Читать книгу Живой уголок. Сказочная повесть - Ольга Батлер - Страница 2

Прошло несколько недель. Как-то ночью хомяк бегал по аквариуму, подтягивался, прыгал, крутился в колесе – в общем, занимался спортом, мешая спать соседям.

– Ты не один в живом уголке, – рассердилась Улька.

– В полуживом уголке, – с горькой усмешкой поправил её попугай.

Но Авоськин был не виноват.

– Извините. Мы, хомяки, по ночам активны, – вежливо объяснил он. – Моя норма – десять километров пробега.

– Нет, вы только послушайте его! Не успел заселиться, уже правила диктует. А всем прочим, не хомякам, стррадать?! – закричал Отелло, гневно расправляя крылья. Когда попугай волновался, он начинал грассировать. – Между прочим, здесь обитают пожилые ррептилии и птицы с подоррванным здоровьем!

– Хорошего поведения от него не дождёшься, – вздохнула Улька. – С такой-то причёской.

– Ну, знаете… Завоспитывали вы меня! – потерял терпение Авоськин. – Это не причёска, а мутация! Ясно?

– Не груби, ты мне в сыновья годишься, – одёрнула его ужиха и свернулась в кольцо, собираясь снова задремать. – Тишину соблюдай…

Ну вот чем бы заняться после такого? Хомяк вспомнил, что у него припрятан обломок карандаша. Он оторвал клочок от бумаги, которую ему стелили на дно аквариума, уселся поудобнее среди своих продовольственных запасов и вывел карандашом – «Дневник».

«Вчера был хороший день, – начал хомяк первую запись. – Я прибирал в домике…» Это было правдой только наполовину. На самом деле Авоськин пять раз взбил свою постель и восемь раз проверил запасы семечек, а остальную часть дня, как обычно, проспал, пошевеливая ушами, дёргая лапами и сладко посапывая. Кроме этого, больше ничего хорошего в живом уголке не происходило. Остальные события были ужасными.

Когда Ангелины Ивановны не оказывалось поблизости, Мальвина Подризова устраивала эксперименты над своими несчастными подопечными. Она крутила ужиху за хвост, расстреливала Отелло водяными струйками из шприца, приговаривая: «Чего ты крутишься, курица разноцветная!». Как будто не знала, что попугаи не любят воду.

А жизни хомяка угрожала настоящая смертельная опасность.

– Авоськин, станешь отважным воздухоплавателем! – пообещала ему Мальвина. – Привяжем тебя к воздушным шарикам.

Перед этим она уже превращала хомяка в «ирокеза», покрасив его хохолок ярко-красной краской. «Мальвина, кто это сотворил?» – в ужасе спросила учительница. «Я не знаю, Ангелина Ивановна! Наверное, мальчишки из пятого “Б”». Подризова, как всегда, сделала невинное лицо, и учительница вскоре прекратила поиски виновного. У нее в это время хватало других важных забот.

Авоськин поневоле вдохновлял Мальвину на самые злые шутки. Она предлагала ему большие жёсткие макаронины и покатывалась со смеху, наблюдая, как он пытается спрятать негабаритный продукт за щёку.

– Хомячок деловито засовывает все макаронины за щёку, одна – опа! – не влезает, – комментировала Подризова для одноклассников, словно это был спортивный репортаж. – Вынимаем часть макаронин, суём за другую щёку. Не помещается тоже! Вот незадача! Вынимаем, суём за первую щёку, от усилий выпадают другие макаронины. Вздыхаем, собираем макароны в кучку, снова за щёку… Не влезает! Вынимаем, перекладываем… Не влезает! Вынимаем… Ха-ха-ха! Рекорд – восемь минут!!

В другой раз она подвесила над колесом сыр – Авоськин бежал, бежал, бежал… и всё равно не мог дотянуться. Потом, что ещё хуже, девчонка засовывала хомяка в клетку к попугаю или в террариум к ужихе. Авоськин по привычке пытался спрятать за щёки провизию Отелло, а попугай долбил его за это клювом по голове. В террариуме испуганный хомяк сразу принялся точить зубы о любимую Улькину корягу.

– Ну ты, Авоськин, совсем одичал, – подползла к нему недовольная ужиха.

– Проштите, – прошепелявил он, придерживая раздувшиеся щёки лапками. – Это не я, это мой инштинкт.

– А про мой инстинкт слышал ли ты? – угрожающе прошипела Улька, внезапно став похожей на гадюку.

Авоськин даже жевать перестал: Ангелина Ивановна про змеиные повадки ещё не рассказывала.

Улька сделала угрожающий бросок.

– Я, между прочим, на воле мышами питаюсь! Вот только инстинкты свои здесь под контролем держу! До поры до времени…

Она не собиралась глотать хомяка, хотела только проучить его. Но Авоськин-то этого не знал! Закричав, он забился в угол террариума.

А четвероклассники хохотали. Никто из них не заступался за хомяка. Девочки побаивались Подризову, мальчишки не хотели казаться слишком чувствительными. Жаловаться учительнице тоже никто не собирался: ещё ябедой назовут. Тем более что Подризова была на хорошем счёту у Ангелины Ивановны. В общем, такое может случиться в любом классе, если в нём начнёт верховодить задира…

Но скоро не выдержала новая ученица Надя Лесанова.

– Нельзя так издеваться над животными! – громко сказала она Мальвине. – И кормить конфетами их нельзя, они заболеют от этого!

Подризова растерялась. До сих пор никто в классе её так не отчитывал, а тут какая-то новенькая осмелела! А ведь Мальвина пока не трогала её, даже в гости к Лесановой сходила из любопытства. Надя вместе с мамой и младшим братом Тёмой жила у своей бабушки. Деревянный домик с садом располагался на другом конце улицы маршала Жукова, прямо у речки.

– Отец их бросил. Дома у них всё старое, сделанное, наверное, ещё в СССР – и холодильник, и телевизор, и стиральная машина. В каменном веке люди живут! – рассказывала Мальвина подружкам. – У Лесановой даже мобильника нет. И поглядите на её джинсы. Я бы под дулом пистолета такие не надела!

У новенькой дома было много книжек, и она предложила Мальвине свои любимые – про зверей. Но Подризова насмешливо ответила, что детсадовскую литературу давно не читает…

После того как Надя вступилась за животных, она оказалась в беде. Авоськина с его соседями на время оставили в покое, и началась травля их защитницы. То все пуговицы на пальто у новенькой в школьной раздевалке окажутся срезаны, то нальют ей в портфель воды. «Хрюшкин нос», – только и слышала она, когда проходила мимо Подризовой и её компании.

– Как вы меня назвали? – оборачивалась Надя, сжимая кулаки.

– Да ты что, Лесанова? Про тебя вообще никто не говорит – очень ты нам нужна! – отвечали притворщицы.

Надя была непривычна к такой скрытой борьбе. Неудивительно, что за несколько недель она совсем потеряла весёлость и уверенность в себе.

– Авоськин, как же я их всех ненавижу, этот класс и эту школу, – пожаловалась однажды Надя, склонившись над аквариумом, и хомяку на голову упала тёплая слеза.

«Это из-за меня у неё неприятности», – думал Авоськин. Он так распереживался над своим дневником, что незаметно для себя сгрыз почти весь карандаш. Может, письмо Наде написать, пока есть чем? Ему давно хотелось как-то поддержать свою защитницу.

Хомяк аккуратно оторвал ещё один клочок бумаги и вывел на нём:

«Дорогая Надя! Ты самая красивая и добрая девочка в классе. А я мил, атлетического сложения, с рыжинкой и выразительными карими глазами, с сильной волей. Иногда ругаю себя за несдержанность, хотя мне не чужды мягкость и теплота…» Он снова погрыз карандаш. «Я занимаюсь спортом и домашним хозяйством. Люблю ходить в гости» – это про скандальные визиты к ужихе и попугаю.

Чтобы Надя не гадала, кто прислал ей письмо, хомяк собирался указать обратный адрес: «Живой уголок, Авоськину». Но послание пришлось оборвать на словах: «Давай друж…» – потому что от карандаша совсем ничего не осталось.

Сделав из письма самолётик, хомяк запустил его на парту Нади Лесановой.

Но девочка, обнаружив записку, даже не посмотрела в сторону живого уголка. Она решила, что ей написал рыжий Вовка Финн, и начала улыбаться ему.

Вскоре, когда Мальвина обидела её при всех, Надя спросила Афиногенова:

– Что же ты за меня не заступаешься? Только на словах смелый?

– С какой ещё стати? – буркнул Финн.

Но после этого случая он стал выделять новенькую среди прочих девочек класса.

А Подризова снова вспомнила про хомяка.

– Знаешь что, Авоськин, – сказала она после уроков, когда в кабинете не осталось никого, кроме нескольких её подружек. – Я передумала делать тебя отважным воздухоплавателем. Ты станешь моряком! А это будет твой корабль.

Мальвина бросила кусок пенопласта в раковину, наполненную водой, и он сразу завертелся, перевернулся под струёй из крана. Всем стало ясно, что корабль хомяку достанется неважный.

– Авоськин, ты плавать умеешь? Может, тебе маску и ласты купить? – спросила его мучительница под смех подруг.

Хомяк зажмурился: так обидно расставаться с жизнью в глупом, совсем не научном эксперименте. Но потеху прервала директор школы. Она заглянула в кабинет, строго позвенела ключами:

– Чем вы там заняты, девочки?

Школьницы быстро сунули хомяка обратно в аквариум.

– Ничем не заняты, – пролепетали они.

– Тогда идите домой – я запираю класс.

Ключ несколько раз повернулся в замке, стихли в коридоре шаги девчонок и директора. А Авоськин всё дрожал от страха.

– Бедняга, – посочувствовала ему ужиха. – Ты плавать-то умеешь?

– Пока не пробовал, – признался хомяк.

– А я воду обожаю. Скользишь, бывало, по речке, мальков расталкиваешь, наверху комарики звенят. Красота. А если скучно, к купальщикам поближе подкрадёшься. «Змея, змея ядовитая!» – кричат. Глупые! – И Улька, раскрыв пасть, зашлась в бесшумном смехе.

– А что это наш водопад всё шумит и шумит? – насторожился Авоськин.

Вода не просто шумела – она уже перелилась через край раковины и растекалась по полу. Девчонки забыли закрыть кран, и теперь в кабинете биологии начинался потоп библейских масштабов!

Больше всех испугался попугай.

– Карраул! Катаклизм! – закричал он.

Отелло был очень впечатлительным и обладал богатым воображением. Он представил, как кабинет вместе с партами, стульями, учебными пособиями и, главное, живым уголком уйдёт под воду, наподобие древней Атлантиды.

– Спасенья нет! – вопил он.

Пометавшись по клетке, попугай начал заговариваться. Он выдавал все известные ему телефонные мелодии и мрачно хохотал:

– Иванову опять жена звонила!

– Надо выпустить Отелло из клетки, – озабоченно сказала Улька хомяку. – Не то он совсем с ума сойдёт! Вся надежда на тебя, Авоськин. – Ужиха со вздохом взглянула на тяжёлую крышку своего террариума. Она не могла сдвинуть её, чтобы выбраться на свободу.

– Но как это сделать? – взволновался хомяк. – Я сам сижу безвыходно!

– Ты же спортсмен!

Авоськину это, конечно, польстило. Ему было приятно осознавать, что на него надеются в такой трудной ситуации. И вот что он придумал. Поставив валявшийся в аквариуме картонный рулончик вертикально, хомяк вскарабкался по нему, подтянулся к краю аквариума и перевалился наружу.

– Ох!

Авоськин потёр ушибленную спину, потом подбежал к клетке попугая и распахнул её:

– Выходите на волю, пожалуйста.

Отелло даже не посмотрел на него. Он продолжал свою безумную какофонию.

– Тебя на выход приглашают. Будь наконец мужчиной! – укорила его Улька.

Ужиху попугай всегда слушался. Он спрыгнул с жёрдочки, бочком выбрался из клетки и перелетел на самый высокий предмет, какой попался ему на глаза. Это была голова Экспоната.

– Авоськин, теперь помоги и мне, – попросила Улька.

Хомяк вскарабкался на верх террариума и, напрягшись изо всех сил, чуть-чуть сдвинул крышку. Ужиха проскользнула в открывшуюся щель.

– Ты герой, – благодарно прошептала она.

Никто прежде так не восхищался Авоськиным. Он даже немного растерялся. «Хорошо, что я тренированный, – с гордостью подумал хомяк. – Вот где занятия спортом пригодились».

– Пожар, пожар! Зоечка… полный готовчик! – снова закричал Отелло. – Ох… – оборвал он себя и объяснил извиняющимся тоном: – Сам не знаю, что со мной. Наверное, на нервной почве развился синдром Туарета1. Попугали испугая… испугали попугая…

– Нет у тебя никакого Табурета, – строго сказала ужиха.

Она-то в конторах не сиживала, жила на природе, поэтому учёных слов не знала. Зато здравого смысла у неё было побольше.

– Улька, не бросай меня! – взмолился Отелло.

– Не волнуйся. Я друзей не предаю, – с достоинством ответила ужиха. – Отелло совсем плох, – прошипела она Авоськину, заползая на лимонное деревце, но попугаю весело крикнула: – Вот, смотри, я рядом! У меня здесь будет пост спасения на воде.

Наступила ночь. Хомяк тоже пристроился среди ветвей и задремал под журчание водопада и резкие вскрики Отелло. Ему приснилось, что он лежит на зелёном, пахнущем цветами берегу, а два маленьких мужичка – один плешивый, другой косматый – хватают его за лапы. Они тянули Авоськина каждый на себя. «Эй, вы меня пополам разорвёте!» – возмутился хомяк, но мужички его не слушали, они ругались между собой из-за Авоськина, словно он был добычей.

«Это вообще не твоя территория! Ты в картошке живёшь!» – повторял плешивый косматому. «И не твоя тоже!» – спорил косматый. «Ладно, давай сыграем. – Плешивый хитро прищурился. – По дороге я шёл, две дороги нашёл, по обеим пошёл». – «Знаю! Порты это! – закричал косматый, показывая на свои подвязанные шнурочком штаны. – А теперь ты отгадай. Липовый кузовик ночью отперт, днём заперт». – «Понятия не имею», – почесал голову плешивый. «Лапти! – радостно закричал косматый, показывая на свои ноги. – Я выиграл!» – «Ничего ты не выиграл!» – ещё крепче вцепился в хомяка плешивый, и они снова начали тянуть Авоськина в разные стороны.

В конце концов победил плешивый. Он поволок хомяка в воду. «Вот, подарочек тебе несу!» – крикнул мужичок в глубину реки, где стонал и булькал кто-то большой, страшный, обмотанный болотной ряской и с живыми червяками в пасти.

«Не хочу туда!» Авоськин замолотил лапами, борясь с плешивым.

И проснулся – от того, что свалился с пальмы. Во время падения хомяку удалось зацепиться за побег плюща, но тот оказался ненадёжным, и Авоськин плюхнулся прямо в полную воды раковину. Его защёчные мешки наполнились воздухом, а лапы сами быстро задвигались, и он закричал:

– Улька! Отелло! Смотрите скорее, что я умею! Королём плыву!

Но тут же он наглотался воды и начал тонуть.

Тонуть оказалось интересно, потому что Авоськин снова вернулся в свой сон. Плешивый мужичок, который тащил хомяка в воду, неожиданно ослабил хватку и посмотрел вверх. В воздухе над зелёным бережком парила стройная женщина в венке и с распущенными волосами. Глаза у неё были закрыты, ладони сложены под щекой, словно она спала, на губах замерла лёгкая улыбка.

Мужичок оказался не единственным, кто заметил женщину. «Защитница, защитница наша пришла!» – заквакали, закрякали, забили плавниками речные жители. Даже большой и губастый, который страдал в глубине реки, произнёс что-то радостное, выпустив пузырь воздуха изо рта.

«Освободи Авоськина, ему ещё много чего предстоит совершить!» – не раскрывая глаз, мягко приказала женщина плешивому. «Уже отпустил! Только не ругай меня, тётенька! Я хозяина хотел порадовать, болеет он». Мужичок оставил хомяка, попятился и, запев:

Эх, было двенадцать разбойников,

Был атаман Кудеяр,

Много разбойники пролили

Крови честны́х христиан, —

нырнул в камыши.

А женщина плавно опустилась на землю и села на траву рядом с Авоськиным. «Спасибо вам большое, что прогнали этого вредного человека», – поблагодарил её хомяк. «Пожалуйста, – ответила она и объяснила: – Это был жук, он живёт в камышах. Хотел тебя главному сому подарить».

«Сому? Тому страшному, который на самом дне реки в яме лежит? Чтобы он меня съел?» – «Да, – кивнула женщина, – только вряд ли бы сом тебя съел. У него давно пропал аппетит, потому что вода в реке отравлена».

Откуда она всё это знала? «А почему у вас глаза всё время закрыты?» – поинтересовался Авоськин. «Потому что я сплю». – «А над берегом зачем летаете?» – с возрастающим любопытством спросил хомяк. «Они говорят, что я их спасительница. – Женщина кивнула в сторону речки. – Хотя я сама об этом ничего не знаю, честное слово». Она тихонько засмеялась, по-прежнему не раскрывая глаз, и начала медленно подниматься на воздух. «Но за природу вы всё равно отвечаете, – не отставал настырный хомяк. – Пожалуйста, сделайте меня хоть на часок большим, дайте мне острые когти и клыки!»

«Зачем это тебе, Авоськин?» – Женщина впервые нахмурилась. «Чтобы меня все боялись! Расцарапаю, разорррву на кусочки всех живодёров! Пусть знают, как слабых да маленьких обижать». Замолотив кулачками, хомяк вошёл в раж, глаза его загорелись, зубы оскалились. «Тогда ты станешь таким же плохим, как они, – промолвила женщина, отлетая от него подальше. – Главная сила не в этом, Авоськин. Ты ведь добрый хомяк. Твои тельце и душа прекрасно устроены. Не изменяй себе». – «Подождите, не улетайте!» – взмолился Авоськин, но тут за его спиной прошипели:

– Авоськин, держись…

И невидимая сила вытолкнула хомяка из приятного сна обратно в явь. Там были предутренние сумерки, и лилась вода из крана.

– А где речка? Зелёный берег где? – спросил мокрый Авоськин.

Он лежал около мыльницы, на самом краю раковины, и на него обеспокоенно смотрела спасительница Улька.

– Тут тебе и речка, и берег, – проворчала ужиха.

До хомяка дошло, что река с огромным сомом, а также летающая над лужайкой прекрасная женщина ему почудились. Но впечатления от необычного видения не оставляли Авоськина.

– Улька, ты главного сома видела когда-нибудь?

– Много раз. Он на самом дне реки в темноте прячется.

– И живых червяков у него во рту видела? – с недоверием спросил хомяк.

– Конечно, видела. Только это не червяки, а усы. Два из самого рта торчат, четыре пониже.

– Значит, это был не сон. Или сон, но непростой, – стуча от холода зубами, сказал Авоськин. – Улька, а ты видела…

– Ну, кого ещё?

– Меня… как я королём плыл, – смутился хомяк.

– Авоськин, – серьёзно произнесла ужиха, – во-первых, не королём, а кролем. Во-вторых, запомни на будущее: плаванье с болтовнёй несовместимы…

В это самое время в школу вошла Ангелина Ивановна. Она сразу заметила ручейки, вытекавшие из кабинета биологии. Учительница открыла дверь, отскочила от хлынувшей воды и на фоне сумеречного окна увидела силуэт, напоминающий индейское божество.

Это был Экспонат. От его головы отвалился кусок, обнажив глазное яблоко и пучок мышц. На голове у муляжа сидел взъерошенный Отелло.

– Что таращишься, курица разноцветная? – спросил он.

Ангелина Ивановна давно мечтала, чтобы Отелло заговорил, и учила его разным хорошим словам. Никакой «разноцветной курицы» среди них, конечно, не было! Впрочем, сейчас учительнице было не до вопросов к попугаю.

Хлюпая сапогами по воде, она бросилась к раковине и увидела там двух других обитателей живого уголка. Улька была жива-здорова, а вот хомяк…

– Авоськин? – испугалась Ангелина Ивановна.

– Я з-замерзаю, – простучал зубами хомяк.

Учительница услышала лишь жалкий писк. Схватив махровое полотенце, она принялась бережно вытирать хомячью шёрстку и взъерошенный хохолок. Потом долго согревала зверька своим тёплым дыханием. Добрая-предобрая Ангелина Ивановна!