Читать книгу Золотой конь Митридата - Ольга Баскова - Страница 4

Каппадокия, 113 г. до н. э.

Вопреки желанию царицы и ее преданных вельмож, маленький отряд Митридата, преодолевая горы, быстрые горные речонки, грозившие унести их в неведомые дали, леса, покрывавшие склоны, такие густые, что приходилось пробивать дорогу мечом, вышел к каппадокийским селениям первым. Теперь можно было не скрываться, без стеснения просить хлеб и сыр и даже вино, и добрые землепашцы делились с беглецами порой даже последним. На обширных полянах с сочной зеленой травой Тирибаз решил возобновить занятия с воспитанником.

– Ты еще не забыл искусство верховой езды? – спросил он, весело глядя на мальчика, жадно пившего парное молоко. Митридат замотал головой. Над его верхней губой образовались белые усы, и он вытер их ладонью.

– Давай посмотрим. – Тирибаз отозвал в сторонку крестьянина, сунул ему в руку золотую монету, и вскоре мужчина привел гнедого коня, ухоженного и красивого. – Садись, покажи, на что способен. – Наставник не успел окончить фразу, как Митридат запрыгнул на спину коня и погнал его по полю.

Он сидел в седле как влитой, конь слушался каждого движения мальчика, и Тирибаз похвалил воспитанника:

– Неплохо, очень неплохо.

Митридат спрыгнул с коня и дотронулся до плеча наставника. Его лицо погрустнело.

– Я так не считаю, Тирибаз, – проговорил он и отвернулся. – Мне сказывали, будто Александр Македонский умел скакать на необъезженных лошадях и еще метать копья во врагов.

– И ты этому обязательно научишься, как только мы окажемся в спокойном месте, – пообещал Тирибаз. – Кроме того, тебе нужно научиться еще кое-чему. – Он поманил к себе Сисину, любезничавшего с молодой крестьянкой.

– Все знают, что ты разбираешься в травах, – начал он. – Ты можешь найти как яд, так и противоядие. Митридат – наш будущий царь, и я уверен, что, кроме его матери, найдутся многие, желающие убить его. С сегодняшнего дня он должен принимать снадобья, чтобы сделаться неуязвимым для яда.

Сисина поклонился Митридату, и мальчику стало неловко. Тирибаз похлопал его по плечу:

– Ты будущий царь, привыкай к поклонению. И думай о том, что твоя жизнь принадлежит не только тебе, но и твоему народу.

Сисина взял Митридата за руку, и они, миновав поле, вошли в негустой лесок. Тонкие ветви деревьев со свернувшимися в трубочку от жары листочками сплетались над их головами, образуя полупрозрачную арку, словно высеченную на аквамариновом небе. Вельможа сорвал цветок с желтыми лепесточками, потом другой, третий. Он говорил, как они называются, заставляя Митридата все запоминать, учил отличать ядовитые растения от неядовитых, знакомил с противоядиями, снова экзаменуя своего воспитанника и поражаясь его уникальной памяти. Мальчик все ловил на лету. Потом Сисина измельчил на ладони какой-то сухой корень, размешал порошок в слюне и дал Митридату:

– Проглоти, не бойся.

Мальчик и не боялся. Он всецело доверял людям, спасавшим его жизнь. Сисина улыбнулся, показав большие желтоватые зубы:

– Вот увидишь, с тобой ничего не случится. Я дал тебе микроскопическую дозу яда. Если принимать яд в таком количестве, можно сделаться неуязвимым. И тогда… Тогда ты будешь обречен на долгое царствование.

Когда они вернулись к своим, Тирибаз уже приготовил ужин, состоявший из овечьего сыра, жаренной на костре баранины и пресных лепешек. Насытившись, они легли под открытым небом на овечьи шкуры, и Митридат подумал, что такая походная жизнь ему начинает нравиться. Это хорошо. Жизнь царей протекает в основном в походах.

– Давайте останемся здесь, – прошептал он. – Будем жить среди пастухов, питаться дарами природы. Ты сказал, Тирибаз, что здесь нам ничто не угрожает. К тому же моя сестра уже вышла за царя Каппадокии. Я могу попросить у нее убежища, она не откажет. У нас с Лаодикой всегда были хорошие отношения.

Наставник усмехнулся его наивности.

– Завтра мы отправимся в путь, – твердо сказал он, – и ты кое-что узнаешь. А сейчас спи. Нам предстоит долгий и опасный переход.

* * *

Лишь только заря окрасила горизонт в розовый цвет, они снова пустились в путь. Скалы становились все неприступнее, и Тирибаз сказал, что они в горах Армянского Тавра.

– Когда мы перевалим через хребет, в какую страну попадем? – спросил Митридат сонным голосом и зевнул.

– В Каппадокию, – отозвался Моаферн. Юноша открыл рот, заморгал:

– Как в Каппадокию?

– Я обещал тебе рассказать, почему мы не можем найти твою сестру, – начал Тирибаз, осторожно ступая на пахнувшую грибами прелую листву. – Видишь ли, эта страна как бы разделена на две части высокими горами. Так вот, одна ее часть, которую мы только что покинули, дружит с нами, а вторая – с римлянами. Твой дед пытался захватить Каппадокию и полностью подчинить понтийскому царству, но римляне не позволили.

Митридат топнул ногой, обутой в сандалию. Испуганная ворона, громко каркая, полетела в сторону хребта.

– Римляне, римляне, вечно эти римляне, – буркнул будущий властитель и выпрямился. Золотистые волосы его сияли на солнце, голубые глаза метали молнии. Он напоминал греческого бога, и его наставникам захотелось пасть ниц и целовать его обувь. – Когда я стану царем, Рим подчинится мне.

Дивноморск, 2017

Находясь в каком-то полусонном, полуобморочном состоянии, Лариса потерялась во времени и только благодаря Милене понимала, что происходит вокруг. В положенный срок они поехали в морг на катафалке, привезли туда лучший костюм Стаса, сунули несколько скомканных сторублевок растрепанной седой женщине в белом халате, которая долго и добросовестно приводила в порядок неузнаваемое, истерзанное, лежавшее на каталке тело, которое потом при помощи санитаров уложили в гроб.

– Крышку снимать не будем, – решила Милена. – Ты обратила внимание на его лицо? Ни одному гримеру не удастся привести его в порядок. Согласна?

Лариса опустила плечи:

– Согласна. Только все это как-то не по-людски.

– Как раз по-людски – пусть запомнят его живым. – Милена кивнула санитарам, и они потащили гроб к автобусу. – Хорошо, мать умерла раньше… Ума не приложу, как бы я ей об этом сказала, будь она жива.

Полный, рыхлый мужчина с двойным трясущимся подбородком, большими ушами и прилизанными темными волосами вышел из автобуса и направился к женщинам.

– Вадик, я распорядилась, чтобы крышку гроба не снимали, – сообщила ему жена. – Ты бы видел его лицо! Хотя это и лицом назвать нельзя…

Вадим всегда вел себя с супругой, как послушная дрессированная собачонка.

– Конечно, дорогая, – кивнул он, принимая подобострастный вид. – Ты, как всегда, права.

– Тогда в церковь. – Милена грузно поднялась по ступенькам в салон автобуса и опустилась на переднее сиденье. – Первый рубеж нами взят. Это едва ли не самое неприятное, – она повернулась к Ларисе, скромно примостившейся сзади. – Ты как?

Лариса устало прикрыла глаза:

– В норме.

– Молодец. – Она словно приросла к окну и до самой церкви не проронила ни слова.

Когда они подъехали к храму Покрова Пресвятой Богородицы, большому, внушительному, с огромными золотыми куполами, Лариса увидела толпу народа и узнала многих знакомых. На отпевание пришел весь факультет. Преподаватели и студенты жались к ограде, держа в руках четное число малиновых гвоздик – все как один. «Неужели неподалеку продавали только малиновые? Он такие не любил», – подумала Лариса, как ей показалось, не к месту. Женщина попыталась встать, но ноги не слушались, и лишь энергичные движения Милены, которая буквально вытащила ее из автобуса, немного привели ее в чувство.

К ним сразу же подбежали коллеги Стаса, громко и тихо выражавшие соболезнование, а работники фирмы «Доверие» уже вытаскивали гроб. Лариса почувствовала, как кто-то сжал ее руку, сжал сильно, словно передавая эту силу измученной женщине. Оглянувшись, она увидела однокурсника Стаса, которого знала давно, еще до женитьбы. Геннадий Быстров был первым, с кем будущий муж ее познакомил. Высокий, худой, уже до черноты загорелый, с орлиным носом и зелеными глазами с крапинками. Тогда он любил Блока и знал наизусть почти все его произведения, цитируя к месту и ни к месту. А сейчас… Внешне почти не изменился, только на переносице залегли две глубокие складки.

– Здравствуй, – шепнул он ей на ухо. – Прими мои соболезнования, если они тебя могут утешить. Мне кажется, в такие дни вообще не нужно ничего говорить.

– Верно, – слабо отозвалась Лариса.

Он молча повел ее в церковь, стараясь не отставать от Милены.

– Всегда поражался ее энергии. Прекрасно держится.

– Она потеряла брата, а я потеряла все, – произнесла Лариса так печально, что у Геннадия сжалось сердце.

– Ты хочешь сказать, что осталась без средств к существованию?

– Да, – призналась женщина. – Деньги мне муж не оставил. Не знаю, почему так получилось. Наверное, собирался покупать какой-то артефакт. Я рассчитывала на драгоценности. Стас часто дарил мне кольца и серьги, когда ему давали премию. Но теперь и этот источник иссяк. Драгоценности пропали.

– Как пропали? – удивился Геннадий. – Тебя обокрали?

Лариса покачала головой:

– В том-то и дело, что нет. Просто пропали – и все.

Друг мужа собирался еще что-то спросить, но Милена так взглянула на него, что он осекся, подвел Ларису к гробу, который поставили на скамью, и послушно встал рядом с ней. Маленький полноватый блондинистый батюшка начал отпевание. Лариса стояла, покачиваясь, и, лишь чувствуя надежное плечо Геннадия, героически выстояла до конца и не упала. Минут через пять после начала он снова взял ее за руку и уже не отпускал. Когда все закончилось, Милена дала знак следовать в автобус. Геннадий примостился рядом с Ларисой.

– Я обратил внимание на гроб, – сказал он. – Довольно дорогой, должен я заметить. Откуда же ты взяла деньги?

– Гроб, отпевание и поминки оплатила Милена, – призналась женщина. – Разумеется, она дала мне в долг. Когда-нибудь деньги придется отдавать.

Геннадий почесал затылок:

– Понимаю. Так куда же делись драгоценности? У тебя есть какие-нибудь предположения?

Лариса пожала плечами:

– Никаких. Дверь не взламывали, в квартире нет следов посторонних. Просто пустая шкатулка – вот и все.

– А ты уверена, что они были именно в шкатулке? – засомневался Геннадий.

– Уверена, – подтвердила Лариса. – Накануне я заглядывала в нее.

Мужчина клацнул зубами:

– Да, возможно, Милена права. Стас мог присмотреть какой-нибудь антиквариат. Кстати, что собираешься делать с его коллекцией? Ты ведь можешь продать ее и какое-то время жить безбедно.

– Еще пару дней назад я хотела создать музей Стаса, – призналась женщина. – А теперь вижу, что мне придется расстаться с его коллекцией, чтобы не умереть с голоду. Разумеется, я устроюсь на работу, но когда это будет? Мне нужно что-то есть, пить, во что-то одеваться, наконец. Хотя за нее много не дадут, думаю, три месяца протяну. Как ты считаешь?

Геннадий вскинул брови:

– Три месяца, ты говоришь? Да тебе хватит на несколько десятков лет. Стас что, не говорил тебе, сколько стоят эти вещи?

– Почему же, говорил, – протянула женщина, дотронувшись до медных волос. – Самая дорогая, если я не ошибаюсь, тянула на шестьдесят тысяч рублей.

Геннадий расхохотался.

– Самая дешевая, ты хочешь сказать, – усмехнулся он.

– Самая дешевая? – Лариса прикрыла рот рукой. – Этого не может быть. Стас не имел миллионов.

Геннадий смутился.

– Возможно, ты многого не знала, – произнес он доверительно, – но твой муж был денежным человеком. В девяностые мы с ним открыли бизнес – маленький магазинчик, челночили, накопили достаточно, а потом продали магазин и вернулись в вуз. Что ни говори, а это – наше призвание.

Вырученные деньги Стас вкладывал в артефакты. Не спорю, в коллекции были дешевые вещи, которые он покупал для того, чтобы показывать студентам на занятиях. Но были и дорогие. – Он собирался еще что-то добавить, но автобус уже притормозил у свежевырытой могилы, и Милена снова взяла все в свои руки. Как только на крышку гроба полетели комья земли, Лариса почувствовала облегчение. Она где-то читала, что покойнику становится легче, как только его предают земле, и тогда он словно отпускает своих родных, которые до этого момента не находят себе места. Она не сразу заметила худенького маленького пожилого мужчину, доброжелательно улыбнувшегося ей:

– Ваш муж как пушинка. Гроб будто пустой грузили. Земля ему пухом.

Старика оттеснила Милена.

– Вот и третий этап прошли, – шепнула она Ларисе, снова зазывая всех в автобус, и перекрестилась. – Да будет земля ему пухом.

Красовская снова оказалась рядом с Геннадием, и он продолжил разговор:

– Ты говорила, что осталась без средств к существованию. Хочешь, я приобрету у тебя кое-что из коллекции?

Она пожала плечами:

– Не знаю. Кое-какие вещи я бы оставила себе как память о муже. Они были дороги ему – значит, будут дороги и мне.

– Понимаю. – Мужчина наклонил голову. – Я мог бы приобрести у тебя самые дешевые вещи и дать тебе за них тысяч шестьдесят. Поверь, это очень хорошая сумма. Средняя зарплата учителя – двадцать тысяч. Будешь экономной – хватит месяца на три. А потом устроишься на работу. Впрочем, может, дам больше. Тебе еще отдавать долг.

– Не знаю, – повторила Лариса. – Мне нужно подумать и прицениться.

Он взял ее за руку и заглянул в глаза. От его взгляда ей стало не по себе. Он смотрел на нее не как друг, а как влюбленный мужчина. Когда-то она слышала от Стаса, что Геннадий влюбился в нее с первого взгляда, найдя какое-то сходство с блоковской «Незнакомкой», но лишь смеялась над этим. Теперь женщина подумала, что в словах мужа была доля истины.

– Что ты на меня так смотришь? – поинтересовалась она, отводя глаза.

– Лариса, ни один человек на земле не даст тебе больше моего, – проникновенно начал Геннадий. – Знаешь почему? Потому что им безразлична твоя судьба, а мне нет. Стас был моим другом, дорогим для меня человеком. И ты тоже дорога мне.

Она покраснела.

– Хорошо, будь по-твоему.

Мужчина расцвел:

– Когда хочешь оформить сделку?

Лариса слегка пожала плечами:

– Наверное, завтра. Сегодня я уже ни на что не способна. Да и грех в такой день думать о делах.

– Вот и умница. – Геннадий стал смотреть в окно. – В каком кафе пройдут поминки? Я вижу, мы следуем к «Красному маку».

– Там и пройдут, – подтвердила женщина.

– Неплохой выбор, если в нашем городе вообще есть выбор таких заведений. – Он хотел улыбнуться, но лишь виновато закашлялся. – Готовься, нам скоро выходить.

На поминках, в большом просторном зале кафе, пили, ели и говорили о Стасе. Лариса видела, как во время поминальной речи на глазах коллег мужа проступали слезы, и понимала, что слова уважения и любви – это не дань традиции. Ее Стаса любили и уважали – это однозначно. Она тоже попыталась сказать, но спазмы сдавили горло, женщина лишь произнесла:

– Мой муж был самым лучшим, – задохнулась и села на стул. Милена тут же подключилась, добавив, что такого брата и сына, как Стас, надо было поискать. Геннадий, севший рядом с Ларисой, снова накрыл ее руку своей горячей ладонью.

– Может быть, выйдем на воздух?

Она обвела глазами зал, задержавшись на безвкусных занавесках с ромашками, застиранных до прозрачности, видимо, оставшихся с прежних советских времен:

– Неудобно.

Мужчина кивнул:

– Как хочешь.

– Спасибо, – еле слышно произнесла Лариса и откинулась на спинку стула. Она молила лишь об одном – чтобы все поскорее кончилось. Возвращаться домой в пустую квартиру не было никакого желания, но еще больше ранили траурные речи о муже – человеке, который еще неделю назад был жив, веселился, строил планы и любил свою жену. На ее счастье, через полчаса гости стали расходиться. Милена, с побледневшим лицом и с потеками краски под глазами, подошла к родственнице:

– Мы решили проводить тебя до дома.

– Ты молодец. – Геннадий взял ее за локоть. – Отлично держалась. Если бы не ты, даже не представляю, как бы все прошло.

– Милечка всегда на высоте, – вставил неизвестно откуда взявшийся Вадим, все мероприятие тихо просидевший возле жены.

– Позвольте, Ларису провожу я? – попросил Геннадий. – А вы поезжайте домой. Ты заслужила отдых, Миля.

– Ты всегда понимал и чувствовал меня, Гена. – Ее щеки вспыхнули, и Лариса вспомнила слова Стаса: когда-то Милена была влюблена в Геннадия, но он не отвечал взаимностью. Пришлось довольствоваться скромным инженером Вадимом, который, впрочем, бегал за ней с завидным постоянством и даже через десяток лет был по-прежнему рабски предан жене.

– Что думаешь делать завтра? – спросила ее Лариса.

– Утром смотаюсь на кладбище, – ответила Милена. – Где-то слышала, что покойников, переночевавших первую ночь, принято навещать. Поедешь со мной?

– Поеду, но с тобой или без тебя – не знаю, – отозвалась Лариса. – За эти дни я очень устала. Давай созвонимся.

– Хорошо. – Милена обняла ее и поцеловала в щеку. – Ты тоже молодец. У меня всегда были стальные нервы, а ты у нас натура утонченная, интеллигентная. Я не ожидала, что ты так героически продержишься. – Она улыбнулась Геннадию и дотронулась до его плеча: – Гена, если мне понадобится твоя помощь, могу я на тебя рассчитывать?

– Ты еще спрашиваешь, – откликнулся Геннадий.

Женщина поправила растрепавшиеся волосы:

– Спасибо. Возможно, и обращусь. До свидания, ребята.

Она зашагала к автобусной остановке. Лариса и Геннадий отправились ловить такси. Им это быстро удалось, и минут через десять они уже стояли у подъезда. Красовская чувствовала: Геннадий не прочь зайти в гости, но не напрашивается из деликатности, однако не пригласила его. Ей хотелось принять душ и, вытянувшись на диване, остаться наедине с воспоминаниями. Мужчина словно понял ее настроение и грустно улыбнулся:

– Ну, пока?

– Да, спасибо тебе. – Она повернулась, чтобы уйти, но Геннадий окликнул ее:

– Во сколько заехать за тобой завтра? Мы ведь собирались на дачу. Или ты передумала?

Она покачала головой, и Быстров залюбовался медным отблеском в ее волосах.

– Нет, не передумала. Сам понимаешь, мне ничего не остается делать, кроме как продать антиквариат. Давай поедем утром. Сделаем все свои дела и заскочим на кладбище.

– Хорошо, часов в десять тебя устроит?

– Вполне.

– Тогда до свидания. – Он сделал движение, словно собираясь поцеловать ее руку, но передумал.

Кивнув, Лариса быстро пошла к подъезду. Геннадий смотрел ей вслед.

* * *

Квартира в который раз встретила ее тишиной, и Лариса подумала, что никогда к ней не привыкнет. Скинув туфли, женщина прошла в ванную, приняла душ и, накинув халат, опустилась на диван. Черные глаза Стаса с фотографии в траурной рамке глядели пристально и печально.

– Вот и все, Стасик, – вздохнула Лариса. – Вот и все, любимый. Господи, ну почему ты так со мной поступил? Зачем ты меня оставил?

Муж не отвечал, и она легла, но тут же вскочила. Снова пронзительный звонок городского телефона.

– Стас, это не ты, правда? Это не ты! – шептала она, подходя к аппарату. – Ты не станешь надо мной издеваться.

Телефон продолжал отбивать колокольный звон, какой-то не праздничный, а похоронный, и Лариса заставила себя поднять трубку:

– Слушаю!

В ухо опять кто-то задышал, быстро и прерывисто со знакомой хрипотцой, и бедная женщина громко закричала:

– Стас, это ты?

Ей никто не ответил, и Лариса сжала кулаки:

– Стас, ты не умер, правда? Почему ты издеваешься надо мной? Что я тебе сделала? Не смей, не надо!

Когда послышались гудки, она швырнула трубку и прошла в комнату. Женщину трясло. Звонки мужа с того света били по нервам не хуже ракетно-зенитного комплекса. Открыв сервант, она достала бутылку любимой Стасом мадеры, налила полный бокал и залпом выпила. По телу разлилось тепло, и Лариса почувствовала некоторое облегчение. Страх и боль не ушли, лишь притупились, но пить снова она не могла. Заперев дверь в своей комнате, она повалилась на кровать и заснула беспокойным сном, решив обязательно поменять замки. Она не ждала мужа, она его боялась.