Читать книгу Вайнах - Ольга Горбачева - Страница 3

– Допустим…

– Допустим я была не права. Погорячилась. Испугалась. Взбрыкнуна. Выделилась, или как там еще любят говорить мои родители? Но, как? Как жить, когда кругом одни унижения! Они хоть раз об этом подумали?

– Не по Сеньке шапка. Так наверное уже тысячу раз сказала бабушка. Папа со своей рабоче-крестьянкой простотой наверняка читает маме лекции, что пока он в поте лица на заводе и все такое, та растила из дочери монстра. А еще проститутку. И не только в физическом смысле этого слова, но и в морально-психологическом. Да, точно! Именно этот непонятный оборот речи так нравится повторять моему папочке. Никогда не понимала в чем его смысл. Да и не пойму наверное. Поздно уже папины зэхеры разъяснять. Решила сдохнуть, значит сдохну. Вот сейчас только еще полежу немножечко и решу как именно. Это у меня вторая попытка суицида получается? Хотя нет, уже третья. Вторая совсем не серьезная была. Так, не самоубийство, а тупость какая-то. А в больнице тут что? Одно слово – больница. Коню ясно, что ты внезапно-срочно понадобишься, тебя отыщут, откачают и зашьют. А потом еще и психиатра бритоголового пришлют, чтобы он своими жирафьими глазами тебя рассматривал и записывал твое молчание в свои многочисленные блокнотики. Я же ни на один его дурацкий вопрос не ответила. Что же он там у себя писал? Дура малолетняя? Или так: пациентка не достигшая совершеннолетнего возраста решила свести счеты с жизнью дважды, по невыясненной до сих пор причине. На вопросы отвечать отказывается, зрительного контакта старается избегать. Предположительно шизофрения второй степени. Или какой там она степени у них еще может быть? Четвертой например? Ну, тогда я точно четвертая. Да, психиатр у них еще тот козел. Сказал, что завтра опять меня навестит. Интересно, какая у него будет рожа, когда он узнает, что я все-таки суициднулась?

Ах, скажет – ну, как же я ее проморгал?! Ведь не зря же эта девочка категорически отказывалась вступать со мной в беседу? Наверное у нее был более тяжелый симптом, чем шизофрения четвертой степени. Хотя, какая теперь уже разница, когда человека не стало. Обидно, когда люди не получив помощи от врачей покидают наш дружелюбный, прекрасный мир. Вдвойне обидно, когда это делают молодые, едва только вступившие во взрослую жизнь личности. Но, тут конечно моя вина! Не достучался! Понадеялся на завтрашний день. Правда он скорее всего для всех так говорил, чтоб его с работы не выгнали. А про себя все равно подумал: Дура какая-то. Еще и страшная. Сдохла, ну так тебе в приницпе и надо. А я пошел в танчики играть. Не всю же мне жизнь дурами разными заниматься.. И пойдет такой по коридору, печально помахивая лысиной. А нянечки вслед ему сразу защебетали: "Какой хороший специалист! Молодой, а такая уже умница. А дуре этой так и надо. Мешает нашему Михаил Борисычу в танчики играть. Сволота малолетняя. Если тут кажный день начнут вешаться да травиться, так что, наши дохтора надрываться из-за этих недорослей обязаны? Ух, совести ни грамма не осталось у суицидников. Хотели бы сдохнуть, так и сдыхали бы, а не по больницам шарахались. Время у людей отнимают, сволочи. Ни стыда тебе и ничего человеческого!» И такие вслед ему белыми шапками своими машут. А ты дохлая. Лежишь в морге на полочке и тебе все равно. Только обидно, что все тебя дурой считают. И что в трусах наверное на полочке нельзя. Снимут перед вскрытием, чтоб паталогоанатому в тебе ковыряться было сподручнее. Неприятно конечно, но какая тебе уже разница?

Немного серый в темноте снег скромно постукивал по стеклам, словно просился чтобы его пустили домой. Наверное так же просятся домой старые, выгнанные на улицу из-за своей ненужности собаки. Снег было жалко и Юле очень хотелось открыть ему гигантское больничное окно. Где-то в небесах подвывала стужа и от ее воплей становилось еще печальнее.

«Снегу в комнату нельзя. Растает. Растает и умрет. Хотя, может-быть у него тоже неприятности и он знает, что делает? А я такая жестокая тут лежу и умничаю, что спасаю снег от гибели?» -думала она глядя в нарядное, густо облепленное снежинками окно. Вопрос о спасении снега был достаточно философский и Юля никак не могла решить, в чем именно заключалась бы помощь. Потом она вспомнила, как на биологии учили, что снег предмет неодушевленный и успокоилась. Но, собственный опыт подсказывал, что не все, чему учили в школе на деле оказывалось правдой. Хотя, вот если про снег, то он действительно врядли что-то чувствует.

Сложно представить, чтобы снежинки смеялись друг над другом только потому, что ты из простой семьи и твой папа не этот, как его там у них? Не Дед Мороз в общем. Или отказывались с тобой общаться, потому, что у тебя нет сто двадцать восьмого снегофона и часы у тебя не от «Тиффани». А стильный и до последнего писка брендовый свитер, как оказалось куплен на барахолке по случаю. Эх, зачем мама все прибедняется перед своими подружками? И зачем она вообще про свитер этот долбанный похвасталась? Этим курицам только того и надо! Языки у них чешутся. Лишь бы сплетни о ком-нибудь распускать. Своей жизни уже нет. Родили. Вырастили. Диточки теперь. Отгуляли свое получается. Хотя нет, у некоторых все-таки жизнь есть. Вон, Ленкин папа каждый день с новыми на мерседесе по городу катается, а мать словно ничего и не замечает. Муж богатый, что поделаешь. Никто не хочет теплое местечко из-за таких мелочей терять. Любовь то все равно давно прошла. А может-быть ее никогда и не было? Наверно потому Ленкина мать в черных очках постоянно ходит, чтобы сознательно не замечать происходящего. Ее бы и обсуждали, но нет же! Моей маме надо было про свитер. А впрочем, какая мне уже разница? Дело ведь даже не в свитере, хотя со свитером вообще ужасно получилось. Из-за него это все. Или из-за мамы. Да из-за жизни этой отстойной! Но, главное конечно Стефан. Вот уж от кого не ожидала! Так подставить может только по-настощему близкий человек. Тот, кому ты доверяла все свои тайны. Тот, у кого частенько рыдала на груди, жалуясь на свое, девичье. Тот, кто клялся тебе в любви и верности, и в конце концов тот, за кого ты не задумываясь отдала свою жизнь.