Читать книгу Тихая Химера. Светлячок. Очень маленькое созвездие – 2 - Ольга Апреликова - Страница 8

Айр был прекрасен.

Отпечаток чуда еще лежал здесь на каждой травинке, на каждом тонком молодом дереве, сиял в холодном сверкании глубоких полноводных рек и жемчужными тенями облаков плыл по зеленым бескрайним ландшафтам. Холодный воздух с гор вокруг космопорта обещал всем счастье, и Юм, глядя на пассажиров, прилетевших с орбитального терминала, наблюдал, как их глаза начинают сиять, щеки – гореть, а за плечами словно отрастают невидимые крылья. Какие-то счастливые дети бегали везде и звенели торопливыми голосами. Сам он что-то ничего такого же упоительного не испытывал, хотя очень чистый, хвойный, снежный воздух ему сразу понравился. Но это же не повод визжать, как вон те мальчишки, что скачут возле больших школьных коггов. К тому же тут так холодно… И вообще почему-то лицо немело, а кулаки стискивались, и потому он прятал их в карманы курточки. Он мерз.

Не намного опередив остальные терминальные катера, Ние привез его сюда, показал белые школьные когги и с рук на руки передал высокому седому человеку с внимательными серыми глазами тагета:

– Здравствуй, Вир. Это Юмис.

Этот седой Вир улыбнулся Юму:

– Здравствуй, Юмис.

Юм вежливо поздоровался. Вир так смотрел на него, будто знал о нем не меньше Ние, и Юму очень хотелось отвернуться. Ние сказал Виру еще что-то непонятное, про какие-то двойные эшелоны, и ушел, невесело улыбнувшись Юму, к своему легкому люггеру. Чтобы не смотреть на Вира и не провожать Ние взглядом, Юм уставился под ноги. И откуда такой белый керамлит?

Ему было скучно, тошно, почему-то стыдно и очень холодно, хотя темно-синее, невыносимо нарядное платье на нем было теплым. И ужасным. Узорный подол сиял расшитым серебром богатством. И воротник стойкой под горло, как алмазный ошейник… Он бы ни за что не надел это платье, да и не хотел надевать – но ничего другого не было. Остальные платья только хуже. Сначала они хотели, чтоб он вообще какое-то новое, страшное черное платье надел, вроде бы простое – только на груди такой же черный, не вдруг заметишь, герб с драконом и девятью звездами – но посмотрели на него, переглянулись и отстали. Дали выбрать самому, и он выбрал это, на котором меньше всего драгоценных вышивок. Ние махнул рукой и пообещал, что в школе форму дадут… Скорей бы уж дали… Юм вообще ничего с собой не взял, даже самую любимую на свете книжку по ботанике (Дед подарил) не взял, и даже тетрадку с нотами, которые разбирали с Ние. Он не хотел, чтоб Сташ – или кто-то еще здесь, в мире Сташа – знал про него правду, хотя всей правды – лужица на дне: цветы и нотки. Пусть думает, что он ничего и никого не любит. Да, цветы и музыка – это настоящее, его собственное, это неотъемлемо от его души, и до этого никому не должно быть дела, и это будет его тайной, до которой он никогда никого не допустит. Потому что теперь больше и нет ничего. И никого. Он опять один. Нет никакого деда, нет никакого брата. Есть Драконы. Их надо слушаться. Дед сказал, что от одежды можно отказаться, но от «Венка» – нет. Поэтому сейчас он находится здесь. Зачем? Учиться? Ага, как же… Чтоб был под присмотром, вот зачем.

Ладно, теперь все снова будет правильно, раз он стал не безобидным певучим ребенком, а собой настоящим. Детская легкая жизнь была лишь тоненьким ледком над бездонной черной водой настоящей его жизни, и, едва Ярун забрал его на свой крейсер, по черной этой воде пошли первые волны, медлительные, вроде бы совсем нестрашные, ласковые, как добродушие и дружелюбие Ние, как обещание новой хорошей школы – но беленький больнично-чистый ледок этот детский хрупнул, пошел трещинами, затонул и в несколько секунд растаял в его черной густой крови.

Главное ведь он вспомнил. Имя не сдерешь с себя. Конечно, остальное все, то есть большая часть памяти после вчерашнего не вернулась – так, обрывки, большей частью страшные и маловразумительные. Только тошнило от них, и голова кружилась. И холодно. Почему опять так холодно? Противно. Слишком уж он привык за последнее время, что голова ясная, и все в его детской хорошей жизни счастливо и понятно – да в ней и думать-то было не о чем. Ну кто он был? Сначала маленький больной ребенок без памяти, потом школьник, потом мальчик из храмового хора, потом внук любящего деда – он принимал все улучшения, как есть и не задумывался ни над чем. Ему просто было хорошо. А захотел, чтоб еще лучше. Дурак.

Как же так: тогда, на яблочный праздник, он велел, когда был куском космоса, чтоб все стало хорошо, а стало… Стало ужасно. Значит, он не умеет велеть? Или он сам – ужасный, плохой, раз так все плохо? Конечно, плохой. Хорошие так не рождаются… Так что поделом.

Пора за все расплачиваться.

Ведь он теперь помнил главное.

В конце концов, сам этой памяти хотел.

Ние и Ярун весь вчерашний день, мешая врачам, пытались с ним разговаривать, что-то объяснить, опять притвориться близкими и нужными. Юм, после обморока слабый, как тряпка, с глухой, налитой черной болью головой, окоченело и бесчувственно пережидал их натиск – как они не понимают бесполезности всех своих слов? Он ведь и так всегда будет делать, что им нужно. Учиться – будет учиться. Всех тут слушаться будет… Он им сначала так и отвечал, терпеливо и вежливо, но им все что-то еще было надо, Юм не понимал, что. Устал обороняться, смолк, сдался тому черному и леденящему, что всплывало изнутри – но Ние и Ярун все что-то говорили, говорили, и в итоге Юма опять накрыло ледяной тьмой и тошнотой этой мерзкой головной боли. Зато его сразу оставили в покое. Стало тихо. Юм до сих пор чувствовал эту тишину и опустошение в себе. Ничего лишнего. Как хорошо. И хорошо, что теперь вокруг будут только чужие.

Только холодно.

Вир не послал его в один из школьных коггов, оставил при себе. К нему подходили какие-то люди, мельком поглядывали на Юма, что-то обсуждали. Юм смотрел по сторонам, но чаще под ноги, чтобы не выдать в себе ничего, старался не слушать, что говорят большие, но их слова все равно цеплялись за слух:

– …Поток. И переростков нет. Ровесники подросли…

– … одни маленькие. Орденские есть.

– …привезли легийскую принцессу, няньки в истерике, что она допускается только на общих основаниях…

– …Восемнадцать, не считая наших, всяких княжат и царевичей в списках, и все на общих основаниях…

– …Они же говорили, что Океан активизируется в этом году. Да, кажется, весь Дракон активизировался. Через неделю еще одна группа, человек пятьдесят, и все такие, что…

– Вир, а это что за ребенок такой сердитый? Малыш, гляди веселей!

Юм поднял глаза, и человек осекся. Даже отступил. И сказал непонятно и очень печально:

– Дождались.

Юм опять уставился в керамлит, чтоб никого не пугать. Опять стал слушать, что само долетало до ушей:

– … Поток, поток.

– Не поток. Похоже, это – свита…

Какая свита? Чья?

Обрывки этого непонятного чужого разговора невидимыми лентами вились вокруг Юма и опадали на гладкое керамлитовое покрытие поля. Он стоял неподвижно, наблюдая, как встречающие разводят группы детей по коггам. От холода не дрожал, воспринимал его расслабленно, не боролся, чувствуя, как остывает кровь во всех сосудах и капиллярах. Только сердце теплое, глупое. Все бьется и бьется, думает, жить – это главное… Это немного жутковато, когда кровь остывает, зато становишься тихим и равнодушным, как змея. Чуть раньше он так же безучастно наблюдал из иллюминатора, как одновременно с черным огромным крейсером Яруна к терминалу швартуется еще один тяжелый транспорт, белый, с огромными красивыми буквами «Венок» по борту, на котором, видимо, и привезли сюда всех этих шумных детей. Ему становилось совсем тошно – его самого-то, видно, принимают здесь отнюдь не «на общих основаниях». И все эти люди, мельком окидывавшие его глазами… Он уставился на носки своих башмаков и крепче сжал ледяные кулаки в карманах. Только голова бы не заболела… Наконец, к тому времени, как он совсем замерз, его тронули за плечо:

– Пойдем, Юмис.

Легкий светлый люггер Вира намного опередил школьные когги, долго летел над темно-зелеными густыми макушками леса, потом набрал непонятную, на взгляд Юма, излишнюю высоту и некоторое время летел над огромной широкой рекой, а когда река отвернула в сторону, Юм увидел среди темной шубы леса светлые скопления домиков и башен, расположенных по огромному кругу, дугой уходящему к горизонту.

– Это «Венок», – негромко сказал Вир. – Добро пожаловать, Юмис. Красиво?