Читать книгу Самсон для ехидны. Последний шанс - Ольга Арунд - Страница 9

– Пап, – слышится из-за спины мрачное, без тени раскаяния в голосе.

– Сядь и помолчи. – Приказ из разряда тех, что я привык отдавать.

– Ты можешь хоть раз меня нормально послушать? Хоть один раз… – хлопнув дверью, Сашка поворачивается ко мне и упирается носом в предупреждающе поднятую ладонь.

– Да? – Как же хочется избавить её от этих встревоженных интонаций. Обнять, успокоить, убедить, что со всем справлюсь. – Кир?

– Всё нормально, не переживай, – отвечаю с улыбкой в голосе, – идиотская случайность. Ты же знаешь, как работают наши доблестные мундиры.

– Случайность? – недоверчиво переспрашивает Кира под насупленный взгляд Сашки.

Мы разговариваем по громкой связи, и он всё слышит.

– Да какие-то подростки устроили на набережной то ли разборки, то ли ещё чего, а Сашка просто попал под руку. Сгребли, не спрашивая, кто прав, а кто виноват, и привезли в обезьянник всем скопом.

– В смысле попал под руку? – под истошное «Ма-ам!» с того конца трубки, пытается понять Кира. – Каким образом?

– А это ты потом у нашего сына спросишь. – Никакой драмы с моей стороны и болеющая дочь с другой не дают ей уловить ложь. – Заодно научишь, что при виде чужой драки надо уносить ноги, а не подрабатывать миротворцем.

– Вот сейчас кто бы говорил! – окончательно успокаивается Кира. – Сам и объясни, миротворец.

– Скажу. – Мимолётный взгляд на часы. – Кир, мне нужно заехать в одно место, а потом я привезу Сашку к тебе. Устраивает?

– Хорошо, до встречи.

– Увидимся.

Вдох, выдох и полное непонимание, что делать дальше.

– Обошёлся бы и без твоей помощи! – зло фыркает подросток, который, по идее, мой сын. – Надо больно, чтобы ты меня выгораживал.

– Мне перезвонить и рассказать, как всё было на самом деле?

– Возьми и расскажи! – вскидывается Сашка. – Думаешь, напугал? – Презрительный фырк. – Как будто я не знаю, что тебе плевать и на меня, и на маму! Деньги и подстилки – вот весь круг твоих интересов.

– Даже так.

Мотор послушно заводится, а у меня в голове битва терпения с желанием дать ему подзатыльник.

– А как? Расскажи, ты же самый умный! – Рюкзак летит на заднее сидение. – Или я такой дурак, что не могу сложить два и два? Давно уже понятно, что ты бросил маму ради…

– То есть ты поэтому решил разрисовать памятник Ленину матерными словами? А сопротивлялся при задержании тоже из-за моих отношений с твоей матерью?

– Я не сопротивлялся, – буркнув, он отворачивается к окну.

– Поясни.

– Не буду я ничего тебе пояснять! Протокол подписан? Подписан. Всё, финиш.

– Саша! – рык вырывается помимо воли, но мне можно. День сегодня вышел тот ещё.

– Алекс, – с кривой улыбкой поправляет Сашка. – Но откуда тебе знать…

Раздавшийся в машине звонок прерывает выяснение отношений.

– Саш, давай результат ты мне отправишь на почту? – Опережаю я все возможные фразочки Киренского. – Я не один и на громкой связи.

Разочарованно покачав головой, Сашка, который Алекс, отворачивается.

– Было бы что отправлять, – хмыкает тот.

– В смысле? – Красный. Можно отключиться от дороги, переведя всё внимание на дисплей. – Я… – Короткий взгляд на спину сына и мат. Цветастый и где-то глубоко в душе. – Что ты имеешь в виду?

– Твоя Олеся Сергеевна ушла.

Зар-раза.

– Куда ушла? – ровно интересуюсь я и трогаюсь с места, резко перестраиваясь в правый ряд. Обещанные Кире дела внезапно закончились.

– Ну, не в одном с тобой направлении это точно. И на твоём месте я бы пошевеливался, потому что настроение у неё убийственное.

– Тебе-то откуда знать.

Не убедил. Не дожал.

Не хватило ни времени, ни обстановки. Да и, откровенно говоря, о Романовской мозг вспомнил уже на подъездах к Степана Разина.

– В отличие от тебя, в женщинах я разбираюсь, и не только с физиологической точки зрения. – Самодовольно изрекает Киренский и отключается.

Но в таком настроении Сашке хватит и этих нескольких фраз.

Удивительно, как хорошо мы ладили ещё пару лет назад, и тем хреновее понимать, к чему пришли сейчас.

Когда перед прошлым Новым годом Сашка впервые отказался со мной встречаться, я списал выходку на переходный возраст. Когда две недели спустя он перестал брать трубку, Кира убеждала подождать. Притормозить разборки, потерпеть.

Моего терпения хватило на полгода, а после… Впервые за пятнадцать лет мне захотелось взять в руки ремень, вот только вместо этого я ушёл. Проглотив все Сашкины обвинения. Понимая, что он перерастёт и это. Когда-нибудь.

Пока не перерос.

– Значит так, – привлекаю я внимание сына, – дома расскажешь версию, которую я озвучил Кире по телефону, со всем остальным я разберусь.

– Разберёшься, как же!

Резкая остановка бросает его вперёд, насколько позволяет ремень. Кто-то сзади тормозит и истерично сигналит, но и плевать. Оставив одну руку на руле, я поворачиваюсь к Сашке.

– Ни ты, ни кто-либо другой не несёт ответственности за мои решения. Плохие, хорошие – неважно. Всё, что я получаю – следствие только моих поступков, а вот твои приходится разгребать другим. – Практически невозможно вынести такой мой взгляд, и Сашка опускает глаза. – Претензии? Вопросы?

Опускает не виновато – зло. Мгновенно ожесточившись на то, что я прав.

Потому что каким бы ни был я, какой бы ни была Кира, но Сашка так и остаётся тем, кто всё ещё связывает нас обоих. И будет связывать всегда. За одно только это он получал всё, что хотел.

Всё.

И поэтому решил, что может меня судить?

Дерьмовый день.

Вернувшись к дороге, я отключаюсь от машины. Зажимаю телефон между ухом и плечом, набираю Романовскую, но она не отвечает.

Один звонок, второй, третий. На четвёртом вызов сбрасывается, а пятый приятным женским голосом сообщает, что «Абонент временно недоступен».

Так, значит?

К нужному дому мы подъезжаем минут через пятнадцать. Молча. Не смотря друг на друга.

– Насчёт ареста тебе всё ясно? – уточняю ещё раз перед тем, как набрать номер квартиры.

– Ясно, – вызывающе вскидывается Сашка. – Я больше тебя беспокоюсь о мамином спокойствии.

– Оно и видно.

Двор. Ещё один домофон. Подъезд.

Сурового вида мужик в качестве консьержа. В военной форме. Он кивает Сашке, а меня окидывает нечитаемым взглядом.

Да, моя персона никому из них не нравится.

– Ну, наконец-то! – Кира не меняется. – Как ты умудрился? – Короткий подзатыльник заставляет Сашку вжать голову в плечи. При том что он уже выше её.

Но это половина беды. Гораздо хуже, что проходят года, а ничего не меняется – у меня всё также заканчивается дыхание при одном только взгляде на неё. И страшно даже представить, что было бы без того номера в «Надежде»11. Счастье и пятилетняя девочка с моими глазами и моим именем в свидетельстве о рождении.

И Кира, с глазами, полными боли.

Каким бы скотом я ни был, но даже мне хватает совести признать, что так ей лучше. С ним лучше.

Признать, но не смириться.

– Мам, – смущённым басом, – да я не специально! Ты же знаешь, когда у ментов облава, гребут всех без разбора.

– Я тебе дам ментов! – Ещё один подзатыльник, потом поцелуй в щёку и грозное: – Чеши к себе, потом поговорим.

– Уже поговорили. – Смешно всё-таки смотреть, как Сашка боится Киры. Хотя, скорее, преклоняется перед главной женщиной в своей жизни. И это у него от меня. – Он всё понял, к утру переварит и придёт каяться. Как Алина?

– Спит, – мягко, светясь изнутри, улыбается она. – Какую-то вирусную дрянь подхватила, температура под сорок, с трудом сбила жаропонижающим… прости, тебе неинтересно. Зайдёшь?

– Мне интересно, Кир. – Тихо и безнадёжно. Так как ни с кем и никогда. В миллионный раз держа себя в руках. – И нет, заходить я не буду.

– Кирилл, – огорчённый укор, и да, тоже в миллионный раз.

– Мой номер ты знаешь. – Вместо всех тех тысяч слов, которые хочется ей сказать. К молчанию мне тоже пришлось привыкнуть. – Пока.

– Подожди, Сашка захочет…

– Сашка не захочет, – с усмешкой покачав головой, я берусь за ручку двери.

Которая в этот же момент начинает поворачиваться. С той стороны.

– Кирилл. – Просто как принятие того отвратного факта, что и для меня есть место в этом мире.

– Урманов. – Последние десять лет на его имя у меня стойкая аллергия. – Какая быстрая у тебя командировка.

– Семья важнее… для меня.

Сколько раз мы пересекались вот так, в дверях, и каждый раз одно и то же.

– Моя семья, – издевательская усмешка в ответ.

– Вадим! – Но всё, солдафон мгновенно забывает обо мне и пропадает в её взгляде и её объятиях.

И чёрта с два я стану на это смотреть.

Тем более что ужин с Романовской никто не отменял.