Читать книгу Светлая и Темный - Ольга Гусейнова - Страница 5

Открыв глаза, я увидела свет, пробивающийся сквозь плотно закрытые ставни, пронизывающий сумрак каменной неуютной кельи. Дрова в камине догорели, и огонь больше не радовал, разгоняя тени и сырость. И все же теперь я лежала чистенькая, живая и от того чувствовала себя гораздо лучше. В этот раз во сне даже прошлое бывшей хозяйки тела меня не беспокоило. Зато собственное настоящее, стоило проснуться, накинулось растревоженным осиным роем.

Осторожно приподнявшись на локте, чтобы не разбередить заживающую рану, осмотрелась: Ноэль нет, и, пока я спала, ничего не изменилось. Со стоном откинулась на подушки. Новый мир… новая жизнь… в чужом теле… Здесь необходимо использовать каждый шанс на жизнь. Нет, не начать жить по-новому, а просто жить. Что толку о чем-то теперь жалеть? И от этой мысли вспыхнула душевная боль, до сих пор сдерживаемая моим невменяемым состоянием. Как там папа? Ведь он остался один на один с проблемами, неудачами, супругой и Валерией. Да, я не любила мачеху и сводную сестру, они меня тоже не жаловали, но отца, хоть мы были не слишком близки, жалко.

Мама умерла, когда мне было всего пять, а через пару лет отец женился во второй раз на женщине с ребенком, девочкой на два года младше меня. Банальная история, наверное, отчасти похожая на Золушкину.

Папа много лет занимал должность декана исторического факультета, очень денежную, как оказалось впоследствии. У нас появилась большая хорошая квартира, домработница. Мачеха – Ирина – считала себя женщиной утонченной и светской, и отец потакал ее прихотям, исполнял желания. Нет, меня не притесняли, и в обносках я не ходила – это было бы неприлично. Да и отец меня по-своему любил, а мачеха терпела и воспитывала. Как умела и хотела. С ее точки зрения, в лучших традициях высшего света, с привкусом английского. Зато была бабушка с маминой стороны, которая любила меня всей душой, от чистого сердца, и я платила ей тем же.

Я получила прекрасное образование, но по своей специальности работы сразу не нашла. Тогда отец помог устроиться в библиотеку, а чуть позже выбил две преподавательские ставки, которые приносили мне пусть небольшой, но стабильный доход. Кроме того, по мнению Ирины, работать преподавателем государственного университета для женщины престижно. В отличие от меня, сводная сестра Валерия окончила среднюю школу и до сих пор находилась в поиске себя, а если быть совсем точной – денежного мужа. Числясь на всякий случай на заочном отделении университета.

Год назад бабушка умерла, и мне от нее в наследство достались двухкомнатная квартира в центре города и небольшой счет в банке. Мачеха лишь презрительно фыркнула по этому поводу.

А потом наша жизнь круто изменилась. Полгода назад разразился скандал: отца сместили с должности и чуть не посадили за взятки, хорошо еще оставили преподавать в том же вузе. Папа изменился, сильно сдал и был морально подавлен. Денежные поступления резко уменьшились, река друзей и подруг Ирины иссякла, вскоре пришлось отказаться и от домработницы. Валерия пошла вразнос, предпринимая усиленные попытки найти себе спонсора. Мачеха сделалась просто невыносимой брюзгой. А меня попытались превратить в прислугу.

Постоянные домашние скандалы заставили меня уйти в глухую оборону и чаще оставаться ночевать у подруг – Юльки и Наташи. Но вчера мачеха заявила, что лучше бы мне переехать в квартиру бабушки. Валерии, дескать, необходимо все свободное пространство. Ну еще бы, надо же куда-то потенциальных женихов приводить, а тут моя персона маячит, отвлекает внимание на себя. Не дождавшись защиты от отца, который старательно делал вид, что он слепой и глухой, собрала вещи, документы и, хлопнув дверью, ушла. Возвращать меня в отчий дом никто не торопился.

Подруги, мои милые девочки, поплачут и со временем забудут. Любимого мужчину в той жизни я не встретила. Но была в принципе хорошая работа, своя квартира и оптимистичные перспективы на будущее.

Как стало очевидно, там у меня все было не настолько плохо, чтобы легко отказаться от прежней жизни, но теперь я тут! Невероятный, но свершившийся факт. Придется принять как данность. Страшно. А вместе с кошмарами несчастной Сафиры и прочими реалиями мира Эсфадос, слишком напоминающего Средневековье, страшно вдвойне. Что меня здесь ожидает? Что подстерегает за порогом темной кельи, которую раньше можно было посетить разве что на экскурсии по старым полуразрушенным монастырям? Да, я историк, искусствовед, но лично оказаться в «тех временах» не хотела никогда.

А еще их разделение на расы… Может, это как у нас: черные, белые, желтые? Хотя удивительные, явно нечеловеческие глазки Ноэль напрочь опровергали мое предположение. Еще вчера призрачно-сказочный, сегодня Эсфадос становился реальнее некуда… Другой мир… расы… И жизнь!

Боженька, куда я влипла-то нечаянно?

Опять вспомнила ту сущность, которая пролетела мимо меня, – душу Сафиры. Мстительная радость, дикое облегчение, триумф и… клубок сумасшедших эмоций. Ненормальных, жутковатых, омерзительных! От нее веяло смертельным холодом, невольно заставившим задуматься: что нужно было сделать с человеком, ладно, пусть не с человеком, с живым существом, как нужно было издеваться над душой, чтобы превратить ее в подобное? Вот это пугало до чертиков. Помимо всего остального.

Сердце лихорадочно забилось, я глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться, и потревоженные мышцы отозвались болью. Рефлекторно приподняла руки, чтобы положить на больное место, да так и замерла. Кисть правой руки обвивал широкий литой браслет, соединенный тоненькой цепочкой с кольцом на безымянном пальце. Я поднесла руку к глазам, рассматривая занятное украшение, представляющее собой золотую витую косичку из двух полос. Интересно, как оно надевается? Застежки не нашла, браслет цельный, причем сидит на руке довольно плотно. Неужели с рождения на мне? Или запаяли каким-то образом?

Пока вертела необычную вещицу, заметила на коже рук странные чешуйки. Это что?! Дерматит какой-то? Или, помимо ранения, я еще и болею чем-то?

Я настолько разволновалась, что больше не могла оставаться в неведении. Постанывая, вспотев от усилий, встала. Одернула белую просторную рубашку из ткани, похожей на лен. Придерживаясь кровати, покачиваясь от слабости и шума в ушах, добралась до окна. Немного постояла, пережидая головокружение, чтобы не рухнуть прямо на земляной пол, и, наконец, с невероятным трудом распахнула прочные, надежные ставни. Точнее – один ставень из двух. Келью залил дневной свет, заставив меня зажмуриться. А в лицо ударила волна свежего сырого воздуха, пахнущего морем и соснами. Лепота!

Привыкнув к свету, я поднесла к глазам руку и с минуту тщательно изучала. На сгибах пальцев, кистях, локтях виднелись небольшие участки чешуи, плавно переходящей в светлую суховатую – скорее всего из-за болезни – кожу. Озадаченно потрогала чешуйки: не прилипли точно и не какой-нибудь дерматит, хотя ему я сейчас, наверное, обрадовалась бы как родному. Тоненькие, полупрозрачные, серебристые пластиночки с золотистой каемочкой… Вероятно, если абстрагироваться от факта, что доставшееся мне тело покрыто чешуей, то девушка с серебристо-золотистым отливом смотрится интересно, хоть и непривычно.

Нервно хихикнув, потрогала чешуйки еще раз – ну не русалка же, в самом деле, хвоста точно нет. Потом растерянно потерла переносицу, лоб и… замерла снова. Боженька, только не это…

Я развернулась, держась за ставень, и судорожно поискала взглядом зеркало. На мою удачу, небольшое круглое зеркало лежало на одном из сундуков. Прилагая прямо-таки титанические усилия, я добралась до него и опустилась на крышку. В глазах мельтешили мушки, руки тряслись от слабости, но огромное желание увидеть свой новый облик победило. Двумя руками подняла оказавшееся тяжеленным зеркало в бронзовой оправе и взглянула на свое отражение.

Овальное лицо с правильными чертами: большие глаза с золотисто-желтой радужкой и… змеино-кошачьим зрачком. На высоких скулах, ближе к вискам, и вдоль линии роста волос поблескивали уже знакомые чешуйки, придававшие яркости белоснежной коже и глубины глазам. А еще заметные в дневном освещении среди серебристых волос сияли золотистые прядки. Необычная внешность, экзотичная, но красивая, наверное, если бы не изможденный больной вид и страх в глазах с моментально вытянувшимися в тонюсенькую ниточку зрачками. И настолько не похоже на меня прежнюю, что в груди заныло от новой потери. Потери самой себя!

Изумленно-испуганные, широко распахнутые глаза заблестели, и по бледным впалым щекам побежали слезы.

– Миледи… О, ради всех святых, зачем же вы встали? – услышала я потрясенный голос Ноэль.

Девушка быстро поставила поднос на соседний сундук и кинулась ко мне. Опустилась рядом на колени, приподняв лицо и вглядываясь мне в глаза, перехватила зеркало, почти выпавшее из моих ослабевших рук.

А я уставилась на нее, получив возможность благодаря открытому окну во всех подробностях рассмотреть блестящие русые, с золотисто-рыжим отливом волосы, белоснежную кожу; яркие чистые голубые глаза, в которых притаился застарелый страх, и все-таки добрые; такой же, как у меня, римский профиль; округлой формы личико; губы тоже полные, но с нечетким контуром. Но самое важное – серебристые чешуйки на ее лице и руках я тоже увидела. Соответственно встал насущный вопрос: кто такие драки? Кто же я теперь?

Почему-то в памяти невольно всплыло воспоминание о последнем дне из «той» жизни. Я сидела на ступеньках стремянки возле библиотечных стеллажей и рассматривала картинку: парящего в голубых небесах ярко-красного дракона. Благодаря мастерству художника, казалось, чувствовала, как ветер бил в лицо, а солнечные лучи нежно касались кожи…

Помню, как коснулась пальцем пожелтевшей страницы старого пыльного фолианта и провела по крыльям дракона, изображенного на картинке. Он был великолепен. Неизвестный иллюстратор очень хорошо отразил мощь и угрозу, исходившую от этой зверюги. А у меня тогда почему-то возникло чувство зависти и восхищение тем свободным прекрасным мифическим животным. Странно…

Кузина загадочной драки-аристократки Сафиры бросила тревожный взгляд на открытые ставни и взволнованно посетовала:

– Миледи, вы едва с того света вернулись, а уже снова пытаетесь туда попасть…

Она встала и закрыла окно, практически отрезав меня от мира в каменной ловушке. Хотя, надо признать, за окном совсем не лето.

– Прости, Ноэль, слишком захотелось подышать свежим воздухом и увидеть свет, почувствовать себя живой, – устало улыбнулась я.

Девушка неуверенно улыбнулась в ответ, обхватила меня за спину, помогла встать и повела к кровати. Несколько шагов дались мне с большим трудом, я бы рухнула на постель, если бы не эта поддержка. С помощью Ноэль, подложившей под спину подушку и накрывшей теплым одеялом, я устроилась полусидя. Она быстро зажгла свечи, разогнав сумрак в помещении, подложила пару поленьев в камин, затем забрала с сундука поднос и направилась ко мне. Я снова отметила жалкую, изношенную одежду, из которой девушка давно выросла, потрепанную шальку, что вряд ли спасает от холода, стоптанные ботинки. И невольно задалась вопросом: неужели «моя» семья настолько бедная? Ведь Ноэль – близкая родственница, а выглядит как побирушка.

Еще я заметила, что она немного прихрамывает.

– У тебя что-то с ногой? Поранилась? – осторожно, опасаясь задеть ее чувства, спросила я.

Бедняжка опустила взгляд, пряча затаенные боль и стыд, поставила поднос на табуретку и сняла деревянные крышки с тарелок, от которых тут же начал подниматься пар: ароматный, вкусный.

– Ноэль?.. – мягко настаивала я.

– Нет, не поранилась! Просто… стерла… – тихо ответила она.

– Показывай!

Не удовлетворившись слишком уклончивым ответом, я чуть свесилась с кровати, пока она разувалась.

– О-о-о!.. – только и смогла потрясенно выдохнуть я, увидев ступни в кровоподтеках и синяках. Мало того, на ногах не было ни носков, ни чулок!

Безусловно, ботинки ей малы. Размера на два! Даже представить не могу, что она испытывает, когда ходит.

– У тебя нет другой обуви? – хрипло поинтересовалась я.

– Нет, леди Сафира!

– Мы настолько бедные, – пришла мне в голову мысль, – что не можем позволить себе самое необходимое?

Ноэль хотела было обуться, но я схватила ее за руку, ожидая ответа.

– Вы – одна из богатейших леди в Приграничье, – пожала худенькими плечиками кузина.

Я кивнула на ряд сундуков, выстроившихся вдоль стены:

– Это все мое?

– Да! Миледи! Одежда, обувь, украшения… – тихо перечисляла Ноэль.

– А где твое? – тоже тихо, уже догадываясь об ответе, спросила я.

Девушка отвела взгляд в сторону, сжала кулачки на коленях, но ответила без обиды, без обвинений, как о чем-то само собой разумеющемся:

– Три моих платья в корзине, миледи! Я иждивенка, и ваш батюшка не считал нужным тратиться на меня. Но вы не думайте, я благодарна ему за милость и приют…

Горло свело спазмом, я прокашлялась и попросила:

– Ты не обувайся пока, Ноэль. Залезай на кровать, чтобы ноги не мерзли. Давай покушаем вместе, а потом посмотрим, что там в сундуках, и выберем тебе новый гардероб.

Она вскинула на меня потрясенные недоверчивые глаза, будто ослышалась:

– Миледи, вы не думайте, что я жаловалась. Я не предам вас, и… вы не должны…

– Почему? – нахмурилась я.

По щеке Ноэль побежала слезинка, а глаза испуганно округлились.

– Потому что вы, вероятно, скоро обо всем вспомните, и ваша одежда на мне станет для вас неприятным сюрпризом и…

Я подняла ладонь, останавливая поток ее слов:

– Нет, Ноэль! Я никогда не стану прежней! Просто поверь, прежняя я умерла!

Одинокая слезинка скатилась по бледной щеке девушки и упала на лиф старенького, когда-то, наверное, бывшего добротным и красивым платья. Она лишь кивнула, принимая обещание к сведению. Затем взяла тарелку с кашей и принялась меня кормить.

– А ты уже завтракала? – озаботилась я.

– Да! Мне дают там… в трапезной… – кивнула она.

Я забрала тарелку и, пусть от усилий удержать посуду у меня затряслись руки, твердо заявила:

– Открывай другие блюда, что там еще? И на будущее: я хочу есть в компании, а не в одиночестве.

Снова отметила неуверенно-удивленный взгляд Ноэль, но та послушно убрала крышку, под которой лежал нарезанный ломтиками желтый сыр, серый ноздреватый хлеб, рядом стоял глиняный кувшинчик с молоком.

В общем, позавтракали мы плотно и с удовольствием.

Потом я с улыбкой наблюдала, как Ноэль с опаской, постоянно оглядываясь на меня, открывала сундук за сундуком и показывала вещи, хранившиеся в них. Увидела красивые платья, большей частью бархатные и облегающие до бедер, с богатой ручной вышивкой золотыми или серебряными нитями и шнуровкой по бокам, и мне в голову пришла мысль, что я попала в средневековую Англию времен короля Вильгельма Завоевателя.

Мы выбрали девушке три платья – довольно скромных, но добротных и теплых. Нашли подходящие удобные ботинки, чулки, к счастью, тоже обнаружившиеся среди одежды. Конечно, дело не обошлось без пары нижних рубашек. И в довершение – плащ, подбитый мехом. Я внимательно изучала содержимое сундуков, ведь всем этим добром мне придется пользоваться, и попутно выяснила, что сейчас ранняя весна, а здесь, в предгорье, это ветреный и сырой сезон.

После примерки обновок я заставила Ноэль намазать ноги лечебной мазью из склянки, оставленной сестрой Анизой, а то на них даже смотреть больно было. Переодевшись, моя юная кузина находилась в таком ошарашенном и восторженном состоянии, что следовала указаниям безропотно, перестав то и дело вскидывать на меня потрясенный взгляд.

Утомившись от приятной суеты, я незаметно для себя уснула, думая о том, как хорошо иметь хоть одно родное существо в чужом мире…

* * *

Тяжелая серая муть вечерних сумерек за окном, завывание осеннего ветра, промозглый холод, крики рыцарей, вернувшихся с охоты, и лай собак – все смешивалось и заставляло вздрагивать от страха. Я неподвижно сидела в кресле у окна в компании мышки Ноэль! Забившись в угол возле кровати, она со страхом смотрела на тяжелые деревянные двери, укрепленные металлом. Жаль, что их неприступный внешний вид не сможет защитить от опасности – щеколда с другой стороны…

Меня защитит имя, а вот сироту Ноэль – ничего! Ей уже девятый год, большая девочка, чтобы самой позаботиться о себе. Нельзя, нельзя привязываться к чему-то или кому-то. Все заберут, искалечат, уничтожат.

Двери открыла парочка подвыпивших рыцарей и ввалилась в комнату. Сатис! Как же я его ненавижу. До сих пор в памяти стоит его мерзкая глумливая ухмылка, когда он спускал голодных псов на маминого коня Алого.

Приближенный вассал лорда Калема, заметив Ноэль, сжавшуюся в углу, усмехнулся:

– Детка, ты уже большая стала, пора научить тебя плотским радостям!

Девчонку схватили за талию и, не обращая внимания на ее крики о помощи и мольбы, потащили к дверям. Я видела, как Ноэль протягивает ко мне руки, кричит, пытается вырываться…

И снова мои губы привычно зашептали: «Не хочу слышать, не хочу видеть, не хочу, не хочу». А взгляд устремился в серое небо, по которому плыли темные тучи.

Детские крики доносились уже из коридора, когда их перекрыл мощный бас отца, заставив меня окаменеть от страха:

– Сатис, эту оставь в покое!

– Но почему, мой лорд? Она же…

– Идиот! Она – драка и единственная, кто сможет заменить Сафиру… в случае чего! Если кто-нибудь посягнет на ее невинность без моего разрешения, голову снесу!

– Как прикажете, мой лорд, – последовал покорный ответ.

Да только отец всегда смотрит в лицо, когда говорит, и слушать предпочитает себя, поэтому вряд ли уловил затаенную зависть и злобу в голосе вассала рода Дернейских.

Двери снова распахнулись, и в комнату втолкнули Ноэль так, что она растянулась на каменном полу, ободрав коленки и ладони. Я не успела привычно опустить голову и поймала затравленный взгляд девчонки. В нем были страх, неверие, что спаслась от надругательства, и обида на меня, что не помогла, не спасла и даже не дернулась на защиту. Маленькая дурочка… В Хемвиле ни для одной души нет спасения! Больше нет!

* * *

В голове продолжал звучать тихий надрывный плач восьмилетней беззащитной девчушки, когда я проснулась в поту, потрясенная увиденным, с ощущением беспросветной пустоты в груди «той» Сафиры, которая заполнялась чернотой и сумасшествием. Рядом, на самом краешке кровати, прикорнула кузина, трогательно подложив ладошку под щеку. Я не выдержала и разрыдалась, кусая кулак.

Ноэль проснулась и испуганно посмотрела на меня. Я потянулась и обняла сестренку, погладила по русым волосам, хрипло прошептав:

– Прости ее, прости! – А перед глазами продолжал стоять затравленный взгляд девочки, всплывший из глубин чужой памяти. – Она просто не могла помочь, она никому не могла помочь, даже себе!

– Что с вами, миледи? – Голос Ноэль в панике сорвался на писк.

– Просто вспомнила… кое-что из нашей с тобой жизни, – сипло от слез и волнения пробормотала я. Потом, откинувшись на подушку, посмотрев ей в глаза, твердо, мрачно пообещала: – Я тебя в обиду больше никому не дам! И с… отцом придумаю, как разобраться!

Ноэль сглотнула, неожиданно грустно улыбнулась и огорошила:

– Не выйдет!

– Почему? – нахмурилась я. – Я придумаю…

– Семнадцатый лорд Дернейский умер два месяца назад!

– Как? – удивилась я и тем не менее через секунду испытала невероятное облегчение.

– Его отравил ваш супруг, – пояснила Ноэль, пожав плечами.

– Мой – кто? – сиплым от ужаса голосом спросила я.

– Ваш супруг, Мердок Револейский! – кивая в такт своим словам, словно придавая им весомости, довела до моего сведения фактически сестра.

Я прикрыла глаза, пытаясь принять эту шокирующую новость. Мало того, что замужем, так еще и муж с противным именем достался.

– Миледи… – словно издалека услышала испуганный голос Ноэль.

Но я, уже не в силах удержаться, вновь погрузилась в пучину чужих воспоминаний.

* * *

Вторая по размерам спальня Хемвиля, ставшая моей пыточной. Дрожь пробирает до внутренностей, сковывая тело лютым холодом. От ужаса сердце заходится бешеным стуком. Нестерпимо хочется зажмуриться, а еще лучше – свалиться без чувств в спасительную темноту. Но нельзя, потому что будет еще хуже.

Передо мной на огромном ложе сплетаются блестящие от пота тела… стоны страсти… животные крики… Мердок не главный в этом аду. Сейчас его объезжает любовник, заставляя прогибаться, подчиняться, раскрываться полнее… ласкать другого мужчину, лежащего уже под ним…

«Не хочу слышать, не хочу видеть, не хочу, не хочу…» – шепчут мои губы, а взгляд обращен в себя.

– Смотри, тварь! Не смей отворачиваться! – рычал, заходясь в экстазе, еще один мой мучитель.

Долгое тягостное ожидание неминуемого продляет мою агонию. Рык, в котором слышится облегчение похотливой троицы, а затем обнаженный Мердок сползает с кровати и приближается ко мне.

Я осторожно сменила позу, внутренне сжимаясь в комок и готовясь к тому, что последует дальше. В том, что последует, не сомневалась. Наша первая брачная ночь закончилась полным провалом для мужа, что любит и хочет лишь мужчин, а меня считает досадной ненавистной помехой и дальше свободно предаваться разврату и разгулу. Женщиной физически я так и не стала, за это меня с удовольствием бы убили. Мердока остановила исключительно перспектива потери Хемвиля. Ведь между ним и замком был еще лорд Калем.

– Ты плохая жена! – злобно прошипел мой муж. – Кто разрешал тебе отворачиваться?!

В его руке привычно появляется хлыст. Резкий свист – и моя спина зажглась от боли. Одежда спасает от рубцов, но от боли – нет. За год супружества я свыклась с ней.

– Бей эту бесполезную тварь, бей! – радостно прошипел Мердоку любовник, подзадоривая.

И тот старательно лупил меня, не задевая лица, чтобы никто не узнал, как проходят наши супружеские ночи. Ведь семнадцатый лорд Дернейский ждет внуков, а их все нет и нет. Лорд Калем опять просчитался. В первый раз силой принудил выйти за него чистокровную драку Амалию, во второй – выбрав мне в мужья садиста Мердока, сочтя того мягкотелым, слабовольным и управляемым. Только не учел его наклонностей, жадности и глупости. Моим мужем легко управлять, но таким манипулятором стал его любовник – мелкопоместный дворянчик из людей: сильный, властный и коварный. От домогательств которого меня спасло, помимо пристрастий, еще и происхождение. Полукровок отец зятю не простит и убьет не задумываясь. А Мердок – единственный чистокровный драк в замке помимо лорда Калема.

* * *

Я металась на кровати, словно в горячке, и даже слышала лихорадочный шепот: «Не хочу слышать, не хочу видеть, не хочу, не хочу…»

Но кошмары не выпускали из своих жутких крепких лап. Словно кадры из фильма пробегали, иногда наслаиваясь, иногда резко сменяясь один другим…

«Семейная» жизнь Сафиры, без всякого сомнения, – наказание любому за самые тяжкие смертные грехи. Избиения и «просмотр» порносцен с участием мужчин. Спать ее отволакивали в свою комнату под утро, а там белая как полотно Ноэль смазывала раны целебными мазями и приводила миледи в порядок, чтобы уже днем над ней продолжал издеваться отец.

Немного затихшая боль в ране вспыхнула пламенем, а перед глазами возникла новая картинка.

* * *

В огромном обеденном зале вдоль стен жалась перепуганная прислуга, рыцари были в замешательстве. А я замерла посередине, не отрывая взгляда от пола. Там, в луже крови, лежали трое – те, то почти четыре года мучили меня изо дня в день с перерывами на охоту и поездки в столицу: Мердок и оба его любовника. В нескольких шагах от них стоял отец. Я видела лишь его сапоги и окровавленный меч, которым он только что разделался с теми, кто покусился на его земли, замок и жизнь. О Всемогущий, давно я не испытывала такого облегчения, такого неистового счастья, как в эту минуту! Не выдержав, запрокинула голову и от души захохотала, выплескивая наружу накопившиеся за пятнадцать лет боль и страх…

Меч с грохотом выпал из рук захрипевшего отца. Впервые за несколько лет я решилась поднять взгляд от пола в его присутствии. Высокий красивый мужчина с буйной серебристой шевелюрой и яркими голубыми глазами, что стоял напротив, – Калем Дернейский! Последний лорд этого рода и владелец Хемвиля! Уж я позабочусь об этом. Меня пронзила дикая радость сродни экстазу, когда я увидела, с каким ужасом и отвращением отец смотрит на меня. Затем его скрутила судорога, следом другая. Схватившись за горло, отец обессиленно просипел:

– Не могу дышать… у меня горит все внутри…

Огромный мощный лорд грузно упал на колени, голубые глаза выпучились от муки, а я продолжала стоять и с триумфом смотреть, наслаждаясь:

– Ты выбрал этого мерзавца мне в мужья! Ты открыл предателю ворота в наш дом! Ты легко прощал ему мои побои! И так же легко сам принял бокал с ядом из рук садиста! – Снова жутковатый сумасшедший женский смех, который вырвался из моей глотки. – Пришла пора платить по долгам, отец!

– Ты… – прохрипел лорд Калем, скрючиваясь от очередной волны боли.

Подошла вплотную, впервые без страха, низко наклонилась и шепнула в ставшее багровым от прилива крови ухо:

– Я, отец! Именно я подменила яд Мердоку. Он хотел, чтобы ты тихо-мирно уснул, не привлекая внимания. – Голубые глаза с красными прожилками вспыхнули пониманием и лютой ненавистью. – Но я не могу позволить тебе умереть так легко! Хочу, чтобы ты умирал медленно и мучительно, как я каждый день, пока жила рядом с тобой! Теперь ты прочувствуешь на себе, каково быть твоим ребенком. Быть Сафирой Дернейской!