Читать книгу Ленинградский дневник (сборник) - Ольга Берггольц - Страница 73

Меня никто не встретит здесь. Одна

бреду по этой улице. Со мною

лишь ранняя, знобящая весна

да чей-то шепот сразу за спиною –

наверно, время или тишина…

Нет, знаю, знаю – это вновь она,

струна в тумане, полная весною,

старинная заставская струна.

Меня никто не знает здесь. А я

здесь родилась. Здесь молодость моя

оперилась. Здесь первый дом и школа,

и первая ячейка комсомола,

и первая влюбленность и семья,

бессонницы студенческих ночей,

и в клубах на торжественных собраньях

рассказы старых палевских ткачей –

бессмертные бунтарские преданья.

Здесь первый твой неукротимый зов –

отчизна, революция, любовь –

и первый смутный жгучий призрак славы…

Истоки жизни – Невская застава.

Здесь полдень был…

Да, был такой один,

наполненный сиянием безмерным,

его я называю днем вершин,

а было это летом в сорок первом.

И было это вновь за Невской, тут –

в отцовском старом доме…

Тут, где ныне

тропинки вместо улицы бегут

и горько пахнет зоною пустыни…

Так где ж мои свидетели, о, где?

Кто подтвердит над пеплом стольких бедствий,

что вправду были молодость и детство,

и день вершин – мой первый зрелый день?

Кто подтвердит?

И, ревность не тая, –

струна в тумане отвечает:

«Я!»

Как в полдень тот клубились облака,

стеной с земли вздымались величавой,

и к ним, в их дебри,

шли и шли войска

на ближний подступ, Невскою заставой.

Как трясся дом! Уже недалеко,

в тех облаках, урча, клубились взрывы,

а в комнате,

среди седых икон,

спокойно, истово, неторопливо

кончалась бабка наша, мать отца.

Чуть видный в солнце, алый луч лампады

мерцал на сухоньких чертах лица

и на руках, уложенных как надо.

Вдова обуховского пушкаря

(девятого расстрелян января),

мать металлистов невских, богомолка,

свекровь ткачих и крестная солдат,

прабабка некрещеных октябрят

и бабка многих первых комсомолок, –

в свой смертный час,

в последний свой

земной, –

она, как мы, жила одним: войной.

Не трубам дряхлых ангелов своих

она внимала обостренным слухом,

но взрывам бомб,

в окошки бившим глухо

из облаков, где пенились бои…

А что она могла?

Сражались внуки,

шли в ополченье старики, сыны…

…И вдруг для гроба сложенные руки

она разжала, властию полны.

«А где Москва?» – она меня спросила.

Я указала вдаль, в окно…

Тогда

трикрат она Москву благословила

огромною рукою в темных жилах,

и в ней – почти столетием труда.

«А море где?»

Я указала вправо,

и сторону, где Финский был залив,

она благословила величаво,

а там уже пылали корабли,

а где-то в этот миг или позднее –

ведь времени не стало в эти дни –

уже Гастелло падал, пламенея,

на стан врагов…

И дрогнули они.

Она благословила юг и север,

всё, что могла, старуха, мать отцов,

и лишь тогда, светлея перед всеми,

окостенело намертво лицо.

Я в город шла пешком, была тревога.

Я долго через всю заставу шла.

С младенчества знакомая дорога

сейчас неузнаваемой была.

Росли, вздымаясь бурно, баррикады,

и окна сузились до амбразур,

и был жесток монгольский их прищур,

а мимо шли рабочие отряды,

шли прямо в бой и прямо под огнем,

шли с песнею, по-новому пропетой, –

«И как один умрем

за власть Советов…»

И диабаз гремел под их ногами,

и кто-то нес на новеньком древке

старинное завкомовское знамя,

хранившееся в красном уголке.

И оттого, что отблеск исступленья

лежал на всем

и смертью путь грозил, –

пронзил меня озноб ожесточенья,

восторг единоборства охватил.

И вдруг всей жизнью – всею, а не частью

сегодняшней –

я стала жить, спеша,

и только полднем, только чистым счастьем,

ликуя, переполнилась душа.

Как будто б шла я по одним вершинам,

как будто б вечным праздником была

вся жизнь моя, не зная ни единой

печали,

горести,

сомнений, зла.

Всё, что дарил мне труд, любовь, искусство,

как в мощный луч, стремительно слилось

в одно всепоглощающее чувство

и именем Отчизны назвалось.

…И вновь я пионеркою стояла

под знаменем, чтоб обещанье дать.

Значок костра на галстуке на алом,

и онемевших пальцев не разнять.

«Даю торжественное обещанье,

что буду делу партии верна…

О, только бы скорей на испытанье –

на страшное – отправила страна!

Отправь на баррикады – так, как в песне, –

на баррикады, в ураган огня,

как в дни Коммуны – нет, на Красной Пресне,

нет, как в Семнадцатом, – отправь меня!»

И наступает юность. И проходит

вся в жажде подвига,

в работе неустанной –

в порту, на новостройках, на заводе,

в пустынях и колхозах Казахстана.

Я вспомнила – вернее, я вдохнула

степной, полынный, суховатый воздух,

и узкий полумесяц над аулом,

и на рассвете розовые звезды.

Она со мною, молодость, со мной,

она, как детство, призвана войной,

она была бродячей, беспокойной,

но за горенье сердца,

за труды

признала партия – она достойна

войти в ее суровые ряды.

И точно вновь в тот день я получала

пред совестью партийный свой билет,

и он, как знамя маленькое, – алый,

костер на сердце, животворный свет.

О наши справедливые знамена,

костры, неугасимые вовек!

Как много лет, светло и непреклонно,

несет вас в мир советский человек.

О, как звенит заставская струна –

старинная любимица гитара!

Пятидесятый год, весна, весна,

а сорок первый вспомнился недаром.

Затем, что миром дышит этот вечер,

как и везде, по всей родной земле,

что легкий пух садится мне на плечи,

нежнейший пух цветущих тополей,

что радостно его прикосновенье,

что пахнет влагой, листьями – весной,

что ожиданье счастья, нетерпенье,

как в юности, овладевает мной.

Ты рядом, счастье, ты – за той калиткой,

за этим поворотом, за углом,

вот здесь, под этой старой мудрой липой,

где был когда-то милый отчий дом,

где прародительница всей семьи

в свой смертный час, смятенья не изведав,

четыре стороны родной земли

благословила, завещав победу.

И кто сказал неправду, будто б тут

меня никто не встретит и не знает?

Все любят, помнят, верят, узнают,

всё новизной безмерною встречает.

Мой дом разрушен восемь лет назад –

а ныне здесь глубоко взрыта почва:

здесь будет сад,

дремучий новый сад,

он вырастет стремглав однажды ночью.

Так научились мы сажать сады

и создавать подоблачные зданья…

Что не под силу было молодым –

доступно возмужалому дерзанью.

Прекрасна юность. Радостней всего

ее полет, еще не позабытый…

Но нету горделивей ничего,

чем ощущенье своего зенита.

Как много сил, а всё еще вначале!

Всё выстрадано, взято навсегда,

всё – правда, жизнь!

Богатство за плечами –

пути войны, и мира, и труда.

И пусть рубцы…

Когда боялась ран я?

За счастие служить своей стране

я всё приму, любое испытанье,

как знак ее доверия ко мне.

И славою считаться мы не будем!

Мы просто отдадим, не пожалев,

всё, что еще понадобится людям,

чтоб коммунизм

построить

на земле.