Читать книгу Август - Ольга Черепанова - Страница 4

Перевалов смотрел на Владьку. Владька – на Перевалова. Пристальное молчание, и ни один из них не уводил взгляд в сторону. Первым заговорил Перевалов.

– Ты поедешь со мной.

– Не хочу никуда ехать.

– Тут хочешь остаться?

– Да.

– Это проще простого, – ухмыльнулся Перевалов, – но твое время еще не пришло. Не переживай, ты сюда еще вернешься. Но позже. Сейчас тут для тебя места нет.

– Тут много места. Всем хватит.

– Закрыта тема. Мы выходим. Пошли.

Перевалов вышел из-за стола, убрал пухлый прошитый журнал в ящик под замок, осмотрел стол и направился к двери. По пути стянул с крючка свой портфель и, не оборачиваясь на Владьку, велел идти за ним. В его движениях и в тоне чувствовалась власть, граничащая с жестокостью, и Владик побоялся ему перечить. Неохотно поплелся следом. Пусть так. На месте сориентируется. Может, получится снова убежать?

Они вышли во двор, шаг за шагом приближаясь к главным воротам, которые оберегались хитровыдуманными системами защиты и часовыми. Один часовой совсем не шевелился, прижал ружье к плечу и был похож в свете луны на мраморного истукана. Владька вглядывался в лицо, пытаясь понять, моргает ли он. Как будто бы нет. Люди не могут не моргать так долго, может он ненастоящий? Может они все тут – ненастоящие? На воротах с обеих сторон висели щиты с одинаковой надписью, которая хорошо просматривалась даже ночью в свете башенных прожекторов: “У свободы всегда есть границы”. Надпись служила напутствием для входящих и особенно – для выходящих, потому что с внутренней стороны даже прикрутили дополнительную лампочку по верхней линии над словом “всегда”. Владька не особенно понял смысл этой фразы, но наверное, она должна была что-то значить, раз ей выделили такое важное место.

Прохладная ночь с огромным черным небом повисла над ними, скрывая все то, что было рядом, на земле, и открывая для обзора то, что было далеко наверху – мерцающие звезды. Это было так красиво – россыпь этих маленьких точек. Некоторые покрупнее, некоторые помельче, словно мелочь в кармане состоятельного человека. Однажды дед Петя Жуков, Владькин сосед, рассказал ему, что эти точки на самом деле не точки, а огромные небесные тела, которые даже больше нашей планеты, и что некоторых из них может и не быть совсем, потому что они давно взорвались, но увидеть это мы сможем только через пару тысяч лет. В прошлом герой войны, а ныне просто обезноженный старик, дед Петя чаще всего коротал свои дни, катаясь туда-сюда по дорожке у крыльца своего домишки на поскрипывающем инвалидном кресле. Он много чего ему рассказывал, и про войну, и про природу, и про привычки плохих людей, и про то, как вырасти порядочным человеком. Кроме него Владьке никто ничего не рассказывал, и он ему почти всегда верил. Но вот звезды и тысячи лет.... Это в голове у Владьки не укладывалось. Они ведь размером с крошку! Наверняка, если построить батут размером с город, до какой-нибудь такой звездочки можно легко допрыгнуть. Странно, что до этого еще никто не додумался. Может, кто-нибудь и додумался, но газет теть Вера не выписывала, а в телевизоре что-то сломалось, остался только звук, без картинки, и сейчас он служил не самой удобной полкой для рассады. С него все время что-то само по себе падало, ломалось и рассыпалось, а получал за это Владька, поэтому он обходил его стороной.  У дед Пети же всегда показывали лишь черно-белые скучные передачи, и Владьке это было не интересно. Но ведь размер определить на глаз не сложно. Большим был соседский гараж, с высоты которого было так круто прыгать в пышный сугроб зимой; гигантской была швабра теть Веры, которой она часто огревала Владьку за провинности; бесконечно длинной была дорога сюда, к папке;  и огромным на этом пути было сжимающее горло чувство, что он заблудится, уйдет не туда, куда он намеревался, и не сможет увидеть папку. Все это было ощутимых размеров. А то, что не ощутимо, то, что невозможно почувствовать или увидеть, то не может быть большим, все это, скорее всего, неправда. Можно наболтать что угодно, а кто проверит? На прошлой неделе Владька сказал толстухе-соседке, зашедшей к ним в поисках теть Веры, когда ее не было дома, что та насмотрелась телевизора и уплыла на большом корабле в Италию, потому что в усмерть любила макароны и так хотела попробовать по-ихнему, что не могла больше ждать; и что она оставила по доброте их дом и огород всем ширяевским детям, и именно поэтому Владька делает из шатающихся досок забора трамплин для велосипедов. Она ему тогда не поверила. Вот почему? Теть Вера же и правда любила макароны. А соседка ведь еще и накричала, и еще обозвала как-то обидно, а позже все рассказала теть Вере. Та бесновалась пуще обычного. Отлупила почем зря. Почему тогда он должен верить всему, что говорят? Хотя обычно он верил дед Пете. И про Италию он тоже от него узнал.

Владька вдруг осознал, что его отсюда уводят, и обратно больше не пустят. Он так мечтал сюда попасть последние три года. Все говорили, что до этого места невозможно добраться. А он добрался все же. Чтобы только увидеть папку. А сейчас из-за этого злого мужика в форме он его не увидит. Куда его вообще ведут? Он не мог отсюда уйти, не сделав того, о чем мечтал.

Перевалов широким твердым шагом шел впереди, загораживая собой яркий свет заборных фонарей. Владька шел сзади. Он замедлил ход. Перевалов шел в прежнем темпе, не оборачиваясь. Владька остановился. Едва ступая на носочки расхлябанных ботинок, он осторожно попятился. Один шаг назад, второй, третий. Расстояние между ними стремительно увеличивалось. В потемках Перевалов казался двигающейся горой, а мальчик – маленьким камушком. Но в сердце камушка в этот миг нарастало мужество. Он бросился в сторону. Мягко и быстро, как напуганный хрустом веток заяц, он бежал сам не зная куда, в ту сторону,  где было совсем темно, куда не проникал свет. Темнота сейчас была его спасителем. В ушах у него шумело, но звуков погони за собой он пока не различал.

Впереди выросла стена. Скользнул в сторону. Послышался приглушенный крик, где-то далеко сзади. Это, наверное, Перевалов. Владька побежал еще быстрее, сердце билось с такой же скоростью. По над стеной росли колючие кустарники неизвестных Владьке растений, он то и дело натыкался на острые ветки, они били ему по лицу и рукам, преграждая дорогу. Он жмурился и бежал почти наощупь. Он прибежит, прибежит, он храбрый, он не сдастся, а потом найдет папку, они увидятся, обязательно увидятся. Он расскажет ему все, что носил в себе. Оба они расскажут. Надо только спрятаться получше. Эти смотрители его не найдут, никогда, он сможет, он сольется с землей, с травой, с цветом ночи. Снова тупик, и снова свернул левее. Бежал, спотыкаясь сам об себя и иногда – об асфальт. Добегу, добегу – стучало в голове.

Резкая остановка. Уткнулся во что-то твердое, не успев даже понять, что это, и как оно там оказалось, ведь еще одну секунду назад там ничего не было. Упал от неожиданности. Больно, ударился затылком о землю; щурясь от боли увидел, как в небе над ним выросли две огромные ручищи, будто два ковша экскаватора, и подняли его в жесткой хватке. Тряхнули. Он повис в воздухе. Сражаясь с темнотой, как отлученный от матери слепой котенок, он понял, что его снова несут туда, откуда он убегал. Все зря, его поймали…  Он не смог. Осознание беспомощности поднималось вверх по пищеводу и готово было вот-вот пролиться. Но для пустых слез сейчас было неподходящее время. Нужно было понять, что его ждет, и можно ли предпринять новую попытку побега. Подождать…

Огромными размашистыми шагами, как в сказках про людоеда с его быстроходными сапогами, они приблизились к освещенным воротам, где их ожидал Перевалов и еще несколько человек в форме с оружием. Все смотрели на Владьку и обладателя огромных ручищ, которого самому Владьке разглядеть не удавалось. Подойдя вплотную, ручища бросили его на твердый асфальт, прямо под ноги Перевалову. Последний стоял, насупившись. В эту минуту он казался еще злее, чем там, у себя за столом.

Владька подтянул к себе одно колено, продолжая лежать. Оно сильно заныло, он ударился им при падении. Владька стиснул зубы, зная, что стоит ему сейчас дать слабину и разреветься, как может стать еще больнее, как бывало с разъяренной теть Верой. Та не любила осознавать, что она причиняла ребенку боль, и чтобы заглушить его крики и свои муки совести, могла ударить его еще сильнее. Обычно она его колотила, чтоб он стал добрее, старательнее, терпеливее, то есть не таким, каким он на самом деле был. Сама она добротой и терпеливостью тоже не отличалась. Наверное, ее мало колотили в детстве. Метод никогда не работал. Только она этого не понимала. Владька, наоборот, еще больше ожесточился. И сейчас, лежа на холодном асфальте, не зная никого из людей, стоящих вокруг него и не причиняющих ему пока никакого вреда, он ненавидел их всех в целом и каждого в отдельности. И будь у него возможность причинить им физическую боль, любую, даже самую малую, он причинил бы. Чтобы заглушить свою. Но он не мог. И поэтому просто лежал и ждал, что будет дальше.

Перевалов шагнул к нему навстречу и наклонился. Владька съежился, зажмурился, ожидая удара. Но ничего не произошло. Он приоткрыл глаза. Перевалов смотрел ему в лицо и молчал. Это длилось вечность, наверное целую минуту, или даже больше. Остальные молчали. Потом Перевалов взял его за шкварник, и поднял на ноги.

– Идти можешь?

Владька молчал. Потом осторожно кивнул.

– Тогда пошёл. Вперёд. – команда была строгой. Нельзя не подчиниться.

Владька пошел вдоль по  темной дороге, теперь уже он шел впереди. Прямо в спину ему периодически упиралось колено идущего сзади Перевалова, и он знал, что это колено не позволит ему сделать лишнее движение. Он просто шел. Колено подсказывало путь. Выход и толстенные окутанные проволокой стены остались далеко позади, также как и все системы защиты, которые ему никогда не преодолеть самостоятельно. С подгоняющим его сзади коленом ему были открыты все дороги. Но дороги вели в другую сторону, совсем не туда, куда он так давно хотел попасть. Они уводили его от отца. Его черты лица стирались с течением времени, оставляя лишь отдельные яркие пятна во внешности: колючие усы цвета черного металла с примесью ржавчины, челка вихром, свесившаяся на бок, глубокая оспина между бровями, который тогда казался ему третьим глазом; но Владька был уверен в том, что узнает отца при встрече. Невозможно не узнать единственного человека на свете, который тебя любит всем сердцем, он это чувствовал – и тогда, и сейчас. Пусть они все говорят, что хотят, он многого наслушался за свою жизнь о себе и своих родителях. Они ничего не знают, каждый только собой занят, а до других им дела нет. У всех есть кто-нибудь, и поэтому им легко осуждать. Он все равно очень любит своего отца и они обязательно встретятся. Пусть он пока не знает как…  А сейчас…

Будь что будет.

Как-то внезапно комок, стоящий в горле, ослабился и перестал распирать изнутри. В глазах стало мокро. Так сильно мокро, что он совсем перестал различать и без того плохо просматриваемую в темноте дорогу впереди себя. Пару раз сворачивал с тропинки, натыкался на корни деревьев, и получая направляющие пинки сзади, возвращался куда следовало. Шел, молча глотая слезы.

Он что-нибудь придумает.

Эта мысль придавала ему сил не реветь вслух.

Стоянка. Сели в машину буро-серого цвета. Внутри салона все было таким же буро-серым. Владька сел туда, куда ему было указано – на переднее сиденье. Раньше он никогда не ездил на переднем сиденье. Он вообще за всю свою недолгую жизнь всего пару раз сидел в автомобиле, в настоящем, не сломанном, и сейчас даже ненависть к сидящему рядом взрослому не мешала ему с любопытством разглядывать детали машины. Руль, вкруговую обтянутый черной изолентой, пепельница без пепла, магнитола с тремя поворотными выключателями – все это очень хотелось потрогать и погладить, но было страшновато. Владька умещался на половине протертого замшевого кресла, и незаметно для Перевалова поглаживал ворс, представляя, как когда-нибудь, когда он вырастет, у него будет такой же автомобиль с таким же шелковистым креслом.

Ехали долго и молча. Дорога до Ширяевска занимала примерно минут сорок-пятьдесят, и не была популярным направлением – на пути им не встретилось ни единой машины. По этой же причине никто не занимался ее ремонтом и благоустройством. Здесь легко потеряться и трудно что-либо найти. На одном из самых ухабистых участков дороги, когда Перевалов сбросил скорость до минимума и прижался к обочине, Владьке показалось, что он хочет остановить машину и высадить его прямо тут, посреди болот. Хотел было обрадоваться, но тут же скорость стала наращиваться.

Только сейчас впервые за всю ночь Владька задумался, куда же они все-таки едут. Этот дядька не знал адреса теть Веры. Хотя он мог спросить у кого-нибудь, ведь эти, в погонах, вечно что-нибудь вынюхивают. Бить его или бросать в лесу он вроде бы не собирался, потому что мог это сделать еще там, в тюрьме, и к тому же они проехали уже все самые заброшенные места, где можно было бы легко избавиться от него. Особенно сейчас, посреди ночи. Впереди простирался город. Доверия Перевалов не вызывал. В отличие от другого, помоложе, который остался там. Который кормил его печеньем. Может, в приютский дом? Но Владька знал, что его туда не направят, пока теть Вера от него окончательно не откажется. Она ему сотню раз об этом говорила. Напугать, наверное,  пыталась, но Владька приютского дома совсем не боялся. Возможно, в особенной ярости она и хотела бы это сделать, но все же не решалась. Может, после его побега и решится, кстати. Она всегда повторяла что-то про  “последнюю каплю терпения”, но не упоминала, что конкретно ее исчерпает. Может, дед Пете сдадут? С ним точно было бы веселее. Но он ведь через дом от теть Веры живет, и та все равно Владьку обратно ради льготы выцарапает. А больше и некуда было. Куда вот? Кому он нужен? Куда бы его не привезли, он все равно снова убежит.