не злюсь, мне обидно.

– Где та Эммелин, которую я знал всю жизнь? Та, которая решала все проблемы сама, которая мечтала вырасти и найти убийцу отца? Почему вместо смелой и решительной девушки я вижу ту, что злится на меня из-за несостоявшегося поцелуя и кричит на адвоката, полагая, будто он делает недостаточно? Почему ты стала злиться на всех и всегда, словно ты самая несчастная в этом мире?

– Хикс, – тихо выдыхаю я, но парень мне не отвечает. Он проводит рукой по моей щеке, волосам, долго смотрит в глаза. Я жду объятий, советов, чего угодно.

– Как жаль, – произносит он и выходит из комнаты.

Я долго стою, не двигаясь, и не могу понять, что произошло. Когда наступил тот момент, считающийся точкой невозврата? Когда я допустила роковую ошибку?

В одном Хикс прав точно. У меня всегда были чёткие позиции и намерения, я шла напролом, а теперь мои мысли заняты только Джосом и Хиксом, я целуюсь с ними обоими, потом страдаю от этого. Веду себя как маленькая глупая девочка.

Я решаю, что мне нужно отвлечься. Лезу под кровать и достаю свой ящик секретов. Там лежат все мои записки. Я беру в руки четвёртую и перечитываю её снова и снова, пытаясь понять хоть что-то.

«Здравствуй, Эммелин.

Мы на пороге новых открытий, мы на пороге тайн.

Как думаешь, сколько может прятаться человек, скрывая своё лицо под маской благодетеля, прежде чем правда выйдет наружу? Порой это происходит так долго, словно целую вечность.

Но мы ведь не можем этого допустить, правда? Ты за справедливость? Я тоже.

Нашла своего монстра? Наверное, нет, ведь мы пока ещё в самом начале, на самом пороге.

СЭ»

Бесполезно, я не могу понять ни слова, не могу найти никакого тайного смысла. Отлично понимаю, что всё это как-то связано с подвалом, иначе он не посылал бы меня туда в прошлой записке, но до сих пор непонятно, что и где мне нужно искать.

Я не спускаюсь к ужину, так как не хочу видеть Хикса. Я обижена на него и одновременно чувствую свою вину перед ним. Я лежу в постели и думаю о том, как защитить маму, что сказать шерифу, как разгадать тайну из записок и стоит ли это делать.

Я то и дело бросаю взгляд на скрипку, но не могу заставить себя взять её в руки. Я словно чувствую, что недостойна касаться её. Так было после папиной смерти. Я впервые прикоснулась к ней спустя полгода после похорон, и то лишь потому, что Глэну было особенно грустно в тот вечер.