Читать книгу Высота одиночества. Все за мечту - Ольга Борискова - Страница 5

Москва, декабрь 2013 года

Рината уже успела раздеться и, нарочито гремя посудой, хозяйничала на кухне. Трогать ее Игорь не стал. Скинув обувь, поднялся по лестнице и вошел в бывшую спальню партнерши. Первым делом раскрыл шкаф, осмотрел полки и, не найдя искомого, обвел взглядом комнату. Он точно знал, что нужная коробка находится здесь и собирался отыскать ее.

Спальня была не особо большая – около пятнадцати метров, и Игорь, подбиравший мебель, знал здесь каждый уголок. Заглянув под кровать, парень вытащил старую сумку Рины, но, кроме упаковки салфеток, завалявшейся в боковом кармане, ничего не обнаружил. Сумка отправилась на прежнее место, Игорь же поднялся и с силой выдохнул. Подошел к тумбочке, открыл первый ящик, затем второй, третий и наконец увидел то, что искал. Обувная коробка с письмами.

Взяв ее в руки, присел на постель и положил находку на колени. Осторожно, словно это была шкатулка с драгоценностями, снял крышку и вытащил письма. Провел подушечкой большого пальца по выведенному красивым ровным почерком имени. «Ринате Ипатовой»… Внезапное чувство, что он лезет в чужую жизнь, было подавлено мыслями о том, что по-другому нельзя. Рина должна разобраться со своими демонами, иначе…

– Что ты делаешь?

Будто нашкодивший ребенок, застигнутый врасплох, Игорь вскинул голову и увидел застывшую в дверном проеме Ринату. Взгляд девушки не предвещал ничего хорошего.

Скрестив руки на груди, она повторила:

– Что ты делаешь?

– Я… – Игорь медленно встал, взял из коробки стопку писем и посмотрел Рине в глаза. – Решил убраться.

– В моей комнате? – брови приподнялись, на губах появилась язвительная усмешка.

– Это моя комната, – в тон ей ответил Игорь и, приблизившись, помахал перед Риной письмами. – А тут – хлам. И я хочу от него избавиться.

Не дав ей ничего сказать, парень быстро вышел из комнаты и начал спускаться по ступеням.

– Игорь! – Рината бросилась следом. Догнала его у кухни, дернула за рубашку и попыталась забрать письма, однако Игорь, с силой сжав запястье, отвел ее руку в сторону.

– Отдай!

– Зачем? – глядя в упор, с издевкой улыбнулся Крылов. – Они тебе не нужны. Ты же сама говорила, что ничего нового из писем не узнаешь, мол, это напоминание о ненависти. Может, хватит? Выброси их и отпусти.

– Отдай! – повысила голос Рината, будто не слыша его. Снова попробовала достать прямоугольники белых конвертов, но Игорь не позволил.

– Хорошо, – кивнул он. – Читай. Прямо сейчас.

– Нет.

– Тогда я их сожгу.

Отцепив пальцы Ринаты от рубашки, Игорь уверенно открыл кухонный шкафчик и достал оттуда коробок спичек. Затем повернулся к Ринате. Та стояла не двигаясь и не мигая смотрела на письма.

– Жги, – вдруг абсолютно спокойно проговорила Рина и перевела безразличный взгляд на его лицо. – Мне все равно.

– Хорошо, – ответил он столь же равнодушно. Положил письма на столешницу, вытащил спичку, чиркнул ею по коробок и взял запечатанный конверт. – Но учти, ты никогда не узнаешь содержание.

Смерив Ринату бесстрастным взглядом, Игорь поднес краешек первого письма к огню.

Рина чуть дернулась, но осталась стоять на месте, только руки сжались в кулаки, а рот сузился в тонкую презрительную линию.

– Жги! – скомандовала она, и Игорь опять поразился ее стойкости и принципиальной упертости.

Парень, сохраняя хладнокровие, позволил пламени лизнуть бумагу. Коротко выдохнув, Рина отвела взгляд, а губы Игоря тронула кривоватая усмешка. И чего он, спрашивается, ждал, если она, имея в собственности трехкомнатную квартиру в центре Москвы, предпочитала продуваемый всеми ветрами барак? Упрямство, граничащее с глупостью, а он, осел, придумал «гениальный» план… Ага, сейчас!

Когда пламя подобралось к пальцам, Игорь бросил кусок обгоревшей бумаги в раковину и взял следующее письмо. Чиркнул спичкой. Помедлил и поднес бумагу к огню. Он знал, что Рине не все равно, но не мог понять, что ею движет. Какая-то маниакальная жестокость по отношению к себе. Третье письмо постигла схожая участь. Рината не шелохнулась, не делая попыток остановить парня. Да пошло оно все! Игорь кинул третий уголок к первым двум и включил воду. Пепел непрочитанных слов, подхваченный струей, превратился в ничто, вызывая в душе сожаление и скорбь.

Приблизившись к Ринате, он тихо сказал:

– Она не просто так писала письма, а хотела сказать то, что ты не желала слышать. Я могу сжечь каждое на твоих глазах, Рината, но что потом?

– Мне все равно, – хрипло повторила она.

– Ты можешь строить из себя снежную королеву, которой безразличны чувства других людей. Можешь даже заставить поверить в это окружающих. Но ты вовсе не такая, о чем нам уже известно. Просто разреши себе хоть что-то. Поверь, станет легче.

Рината отвела взгляд и дернула плечиком. Не последовало ни возражений, ни криков, ни слез: сложно оценить, хорошо это или нет. Одно Игорь знал наверняка: сцена с письмами его порядком измочалила. Больше не проронив ни слова, он направился в спальню.

Когда дверь закрылась, Рината трясущимися руками сгребла оставшиеся конверты и уселась на табурет. Прикрыла глаза. Из груди вырвался то ли всхлип, то ли стон: она сама толком не понимала. Хотелось накинуться на Игоря с требованиями никогда не трогать ее вещи, не копаться в ее душе, не лезть туда, куда вообще не следует. А еще хотелось очутиться в его объятьях и дать волю слезам. Но она не сделала ни того, ни другого, а осталась сидеть на кухне до тех пор, пока не услышала шум в коридоре.

– Ты куда? – спросила она, наблюдая, как Игорь завязывает шнурки на дорогих кожаных ботинках. На полу стоял черный дорожный чемодан.

– Хочу отдохнуть от тебя, – честно ответил Крылов. Разогнувшись, набросил пальто, обвязал шею шарфом и удостоил Ринату вниманием. – Меня не будет три дня.

– А как же тренировки? Богославская…

– Алла Львовна в курсе. В случае чего, телефон у меня есть, – проговорил он и ушел.

Япония, Фукуока, декабрь 2013 года

Алла молча протянула чехлы Ане, только что покинувшей лед. Та, даже не посмотрев на тренера, взяла их и, не надевая, прошла в «уголок слез и поцелуев». Матвей тоже был немногословен.

– Что случилось? – спросила Алла, но он лишь покачал головой и прошел следом за партнершей.

Присев рядом со спортсменами на диванчик, Алла устремила взгляд на экран. Можно не ждать чуда – заваленный каскад и недокрут с падением на сольном прыжке откидывали Аню с Матвеем за пределы призовой тройки. Если бы соперники откатались с серьезными ошибками, у них бы еще оставался шанс, но теперь…

Титова увидела оценки, и из груди ее вырвалось нечто похожее на рык.

Повернувшись к Алле, она заговорила негромко, но так, чтобы слова были отчетливо слышны и партнеру:

– Вы довольны, Алла Львовна? Это именно то, чего вы желали, не правда ли?

– О чем ты, Анна?

– Я о приоритетном выборе между этапом Кубка и финалом Гран-при. О выборе между первым номером российской сборной и парой, которая даже на чемпионат России вынуждена продираться через Кубок. Вы должны были ехать с нами в Японию, Алла Львовна, причем сразу же, а не отправлять вместо себя хореографа!

– Это не тебе решать, Анна, – Богославская смерила девушку строгим взглядом и поднялась. – Оденься, – сунула ей олимпийку, которую до сих пор держала в руках и добавила: – Я не делю учеников на первых и вторых. Так уж получилось, что теперь не только вы в группе претендуете на участие в Олимпийских играх, но пути у вас разные.

Алла посмотрела на Матвея и снова перевела взгляд на Аню:

– Кто-то не имеет права оступиться на этапе Кубка России, а кто-то должен доказывать лидерство в финале Гран-при. Вы чемпионы мира. Помни об этом, когда решишь обвинить другого в своих неудачах.

Не желая участвовать в продолжении неприятной сцены, Алла ушла. Не сказать, чтобы упрек был несправедливым, однако сейчас она не чувствовала в себе сил продолжать разговор.

Аня проводила тренера полным злой обиды взглядом и, надев олимпийку, рваным, нетерпеливым движением застегнула молнию до горла.

– Пойдем, – Матвей сделал попытку взять партнершу за руку, но она отпрянула и одарила тем же взглядом, что и Богославскую.

– Не трогай меня! – на эмоциях отрезала Титова. – И не надо меня успокаивать, Матвей! Ненавижу эту выскочку! Золотая девочка, чтоб ее!

– Почему ты так относишься к Ринате, Ань? – с искреннем недоумением спросил Князев. Характер у партнерши всегда был непростым, но после появления в группе Ипатовой она словно с цепи сорвалась. – Вы дружили. Что случилось?

– Нас обошла Максакова! Если ты совсем ничего не понимаешь, посмотри хотя бы на наши баллы! Сто двадцать пять, Матвей! Думаешь, Богославская оставит в проигрыше свою любимицу? Так все время было, ясно тебе?! Всегда! Я пахала не меньше, чем Ипатова, но разве мои старания хоть что-то значили? Ей стоило только попросить, и были готовы коньки, лезвия, лучшие платья и программы. Поначалу это не казалось мне важным, а потом я… я радовалась, что она свалила. Но нет, вот опять…

– В сегодняшнем фиаско не Рина виновата и не Алла Львовна, Ань, а только мы с тобой.

– Ты хочешь сказать – я, – Анна скривилась.

– Думай, как хочешь.

Матвей покачал головой и удалился в том же направлении, что и Алла минутой ранее, оставив партнершу наедине с мрачными мыслями и тяжелыми переживаниями.

* * *

Игорь был рад возможности сменить обстановку хотя бы на несколько дней, поэтому с удовольствием принял предложение Аллы Львовны поехать вместе с ней в Фукуоку. Сейчас, сидя на трибуне, предназначенной для гостей, и наблюдая за спортсменами, он понимал, насколько соскучился по крупным международным турнирам. Возможность соревноваться с сильнейшими, стоять на льду под пристальными взглядами тысяч зрителей, заряжаться энергией, кататься так, чтобы не жалеть об упущенном времени…

Только что завершились выступления пар, и зрители схлынули, радуясь нескольким минутам перерыва и возможности размяться, выпить кофе и перекусить. Игорь же уходить не спешил. Он наблюдал, как разъезжают по катку две ледозаливочные машины, и думал о том, что им с Ринатой нужно работать еще усерднее. Соперники не дремлют. Стоило Титовой с Князевым завалить прокат, как их тотчас обошли куда менее титулованные, но готовые побеждать Оля Максакова и Ваня Устинов. Они заняли третье место и радовались в КИКе[1] так, будто выиграли олимпийскую медаль. Наблюдая за выступлением фигуристов, Игорь отметил, что выглядят они на общем фоне весьма достойно. Высокий, хорошо сложенный партнер сразу притягивал к себе внимание. Жесткие, даже резкие черты лица придавали ему несколько агрессивный вид, прямые каштановые волосы падали на лоб и скрывали виски. Ольгу назвать красавицей трудно: обычная девушка с нормальной, пропорциональной фигурой. Но и в ней было нечто такое, что не позволяло смотреть на нее лишь как на тень партнера. Поставленные со вкусом программы оказались отлично сбалансированы, а костюмы полностью отражали выбранные образы.

В общем, выглядели соперники отлично и на льду представляли серьезную угрозу. Первые два места заняли китайская и канадская пары. Сплоченность, понимание друг друга и того, что именно они хотят воплотить на льду – вот в чем заключалась их сила.

Игорь достал телефон и выбрал из списка контактов номер Ринаты, но помедлил с вызовом. Он уже двое суток в Японии, а она до сих пор не позвонила. Как она? Поняла ли, чего он добивался? Эти вопросы волновали Крылова с того момента, как он вышел из квартиры и запер дверь.

– Я даже спрашивать не буду, почему ты один сидишь, – знакомый звонкий голос прозвучал совсем близко.

Игорь повернул голову и довольно улыбнулся. Девушку, присевшую рядом, он не видел пару лет, и за эти годы она совсем не изменилась. Та же кривоватая усмешка, лукавый взгляд голубых глаз, длинные черные волосы, рассыпанные по плечам. Марина Самарина была важным человеком в его жизни и, пусть в личных отношениях у них не задалось, они остались хорошими друзьями и всегда находили время для встреч.

– Я очень рад тебя видеть, – Игорь легонько толкнул Марину плечом.

– На самом деле я тоже. Но не могу понять, что ты забыл в Японии, когда твоя партнерша находится в Москве.

– Мне нужно развеяться, – хмыкнул Игорь. – Как ты?

– Как-как? – Марина пожала плечами. – Работа, дом, работа, работа, работа… – она тихонько засмеялась и посмотрела на парня. – Даже сейчас я буквально на пять минут: скоро начнется пресс-конференция пар, и я не могу ее пропустить. Ты, Крылов, конечно, дал жару! – ухмыльнулась Самарина. – О тебе и партнерше только ленивый за океаном не говорит. Как тебе удался финт ушами?

– В смысле? – озадачился Игорь.

Марина, придвинувшись поближе, шепнула:

– Как тебе удалось вытащить из подземелья заколдованную принцессу?

– А-а-а… Ну… – нахмурив лоб, Игорь заговорщицки подмигнул и понизил голос: – Но никому не рассказывай.

– Могила! – заверила его Марина.

– Я спустился в подземелье…

– А как ты нашел подземелье? Оно ведь скрыто от посторонних глаз?

– Мне подсказало одно… зеркальце. Оно обожает быть в курсе всего, что творится в королевстве.

– Мне бы такое зеркальце, – хихикнула Самарина, на что Игорь наградил подругу снисходительным взглядом.

– А оно очень… мм… скажем, вредное. Вы с ним точно не поладите.

– Ладно, черт с ним! Что дальше-то было? – Марина в нетерпении закусила губу.

– Отыскал я подземелье. За годы, которые провела взаперти принцесса, оно практически развалилось, но мне удалось проникнуть внутрь. Там было жутко холодно и сыро, а потом я нашел отдельную темницу, в которую заточили принцессу.

– И освободил ее?

– Самарина, не беги впереди паровоза! – шутливо возмутился Игорь. – Проблема заключалась в том, что ей было комфортно – и красавица не захотела никуда уходить.

– Комфортно в темнице? – фыркнула Самарина.

– Ага. Принцесса боялась, что после стольких лет, проведенных в темноте, не сможет выйти на свет.

– Она в вампира, что ли, превратилась? – Марина захлопала ресницами и почесала затылок.

Игорь задумался и улыбнулся:

– Неплохое сравнение. Иногда я уверен, что так оно и есть. Но не суть. Я уговорил прекрасного вампиреныша выбраться из подземелья.

– Как-то все просто для сказки.

– А самое интересное только начинается, – вздохнул Игорь. – Выяснилось, что именно принцесса обрекла себя на такое существование. Никто никуда ее не заточал.

– Но какой смысл? Если бы принцесса не исчезла и не оставила королевство без законной правительницы, то наверняка бы стала королевой… – улыбка на губах Марины внезапно погасла.

– Она спряталась в подземелье.

– Да ладно! Но от кого? Все же любили ее.

– За ней гналось чудовище. Его невозможно победить, оно какое-то… бессмертное. Ему нужна принцесса, оно хотело завладеть ею, подчинить своей воле, заставить править королевством так, как ему необходимо. А я узнал об этом слишком поздно.

– И чудовище снова объявилось?

– А оно никуда и не исчезало, – глядя на пустующий лед, проговорил Игорь. Ледозаливочные машины закончили работу, и гладкая поверхность катка застыла в ожидании выхода фигуристов. – Принцесса – отражение чудовища. И чем глубже в подземелье она пряталась, тем ближе оказывалась к монстру. Бедняжка не понимала, как же такое возможно, она ведь бежала от него, а получалось, что от самой себя. И чтобы сердце ее не досталось чудищу, приняла решение превратить его в кусок льда.

Игорь замолчал, а Марина, недоуменно покачав головой, дотронулась до сжатой в кулак руки парня.

– Какая-то грустная сказка с несчастливым концом.

– Я надеюсь, что до конца еще далеко, – он накрыл пальцы Марины своей ладонью и добавил: – Я буду бороться за сердце принцессы.

– Ты любишь ее? – мягко проговорила Марина.

– Видишь, как я вляпался? Желал получить королевство, а в итоге хочу лишь одного: чтобы сердце ее оттаяло. И пусть никакие чудовища никогда не появляются в ее жизни.

– Буду держать за тебя кулачки.

Марина ободряюще стукнула Крылова по плечу. Посмотрела на часы и, вздохнув, виновато сообщила:

– Прости, но мне пора идти.

– Долг зовет, – уголки губ Игоря дрогнули в понимающей улыбке. – Конечно.

– Скоро увидимся.

Она встала и начала пробираться мимо уже усаживающихся на места зрителей. Очутившись на лестнице, махнула на прощание:

– Пока!

Сбежав по ступенькам вниз, Марина скрылась под трибуной, а Игорь уставился на лед.

– Леди и джентльмены, начинаются соревнования среди фигуристов, выступающих в мужском одиночном катании, – прозвучало сперва на японском, а затем на английском.

Когда приятный женский голос разнесся по стадиону, на лед один за другим вышли спортсмены. Достав телефон, Игорь проверил звонки и эсэмэски. Ничего.

Москва, декабрь 2013 года

Рината вошла в гостиную, поставила чашку с горячим душистым чаем на журнальный столик и забралась на диван. Закинула на сиденье ноги. Из одежды на ней были лишь розовые носки и теплый шерстяной темно-синий свитер. Он едва прикрывал ягодицы, и будь здесь Игорь, обязательно бы отправил ее переодеваться, но парень отсутствовал. Бросил ее, а сам взял и укатил в Японию.

По телевизору давно началась трансляция финала Гран-при, выступали одиночники. Рината зевнула и, дотянувшись до чашки, сделала глоток чая. Ниточка от пакетика попала под пальцы, и Рина аккуратно, чтобы не расплескать напиток, отодвинула ее в сторону. Ради того, чтобы посмотреть на фееричный провал Титовой, встала в восемь утра и теперь, все еще борясь с сонливостью, наблюдала, как по льду скользят фигуристы, выступающие в первой разминке.

Рина вытянула ноги и без зазрения совести положила их на низкий столик. Откинула голову на мягкие диванные подушки. Взявшись за плотно облегающий шею ворот свитера, подтянула к лицу и сделала глубокий вдох. Мягкая шерсть пахла Игорем, мужским парфюмом, и согревала ее тем же теплом, что и его руки. Два дня назад она, словно воришка, стащила свитер из гардероба Крылова и натянула на себя. На парне он сидел отлично, ей же оказался велик. Рукава свисали, делая ее похожей на Пьеро из сказки про золотой ключик, и пришлось подвернуть их. Но мелкие неудобства казались несущественными по сравнению с тем, что теперь она не столь остро ощущала одиночество, охватившее ее, стоило партнеру уехать. Только недавно Рината начала понимать, что слишком сильно привыкла к Игорю, причем до такой степени, что девушке с трудом давались несколько дней, проведенных вдали от него. Квартира, светлая, большая, удобная, превратилась в неуютную, времени стало чересчур много, а тишина пробиралась в каждый уголок души. Она скучала по нему. Как бы Рина ни пыталась гнать эти мысли, в конце концов пришлось смириться.

И сейчас она, независимая и гордая, сидела в его свитере…

Девушка протяжно выдохнула и потянулась. Случайно задела одно из писем, веером лежащих на краю столика, и смахнула на пол. Подобрала и внимательно посмотрела на ровные буквы. У Богославской, в отличие от Рины, был красивый почерк. Да что уж, она красива целиком – от кончиков ногтей до мягкого голоса. Очаровательная, женственная, все, за что бы ни бралась, получалось у Аллы великолепно.

Зато у Ринаты все всегда через одно место. Она не способна выразить чувства в строчках, излив переживания на бумагу, и даже вслух сказать ничего толкового не может. Не умеет. Вернув письмо к остальным, Рина взяла всю стопку и положила в коробку. Накрыла крышкой и поставила рядом – на диван.

– До окончания разминки остается минута.

За тысячи километров отсюда, в Стране восходящего солнца, спортсмены начали потихоньку покидать лед. Рината пошарила под яркими декоративными подушками и, достав телефон, проверила, нет ли пропущенных звонков. Ни одного.

Япония, Фукуока, декабрь 2013 года

Богославская стояла в сторонке от основной тусовки на банкете, устроенном по поводу окончания соревнований в финале серии Гран-при, где ее ученики заняли лишь четвертое место, уступив второй паре сборной, – Ольге Максаковой и Ивану Устинову. Слова, сказанные Анной после проката, перекатывались, звучали отголосками затихшей бури. И самое печальное, что винить ее Алла не могла, попросту не имела права. Какими бы резкими ни были обвинения, в них присутствовала значительная доля справедливости.

Алла осмотрелась и взглядом выцепила Аню из общей массы. Фигуристка в коротком темно-бордовом платье с круглым вырезом и россыпью блесток по подолу, будто бы и не расстраивалась. Стояла в окружении довольных ее вниманием ребят, громко смеялась и пила шампанское. Однако Богославская понимала: веселье – напускное. Аня подавлена, огорчена и тяжело переживала поражение. В интернате при школе эта девочка, приехавшая из городка на Урале, появилась, когда ей только-только исполнилось восемь лет, и с тех пор упорно шла к титулу чемпионки мира. Трудный характер давал знать о себе еще в детстве, а с возрастом она и вовсе стала капризной, завистливой и эгоистичной. Но имелись у спортсменки и положительные черты, например, целеустремленность и огромная сила воли. Алла помнила и в тайне восхищалась тем, как в сложный пубертатный период Титона старательно следила за весом, не позволяя себе лишнего куска, и уходила позже сверстников из тренажерного зала, поскольку боялась потерять форму.

Но сейчас Титова копила злобу: на Аллу, на Матвея и даже на Ринату. Винить в личных поражениях других людей ей куда проще, да и Богославская чувствовала за собой определенную неправоту…

Алла поднесла к губам бокал с красным вином и сделала небольшой глоток. К горлу подступила тошнота. Решив, что не стоит употреблять алкоголь на голодный желудок, она неспешно дошла до стола с закусками, поставила вино на пустой поднос и взяла канапе с сыром и крупной зеленой виноградиной.

– Отлично выглядишь.

К ней приблизился Бердников. Оценивающе осматривая Аллу, задержался на тонких запястьях, а после перевел взгляд на лицо.

– Ты тоже неплохо, – ответила Алла и сделала попытку уйти, но Владимир удержал ее, обхватив за талию. Она напряженно выдохнула и шагнула назад. – Чего ты хочешь?

– Поговорить, – убрав руку, улыбнулся Владимир.

– Незачем мне с тобой разговаривать. Я хочу, чтобы ты оставил в покое и меня, и моих спортсменов.

В пристальном взгляде Бердникова читалось раздражение. Алла схватила бокал и, залпом осушив, вернула обратно. Молча махнула рукой и направилась прочь.

– Ты даже минуту побыть рядом со мной не можешь? – бросил вдогонку Бердников.

Алла медленно повернулась. Будто не веря собственным ушам, тряхнула головой. Длинные серебряные серьги с фианитами качнулись в такт. Перекинув через плечо волосы, собранные в высокий хвост, Богославская провела рукой по светлым прядям и подняла на Владимира глаза.

– А что изменится, Владимир Николаевич? Разве можно за минуту переписать годы страданий, на которые ты обрек меня и дочь? Меня тошнит от тебя, Бердников! Знаешь, каждый раз, когда мне кажется, что стало чуть-чуть легче, я вспоминаю тот вечер за несколько недель до Олимпийских игр в Ванкувере. Вот именно тогда ты умер для меня, Бердников, навсегда!

– Алла… – Владимир подался было к ней, но Богославская, больше не проронив ни слова, устремилась к яркой и безликой толпе.

Москва, январь 2010 года

– Кто родители Ринаты? – без стука ворвавшись в кабинет главы Федерации, с порога задала вопрос Алла.

Владимир оторвался от компьютерного монитора и, ничем не выказывая растерянности, посмотрел на нежданную гостью. Лицо Аллы было бледным и встревоженным, всегда идеально уложенные волосы – растрепаны, пальто распахнуто, а тонкий кашемировый шарф висел на шее так, что один конец болтался где-то в районе талии, а второй едва достигал груди.

– Я не знаю, – спокойно ответил Бердников, вставая из-за стола. Мужчина пересек кабинет, закрыл дверь и, взяв Аллу под локоть, попытался усадить на диван.

Но Богославская вырвалась и, устремив на него дикий, совершенно непреклонный взгляд, повторила:

– Кто ее родители, Володя?

Бердников молчал. Смотрел на нее в упор, но говорить не мог.

– Скажи, что она не наша дочь, – голос ее, мягкий, проникающий в душу, стих. Алла сжала кулаки.

Она глядела на Бердникова, не мигая, и ждала. Но чего… она не понимала до конца. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы родной ребенок был жив, а скорбь, рука об руку идущая с ней долгие годы, осталась в прошлом, однако у огромного, не сравнимого ни с чем желания имелась и другая сторона – жестокое, расчетливое предательство.

Если ребенок жив, а Рината – трудолюбивая, ласковая, талантливая девочка, – ее дочь, значит он… человек, который сейчас стоит перед ней, мужчина, которого она любила больше жизни, сознательно лишил Аллу будущего. Сломал, поглумился над чувствами и бесстрастно, вот так же, как и сейчас, шестнадцать лет наблюдал за ее агонией.

– Ответь мне, Бердников.

– Кто тебе рассказал? – пробормотал он.

Алла неверяще покачала головой.

– Я задаю тебе прямой вопрос, а тебя интересует, кто проболтался? О ком? О Ринате? Бердников, я не дура! Она – твой ребенок. И если я – не ее мать, получается, что ты изменял мне. И врал! Пытался доказать, что моя беременность – вовсе не то, что нужно, а сам… – Богославская поджала губы и вплотную подошла к Владимиру, застывшему на месте. Взглянув на него, еле слышно попросила: – Скажи мне правду хотя бы теперь.

Но слова мало напоминали просьбу: в сознании Бердникова они прозвучали пулеметной дробью, ракетными ударами, оставляющими глубокие воронки и груды обугленной мешанины из трусости, упрямства и глупых амбиций. Он смотрел в выразительные серые глаза женщины, которую любил нежно и долго, но чувствовал себя так, будто видел перед собой палача.

Алла сделала шаг назад и, едва не оступившись, покачнулась. Положила на диван объемную коричневую сумку.

– У меня никого не было, кроме тебя, – наконец проронил он.

– Нет! – Богославская замотала головой. – Ты не мог так поступить… – из груди ее вырвался хрип. – Невозможно, Володя. Нет…

– Рината – твоя дочь, Алла, – Владимир понимал, что врать и дальше уже не имеет смысла. Минута, о которой он думал шестнадцать лет, настала.

– Нет! – еще яростнее затрясла головой Алла. Полные отчаянья глаза заволокло слезами, губы задрожали. – Нет, Бердников! Господи… – Богославская опустилась на диванчик и сжала виски ладонями.

– Алла… – Владимир подошел к ней и с трудом опустился на колени. – Мне нет прощения, знаю…

Богославская посмотрела на него с такой тоской и болью, что он, не выдержав, на мгновение зажмурился. Никакие оправдания не помогут. И должно быть, ничтожными кажутся ей его отговорки, если даже в нем они вызывают только отвращение и презрительную жалость.

– Как? – бесцветный голос стал отражением пустоты, застывшей в глазах. – Расскажи мне.

– В тот день… в день рождения Ринаты, в роддоме, где ты лежала, родился мертвый ребенок. Мальчик. Я договорился с нужными людьми, дал денег. Тогда были девяностые… И за деньги…

– Зачем? – перебила Алла, продолжая смотреть мимо него пустым, невидящим взором.

– Ты – лидер сборной – и должна была выступить на Олимпийских играх. Вернее, я считал, что события будут развиваться именно таким образом. А ребенок… Я решил, что он наверняка поставит крест на твоей спортивной карьере, Алла. Я думал, ты оправишься и снова будешь кататься.

– Ребенок… – Алла усмехнулась. – Зачем ты так со мной? С нами? Это же наша дочь, Володя! Наша!

– Алла… – он попытался взять ее за руку, но она не позволила – вырвалась и уперлась ладонями в сиденье дивана.

– Перед тем как… как отдать… ты видел ее?

– Нет.

– Неужели ты мог это сделать? – Богославская еще не вполне осознавала, не до конца верила в реальность происходящего. Но разве в такое можно поверить? В жестокость человека, которого она столько лет ни на день не переставала любить?..

Значит, золотые медали для него важнее родного ребенка?

– Что тебе еще рассказать? В какой именно момент ко мне пришла такая мысль? Вряд ли это столь важно, Алла. Я трус, который не смог посмотреть тебе в глаза и признаться, что дочь жива. Лжец, шестнадцать лет наблюдающий, как ты хранишь воспоминания о мертвом ребенке, которого ни разу не видела, – сказав, Владимир поднялся и присел на диван. – Я подлец, разрушивший и твою жизнь, и жизнь Ринаты. Впервые нашел в себе силы встретиться с девочкой спустя пять лет. А потом уже не мог оставить ее в детском доме. Хотел удочерить, но мне позволили лишь оформить опеку. И…

– Ты привел Ринату ко мне. Чтобы я присматривала за ней и с каждым годом все больше убеждалась, что она твоя дочь, – опустив голову, проговорила Алла. – С момента встречи с тобой вся жизнь полетела кувырком. Почему ты молчал раньше? Почему? – Она вскинула на него глаза.

– Я боялся.

– Чего?

– Вот этого взгляда, – признался Владимир. – Да, звучит странно, но я страшился лишиться тех крох, что теперь уже потеряны. Я бы признался тебе. Я действительно хотел, но не смог.

– Она родилась семимесячной, Володя. Крохотная. Совсем малышка. Она нуждалась во мне. Нас нельзя было разлучать. Мне следовало ее оберегать, а ты… ты заявил, что мой ребенок умер. Но не смог сказать, что он жив, – Алла резко поднялась на ноги и, глубоко вдохнув, шумно выдохнула. Повернулась к Владимиру, мрачно сидящему на диване. – Ты сегодня же выложишь Ринате правду.

– Нет.

– Что значит «нет»?! Опять испугался?

– Я расскажу ей после Олимпиады. Девочка должна выступить и…

Бердникова прервал громкий надсадный смех Аллы.

– Ты хоть слышишь себя?! Олимпиада? Володя… Какая Олимпиада?! Или даже сейчас соревнования для тебя важнее родного ребенка?! Жизнь тебя ничему не учит, Бердников! Ты сегодня же все сообщишь Ринате! – она шагнула к нему и посмотрела в упор. – Иначе я разрушу то, что у тебя еще осталось.

В лице Аллы появилась непоколебимая решимость. Она походила на подстреленную волчицу, которая из последних сил бьется за детенышей.

Этот взгляд он видел только один раз. Много-много лед назад, когда сказал ей, что необходимо сделать аборт.

– А ты подумай о ней.

– О ней я постоянно думаю!

– Для Ринаты лед – единственная страсть, Алла! И ты хочешь лишить ее золота? Ты представляешь, какая у нее подвижная психика? Думаешь, она доедет до Ванкувера, после такие новостей?

– Мы не знаем, как девочка себя поведет.

– Наверняка, – согласился Владимир. – Но я уверен, что сезон для нее завершится. Алла, давай подождем окончания Олимпийских игр, и я все ей расскажу. Обещаю.

– Сразу после окончания, – подытожила она.

– Да, – кивнул Владимир.

Алла, не взглянув на него, взяла с дивана сумку и вышла, тихо прикрыв за собой дверь кабинета. Мужчина, которого она любила много лет, оказался еще хуже, чем она могла предположить. Он, как беспощадное пламя, прошелся по ее жизни, оставляя за собой лишь обгорелые остовы радости, счастья, ее планов и мечтаний. Горькое непонимание смешалось с холодной пустотой, столь долго заполнявшей огромную часть ее души. Будь проклята Олимпиада в Лиллехаммере!

Будь прокляты все Олимпиады на свете – и медали и соревнования! Голова нещадно болела, к горлу подкатывал тошнотворный ком, но Алла упрямо выстукивала каблуками ровную дробь шагов. Чувства скручивались в душе маленькими смертоносными ураганными вихрями, те соединялись на миг, сталкивались и распадались. Сердце требовало, не медля ни минуты, рассказать Рине все без утайки, но разумом Алла понимала, что на сей раз Бердников прав. Месяц…

Всего лишь месяц…