Читать книгу Я перестала бояться смерти. Истории переселенцев, репрессированных, их потомков и земляков. Книга вторая - Ольга Данилочкина - Страница 5

Анна Карловна Легенфельдер

«Огромные крысы в сырых тюремных карцерах. Вкус лагерной баланды. Смерть близких. Боль и отчаяние. Можно ли все это простить своей нечаянной Родине?..» – восклицает фрау Анна.

Шел 1939 год. Восьмилетняя девочка стояла, зажмурившись, на одной из аллеек в Саду комсомольцев далёкого сибирского города. Лицом к громадному каменному дому с вывеской «НКВД». Что обозначали эти буквы, Аня не знала, но очень боялась этого мрачного серого здания. Ей нужно было всего лишь перебежать дорогу и открыть тяжелую дверь с большой бронзовой ручкой. А там спросить, за что забрали папу и когда он вернется домой. Так велела мама, которая сказала, что обила уже все пороги НКВД, но без толку.

Из скверика Аня хорошо видела, что порог серого дома цел. Странно, мама обманывать не могла. Скорее всего, она просто боялась. Этот страх передался и Ане. Так они и стояли друг против друга: неживой страшный дом, в котором исчезали люди, и маленькая отчаянная девочка. Собравшись наконец с духом, Анюта бросилась через дорогу…

Сердцем и памятью

«Здесь запрещено производить видеосъемку! Это режимное заведение», – на крыльцо ФСБ вышел сначала дежурный, потом офицер. За ним еще один, званием постарше. Иностранцев это ничуть не смутило: «А мы слышали, что в России демократия – власть народа, а не режима».

Спустя 60 с лишним лет Анна Легенфельдер, теперь уже гражданка Германии, снова прошла этот путь. Ногами – через дорогу от Сада комсомольцев до этого огромного серого здания. Сердцем и памятью – через всю свою жизнь в России. С карцером и пересыльными тюрьмами, с голодом и туберкулезом, смертью родных людей и отчаянием.

Запоздалое раскаяние

Сегодня у Анны Карловны нет ни одной семейной фотографии, ни единой вещицы, напоминающей о детстве. Все изъято и уничтожено. Все исчезло после того, как врага народа Карла Иосифовича Ашенбренера в 1941 году забрали. Насовсем.

Жена и дети все эти годы искали его. Местонахождение лагеря, место расстрела и захоронения. Все тщетно. И лишь спустя шестьдесят лет фрау Легенфельдер, приехав из Мюнхена в Сибирь, нашла несколько строк о своем отце в Книге Памяти жертв политических репрессий, изданной здесь. Что ж, и за это запоздалое раскаяние она благодарна.

«Добрая фрау Анна»

Ей уже давно не снятся огромные крысы, снующие по сырым тюремным карцерам. Она так долго старалась забыть вкус лагерной баланды, чувство голода и отчаяния! Фрау Анна уже почти полвека живет в Германии. Работает в Баварском восточном обществе – занимается просвещением немецкой молодежи, социальной поддержкой, благотворительностью. Ее сектор – Закарпатье. Несколько раз в год фрау Ленгенфельдер садится в свой автомобиль и показывает дорогу груженной доверху фуре. Едет по селам, хуторам, детским домам и приютам. Раздает вещи, продукты, лекарства. Дети смотрят на нее большими глазами и говорят: «Великое вам спасибо, добрая фрау Анна». Она жалеет и тех детей, которым подает милостыню возле церквей и вокзалов, сдерживает свои отчаянные слезы и старается не думать о том, что эти «благотворительные» гроши дети, скорее всего, отдадут родителям-алкоголикам. «Что же случилось с великой, могучей страной?!» – восклицает она, называя ее, раздробленную, почему-то «штатами бывшего Советского Союза».

Спохватываясь, исправляется: впрочем, до Штатов далеко – слишком несовершенна экономика, не продуманы законы, особенно те, которые касаются детских прав.

В тюрьму – можно

…Тогда, в 39-м, офицер НКВД строго отчитал девочку: «Маленьким сюда нельзя. Иди домой. Мы сообщим матери о дальнейшей судьбе ее мужа». А вот в тюрьму им, маленьким детям врагов народа, было можно.

О судьбе отца Анна узнала лишь в 1991 году. После запроса в архив МВД ей в Мюнхен прислали коротенькую справку: осужден по ст. 58 п. 10 – «Контрреволюционная агитация». Приговорен к высшей мере наказания. Кого и за что агитировал отец, Анне до сих пор не ясно. В этом сибирском городе он оказался после Первой мировой как пленный. Встретил здесь судьбу – будущую мать Анны, урожденную Ленскую – из «недобитых буржуев».

Отец был авиационным инженером, строил в Сибири аэродром. Пригодились его знания России. А потом его записали во враги. А заодно и всю его семью из семи душ: жену и шестерых детей. Младшей, Марусе, было всего три месяца. Не дрогнули сердца чекистов – поселили всех во внутреннюю тюрьму НКВД. Ни пить, ни есть не давали. Там и умерла грудная Маруся. Потом посадили всех в вагон…

«Дяденьки, за что нас сюда?..»

В Новосибирске, в камере пересыльной тюрьмы, женщины-уголовницы ругались на детей: трехлетняя все время плакала, а остальные глядели, как волчата. Аня, как самая старшая и бойкая, подкараулила однажды во дворе, куда их выпускали гулять, начальство: «Дяденьки, а за что нас сюда посадили? Злые тетки нас обижают!» И надо же, нашелся один сердобольный, дал указание перевести семейство в дом для досмотра передач. Хорошие наступили времена. Гречневая каша запомнилось как самое вкусное блюдо в те голодные страшные годы.

В 14 лет Аня впервые попала в карцер с крысами. За дерзость и неповиновение. За желание знать о судьбе своего отца. В Актюбинский лагерь их привезли в 1943 году. Они ехали по Туркестанской железной дороге. Мучились ровно месяц в «телячьем» вагоне. Одно ведро воды и одна соленая селедка на всех.

Страшный Карабас

В Актюбинском лагере, вспоминает, было две тысячи человек. Через восемь месяцев осталось восемьсот душ. Тиф, голод, дистрофия, малярия. Смерть косила людей, как коса траву. Из Актюбинска переправили в лагерь на станции Карабас. Смешной сказочный герой стал реальным и ужаснейшим. А потом был Карлаг – Карагандинский лагерь. 14-летней девочке вынесли свой приговор: высокая, пишите 17 лет. И пошла «семнадцатилетняя» на кирпичный завод в каменный карьер. Там случилась однажды авария: засыпало заключенных. Покалеченная Анна назло всему выжила. Правда, перевели потом в зону «доходяг» – дистрофиков. И оттуда выкарабкалась. Следом был лесоповал. Валили деревья – двадцать пять доходяг под охраной солдат и злой собаки.