Читать книгу Горькое логово. Очень маленькое созвездие – 1 - Ольга Апреликова - Страница 5

Он догадывался, что вся эта реальность, которая его окружает, на самом деле не вполне реальность. Она существует, как и обычный мир снаружи, но на самом деле Лес – это реальность другого порядка. Это ядро Сети, в котором он укрыт ото всех невзгод снаружи. Но это многослойное устройство мира было так сложно, что долго размышлять об нем своим неграмотным детским умом он не мог. Забывал про Сеть и просто жил. Легко вспомнил весь Лес и ребят, прижился. Он был своим и рыжей Агаше, и подгорному колдуну, всегда немного хмурому Митьке, и легкой быстрой Юльке со смехом, как плеск воды – и совсем не важно, что ребята на самом деле то ли старшие звезды, то ли корневые протоколы Сети, то ли стихии. Агаша – огонь, Кира – вода, Митька – земля, а кто же – воздух? Кого-то не хватает? Кого? Потому что Котька – не преобразованная Сетью в человека сила стихии, он живой, сам по себе, а не часть Сети. Он меньше и младше бессмертных ребят – но намного умнее и будто взрослее их. Леший? Хранитель Леса? Да, но в нем все время мелькало что-то знакомое, родное. Но держался Котька настороженно, будто сам не понимал, как себя вести со Сташкой.

А остальные вели себя как семья. Такие же свои, как звезды в черном небе, про которые он всегда думал как про семью. Агаша, Митька, Кира простодушно надеялись, что он останется и будет тут расти дальше. Он бы тоже остался с ними навсегда, чувствуя себя в безопасности внутри всех защищающих оболочек ядра Сети, и легко забывал прошлое, «родителей» и свою нескладную жизнь в северном городе. Радостно забывал.

Но он не забыл черные наряды, которые Агаша убрала в сундук в самой дальней кладовке, и не забыл из-за него случившейся беды с Гаем и с такой маленькой, что сердце вздрагивает, Яськой. Да, Котька сказал, что долго Гая никакие замки и темницы удержать не могут, что он умеет ходить сквозь стены так же легко, как через пределы миров. А Яська? Как же она? Время-то снаружи Леса подождет, но ведь Яська уже успела испугаться… И как, откуда, от кого там снаружи ее вызволять? Он вспомнил про Поляну превращений в сердце Леса, ноль координат Сети, выход наружу – может, пора? Нет, жутко.

Облетели листья, похолодало, потемнело. Тучи. Агаша принесла крупной подмороженной клюквы, и с Юлькой, переставшей уходить на затянувшуюся ледком реку, они полдня пекли такие пирожки, что от аромата они втроем с Котькой и Митькой стонали в дверях жаркой кухни. Первый противень из печи девчонки даже остудить не успели – под ледяное молоко пирожками никто не обжегся. В кухне жарко, тесно, уютно. От печи – жаркое марево уюта и счастья. А там наверху – лес выдуло холодом и ледяным дождем… А тут – Юлька достала второй противень с пирожками с клюковкой, осторожно стала перекладывать их на тарелку, накрыла пока стареньким полотенчиком… Агаша налила всем травяного чайку по толстым кружкам… Там наверху мрачные темные елки, голые бесприютные деревья путаются ветками в низких тяжелых тучах, все мокрое, ледяное, серое… А тут Агаша долепила украшения на громадном пироге с клюквой и яблоками, поставила его в печь, и скоро еще сильнее и чудеснее запахло горячими сладкими яблоками. Юлька смеется, а Митька истории рассказывает про волшебные самоцветы, а Котька, с недоеденным пирожком в руке, слушает – а сам то и дело поглядывает на Сташку: мол, ты слышишь? Ты помнишь? Это старые истории! …Там наверху так темно, хоть и день, а тут – золотой яркий свет… Там… А где там, в мокром ледяном лесу – волк? Где его логово?

Сташка потихоньку поднялся, выскользнул из кухни, накинул куртку и полез наружу. Люк за собой прикрыть не успел – Котька следом:

– Ты чего?

– Так… – Сташка поднялся по ступенькам и выглянул из дупла. Все, как он и представлял: ледяной дождь, сумерки, голые ветки, тяжелое небо и острые, сырые запахи земли, мха и предзимья. – Посмотреть… Как погодка.

– Жуть погодка, – Котька поднялся тоже и выглянул. Спросил опасливо: – Никуда идти не надо, правда ведь?

– Я не собирался, – мирно ответил Сташка. – Слушай, а где сейчас волк? В такую-то погоду?

– Дома. Где ж ему быть, работает, – зевнул Котька. И спохватился: – …Ой.

– «Работает». Ага. Волк. Работает. Да-да.

Котька смотрел в глаза прямо, беспомощно и виновато. И молчал. Сташка не стал приставать. Он и сам знал, что волк не тот, кем кажется. Это он только в Лесу волк. Сташка еще посмотрел на серый темный мир, вздрогнул и сказал:

– Пойдем лучше пирожки есть…

Осень он всегда терпеть не мог, сколько себя помнил, вся эта обреченность природы и короткие темные дни – сейчас он бешено захотел зимы и глубокого белого снега, и чтобы печку всегда топить, а не только ради пирогов.

Сеть услышала его, и наутро накатила зима, ранняя для Леса, быстрая, с неостановимыми снегопадами и слабым морозом. Котька ходил озадаченный и беспокойно поглядывал – он-то чувствовал, кто призвал зиму. А Сташка маялся. Зима, как ни старалась – не помогла.

Новизна прошла, и Сташка не находил себе места в этой родной сказке. Он не помещался в нее, как не влез бы в детскую ушастую курточку Котьки. За волшебным Лесом, где не было времени, за границей с реальностью он чувствовал бескрайнее пространство жизни, манившее и ужасавшее, пронизанное настоящим, неостановимым потоком времени. Там настоящая жизнь, а не искусственное тайное пространство Леса. Там Гай и маленькая девочка, которые из-за него попали в жестокие руки, там все – взрослое, страшное, безжалостное. Там на него самого зачем-то охотятся, там его ищет Контора, про которую обмолвился Гай, та самая, в которой, как оказалось, работали его «родители». Там страшно.

А здесь он вовсе не нужен. Он то помогал Агаше, печку топил и картошку чистил, то спускался с Митькой в подземные горизонты искать минералы и самоцветики, то чистил с Юлькой аквариумы, то читал старые книжки со сказками. И еще – все же он был намного, намного взрослее, тяжелее и хуже этих волшебных детей.

Но все дни в тепле, в тайном дереве посреди тайного Леса, были ласковыми, и что-то в нем распрямлялось и согревалось. Каждое утро начиналось с долгого тихого снегопада, укутывавшего лес потеплее в сугробы, а к вечеру становилось морозно и бледный далекий месяц поднимался высоко-высоко. Потом высыпались из черного мешка крупные игрушечные звезды, лес сиял и сверкал драгоценными искрами. Митька притащил большие, чтоб все помещались, самоходные серебряные санки, и каждый вечер все торопились кататься. Иногда визжали и вываливались на каждом повороте, иногда – ехали тихо под темными, нагруженными снегом еловыми лапами, рассказывали истории и смотрели на крупные звезды. Но чаще вываливались. Когда река замерзла как следует, стали расчищать каток. Митька из своих таинственных мастерских всем принес коньки, и Сташка, хохоча, разбив коленки и локти, за вечер научился кататься. А может, вспомнил. Коньки и скольжение по льду так завораживали, что он даже по ночам пару раз вставал и уходил кататься. Казалось, что он вот-вот поймет что-то, вспомнит все главное, пока кружится один в зимней темноте.

Но куда больше смысла было в том, как золотится днем снежок и ярко-синее небо сияет сквозь иней веток, и как сверкает разноцветная фольга и шуршит праздничная цветная бумага, когда вечером после ужина все мастерят новогодние игрушки. И можно разговаривать о всякой ерунде, вроде той, что живут они в волшебном созвездии Дракона, которое на самом деле не просто восемь звезд, а настоящий живой Дракон, плывущий в космосе и все обо всем знающий. Может, так и есть на самом деле? А почему – нет? Волшебный золотой лес ведь тоже раньше лишь снился, а теперь – вот он. Может, и Дракон-созвездие – тоже правда.

Надо было что-то решать. Все это счастливое детство с коньками и елочными игрушками – не для него, он не может здесь отсиживаться. Не имеет права. Некогда ему расти. Там, за этим волшебным Лесом, Гай и маленькая Яська, которые попали в беду из-за него.

И еще он слишком тяжелый для Леса.

И Котька, он видел, тоже нервничал. Он, как и Сташка, стал вздрагивать, если громко хлопала дверь. Его чутью он верил, как своему. Котька, Леший, хранитель Леса, а, значит, и ядра Сети, знает обо всем больше остальных, он и на мосту лишь от неожиданности испугался. И не удивлялся ни секунды, потому что давно прекрасно знал, кто такой на самом деле Сташка и почему ему придется носить черные платья с драконами.

Котька растерянно шутил, уклоняясь от взгляда, убегал в лес. Сташка в конце концов поймал его в коридорчике и легонько прислонил к стене. Он даже не успел ничего спросить, как Котька взорвался с кошачьим шипением:

– Что ты пристал? Ты думаешь – я знаю, что стрясется? Что-то не так, да все – не так! – Он покраснел, удерживая слезы. – И ты такой, что под тобой мир от тяжести проседает, и Лигой обещал с первым снегом прийти, а до сих пор нет, и поляна столько силы набрала, что я боюсь! И снег идет только когда ты хочешь!

– Да я про снег и не думал, – удивился Сташка. – Что он мне… Мне ведь вообще тут нельзя, разве ты не видишь? Сеть активна, потому и так тяжело.

– Ты тяжелый, да, – шмыгнул Котька. – Но сам ты отсюда не выйдешь. А Гай…

– Поляна превращений, – напомнил Сташка. – Кроме нее мне отсюда выхода нет.

– В кого тебе там превращаться, в ондатру? – фыркнул Котька. Ростом он был Сташке до плеча, но сейчас изо всех сил отчаянно пыжился, чтоб казаться выше. – Захотел – давно сам бы превратился… Ты – бронтозавр, ты – ящер, ты какой-то замороженный, тяжелый, вот и превратишься в чудовище! И вообще я тебя боюсь! – у него слезы потекли по щекам. – Ты же… Вроде бы родной, хороший, а внутри – ледяной… Какой-то… опустевший… Я же вижу! Ты ведь сожрешь всех и не подавишься!

– Зачем «сожрешь»? – обиделся Сташка. – Кого?

– Нас всех, – шмыгнул носом Котька. – Я не верил. А теперь – вижу.

– Видишь, да? – Сташка взял Котьку за шиворот, встряхнул: – А я вот ничего не вижу. Поэтому сейчас мы с тобой пойдем на Поляну превращений и все сразу выясним.

– Нет! – у него отскочила пуговка от воротника.

Сташка отпустил его и опять прислонил к стене. Какой он тощий… Заметил в распахнувшемся воротнике – шея тонкая, худая… Не жалеть!

– Попробуй мяукни, – Сташка себя мог вообще к чему угодно принудить, а этот им же самим выдуманный звездный котеночек – да куда он денется? – Это я придумал и тебя, и весь твой лес до последнего зайца, и ребят, и волка. Я, понимаешь? И Поляну превращений тоже я придумал. И Лес, как ядро Сети. И всю Сеть.

– Знаю, – прерывисто вздохнул Котька.

– Да, – дернул плечом Сташка. – Пусть я еще ничего толком не помню, но здесь я больше не могу. Мне надо домой. И мы сейчас пойдем на поляну, и там я превращусь в самого страшного бронтозавра, если иначе мне не выйти отсюда!

– Ты с ума сошел, – шепотом сказал побелевший Котька вздрагивающими губами. —Тебе же рано превращаться. Ты маленький еще!

Сташка обледенел. Котьку было жалко. Он и сам бы свалился от страха и уполз в самую дальнюю агашину кладовку. Через силу сказал:

– Все это время… Когда я убегал и мчался по Пути… Разве я сюда хотел? В эту милую сказку? Нет. Ну, сам подумай. Ведь это не ты меня звал. Мне надо домой, понимаешь? Мне надо не прятаться в дупле, а жить. Все успеть. Понимаешь?

– «Успеть», – горестно сказал Котька. – Ты всегда хотел успеть, успеть, успеть… И никогда не успевал даже вырасти. Ты же еще ничего не понимаешь!

– Ну и что!

– Как это… А ты разве… – Какая-то мысль вдруг выплыла в голове у Котьки. Он поднял лохматую голову и уставился на Сташку: – Но вот если… Ты?

Сташка не понял его интонации. А Котька, будто фонарик, вспыхнул ясной и горячей радостью, подпрыгнул, как подброшенный, заскакал вокруг Сташки:

– Я догадался! Я знаю, знаю, знаю! Вот это да! Как же я был все это время такой дурак? Ух! А ты-то! Кровь-то не спрячешь!! Тебе же надо к нему, ты же маленький, да, именно пока маленький!!… Он тебе нужен, вот что! Кто ж еще тебе поможет? Тебе не Лигой нужен, потому его и Сеть не пускает, тебе нужен… Тот, кто тебя точно вырастит. Вот из такого маленького. А не Лигой, потому что Лигой – сам не взрослый… А я-то какая бестолочь! Еще на мосту можно было догадаться! Даже раньше! Стал бы Волк кого другого встречать да и вообще здесь прятать с самого начала! Он ведь ждет! Конечно, ты здесь не можешь больше. Пойдем, если велишь! – он глубоко вздохнул и с важностью добавил: – Тебе ведь нужно домой.

Снаружи давно стемнело. Пока бежали к поляне, пока Котька с невнятной целью что-то вымеривал шагами по сугробам, чертил веткой линии и круги, Сташка старательно собирал в кучу свою жалкую решимость. Те чары, которые запляшут на игрушечной полянке, он чуял еще с тех времен, когда от ужаса перед ними писал в ползунки. Никто поумнее с изолированными протоколами Верхней Сети не свяжется. Об этих …чарах лучше вообще не знать. И на самом деле это вовсе не чары, а… Те самые запредельные технологии, в которых ничего не понимает Гай. И сам Сташка сейчас… Но Поляна – это древнее устройство, мрачный ИИ с закрытым кодом, стоит оказаться на поляне особи с его, Сташкиной, ДНК, и система сама все сделает… Так и было задумано: даже в самом безмозглом состоянии он должен активировать систему самим собой. А она уж разберется и запустит его по главному меридиану домой… Главное – не струсить… Потому что сейчас он сам толком не знает, чего хочет… Ан, нет, знает. Оказаться в том месте, где нужен сейчас. Для того она и создана, Поляна эта. Ему из Леса другого выхода нет.

Запыхавшийся Котька подбежал, молча сверкнул преданным взглядом и зарылся в снег. Сташка вытолкнул себя на Поляну. Он был как во сне, не знал, что делать, но верил: его собственная ледяная воля и неуязвимые протоколы системы все сами сделают. Он прошел несколько шагов, и снег под ногами вдруг превратился в голубой лед, а воздух вокруг стал густым и синим. Волшебный Котькин пенек исчез, а Сташка переступил на толкнувшихся снизу, прорезавшихся из-под поверхности ледяных коньках и улыбнулся. Он – свой. Он – хозяин.

Лед сиял, а под ним медленно, будто во сне, кружилась глубокая черная вода. Он чуть толкнулся и описал легчайшими лезвиями первый круг, в жуткой бездонной тишине слыша, как поскрипывает лед коньков о лед Поляны. И рванулся в летящее скольжение. Он вспорол собой синий светящийся воздух, и крыльями от плеч полетели темные искры. Небо, черное и такое же бездонное, как вода подо льдом, кружило над головой восемь родных огромных звезд. Очень-очень знакомая неистовая музыка позванивала и шуршала под ледяными коньками; мелькнул за краем, в снегу, ушастый испуганный комочек, такой родной, и исчез, остался в прошлом…

Слишком хрупкими были ледяные, истирающиеся с каждым скольжением коньки, слишком прозрачным был тонкий лед под коньками, а кипящая вода подо льдом – слишком черной. Казалось, что все эта ледяная бездонная поляна поднялась и, сияя голубым жутким светом, летит сквозь ночь, чуть кренясь от невозможной скорости и кружась вокруг своей оси. Надо успеть, пока коньки не истерлись. Там, подо льдом, вовсе не вода и не ночь, а темное как космос, страшное будущее время. Ошибаться нельзя. Надо точно и быстро вычертить на льду повеление, которое обязательно должно быть сопряжено с тем, чего хотят звезды наверху, а чего? Он же хотел одного – настоящую жизнь, и потому скорей разбирал мучительную музыку, расплетал неправильные созвучия и вычерчивал льдом по льду мелодию для единственно возможного слова: «Домой!»

Клубящаяся тьма подо льдом стала успокаиваться, башка горела синим, танец летел к последнему радиусу – и время послушно застыло бездонным озером под зеркалом льда, во тьме которого отражалось такое же спокойное небо. Сташка прочертил последнюю двойную дугу и, едва остановился, с неба обрушился тяжелый холод и сшиб на колени. Прямо на порог открытой невидимой двери. Там сияла черная бездна. Нужно – туда, и он наклонился вперед и вывалился во тьму. Стал крошечной теплой точкой, падающей в ледяной бездне – так с ним уже было когда-то, когда? До рождения? До того, как он стал мальчиком Сташкой?

Только некогда об этом думать, потому что его суть, бессмертный поток отважной наглости, что-то творила поверх его детского сознания. Несла вперед сквозь мрак. Он узнавал свою суть, беспощадную волю, жизнь за жизнью гнавшую его к душераздирающе важной цели, которой даже и понять-то сейчас не мог. Да – стать собой. Всего-то. И теперь – он летит во мраке, Сеть послушно переносит его в обычную явь, в настоящее, истинное время, в жизнь, и сам он – настоящий, вот только – КТО? КТО?!

Ну, кто… Он сам. Создатель Сети. Хозяин. Один из Двоих. Бессмертный разум, потому что они с Ньико создали Сеть и прикончили смерть… Но воплощаться так трудно… Кванты складываются столетиями… Обрывки смыслов ускользали, не поймать. Нужен интерфейс. Где-то он ведь его припрятал хорошенечко, где… А так – все наугад… Ну, ничего, так тоже можно. На то и рассчитывали, чтоб – хоть как, хоть в каком состоянии – Сеть принесла домой…

Он летел. Он был какой-то черный ветер, а не мальчик… Какой-то страшный и тяжелый, холодный черный зверь… И одновременно – Сеть. Простая и неуничтожимая. Связавшая восемь звезд – в одно существо. В Дракона из звезд. В него.

Совсем близко человеческим голосом запел волк. Позвал к себе, и этот зов космически идеально совпал с решением его собственной воли. К нему, к волку. Он доверился и зову, и этой воле, и летел во тьме тяжелой промерзшей зверюгой с крыльями в полнеба, внутри которой беспомощным червячком извивался его нынешний ребячий ум. Наконец вывалился из Сети, врезался в тусклый безжалостный свет – и безвольно покатился по каменным плитам.

Зов оборвался.

Звякнули об камень и разбились ледяные коньки. Сташка лег на пыльный камень щекой и вдохнул холодный горький, родной воздух. Глаз не открыть. Дышать надо… Пахнет прежним… Загрохотали тяжелые шаги, и кто-то подхватил на руки, кто-то, кто пах горечью и домом… Волк.