Читать книгу Мститель Торнадо, или От провала к возмездию - Ольга Хелен - Страница 20
Лунный лик
ОглавлениеПусть внезапно вскроются все тайны,
Ведь теперь, поверь мне, все равно.
Пусть все знают: мы с тобою – пара,
Хоть и жизнь утащит нас на дно....
Но прожить весь век свой несчастливо –
Разве же не это участь, горькая для всех?
А судьба бывает так несправедлива,
Что не жди, ведь не придет в конце успех…
Хочешь, выпьем сразу яд сей терпкий –
И покончим с этим раз и навсегда?
Я ж не знал тогда, что тебя встречу,
Не был так уверен в счастье никогда!
И луна пускай дорогу освещает,
Дабы вмиг спокойно мы ушли –
И оставили воспоминанья будто
Тем, кто нас увидел, в глубине души…
Сон пропадает, когда возбуждение от нового чувства приходит, тает, как белый снег, заставляет свершать решительные и смелые поступки, а сердце стучит совсем по-иному, и голова пульсирует от переполнявших мыслей…
Из-за сбоя в привычном ритме Торонта теперь был лишен сна. С рассвета до заката он тренировался, вел многократные записи, спускаясь лишь изредка из своей темницы, чтобы подышать свежим воздухом, постояв около каменных идолов. А по ночам уходил наш герой к Мишель, помня, что перед приятной встречей предстоит гораздо менее приятное, но стоящего того испытание холодной водой и зубами пираний…
Ворланд теперь редко навещал своего друга, однако «эксперты в серых безрукавках» замечали порою, как летит их черный собрат, выделяясь темным крылатым пятном на фоне светло-голубого неба…
Ворланд был занят так же, как и Торонта. Он продолжал вести свою Летопись, и уже в гнезде не хватало места для пергамента, исписанного историческими событиями и сюжетами.
А ведь когда-то и наш Смоляной Летописец был не один, пытаясь создать семью, с целью разделить насыщенную жизнь с верно подругой. Да, пусть простит меня читатель, за недосказанные ранее факты, но все ж таки жизнь – великая и непознанная до конца идея, никто не предугадать, что с ним случится дальше…Так пусть же все выясняется своим путем, раскрываясь перед нами, подобно тому, как цветок вечерний , пряча днем свою истинную красоту, раскрывает ее перед наблюдателями в период сумерек, открывая лепестки, и уж затем только представь перед нами в ярком и живописно смелом образе.
Так вот. Жил и Ворланд когда-то не одиноким отшельником: был он окрылен любовью и мечтами…
Но жестока бывает судьба, и распорядилась она здесь не так, как ожидал того Ворланд, не так, как кто-то мог подумать…
А Еву он очень ценил. Ворона-альбинос, урожденная Ева Ирен Белая, награждена сей особенностью (цвет перьев ее был подобен раннему, только что выпавшему снегу) природой и не испытывала совершенно никаких удобств со стороны окружающих воронов и ворон. И они не насмехались над ней – эти птицы отличаются довольно хорошим таком, чуткостью и проницательным умом, который, в отличие от настырных и вездесущих грачей, не дополняется у них вовсе чрезмерным любопытством и туповатой настойчивостью – черноперые друзья и родственники признавали белизну Евы как уникальный и вполне приемлемый дар генетики.
С Ворландом они познакомились не так давно с той поры, как Смоляной Летописец завел дружбу с Торонтой, прилетев в Онтарио, дабы поддержать своего друга в непростую для него пору.
Еву так же, как и Мишель, содержали в благополучном месте – городском парке, что находился в Виктории, но, встретив однажды харизматичного и умного черного ворона, она согласилась покинуть свое уютное и спокойное жилье и улететь вслед за ним, путешествуя и по-новому открывая для себя мир. Будучи с рождения замкнутым интровертом, Ворланд привык наслаждаться одиночеством, сидя на ветвях величественных сосен, держа за ухом перо и делая важные заметки на древесном пергаменте. Но в глазах задумчивой и склонной мечтать Евы это не было недостатком. Её привлекал такой образ жизни, и белая ворона с радостью следовала за Ворландом на самые большие перелеты, кои они совершали…
Нет такой сюжетной линии, которая б не была столь интересной и захватыающей, чтоб не раскрыть ее до конца, подобно горящей звезде с ночного неба… Но время летит порою так незаметно, что и не успеешь почувствовать горькое разочарование от того, что упустил и что потерял с движущимися стрелками на Циферблате… Прости, время, нужно еще так много всего успеть; вот и Ворланда хотелось бы оставить таким – счастливым и еще не омраченным скорбью горькой утраты, что пришлось ему испытать позднее…
Давайте же закончим на этой теплой ноте и перейдем к медленно, но верно разворачивающемуся сюжету отношений Торонты с его новой подругою. Мишель, и правда, как луна, сиявшая с темного неба, теперь освещала его жизнь, и, несмотря на новоявленный парадокс ( ведь, казалось бы, теперь-то уставал он еще больше!), энергия лилась из него, чтоб тратиться с пользой на новые, решительные и смелые действия, и , скорее всего, обитающие в Озере пираньи почуяли это – и не добили его, подобно остальным горе – пловцам, а лишь «для приличия», совершали мелкие атаки и нападения, подчеркивает свой статус самых страшных водоплавающих хищников.
Да и сложно было пойти наперекор разбитой, но не сломленной до конца душе – она словно бы умерла, но успела родиться заново: Торонта, собрав все силы, что были у него, яростно работал, работал – и закончил подкоп, который был им начат еще холодною зимой.
Появился, как нежданный, но желанный гость, каракурт Пэтси (о нем, кажется, давно не упоминалось в произведении, не так ли?) и тут же, подобно развеселишимся котам в весеннюю пору, начал создавать свои «гаремы»: плел без остановки длинную, что коса у Рапунцель, сидевшей в высокой башне и ожидающей своего принца, паутину, тонкую, но прочную, ловил туда мух, бабочек, и даже завел себе красивую, но довольно своенравную (видимо, потому и сохранил ей жизнь, решив оставить у себя и явно заинтересовавшись ) подругу – Кристину, изящную и синекрылую Стрекозу, принадлежащую к семейству с весьма говорящим биологическим названием – «Красотки»**.
В отличие от целомудренного Ворланда, безбашенный каракурт предпочитал жить, так, как и плел свои сети – на полную катушку и сразу же поддержал Торонту в его строящихся взаимоотношениях с Мишель.
– А что ты такой скучный? Детей сразу давай, заводи! – Не стеснялся отпускать паук веселой шутки. – Все равно жизнь у тебя одна, ты-то не кот, да, если б и был котом – эх! – я б на твоем месте вообще не сомневался бы… и сразу – того… её с собой в пещерку, там мутите быстро – и все, она твоя навеки! Такая красотка – не пропадать же добру, что тут думать-то вообще?
Торонта только в усы усмехался, закатывая глаза, передергивая плечами – но все же однажды спросил у многоногого приятеля:
– Уважаю твое мнение, но все же не могу не спросить: откуда знаешь про нее?
– Так, я ж всегда с тобою, забыл? А если меня не видно, я, как радуга после дождя, появлюсь и исчезну, а потом – снова засияю, тебя приветствуя с новым днем!
– Радужный паучок. Я тебя понял…
Торонта засмеялся. Подставив, по традиции, раскрытую правую лапу, он невольно любовался, как с пряди черных вьющихся волос, перебирая длинными ножками, к нему спускается, гордо выставив при солнечном свете красные пятнышки на спине, бодрый, как всегда, каракурт.
Если бы мудрый и педантичный Ворланд наблюдал сейчас эту сцену, он бы , скорее всего, выронил бы свое перо от негодования и, что вполне себе возможно, внезапной ревности к другу.
Но, к счастью, его в этот момент там не было, и, как помнит читатель, мы решили оставить его пока наедине с собой и своими мыслями.
***
А Луна так красиво освещала окончание трудового дня, словно бы благословляла их новый союз, словно бы давала надежду, что не все так уж мрачно и тускло в этой жизни, есть, есть источник ярких и новых, зажигательных и бодрящих красок для того, чтобы двигаться вперед и только вперед, оставив все ненужные теперь грустные воспоминания позади… И об этом были мысли у Торонты, уверенного в себе и своей силе мстителе, жестоким в борьбе – и ласковым в любви, потому что держал он этой ночью, крайне мягко и бережно, Шелли за плечи, и они соприкасались в одном едином поцелуе.
А лунный лик мерцал вдали,
чтоб все невзгоды утекли…