Читать книгу Сезам, закройся! - Ольга Хмельницкая - Страница 1

– Просто убей его, и я заплачу тебе вторую половину. Еще и сверху добавлю! – сказал мужчина, слегка наклонившись вперед. В гладкой поверхности журнального столика на секунду появилось его отражение и тут же пропало – молодой человек откинулся на спинку кресла.

Хрупкая девушка, похожая на подростка, отрицательно покачала головой.

– Так не пойдет, – сказала она. – Мне нужна вся сумма сразу. Или ты думаешь, что я просто возьму деньги и убегу? В таком случае мне и половины бы хватило.

Молодой человек продолжал буравить девушку глазами. Одно веко у него подергивалось.

– Вот мне интересно, Лиза, – сказал он, – сколько человек ты уже убила? Я имею в виду, за деньги.

– Всего пятнадцать, – призналась его собеседница, слегка смутившись, как будто число покойников, отправленных ею на тот свет, было недостаточно большим, – но поверь мне: этого было достаточно, чтобы приобрести некоторый опыт в таком нелегком деле.

– А заплатили тебе за какое количество трупов? Я хочу знать, какой у тебя процент осечек, – продолжал напирать мужчина, барабаня пальцами по столу.

– Некоторые до сих пор здравствуют, – призналась Лиза. – Я не убиваю людей, которые мне нравятся. И если твой профессор Утюгов окажется милым добродушным стариканом, я оставлю его в живых.

– А деньги?

– Верну.

– Он не окажется «милым стариканом». Он безжалостный монстр. Мозг без сердца.

Лицо мужчины исказилось от ярости.

– Я проверю, – безмятежно сказала Лиза. – А кто он тебе? Бывший научный руководитель, укравший твою диссертацию? Я слышала тысячи таких историй, они уже в зубах навязли. Предупреждаю: за это не убивают. Во всяком случае, если дело происходило без отягчающих обстоятельств.

Девушка явно наслаждалась ситуацией. Ее никак нельзя было назвать красивой. Лиза была слишком, до костлявости, худой, с большим ртом, маленькими умненькими глазками и неправильными чертами лица. Жиденькие светлые волосы сзади собраны в хвостик. Она была одета в джинсы и толстовку. Ничто в ней не привлекло бы внимание на улице. И это было ее самым большим, самым главным козырем. Ну кто заподозрит, что юная двадцатилетняя студентка является наемным убийцей с солидным стажем? Никто и не догадывался.

– Хочешь кофе? – спросил мужчина, меняя тему.

– Планируешь меня соблазнить? – тут же спросила Лиза, широко улыбнувшись.

Молодой человек громко расхохотался. В его голосе послышалась горечь.

– Нет, – сказал он. – Просто на улице холодно, осень, ветер, и ты, наверное, замерзла. А я хочу тебя кое о чем предупредить, раз уж ты будешь общаться с профессором долго и, возможно, наедине. Не расслабляйся! Он исключительно опасный человек и достойный противник.

– Давай рассказывай, – кивнула Лиза. – А в кофе насыпь побольше сахара.

Она села поудобнее, утонув в большом кожаном кресле, стоящем под пальмой в кадке, и приготовилась слушать.

Капитан ФСБ Григорий Сергеев ходил из угла в угол. За столом сидел его начальник, полковник Владимир Евгеньевич Рязанцев, и хмуро смотрел в окно. Сентябрь выдался теплым и дождливым. День за днем теплый западный ветер нес тучи. Иногда между мохнатых облаков проглядывало голубое небо и вновь пряталось. Деревья пока стояли зеленые, как летом, и только гнулись и шелестели листьями от порывов ветра.

– Она регулярно шлет донесения, – сказал Сергеев, погладив усики, – у нее все в порядке. А то, что информация столь расплывчата и неконкретна, объясняется, видимо, тем, что лейтенант Ершова еще не вошла в курс дела и не успела завоевать доверие сотрудников НИИ и лично профессора Утюгова.

Рязанцев перестал рассматривать природу за окном и перевел взгляд на капитана. Его глаза сузились.

– Я знаю Еву очень хорошо. Даже слишком хорошо, – сказал он. – Ты в курсе, Григорий, что мы решили сыграть свадьбу в декабре, как раз перед Новым годом?

– Поздравляю, – сухо сказал Сергеев.

Капитан страшно злился, когда начальник напоминал о том, что Ева принадлежит ему, Рязанцеву. До того как между полковником и лейтенантом Ершовой вспыхнул роман, приведший их к решению пожениться, смуглая и стройная Ева была предметом мечтаний всего департамента. Теперь она была невестой Рязанцева, и это бесконечно расстраивало Григория Сергеева. Он ухаживал за Евой, и ему казалось, что в ее голосе сквозила ответная симпатия, но тут на сцене появился старый вояка, закаленный в боях степной пес, первоклассный мачо, мужественность которого била по глазам, как прожектор, и Сергеев был мгновенно и бесповоротно забыт. На его долю остались только возможность любоваться Евой издали и время от времени перекидываться с ней парой слов на профессиональные темы. Рязанцев получил все остальное. По мнению Сергеева, в этом была явная несправедливость.

– Вы думаете, Владимир Евгеньевич, – вкрадчиво сказал Григорий, – что у нее случился роман с одним из сотрудников института и она совершенно забросила свои профессиональные обязанности? Так, знаете ли, бывает.

Взгляд Рязанцева стал тяжелым.

– Ерунда, – сухо сказал он после паузы, – это чушь собачья, Григорий. Я доверяю Еве, как самому себе. Думаю, дело в чем-то другом.

– Ну, я не знаю, – легко согласился капитан, – просто Ева – девушка молодая, красивая, эффектная, у нее вполне могли появиться ухажеры.

Полковник пристально поглядел на Сергеева. Вид у капитана был самый невинный.

– Она в опасном месте. Одна, – сказал полковник, вставая из-за стола. – Если честно: я за нее боюсь.

Решение отправить Ершову в НИИ Новых биотехнологий, расположенный в глухом лесу в двух часах езды от города, созрело после того, как проводившаяся там проверка не выявила никаких нарушений. В том числе не было выяснено, что привело к самоубийству двух молодых сотрудников – молодой женщины и мужчины, которые покончили с собой практически одновременно. Версия о семейных неурядицах погибших не подтвердилась – девушка, как и Ева, имела жениха и готовилась к свадьбе, мужчина был благополучно женат. Тем временем вокруг НИИ распространялись пугающие слухи. Например, говорили, что сотрудники института – сплошь люди с отклонениями, а лес вокруг НИИ кишит больными животными, многие из которых являются результатами экспериментов, проводимых в институте. Местные жители давно старались держаться от странного места подальше, и местность вокруг НИИ окончательно заросла лесом, как замок Спящей красавицы. В это подозрительное заведение и отправилась Ева на оперативное задание. Она каждый день аккуратно писала донесения, но они становились все более и более неискренними, туманными.

Рязанцев это прекрасно чувствовал.

– Может, ее там чем-то опоили? – неуверенно предположил Сергеев. – Или загипнотизировали?

Полковник отрицательно покачал головой.

– Она в здравом уме и твердой памяти. Я в этом ни секунды не сомневаюсь, – сказал он. – У меня такое чувство, что по каким-то причинам моя невеста боится написать правду о том, что ей удалось узнать.

– Оригинальная идея, – сказал капитан, хмыкнув. – Может, ее раскрыли и шантажируют? Хотя чем ее можно шантажировать, не представляю. Очень странно…

– Я согласен, странно, – медленно сказал полковник, – я и сам ничего не понимаю. Но чувствую, что что-то здесь не так. Ева вполне вменяема, в добром здравии, но отделывается отписками вместо полноценных донесений. Зачем она это делает? Что происходит?

Западный ветер нес тучи со страшной скоростью. Они наползали друг на друга, то серые, то фиолетовые, то грязно-белые. Ветер у поверхности земли почти прекратился, и в этом сочетании быстро перемещающихся облаков и неподвижных деревьев было что-то пугающее.

– То есть вы хотите сказать, что Ева скрывает какую-то часть информации? – уточнил Сергеев.

Полковник тяжело вздохнул, а потом протянул руку и включил настольную лампу. Теплый желтый свет сразу смягчил тревожную атмосферу и сделал кабинет более уютным.

– Да, – сказал наконец Владимир Евгеньевич. – Видимо, она что-то скрывает.

– И это совершенно не вяжется ни с ее характером, ни с ситуацией, – добавил капитан.

Рязанцев кивнул.

– Кроме того, вы ее жених, фактически муж, а не только начальник. Совершенно непонятно, что она могла выяснить о НИИ такое, о чем не хочет сообщать вам.

– Согласен. Это абсурд, – сказал полковник после паузы. – Только если кто-то не стоит у нее над виском с пистолетом и не заставляет писать правильные донесения под угрозой расстрела. Но на этот случай есть кодовые фразы. Ева их не использует.

– Может, преступник знает эти кодовые фразы?

Полковник закурил, выпустил к потолку струйку дыма и с силой затушил сигарету в пепельнице в виде лягушки, держащей в лапах стрелу. Эту пепельницу ему подарила Ева на Двадцать третье февраля. Получив подарок, Рязанцев рептилию лобызать не стал, поцеловав взамен Ершову, которая осталась этим очень довольна.

– Преступник знает кодовые фразы? – переспросил он. – Вряд ли. Тем не менее на этот случай у нас с Евой есть пара личных фраз такого типа, мы договорились с ней о них прямо перед ее отъездом. О них никто не знает, кроме нас двоих.

Владимир Евгеньевич подошел к окну и скрестил руки на груди. Сердцем он чувствовал, что у его невесты какие-то проблемы, но совершенно не представлял, что ему в этой ситуации делать.

Сидя в большом кожаном кресле, Лиза допила кофе и бесшумно поставила чашку на блюдце. Богдан взял лист бумаги, гладкий, хрустящий и белый почти до синевы, и авторучку.

– Я сейчас нарисую тебе план, – сказал он девушке, – ты приедешь в НИИ, пойдешь в отдел кадров и попросишь принять тебя на работу. Тебя возьмут: у них дефицит сотрудников, никто не хочет работать в таком месте и за такую зарплату. К тому же страшные слухи делают свое дело.

За окном летели тучи и накрапывал дождик. Лиза любила такую погоду – во время дождя хорошо дышится.

– Кстати, о страшных слухах, – остановила Лиза молодого человека, глядя на чистый белый лист, – можно поподробнее?

– Можно, – вздохнул Богдан, – но боюсь, что ты тогда не захочешь туда ехать.

Повисла пауза. Поняв, что ему не отвертеться, мужчина задумчиво почесал затылок.

– Рассказывай, – подбодрила его девушка, – не фильтруй. Говори все, как есть. Я же не развлекаться туда еду, а по большому и важному делу.

Овчинников вздохнул. В его голове роились воспоминания – сплошь невеселые.

– НИИ Новых биотехнологий создает лекарственные препараты на основе генной инженерии, – сказал Богдан. – И это действительно правда. Препараты там делают, и они эффективны. Директором института является профессор Утюгов, которого я хочу убить.

– Мерзкий старикашка стибрил твою идею и прославился? При всех назвал тебя идиотом? Пять лет заставлял мыть пробирки, а потом выгнал взашей? Соблазнил твою девушку?

– Нет, все было не так.

– А как?

– Можно, я не буду об этом говорить? – поморщился мужчина, с тоской поглядев на пальму, растущую в горшке, который стоял рядом с журнальным столиком.

– Нельзя, – сказала Лиза.

Богдан встал и начал расстегивать брюки. Затем он слегка спустил их вниз.

– О ужас, – всхлипнула девушка, широко распахнув глаза. – Это произошло от препаратов Утюгова?

– Да. Он испытывал новые снадобья на своих сотрудниках.

Скрипнув зубами, Богдан снова надел брюки, скрыв свое почти метровое мужское достоинство.

– У меня уже несколько лет нет никакой личной жизни, – пояснил он. – Я никому не решаюсь это показать, чтобы меня не сочли уродом. Ты – другое дело, я тебе заплатил, я просто твой клиент. У нас деловые отношения. Во всяком случае, теперь ты знаешь, что мне есть за что желать ему смерти.

– А ты не пытался его укоротить? Хирургически? – спросила Лиза. Ей было искренне жаль Богдана. Мужчина ей очень нравился.

– Пытался. Хирурги отказались браться за такую операцию, – пояснил он. – Я, видимо, теперь до самой смерти буду жить без секса.

– А что сказал профессор, увидев, что с тобой сталось? – спросила девушка. – Он не пытался тебе помочь?

– Помочь? Ха! Мерзкий старикашка прыгал по кабинету как ненормальный и кричал, что выгодно продаст технологию изготовления снадобья, – с горечью произнес Богдан. – Мои чувства его при этом совершенно не интересовали.

– А потом?

– Потом, – сказал мужчина, слегка наклонившись через стол, – началось самое интересное. Через пару дней профессор, его, кстати, зовут Валентин Эмильевич, вызвал меня и сказал, что он согласен помочь вернуть моему члену первоначальный вид, но только в том случае, если я обязуюсь пахать на него в поте лица и никому не говорить о том, над чем я работаю.

– То есть он получил раба.

– Да.

– А сроки?

– Он пообещал выдать мне противоядие через пять лет. Но, думаю, врал.

– Ты не стал ждать?

– Да. Я сбежал, открыл свой бизнес, разбогател и теперь хочу его убить. Надеюсь, ты мне в этом поможешь.

– А если просто припереть его к стенке и потребовать антидот?

– Как? Он не покидает стен института. К тому же НИИ так и кишит несчастными уродами, готовыми защищать Утюгова ценой собственной жизни, так как он – их единственная надежда на возвращение нормального облика.

– А что, профессор не только на тебе ставил эксперименты?

– Нет. Главный бухгалтер НИИ Зинаида Валериевна Дрыгайло – женщина без зубов, она носит вставную челюсть на присосках. Утюгов регулярно обещал ей выдать зелье, от которого у нее вырастут новые зубы, но на моей памяти она этого так и не дождалась. А ведь это чуть ли не самый легкий случай. Например, заместитель директора по административно-хозяйственной деятельности Виктор Коршунов имеет жабры и каждые два часа вынужден ложиться в ванну с водой, чтобы они не пересыхали.

– Жуть какая, – поморщилась Лиза. – Как-то даже и не верится, что такое возможно в наше время и всего в нескольких десятках километров от столицы.

– Там почти все такие, – пояснил Богдан. – Почти все на крючке. Поэтому никто и не уходит – каждого нового сотрудника профессор поит чаем, кофе или вином со снадобьем, вариантов коего у него масса, и после этого человек, заполучивший проблемы с внешностью, начинает яростно работать на Утюгова, надеясь вернуть себе с его помощью нормальный облик. Сбежать можно, но тогда несчастный на всю жизнь наверняка останется инвалидом.

– А профессор правда может дать противоядие? – засомневалась Лиза.

– Конечно. То есть я думаю, что может.

– И что, больше никто в НИИ не владеет технологией производства таких препаратов? Утюгов – монополист?

– Возможно, кто-то и владеет. Но дружбы в коллективе нет, все скованы страхом, все друг от друга шарахаются, каждый оказывается один на один со своей проблемой, в состоянии глубокого стресса, и никто не стремится никому помогать. Поэтому я не знаю, умеет ли еще кто-то производить такие снадобья. Думаю, что нет – все нити находятся в руках Утюгова. После смерти бывшего директора к нему перешла вся полнота власти и кураторство над всеми научными разработками института.

Лиза задумалась.

– И ты предлагаешь мне поехать в НИИ, убить профессора и тем самым лишить всех его несчастных жертв надежды? Боюсь, часть сотрудников института покончит после этого с собой.

– Такие ЧП, к слову, в НИИ не редкость, – вздохнул Богдан. – Но зато убийство бесноватого профессора решит все проблемы одним махом. Больше такого беспредела уже не будет, и новые люди не попадут в эти страшные сети. Главное, ты не попадись, – добавил он шепотом.

– А если попадусь? – спросила Лиза. – И у меня тоже вырастет что-то очень большое?

Богдан рассмеялся.

– Тогда приезжай ко мне. Будем дружить, – сказал он.

Мужчина подвинул к себе бумагу и авторучку и принялся рисовать план НИИ.

Рязанцев ходил туда-сюда по своему кабинету и курил. Его широкое обветренное лицо было мрачным, между бровей залегла глубокая складка.

– Итак, что мы имеем, – сказал полковник вслух. – Два самоубийства подряд, пугающие слухи и достоверные сведения об астрономических счетах трех сотрудников НИИ в Швейцарии. Туда время от времени поступают деньги. От кого? Непонятно. Вероятнее всего, от фармацевтических или косметических компаний. Кому именно принадлежат счета, мы не знаем. Вопрос о том, как передается информация, которая впоследствии оплачивается, на повестке дня не стоит – институт подключен к Интернету, по которому можно отправить все, что угодно, куда и кому угодно.

Настольная лампа бросала теплый свет на бумаги, в беспорядке разбросанные на столе Владимира Евгеньевича. Рядом, возле стакана с карандашами и авторучками, стояла фотография девушки в простой деревянной рамке. Полковник протянул руку и провел ладонью по изображению. Он очень хотел бы оказаться сейчас рядом с невестой, но это было невозможно.

«Она уже два месяца там, – подумал Владимир Евгеньевич, – я видел ее в последний раз восемь недель назад. После этого она переселилась в общежитие при НИИ. Она находится в самой гуще событий, и при этом от нее не поступает ровным счетом никакой конкретной информации».

Интуиция подсказывала полковнику, что у его невесты возникли проблемы, но он совершенно не представлял, какого они рода. Вот если бы он мог поговорить с ней лично, обнять, расспросить, посмотреть любимой девушке в глаза…

Владимир Евгеньевич решительно прервал свои пустые мечтания и закурил очередную сигарету.

– Надо выяснить, кому принадлежат эти счета. Кто эти люди, которые продают российские биологические секреты на Запад? – зло спросил Рязанцев вслух. – Директор, главный бухгалтер и заместитель главы НИИ по административно-хозяйственной деятельности? Почему-то очень сомневаюсь, что все так просто. Кто-то, кто хорошо знает иностранный язык, может иметь доступ к научным материалам учреждения, сканировать формулы и пересылать их заказчикам. Руководство института, может быть, об этом ни сном ни духом не знает!

Полковник закашлялся, потушил сигарету в пепельнице с царевной-лягушкой, открутил крышку на бутылке «Святого источника», стоявшей на подоконнике, и отхлебнул глоток воды. В груди на мгновение стало холодно. Свело зубы.

– Будь осторожна, девочка моя, – прошептал он, глядя на фотографию. – Будь осторожна! Там замешаны очень большие деньги. Те, кто сидит на такой финансовой трубе, ни за что не отдадут ее добровольно.

Полковник опустился в свое кресло и вытянул ноги. Беспокойство о Еве грызло его все сильнее.

Лиза вышла на улицу и села в старенький красный «Сеат Марбелья». Как успешный наемный убийца с солидным стажем, она могла позволить себе купить «Феррари», но не хотела привлекать к себе повышенного внимания. А та машина, на которой она ездила – скромная, маленькая, пыльная, устаревшего дизайна, но при этом очень женственная, как нельзя лучше отвечала запросам девушки. Накрапывал дождик, и Лиза натянула на голову капюшон куртки. Несмотря на зеленые листья деревьев, в воздухе пахло осенью. Несколько раз глубоко вздохнув и насладившись свежими дуновениями ветерка, девушка села в машину и развернула план здания, нарисованный Богданом.

– Ну там и осиное гнездо, – пробормотала девушка, разглядывая набросок.

На схеме был почти идеально изображен квадратный куб, верхняя половина которого находилась над землей, а нижняя – углублена под ее поверхность. Прямо в передней части здания была изображена проходная, за которой начинался большой холл. На верхние этажи вела лестница, рядом с которой рукой Богдана было размашисто написано: «Витражи». Направо от входа в холле был отмечен выход на площадку лифта, а чуть дальше был изображен небольшой коридор, ведущий в гараж. По углам четырехугольного здания располагались четыре лестницы, соединяющие этажи.

«Ага, – подумала Лиза, – значит, в здании есть одна парадная лестница с витражами в центре, четыре обычных по углам и лифт справа от холла. Ясно. Мне только непонятно, почему в подземные этажи, судя по схеме, невозможно попасть по лестницам. Их просто нет! Только лифт. А если пожар? А вдруг отключится электричество? И все? Люди заблокированы?»

Она откинулась на сиденье машины и задумалась. Ответ был только один, и он был очевиден.

– Там лаборатории, – хмыкнула Лиза. – Темно, тихо, страшно и много высокоинтеллектуальных червей-мутантов. Отключение лифта автоматически приводит к блокировке подземелья. Ни одно чудовище не вырвется.

Девушка засмеялась. Ей было совсем не страшно. Напротив, предстоящее приключение будоражило. Она никогда не терялась в трудных ситуациях. Наоборот, ей постоянно нужен был адреналин. Только тогда, когда на кону стояли жизнь и свобода, Лиза чувствовала себя хорошо.

– У меня, наверное, адреналиновая наркомания, – сказала она, складывая лист бумаги пополам и укладывая на фальшивый диплом о высшем биологическом образовании на имя Лизы Мининой, купленный для нее Богданом. – Я постоянно хочу экстрима. Можно сказать, что я занимаюсь любимым делом – выслеживаю злодеев различных мастей, за смерть которых готовы заплатить кругленькую сумму, и отправляю их к праотцам. А теперь вот мне предстоит экскурсия в увлекательнейшее место и встреча с умными, одаренными и блестяще образованными людьми, одного из которых я, увы, должна буду препроводить на тот свет.

Она завела машину. Лиза еще не подозревала, что дело, за которое ей заплатил Богдан, будет последним в ее карьере профессионального убийцы.

Ева Ершова, лейтенант ФСБ и невеста полковника Рязанцева, смешивала в пробирке жидкости двух разных цветов, задумчиво глядя прямо перед собой. За большим стеклянным окном института виднелись лес и темные тучи над ним, похожие на летящие по небу мягкие игрушки. Девушка была рада, что сегодня ей поручена работа на этажах и не надо спускаться в подвал – подземные лаборатории, в которых поддерживаются постоянная температура, влажность и световой режим и где она начинала тут же испытывать приступы клаустрофобии. На улицу Ева не выходила уже давно – при НИИ было общежитие, а ходить в лес было не принято. Особенно ночью.

– Ну что, готово? – спросила ее Лариса Ильина, очень высокая и сутулая блондинка с тонкой шеей и длинным носом. У нее была светлая кожа, светлые ресницы, светлые брови и множество веснушек.

– Еще минут пять, не больше, – ответила Ева, продолжая перемешивать ингредиенты.

В лаборатории было сумрачно. На столах лежали небольшие квадратные стеклышки с препаратами лепестков тюльпана. Лариса положила на стол рядом с Евой микропипетку, созданную в Институте биологического приборостроения РАН и позволяющую дозировать ввод препаратов в клетки с большой точностью, и потянулась.

– Когда будет готово, капай раствор рестриктазу в каждый препарат, – сказала она Еве, задумчиво мешавшей жидкость, которая постепенно становилась ярко-желтой.

– Скажи, Лариса, – сказала Ева подруге, – а почему я всегда думала, что генетику взрослого, уже сформировавшегося организма невозможно изменить? В клонировании, например, работают с эмбрионами. То есть меняют наследственную информацию. Изменение же ДНК взрослых организмов представлялось мне невозможным!

– Я тоже так думала, – сказала Лариса, – пока не пришла работать сюда. Вообще-то, перенос генов из клетки в клетку – довольно простое дело. Правда, для этого ранее требовалось специальное оборудование, так называемые «генные пушки». Резать, склеивать и создавать искусственные гены тоже научились давно, тут мы не первопроходцы, хотя и владеем этими методами досконально. На самом деле одно из открытий нашего института – это создание специальных веществ-переносчиков, которые, попадая в кровь живого организма, разносятся по всему телу и работают как маленькие локальные «генные пушки», изменяя цитоплазму близлежащих клеток. В результате работа с генами в нашем НИИ из сложного и дорого процесса превратилась в игру, в которой одни выступают хищниками, а другие – жертвами.

Раздался писк, и Ева отвлеклась от объяснений коллеги. Прямо перед ней на столе стояла клетка, в которой сидели белые лабораторные крысы. Они были сильными, мускулистыми, острозубыми и косили на девушек красными глазами. Одна из крыс пищала. Видимо, была голодна.

– Есть хотят, – сказала Ильина, – это суперкрысы. Валентин Эмильевич кормит их допингом, от которого они очень быстро набирают мышечную массу и становятся злобными и свирепыми.

– Я в общих чертах знаю, – кивнула Ева. – Мне просто интересно, что профессор собирается делать с этими грызунами дальше? Ну ладно, тюльпаны. Тут все понятно – коммерческий заказ. Но крысы ему зачем?

Лариса подошла к клетке и посмотрела на грызунов.

– Не знаю, – ответила девушка после паузы. – Я в стратегические вопросы руководства не вмешиваюсь.

Ильина еще помолчала. Ершова видела, что Лариса хочет о чем-то спросить, но не решается.

– Кстати, – как бы между прочим сказала Ильина, стараясь, чтобы ее голос звучал натурально, и наклоняясь над невысокой Евой, как журавль над лягушкой, – ты тут уже два месяца, а никаких изменений незаметно. Ну, ты понимаешь меня… Утюгов поит каждого нового сотрудника раствором, замаскированным под обычный напиток, и у того происходят какие-нибудь изменения. А у тебя никаких не видно что-то. Извини, что я спрашиваю.

Ева аккуратно поставила пробирку в держатель и расстегнула халат. Все ее тело было покрыто жесткими курчавыми волосами. Ильина взвизгнула и прикрыла рот рукой.

– Я каждое утро удаляю волосы на видимых участках депиляторным кремом, – сказала Ершова. – Но там, где тело прикрывает одежда, я ничего поделать не могу – никакого крема не хватит. К тому же волосы быстро вырастают снова.

– Бедная девочка, – пробормотала Ильина, шмыгая длинным, как у Буратино, носом. – Все мы тут, впрочем, бедные. Крупные научные открытия не всегда приводят к счастью. Очень часто от них бывают только неприятности.

– Это зависит только от порядочности людей, в руках которых находятся новые технологии, – пожала плечами Ева, застегивая халат, – открытие само по себе не бывает ни хорошим, ни плохим. Полезным или вредным его делают люди. Вот у меня должна была быть свадьба в декабре, – добавила Ершова после паузы, – но теперь, очевидно, не будет.

– Ты рассказала ему, что с тобой случилось? – спросила Лариса, потирая лоб длинным, как макаронина, пальцем.

– Нет, – покачала головой Ева, – не могу же я сказать ему, что стала чудовищем Франкенштейна.

– У меня вот был молодой человек, он здесь работал, – сказала Лариса, – уволился раньше, чем у меня начались проблемы, и я тоже так и не решилась ему показаться в новом обличье. Просто написала СМС, что нам лучше расстаться.

Ильина всхлипнула. Чтобы успокоиться, она достала из лабораторного холодильника бутылочку пепси, отпила половину, а потом сунула бутылку с остатками сладкого напитка в карман своего белого халата.

«Ничего, – подумала Ева, – пусть они поломали мне жизнь, но я выведу их, гадов, на чистую воду! Я уже знаю кое-что важное».

По коридору медленно прошел Алексей Гришин. Его огромные ноги, похожие на лыжи, вяло волочились по полу. Проводив Алексея глазами, Ева снова взяла пробирку и принялась перемешивать желтое содержимое. Крысы смотрели на нее блестящими красными глазами.

Лиза отправилась в НИИ в конце рабочего дня. Дорога, которая вела к институту через лес, была в запущенном состоянии – ямы, трещины, колдобины и рытвины встречались на каждом шагу. Высокие и мощные деревья росли вплотную к проезжей части, закрывая дорогу от света, и так не слишком яркого в этот пасмурный день.

«Я не удивлюсь, узнав, что профессор Утюгов поливает растения специальным препаратом, чтобы они росли выше и гуще», – подумала Лиза.

Приключение продолжало ее будоражить. Страха не было. Машину бросало из стороны в сторону по неровной дороге, иногда девушка с трудом удерживала руль. Где-то в глубине леса послышался вой. Звук был одновременно тоскливым и грозным.

– Днем не страшно, – сказала вслух Минина, придавливая посильнее педаль газа, – а вот ночью, думаю, такое слышать неприятно.

Внезапно дорогу перед машиной Лизы пересекла быстрая тень.

«Он, наверно, не только страшный, но и голодный – тот, что так громко воет», – подумала Лиза, притормаживая.

Девушка остановила машину прямо посредине дороги и вышла. Минина чувствовала, что из темных кустов за ней наблюдают чьи-то глаза. Спокойно, не делая резких движений, Лиза открыла багажник и вытащила оттуда связку сосисок.

– Хорошая собачка! На! – сказала девушка, очищая сосиски от шкурки и выкладывая их на дорогу поближе к кустам.

Несколько минут вокруг было тихо. Потом темная зелень бесшумно раздвинулась, и на дорогу вышел огромный пес. Минина ойкнула. Волосы на ее голове зашевелились. В какой-то момент девушка почувствовала, что выдержка готова ей изменить и она вот-вот опрометью бросится назад в машину. Только предельным напряжением воли она сдержала панику. Пес был невероятной величины – в холке он доставал Лизе до плеча. В огромной пасти тускло блестели острые белые клыки, с подбородка капала слюна. В густой шерсти были видны глаза – умные, человеческие, как будто когда-то принадлежавшие существу с ученой степенью.

«Сохранил ли он разум или стал безжалостным каннибалом?» – подумала про себя Минина, неподвижно стоя у своего «Сеата». Вздумай пес атаковать ее, спрятаться в машину девушка бы в любом случае не успела. К тому же ее старенький автомобиль не продержался бы против такого чудовища и минуты.

Пес опустил голову, не выпуская Лизу из поля зрения, и понюхал еду. Его челюсти раздвинулись в гримасе, напоминающей улыбку.

– Ешь, – сказала Минина, – если понравится, завтра я еще привезу. Съезжу в магазин и куплю.

Ей показалось, что взгляд зверя стал насмешливым.

«Не будет у тебя никакого магазина завтра», – сказали его темные глаза. В больших круглых зрачках пса отражались и Лиза, и ее красная машина.

Чудовище склонилось над сосисками. Через мгновение они исчезли в страшной зубастой пасти. Лиза вытащила из кармана бумажный платочек, подошла и аккуратно вытерла с подбородка пса слюну. То, что произошло потом, испугало Лизу до смерти. Зверь сделал стремительное движение и сомкнул острые, как бритва, зубы у девушки на запястье. Минина вскрикнула и отдернула руку. На белой коже остался четкий след зубов – зверь не прокусил кожу, а только слегка придавил, оставив на запястье браслет из бордовых, как бусины, отметин. Через секунду пес исчез в густых зарослях.

– Интуиция подсказывает мне, – медленно сказала Лиза, с трудом переводя дух, – что эти следы никому в институте показывать нельзя. И менее всего – злобному профессору Утюгову.

Она опустила рукав пониже, села в машину и поехала дальше.

Устав впустую метаться по кабинету, Рязанцев набрал номер Алевтины Вениаминовны Чабрецовой – биофизика, доктора наук, недавно вышедшей замуж за милиционера Дениса Чабрецова.

– Владимир, здравствуйте, – сказала дама, услышав его голос. – Если вам нужен мой муж, то он уехал в командировку в Екатеринбург, будет только в пятницу. Там молодая певица упала с крыши. То ли сама, то ли ее подтолкнул кто… В общем, мой супруг проверяет московские связи погибшей.

Рязанцев объяснил, что на этот раз ему нужна именно Алевтина.

– Утюгов? Да, знаю, – сказала женщина, ее голос сразу стал сухим. – Очень неоднозначная личность.

– О нем ходят разные и очень странные слухи, – сказал Владимир Евгеньевич, изо всех сил стремясь растопить внезапно возникший лед.

– Да, – подтвердила Алевтина, – слухи ходят разные, некоторые – вообще на грани бульварных россказней о визитах зеленых человечков. Особенно меня позабавил последний слух о том, что директор НИИ Новых биотехнологий изобрел средство для неограниченного продления жизни и таким образом будет руководить институтом вечно. Кроме того, говорят, что в НИИ изобрели вещество, которое служит аналогом «генной пушки»: при попадании в кровь оно разносится по всему организму и меняет цитоплазму клеток. Последний слух похож на правду, но сотрудники института, очевидно, изобретением делиться не намерены и напускают туману вокруг этого вопроса. Этот факт меня и моих коллег очень настораживает. Впрочем, может быть, что никаких пушек они там не изобрели и это такая же ерунда, как зеленые человечки.

Она засмеялась, но ее смех особым весельем не отличался.

– А когда вы видели Утюгова в последний раз? – спросил полковник.

– Около полугода назад, на научном симпозиуме. Он был в добром здравии и, к слову, громче всех потешался над разными пугающими слухами о своем НИИ.

Рязанцев сделал небольшую паузу.

– Алевтина, дорогая, – сказал он, – я не сомневаюсь, что в вашей научной среде больше знают об Утюгове и его институте, чем у нас, в коллективе скромных работников правоохранительных органов.

Супруга Чабрецова молчала. Было очевидно, что тема ей неприятна.

– Вы понимаете, – медленно сказала она наконец, – я не уверена, что распространение глупых слухов, порочащих честь и достоинство моих коллег, является хорошим и приличным поступком.

– Является и хорошим, и приличным, – тут же горячо подтвердил Владимир Евгеньевич. – Давайте я через полчаса приеду, и мы поговорим. Помогите мне, Алевтина. Дело в том, что в этом институте находится моя невеста.

Алевтина положила трубку и задумалась. Из мелких фактов, неизбежно просачивающихся за стены НИИ, руководимого Утюговым, собиралась, как из мозаики, совершенно неприглядная картина, вызывающая у Чабрецовой все более нездоровые ассоциации с научными изысканиями, проводимыми в свое время фашистами.

Богдан смотрел на экран компьютера, но ничего не видел. Мысли его бродили далеко.

– Наверное, я зря это сделал, – пробормотал он, – зачем я отправил юную девушку в эту биологическую мясорубку! Да, она убийца, я заплатил ей, но мне все равно не по себе. Утюгов – тертый калач и опытный боец. Появление Лизы может вызвать вопросы, кто-нибудь выяснит, что у нее фальшивый диплом – и пиши пропало. Превратят ее в страшилище, вырастут у нее третья нога, пятая рука и глаза на затылке… Жуть! Я знаю, каково это – быть уродом.

Совесть мучила Богдана все сильнее. Он выпил чаю, съел горсть печенья, прошелся по кабинету, размахивая руками вверх и вниз, а потом сел за рабочий стол и попытался сосредоточиться на договоре. Работая, Овчинников как настоящий трудоголик обычно отключался от всех проблем и окружающей реальности. Но сегодня все шло нештатно. Через несколько минут бесплодных попыток вникнуть в суть договора Богдан снова встал. Его грызло беспокойство.

«Позвонить ей, что ли, попросить вернуться? – подумал он. – Или не надо? Может, все не так страшно и я зря нагнетаю ситуацию? Ну не убьют же ее там в конце концов».

«Вполне могут», – тут же подсказал ему внутренний голос.

Овчинников принялся ходить из угла в угол. Член при этом ему активно мешал.

«Монетку, что ли, бросить? – думал молодой человек. – И если выпадет решка, позвонить Лизе и сказать, что я отменяю свой заказ?»

Он снова сел в кресло и почесал затылок. В мыслях у Богдана царили разброд и шатание.

В коридоре прошаркали шаги. Гришин, с трудом волочивший ноги в огромных ботинках, прошел в другом направлении. Лариса и Ева оглянулись и проводили Алексея взглядом.

– Не нравится он мне, – сказала Ильина, нахмурившись, – не сегодня завтра повесится.

– Ты что?! – испугалась Ершова, чуть не уронив пробирку с раствором рестриктазы.

Через большие окна лаборатории были видны кроны деревьев и проплывающие над ними рыхлые облака. Садившееся солнце иногда бросало на края облаков косой золотой луч, и тогда на несколько мгновений унылая картина преображалась, как по волшебству.

– У него апатия, он не хочет жить и, судя по всему, потерял надежду, – вздохнула Ильина, почесав длинным, как макаронина, пальцем кончик своего носа.

– Может, поговорить с ним? – спросила подругу Ева, внутренне содрогаясь. – Ноги, ставшие лыжами, – это еще не повод умирать! Мы-то с тобой не сдаемся.

– Да тебе-то что! – рассмеялась Ильина. – Ты, Ершова, просто пойдешь в салон и сделаешь себе фотоэпиляцию. И не будет у тебя лишних волос. Снова станешь человеком.

Луч солнца опять на секунду прорвался сквозь сплошную облачность и тут же пропал. Еве вдруг ужасно захотелось подставить лицо свету и зажмуриться, чтобы лучи проникали сквозь сомкнутые веки и становились ярко-розовыми. В здании НИИ девушке было неуютно. Стены в коридоре были выкрашены в бирюзовый цвет, но он совсем не напоминал о небе, являясь скорее издевательской пародией на него. Белые потолки, как в больнице. Мебель кое-где была современной, офисной, а в других помещениях оставалась старой, советского образца. Ева поймала себя на мысли, что ни на секунду не может расслабиться. Внутри как будто стоял ком, а может – стальной стержень. Иногда девушке приходило в голову, что так же некомфортно в НИИ чувствуют себя абсолютно все, в глубине души ожидая неприятностей и страдая от страха и беспокойства.

– Да-да, – повторила Лариса, – сделаешь фотоэпиляцию, и будет у тебя кожа гладкая, как у младенца.

Ева с сожалением отвернулась от окна, выныривая из глубины собственных мыслей.

– У меня не хватит денег, оплата за фотоэпиляцию рассчитывается на основе обработанных квадратных сантиметров тела, – пробормотала Ева. – К тому же такую процедуру можно делать девушкам с темными волосами и светлой кожей, чтобы контраст был. А я-то… Не негритянка, конечно, но вполне классическая смуглая восточная женщина.

Ева закончила перемешивать содержимое пробирки, когда на дороге, ведущей к НИИ, появилась маленькая красная машинка. Несколько секунд девушка рассматривала автомобиль, пытаясь вспомнить, видела ли она его раньше.

– Лариса, – позвала Ершова, махнув своей коллеге, которая в этот момент включала сканирующий туннельный микроскоп, стоивший кучу денег. За его создание разработчикам в свое время была вручена Нобелевская премия. – Чья это машина?

Бросив возиться с оборудованием, высокая, как журавль, Лариса подскочила к окну, чуть не ударившись о стекло длинным носом. Мускулистые крысы беспокойно зашевелились в своей клетке.

– Не знаю, – медленно сказала Ильина, – ни у кого из нас такой машины нету.

– Давай посмотрим, кто из нее выйдет, – предложила Ева, прижимаясь вплотную к стеклу, чтобы было лучше видно.

Дверца старенького «Сеата» распахнулась, и из машины вышла юная девушка в джинсах и куртке.

– Студентка, наверное, на практику отправили, – прошептала Ева.

Подруги переглянулись.

– Надо ее предупредить. Пусть скорее уезжает отсюда, – сказала Ершова. – А то будет здесь еще один урод и еще одна поломанная жизнь.

– Ты права, – спокойно кивнула Лариса. – Я ее предупрежу. Тебе нельзя рисковать.

Ева с недоумением посмотрела на Ильину.

– Думаешь, я не догадалась, что ты из спецслужб? – сказала Лариса, бросив быстрый взгляд на приоткрытую дверь. – Ты же ничего в биологии не понимаешь, совершенно, но все вынюхиваешь и выглядываешь. Если ты сейчас пойдешь предупреждать новенькую, то провалишь задание. Поэтому пойду я.

И она быстро вышла из лаборатории. Ева выбежала за ней.

– Пойдем вместе, – сказала она Ильиной. – Я, может, и рискую заданием, зато у меня всегда есть возможность вызвать подкрепление, ферштеен?

– Ты прямо-таки Джеймс Бонд, – сказала Лариса после минутного колебания.

– Тс-с-с-с, – ткнула ее Ева пальцем в бок. – Сейчас главное – предупредить новенькую.

Девушки быстро пошли по узкому коридору.

Алевтина налила полковнику темно-коричневый чай в прозрачную стеклянную чашку и подвинула блюдце с пирожным. Она явно не знала, с чего начать.

– Когда вы впервые познакомились с Утюговым? – спросил полковник, перемешивая жидкость и глядя, как в ее глубине, как в аквариуме, кружатся крупные черные чаинки.

– Около десяти лет назад. Может, двенадцать. А может, и все тринадцать, – сказала Алевтина. – Он тогда был заместителем директора НИИ Новых биотехнологий. Руководителем института он стал после смерти своего начальника.

– А что с ним случилось? – аккуратно спросил Владимир Евгеньевич.

– Разумеется, он пропал без вести, – насмешливо сказала Чабрецова. – Вышел погулять из НИИ в лес и не вернулся. После этого главой института стал Утюгов. Кстати, пропавший директор был умницей, красавцем и очень порядочным мужчиной.

– Молодым?

– На момент пропажи ему было около сорока, – сказала женщина.

– Вы думаете, его убили? – прямо спросил Рязанцев, отхлебывая чай.

Алевтина поморщилась. Ее пальцы нервным движением разгладили край скатерти с нарисованными на ней крупными маками.

– Не бойтесь, – сказал Владимир Евгеньевич, наклоняясь вперед, – вы жена моего друга, у нас сейчас с вами частная беседа, просто расскажите мне все, что знаете. Как я уже сказал, у меня в этом НИИ невеста, и я очень волнуюсь. Если честно, то просто места себе не нахожу.

Чабрецова молчала. Полковник не торопил ее. Он медленно пил чай и ел пирожное, купленное Алевтиной во французской булочной, находившейся на первом этаже их дома.

– Не только я думаю, что это было убийство, – сказала наконец Чабрецова. – У нас почти все так считают, только вслух не говорят. Все-таки мы научные работники, а не сплетники, и уважаем факты, а не домыслы. К тому же НИИ Новых биотехнологий обычно представляет на конференции великолепные доклады, у них отлично поставлена работа, так что формально к ним нет никаких претензий. А слухи – это не из области науки.

Она встала и подошла к окну.

– Но раз у вас там невеста и это ваше личное дело, я расскажу все, что знаю.

Рязанцев напрягся, боясь пропустить хоть слово.

– Я была хорошо знакома с предыдущим директором, Степаном Комиссаровым, молодым успешным доктором наук, хорошим администратором и приятным человеком, – сказала Алевтина. – Профессор Утюгов был его замом по науке. Кроме того, я была знакома с дочерью Утюгова.

– Была? – уточнил Рязанцев. – Что, она тоже умерла?

– Говорили, что она серьезно заболела и была помещена в закрытую клинику, – пояснила Алевтина, – но я не знаю, правда это или нет. Не исключено, что девушка участвовала в каких-либо недозволенных опытах и получила большие проблемы со здоровьем.

– Психические или физические проблемы? – уточнил полковник.

– Не знаю, – пожала плечами жена Чабрецова, – думаю, что и первые, и вторые. В общем, она тоже пропала, как Комиссаров, и выяснить, в какую именно клинику она помещена, не удалось. Примерно в это же время я заметила в поведении Утюгова разительную перемену.

Она замолчала и отпила глоток чая, который уже почти остыл.

– В чем заключалась эта перемена? – спросил Рязанцев. – И не связана ли эта перемена с горем по поводу проблем с дочерью? Может быть, между Комиссаровым и Маргаритой Утюговой вспыхнул страстный роман и они просто сбежали? Уехали вдвоем? А профессор был по каким-либо причинам против их брака, вот дело и обросло нелепыми домыслами? Есть и другой вариант – Утюгов был настолько взбешен их романом, что убил обоих любовников. Во всяком случае, двойное исчезновение – зрелого мужчины и юной девушки – наводит на мысли, что тут были замешаны чувства.

Алевтина молчала. Полковник тоже немного помолчал, давая женщине собраться с мыслями. Часы, висевшие на стене, громко тикали, отсчитывая мгновения.

– Мне трудно сказать что-то определенное, – ответила Чабрецова спустя некоторое время, – честно говоря, я не верю, что любовь имеет к этой загадке хоть какое-то отношение. Что же касается сути перемены, то ее мне тоже трудно сформулировать. Со стороны это выглядело так, словно Валентин Эмильевич нашел бриллиант величиной с колесо от «БелАЗа» и теперь боится, как бы кто-нибудь его не забрал.

– Он нервничал?

– Не то чтобы слишком. Не могу точно объяснить, в чем заключалась перемена. Но она точно была. С тех пор, кстати, и начались чудеса. Комиссаров исчез, Утюгов стал директором, институт взял курс на самоизоляцию, притом что их научная работа была вполне качественной и они регулярно отчитывались о создании новых видов теплостойких пингвинов, такс-многоножек, шелковичных червей толщиной с батон колбасы, самоуничтожающихся тараканов, плотоядных кроликов, поющих аквариумных рыбок, озимой картошки и засухоустойчивых фикусов, которые можно не поливать по полгода, а они все равно цветут, как ни в чем не бывало. Фактически в НИИ Новых биотехнологий делают чудеса, причем быстро и дешево.

– Как интересно, – прошептал Рязанцев. – Утюгов, значит, действительно гений?

– Будете смеяться, – пожала плечами Чабрецова, – но я никогда не замечала за ним особого интеллектуального блеска. Так, середнячок. Все считают, что НИИ добивается таких успехов благодаря замечательной технологической базе. Они покупают новейшее оборудование, иногда весьма недешевое. Но выдающимся интеллектом Утюгов не отличается. Впрочем, это мое личное мнение.

– Но он же профессор?

– Я имею в виду, что он – обычный средний профессор, – поправилась Алевтина Вениаминовна, слегка покраснев. – Умный, эрудированный, он знает все о своей области деятельности. Но блеска и гения в нем нет.

– Может, открыл что-то? Случайно? Какой-нибудь стимулятор мозговой деятельности?

– Вряд ли, – покачала головой женщина, – все известные науке стимуляторы влияют на эмоциональную сферу, уменьшая при этом остроту разума. Кроме сахара, конечно. Сахароза реально улучшает мозговую деятельность и производительность труда. Но ненамного.

– Может, в институте есть кто-то другой гениальный? Ученый, находящийся в тени?

– Сомневаюсь, – хмыкнула Чабрецова. – Самым умным из них был Комиссаров. Я скорее поверю, что он сделал какое-то эпохальное открытие, после чего его и убили. Он ведь был открыт и доверчив, как ребенок.

Полковник сделал большой глоток чая и доел пирожное.

– Значит, у нас вырисовываются два вопроса, – резюмировал он, – первый заключается в том, что дочь Утюгова куда-то пропала несколько лет назад. Сколько, кстати, ей было лет?

– Около двадцати двух. Сейчас ей было бы почти тридцать. Вернее, двадцать восемь, – прикинула Чабрецова.

– Второе. Куда пропал прежний директор НИИ Новых биотехнологий? Связано ли это с исчезновением дочери Утюгова, и если связано, то как?

Владимир Евгеньевич допил чай, встал и поставил чашку и блюдце в раковину. Место, в котором находилась Ева, нравилось ему все меньше.

Здание было огромным. Лиза не думала, что оно такое колоссальное. Серый куб лежал в зеленых зарослях, сквозь асфальт пробивалась трава – такая же агрессивная, как и вся местная растительность. Лиза припарковала машину и вышла, опустив рукав куртки пониже, чтобы он скрыл следы зубов зверя. Вокруг было тихо – ни шума автомобилей, ни привычных звуков большого города. Тихонько шумели деревья, тучи, казалось, стали тяжелее и ниже.

– Ни забора, ни охраны, – пробормотала Минина, оглядываясь. – Видимо, считается, что дикого леса с не менее дикими зверями вполне достаточно для того, чтобы у всех пропало желание сюда соваться.

Девушка принюхалась. Запах зелени был слишком резким и слегка пряным.

– Тут все мутантное, даже сорняки, – сказала самой себе Елизавета, увидев, что стебель безобидного на первый взгляд вьюнка покрыт мелкими острыми колючками.

Прямо перед девушкой, в полном соответствии с нарисованным Богданом планом, был главный вход в здание – двери из матово-молочного стекла. Одна створка была приоткрыта. Ни одного человека во дворе не было, но Лиза кожей чувствовала, что из зеркальных окон на нее смотрят многочисленные глаза.

– Ничего, смотрите, любуйтесь, – пробормотала Минина, натягивая на голову капюшон и надевая на палец кольцо с маленьким отравленным шипом. – Только бы меня представили самому директору! Впрочем, новеньких тут мало, так что это вполне возможно.

Первое же рукопожатие должно было закончиться смертью Утюгова. Яд, заключенный в крошечную капсулу, действовал хоть и медленно, но наверняка.

Богдан выпил кофе, съел булочку с маслом и снова попытался сосредоточиться на работе, прилагая для этого поистине титанические усилия. Минут пятнадцать ему удалось провести, занимаясь исключительно производственными проблемами, но потом образ Лизы вновь вторгся в его сознание.

– Зря я не рассказал ей всего. Зря! – сказал мужчина, встал и потянулся.

Для убийства Утюгова у него имелась еще одна причина. У Богдана была девушка, с которой они вместе учились в вузе, а потом также вместе устроились на работу в НИИ Новых биотехнологий. Сделавшись уродом, Овчинников сбежал, но она – она осталась. Не в последнюю очередь из-за того, что в свое время у Богдана не хватило смелости продемонстрировать подруге, во что превратился его член. В их последнюю встречу Овчинников ходил вокруг да около, намекал на некоторые сложности и уговаривал свою девушку покинуть НИИ вместе с ним.

Он очень боялся: увидев, что приключилось с его мужским достоинством, подруга тут же его бросит.

В результате Овчинников ушел один, а через несколько дней девушка написала ему СМС, что они больше не могут встречаться.

Богдан тяжело вздохнул и сел в кресло, в котором несколько часов назад сидела Лиза.

– Во всем этом деле полно загадок, – сказал мужчина вслух, – в частности, непонятно, что случилось с дочерью Утюгова Маргаритой. Неужели Утюгов настолько аморален, что не пощадил даже собственную дочь? Неужели и она стала жертвой экспериментов и у нее выросли, например, глаза на пятках или язык стал ярко-зеленым и светящимся, как у Сени Плохоцкого?

Он снял ботинки и положил ноги на журнальный столик.

– Кроме того, может статься, что Рита больше не может выносить солнечного света и вынуждена постоянно сидеть в темноте, как это случилось с Филиппом Цукерманом, который помаялся-помаялся и в конце концов ушел жить к кротам, – продолжил он свои размышления.

Эти мысли одолевали Овчинникова уже с полдесятка лет. При этом проверить свои догадки он не имел никакой возможности.

– Меня больше всего удивляет некоторое логическое несоответствие, – пробормотал мужчина. – Если у дочери Утюгова появились проблемы, то почему профессор не дал ей противоядие и не нейтрализовал действие зелья? Я никак не могу этого понять! Впрочем, может быть, изменения у Маргариты были столь радикальными, что решить проблему в обратном направлении оказалось невозможно. К тому же не исключено, что сама Рита, получив какое-то необычное качество, более не захотела с ним расставаться. Такое было с Мишей Панфиловым, который в результате эксперимента стал пьянеть от воды и трезветь от спирта.

Богдан снова сел за стол и в очередной раз попытался сосредоточиться на работе. У него в очередной раз ничего не получилось. Его одновременно грызло любопытство, он мучился от страха за Лизу и чувства вины. И сильнее всего из половодья эмоций Овчинникова мучило стойкое ощущение, что время пришло. Что пора решать загадки и рубить гордиевы узлы, завязанные столько лет назад.

– Вам кого, милочка? – прошамкала старенькая вахтерша, увидев входящую Лизу.

Минина в нерешительности остановилась, изобразив наивную улыбку. Холл был высоким и просторным. Справа, в полном соответствии с планом, виднелся выход на лифтовую площадку. Чуть дальше был расположен небольшой коридор, который, как знала девушка, вел в гараж. Прямо напротив центрального входа начиналась широкая парадная лестница, ступеньки которой были устланы ковровой дорожкой. Над лестницей, на стене, виднелись витражи, изображающие биологов за работой. Фигуры людей в белых халатах с микроскопами, пипетками, центрифугами, шприцами, шейкерами, дистилляторами и пробирками были с большим тщанием выложены из множества разноцветных стеклышек.

– Здравствуйте, – сказала Лиза, отрываясь от созерцания произведения искусства, неуловимо напоминающего о католическом храме. – Где тут у вас отдел кадров?

Вахтерша с трудом встала и, подойдя к Лизе, махнула дрожащей рукой вперед и влево.

– Туда, – пояснила она, – по лестнице на второй этаж и потом до конца коридора, табличку увидишь. Правда, насколько я знаю, Марина Яковлевна в это время ходит к руковод-ству с докладом. Придется подождать.

– Хорошо, – пропищала Лиза, старательно изображая недоумка.

У нее это обычно хорошо получалось.

– Ты, наверное, только что окончила вуз, деточка? – прошамкала вахтерша, поправляя на плечах платочек.

– Да, бабушка, – кротко кивнула Минина.

Она поднялась на второй этаж, продолжая разглядывать витражи и удивляясь обилию мелких деталей, которые можно было рассмотреть только с близкого расстояния. Ковровая дорожка, покрывающая ступеньки, была слегка потертой, но пыли на ней не оказалось. Девушка вышла на второй этаж и нос к носу столкнулась с высокой черноволосой фурией в узкой юбке-карандаше, грохотавшей по полу каблуками.

– Вы ко мне? Устраиваться на работу? – строго спросила она Лизу.

Глаза инспекторши возбужденно бегали. Несмотря на эффектную внешность в стиле женщины-вамп, в ее манерах было что-то нервное, ощущался какой-то внутренний надлом.

– Да, я на работу, – кивнула Минина. Ее натренированный взгляд не упускал ни одной детали.

– Пойдемте, – отрывисто сказала фурия и повернулась к девушке спиной, предлагая ей следовать за собой.

Лиза быстро осмотрела фурию сзади. Внешне у нее было совершенно нормальное тело – ни дополнительных ног, ни двух рядов зубов не наблюдалось.

Лиза пошла за начальницей отдела кадров, ступая в отличие от той мягко и бесшумно.

– Какой вуз окончили? – спросила фурия, оборачиваясь на ходу.

Лиза ответила. Вуз находился в Самаре.

– Факультет?

– Физико-химической биологии и генной инженерии.

– Знаю такой факультет, – кивнула кадровичка. – Вы у профессора Осепяна учились?

Лиза кивнула. Она понятия не имела, кто такой профессор Осепян, но ее это не слишком волновало. Минина не планировала оставаться тут надолго.

– Медицинская справка есть? – задала следующий вопрос инспекторша.

– А как же!

– Отлично.

В этот момент фурия столкнулась с двумя девушками, одна из которых была смуглой и коротко остриженной, а вторая – худой, длинноносой и такой высокой, что цеплялась головой за потолок.

«В ней метра три, не меньше», – отметила про себя Лиза и на всякий случай потрогала свое кольцо с отравленным шипом.

Вспомнив, что надо бы удивиться, Минина резко остановилась и ойкнула. Девушки тоже остановились. На лице инспекторши немедленно появилась ярость.

– Ильина! Что за шутки? – прорычала она блондинке. – Кто вам позволил появляться в этой части НИИ? Вы должны постоянно находиться в отделе номер триста пятнадцать!

«Ага, – подумала Лиза, – сотрудникам с явно видимыми отклонениями запрещено покидать специально отведенные для этого помещения, дабы не смущать случайных посетителей вроде меня».

Пока начальница распекала несчастную Ильину, вторая девица сделала Лизе какой-то знак.

«Она пытается меня предупредить», – поняла Минина, подмигнула смуглой брюнетке, сжала кулак и оттопырила палец вверх, выразительно посмотрев коротко стриженной брюнетке в глаза.

«Все нормально. Девушка в курсе событий. Вероятно, еще один агент», – подумала Ева.

В этот момент в массе черных волос кадровички, распекавшей Ильину, что-то зашевелилось, и из прически выглянул любопытный глаз на усике.

К счастью, Лиза успела «надеть» придурковатое выражение лица и сделать вид, что она не заметила ничего необычного.

– Меня зовут Владимир Евгеньевич Рязанцев, я полковник ФСБ.

– Богдан Овчинников.

Мужчины пожали друг другу руки и сели за столик у окна, на котором стояла небольшая керамическая ваза с бархатцами. День постепенно клонился к вечеру. Западный ветер все еще дул. Тучи потемнели, но дождя пока не было.

– Почему вы позвонили именно мне? – спросил Богдан. – Есть и другие бывшие сотрудники НИИ Новых биотехнологий, куда более осведомленные об обстановке в институте, чем я. К тому же вы могли бы побеседовать лично с профессором Утюговым, он точно знает все лучше всех.

– Вы, наверное, удивитесь, но никто не согласился со мной встретиться. Кроме вас, – честно сказал полковник. – А среди бывших сотрудников НИИ только один успешный человек со своим бизнесом – и это опять-таки вы. Еще один выступает в цирке, но его сейчас нет в городе, он находится на гастролях за Полярным кругом.

– Вы имеете в виду Васю Терентьева, который завязывает узлом руки, ноги и голову? – уточнил Овчинников.

– Да. Особенно зрителей привлекает последнее.

– Могу себе представить, – улыбнулся Богдан. – Зрелище самой высшей пробы.

Улыбка, помимо его желания, получилась грустной.

– А вы, значит, тоже видели это шоу?

– Вася был моим собутыльником, – признался Овчинников. – Он еще и не такое умеет, только стесняется показывать.

– Чудеса с задницей? – уточнил полковник.

– Да. Причем невероятные. Куда там голове! Но цензоры, наверное, не позволили ему демонстрировать подобное на арене.

Официантка принесла две чашки кофе, сахар и корзиночку с печеньем. Полковник взял свой кофе и осторожно отхлебнул. Напиток оказался жидковатым, но сейчас это беспокоило Рязанцева меньше всего.

– Понятно, – сказал Богдан, – вам нужно было получить сведения об институте из первых уст, и вы нашли только меня и Терентьева. А что остальные? Я почти десять лет ни с кем из бывших сотрудников не общался. Расскажите мне что-нибудь о них.

– Остальные либо совершили суицид, либо пропали в неизвестном направлении, либо спились. Некоторые выглядят вполне благополучно, но ведут себя странно. Например, я пытался пообщаться с Плохоцким, но он не сказал мне ни слова.

– Стесняется своего ярко-зеленого языка, – пояснил Овчинников. – Он у Сени к тому же еще и светится в темноте, как лампочка.

– Удобно, – сказал Владимир Евгеньевич.

– Возможно, – вздохнул Богдан, – но из-за этого Сеня стал жутко застенчивым. Поэтому и молчит все время.

Рязанцев хотел было спросить, какие проблемы имеются у самого Богдана, но решил проявить тактичность.

– Я слышал, что около шести лет назад пропал бывший директор НИИ Степан Комиссаров, – сказал полковник, меняя тему. – Вы ничего не знаете о его судьбе?

– Он пошел в лес и не вернулся. Это все, что я знаю, – ответил Овчинников. – Но если вы хотите знать мое личное мнение, то он либо был убит Утюговым и его приспешниками, либо его держат в обширных подземных помещениях института. Причем там чем глубже, тем меньше это похоже на научный институт и тем больше – на какие-то древние катакомбы времен язычества. Я думаю, в этих казематах можно найти много интересного. В частности, там есть карцер, и Утюгов со товарищи сажают туда людей даже за мелкие провинности. Страшное место.

Лицо Овчинникова исказила судорога.

– Но никто не жалуется на нарушение прав человека, потому что все хотят вернуть себе прежний облик, – сказал Рязанцев. – Я правильно понимаю?

– Не только, – покачал головой Богдан, – некоторые мечтают стать сверхлюдьми.

– А это возможно? – аккуратно уточнил полковник.

– Думаю, нет! – твердо сказал Овчинников. – Да, они умеют здорово ломать геном, встраивая как искусственно созданные гены, так и гены других живых организмов, но испоганить – не значит создать что-то хорошее. Все эти опыты деструктивны по своему содержанию. В них нет ни полета души, ни гуманизма. И хоть многие в институте мечтают о том, что им выдадут пилюлю вечной жизни, я в это не верю.

Оба собеседника выпили еще по чашке кофе.

– Кстати, – сказал Богдан, – будете встречаться с Утюговым, обязательно спросите, куда подевалась его дочь.

– Я спрошу, – пообещал полковник. – Мне и самому хотелось бы это знать. Кстати, вы не знаете, у пропавшего Комиссарова случайно не было романтических отношений с исчезнувшей дочерью Утюгова?

Богдан искренне удивился.

– Вроде бы нет, – ответил он, – наш бывший директор вообще был влюблен именно в науку. Биотехнологии были его страстью.

Рязанцев кивнул и допил третью чашку кофе. Ему чем дальше, тем сильнее хотелось поскорее забрать Еву из этого неприятного места.

– Садитесь, дорогая, – сказала начальница отдела кадров, сложив бантиком ярко накрашенные губки, – давайте ваши документы.

Лиза протянула паспорт, диплом и медицинскую справку. Фурия рассмотрела бумаги. Ее третий глаз на усике аккуратно выглядывал из глубины высокой прически, надеясь, что его не видно. Отдав бумаги, Минина огляделась. Кабинет был обставлен с большим вкусом. На черном офисном столе лежали белые бумаги, создавая красивый контраст. Светло-оранжевые шторы бросали на стены теплые отблески. Аппликации из соломки радовали глаз. Трудно было поверить, что сразу же за порогом этой комнаты нового сотрудника поджидал ад.

– Мы можем взять вас исключительно на должность младшего научного сотрудника, – сказала кадровичка официальным тоном, закончив рассматривать документы, – у нас сейчас нет других вакансий. Но со временем вы, при определенном старании, вполне сможете сделать хорошую карьеру.

Лиза кивнула.

– У нас, кстати, высокие зарплаты, – добавила начальница, – только к нам почему-то идет мало выпускников. Наверное, не хотят ездить в такую глушь. К тому же они, наверное, верят всяким глупым слухам о нашем институте.

Улыбка кадровички стала змеиной. Оранжевая штора слегка зашевелилась, словно была живой.

– Да, мне рассказывали о том, что вокруг института рыщут суслики-броненосцы, которых не берут пули. Говорят, у них невероятно вкусное мясо, – мечтательно проговорила Лиза и широко улыбнулась.

– Суслики-броненосцы? – смутилась фурия. – Это что-то новое. Вернее, я хотела сказать, что о таких слухах не знаю, – быстро поправилась она.

Минина продолжала тупо улыбаться.

– Вы будете каждый день ездить домой или останетесь у нас в общежитии? – сладко пропела инспекторша. – У нас хорошие условия. Проживание бесплатное. Столовая располагается на втором этаже, неподалеку от приемной нашего директора. Буфет у нас тоже есть.

Лиза заметила, что глаз на усике, прячущийся в высокой прическе, напрягся и засверкал.

– О, конечно, в общежитии, – кивнула Лиза, продолжая старательно разыгрывать недалекую и наивную особу, – у меня есть машина, но на поездки в город и обратно каждый день нужно очень много бензина. К тому же тут прекрасная природа, чистый воздух и тихо.

Фурия склонилась над бумагами, пряча победную улыбку. Гладкая, как зеркало, поверхность стола отразила все нюансы ее мимики.

– Очень хорошо, – веско сказала она, забирая у Елизаветы написанное заявление о при-еме на работу, – пойдемте, я познакомлю вас с Валентином Эмильевичем Утюговым, нашим директором.

Теперь победно улыбнулась Лиза, в свою очередь.

– Ева, я боюсь, – сказала Лариса прижимая к груди длинные и тонкие, как палочки, руки.

После встречи с Мариной Яковлевной они немедленно вернулись в лабораторию.

– Она нажалуется Утюгову, и нам несдобровать, – добавила Ильина, бросив на Еву несчастный взгляд. – Профессор вполне может напоить нас какой-то гадостью, от которой мы всю оставшуюся жизнь будем вонять, например, помойкой. И уж точно он никогда не даст нам противоядия и не сделает нормальными.

Ева сцепила зубы, взяла пробирку с рестриктазой, которую она, уходя, оставила на столе, и вновь принялась перемешивать раствор. Мускулистые крысы-мутанты косились на девушек своими красными злыми глазами.

– Я готова навсегда остаться волосатой и вонючей, но только прищучить этого гада, – сказала Ева.

– Хорошо бы, – вздохнула Лариса. – Хуже, если мы такими станем, а он как ни в чем не бывало продолжит процветать.

– Ты все еще надеешься вернуть себе прежний облик? Эта надежда тебя греет и поддерживает? – спросила Ершова.

– Конечно, – призналась Ильина, – я ведь была очень хорошенькой.

Ева вздохнула, продолжая бездумно смешивать раствор.

– Интересно, кто эта девушка? – сказала Ершова. – Очень непростая девица.

– Ты думаешь, она действительно знает о том, что здесь творится? – спросила Лариса, приглаживая светлые волосы своими похожими на прутики пальцами. Ее глаза с белесыми ресницами смотрели испуганно, но твердо. Веснушки, густо рассыпанные по всему лицу, были похожи на маленькие коричневые кляксы.

В такие моменты Ильина становилась вылитым Буратино.

– Думаю, да, – ответила Ева, – я засекла момент, когда новенькая заметила в прическе нашей инспекторши по кадрам глаз на усике. Но она и бровью не повела!

– Предупрежден – значит, вооружен, – философски сказала Ильина, – во всяком случае, мы сделали для нее все, что могли.

Девушки синхронно вздохнули. Они находились в постоянном напряжении и прислушивались к шагам в коридоре. И Ева, и Лариса знали, что расплата за нарушение приказа не покидать закрытую зону института их неизбежно настигнет. Вопрос заключался только в том, насколько высокой будет цена.

– Может, нам сбежать? – сказала Лариса. – Пусть я останусь такой, какая есть, но зато хуже не станет!

– Мы не сможем, – сказала Ева, – и не надейся. В лесу вокруг НИИ живут собаки-оборотни. Я много раз слышала, как они воют. Наверняка они вечно голодны. Я не верю, что мы сможем прорваться ночью пешком через лес. На улице к тому же начинается дождь.

– Пешком – нет, не сможем. Но мы можем взять машину новенькой! – сказала Лариса.

Девушки подошли к окну и посмотрели на красный «Сеат Марбелья», одиноко стоявший на сером, залитом солнцем дворе.

Лиза шла по длинному коридору, похожему на больничный. Рядом топала фурия-кадровичка. С одной стороны в коридор выходили многочисленные двери, с другой был ряд окон. Света становилось все меньше и меньше. Начинался дождь. Ветер стих, и тучи висели над лесом, готовые излить влагу. Одно окно было открыто, оттуда веял холодный ветер, несущий острый аромат диких растений.

– Такой странный запах, – невинным голоском заметила Минина.

– Это вы, милочка, слишком долго прожили в городе, – ответила инспекторша, ни капельки не смутившись, – и просто забыли, как пахнет обычная трава. Скоро привыкните.

Она подошла к окну с явным намерением закрыть его. В ту же секунду из-за деревьев, почти вплотную подступавших к зданию, послышался вой. Это был голос какого-то крупного животного – длинный, тоскливый и одновременно яростный звук.

Инспекторша побледнела и быстро захлопнула окно. Лиза на всякий случай пониже натянула рукав, скрывая следы зубов на запястье.

– Что это? – спросила она, не забывая сохранять на лице наивное выражение.

– Дикая собака, – сквозь зубы процедила кадровичка, – или пес.

– Пес?! – испуганно воскликнула Лиза, изображая сильный страх.

Инспекторша разозлилась.

– Пойдемте, – сухо сказала она, – нас ждет профессор. Здесь, в стенах НИИ, нам ничего не грозит.

Внутренне улыбаясь, Минина пошла вслед за фурией. Она привычно провела рукой по правому заднему карману джинсов, проверяя наличие мобильника.

Телефона на месте не было.

Не останавливаясь, Лиза проверила один за другим все карманы. Ничего. Не сбиваясь с шага, девушка открыла сумку и изучила ее содержимое. Сотового не было нигде.

– Плохо, очень плохо, – пробормотала Минина.

С потерей телефона Лиза утратила возможность связи с внешним миром. Кроме того, в телефоне девушки была записная книжка со всеми контактными номерами. Как бы ни был он бесполезен здесь, в лесу, за несколько десятков километров от города, наличие мобильника внушало некую уверенность, как ниточка, которая не в состоянии удержать от падения, но за которую можно подергать.

«Его у меня вытащила инспекторша? – подумала Минина. – Или вахтерша?»

Фурия продолжала идти вперед. Глаз на усике смотрел из прически на Лизу неотрывно, не моргая.

– Я не могу понять, где мой мобильный телефон, – громко сказала Минина вслух.

Фурия остановилась.

– Наверное, оставила в машине, – так же громко продолжила Лиза.

Скрывать потерю сотового не было никакого смысла.

– Это часто бывает, – сказала инспекторша. – Я сама постоянно забываю, куда положила свой мобильник. Давайте я отведу вас к Валентину Эмильевичу, пока он свободен, вы с ним побеседуете, а потом заберете телефон. А если вам, Елизавета, нужно срочно позвонить, я могу дать вам свой.

Глаз на усике, выглядывающий из густых черных кудрей, при этом насмешливо прищурился.

– Спасибо, мне не срочно. Я просто хотела позвонить маме и сообщить, что меня взяли на работу, – кротко сказала Минина и аккуратно потрогала шип на кольце.

Она стремилась встретиться с директором НИИ так же сильно, как и он – с ней.

Прикрытая дверь в лабораторию распахнулась с глухим стуком. В комнату медленно вошел Утюгов. Рядом с ним возвышались двое парней – накачанные тела, большие руки и глубоко посаженные глаза не оставляли никаких сомнений насчет того, для чего они – такие – понадобились тщедушному и пожилому Валентину Эмильевичу. У Ильиной сбилось дыхание, она резко побледнела. Ева продолжала помешивать желтую жидкость. Ее темные глаза стали от гнева почти черными. Она не боялась. Напротив – она ненавидела тех, кто без стыда и совести калечил чужие тела, жизни и судьбы.

– Лариса Николаевна, – сухо сказал директор, – вы нарушили инструкцию, запрещающую уродам покидать закрытую зону.

Услышав слово «урод», Ильина дернулась, как от удара.

– Трое суток карцера, – припечатал Утюгов.

Он был скор на расправу. Парни, похожие на орангутангов и в анфас, и в профиль, шагнули вперед. Лариса отчаянно завизжала, закрывая лицо своими тонкими длинными пальцами.

По ее несчастному лицу, покрытому веснушками, потекли слезы. Ощущая, как все внутри сжимается от гнева, Ева шагнула вперед и стала перед Ильиной, закрыв ту от профессора. Даже вытянувшись вверх, она едва доставала подруге до груди.

– У нас что, фашизм? – негромко спросила Ершова, дрожа от ярости. – Рабовладельческий строй? Инквизиция? Почитайте Конституцию и Уголовный кодекс нашей страны. Вы – преступник, и я этого так не оставлю!

Глаза Утюгова сжались в две узкие щелочки.

– Волосатое тело тоже суду продемонстрируете? – спокойно спросил он.

– Да, – спокойно ответила Ершова.

– Правда?

Валентин Эмильевич расхохотался, показав желтые редкие зубы.

– И ее тоже в карцер, – махнул он рукой. – А через пару часов я посмотрю, как эта наглая девица будет валяться у меня в ногах и умолять выпустить ее на поверхность.

Орангутанги сделали еще один шаг вперед.

– Я – Ева Хасановна Ершова, лейтенант ФСБ России, – сухо сказала Ева, демонстрируя удостоверение рукой, свободной от пробирки. – И ни меня, ни Ильину вы не тронете.

Утюгов остановился.

– А ведь я это подозревал, – негромко сказал он. – Чувствовал: что-то не так, но не догадался что. Думал, вы из налоговой.

В его движениях появились мягкость и вкрадчивость, как у сытого кота.

– Значит, так, – сказал профессор, разглаживая свои редкие брови, – Ларису Николаевну в карцер на пять дней, а Еву Ершову – бессрочно. Ты там неизбежно тронешься рассудком, но никто и никогда не узнает, почему это произошло. Сошла с ума, и все тут. Андерстэнд?

Парни равнодушно сделали еще один шаг вперед.

– Вы шутите? – спросила Ева.

Парни сделали еще один шаг. Ильина заорала от ужаса и рванулась к выходу в тщетной попытке убежать. Ей это не удалось – орангутанги сбили несчастную девушку с ног. Падая, Лариса взмахнула рукой, выбив тем самым пробирку с ярко-желтой жидкостью из рук Евы.

Дзззинь!

Стеклянный сосуд описал в воздухе дугу и приземлился точно на клетку с мускулистыми крысами, зло глядящими через прутья. Через секунду грызуны оказались мокрыми, перепачканными и цветом похожими на цыплят.

– Что вы наделали, идиотки?! – заверещал директор.

Спустя мгновение Ева и Лариса оказались на полу со скрученными за спинами руками. Ильина продолжала плакать. Ершова подняла холодные глаза и посмотрела на директора. В те несколько секунд, пока пробирка находилась в воздухе, потом падала на клетку, разбивалась и обливала крыс, она успела опустить руку в карман и отправить Рязанцеву сигнал SOS по телефону.

– Володя, спаси меня, – прошептала она одними губами.

Один из парней сильно ударил ее по ребрам. Потом крепкие руки подхватили их с Ларисой и потащили вниз, на подземные этажи.

На улице уже темнело, когда Богдан вышел из бара, в котором встречался с Рязанцевым, и сел в свой «Крузер». Начинался дождь. На душе у него было неспокойно. Не заводя двигатель, Овчинников взял телефон и набрал сотовый Лизы.

– Пусть возвращается, – громко сказал он вслух. – Девочке надо лечиться у психиатра и возвращаться к нормальной жизни, а я, получается, подталкиваю ее к очередному убийству. Кроме того, как бы она ни была умна и изворотлива, дело может оказаться ей не по зубам – слишком силен противник. К тому же Утюгов находится на своей территории, и у него полно сообщников и соглядатаев. Я даже боюсь предположить, что профессор сделает с Лизой, если поймает ее на горячем!

Приняв решение, Богдан сразу же почувствовал облегчение. Правда, секунду спустя его настроение снова испортилось.

«Телефон абонента выключен или находится вне зоны обслуживания», – сказали в трубку.

– Ничего себе, – сказал Овчинников, глядя прямо перед собой. – Она выключила телефон? Немыслимо! Не далее как сегодня утром Лиза говорила мне, что никогда его не отключает.

Сердце Богдана сжал тугой обруч.

– Да, я готов был стать убийцей и отправить профессора к праотцам, но я не готов подставлять человека, который мне лично ничего не сделал, – пробормотал он. – А так… я послал девочку в самое пекло.

Неподалеку от «Крузера» Богдана стоял «УАЗ Патриот» полковника. Машина цвета «баклажан» была совсем новой – Рязанцев купил себе «УАЗ» после того, как его синяя «десятка» была раздавлена «Хаммером» в лесной стычке с бандитами[1]. В ту же секунду Овчинников увидел, что полковник бежит к своему «Патриоту».

– Похоже, проблемы не только у Лизы, – негромко сказал он.

«УАЗ» полковника с ревом вылетел со стоянки.

«Я не верю, что это случайное совпадение, – подумал Овчинников, – в НИИ определенно что-то происходит».

Повинуясь импульсу, он повернул в замке ключ зажигания. Через мгновение Богдан уже мчался по проспекту вслед за Рязанцевым.

Лиза шла по коридору, когда вдруг услышала где-то вдалеке женские крики и плач. Фурия бросила на девушку растерянный взгляд и сбилась с ноги. Глаз на усике испуганно нырнул в глубину прически инспекторши.

– Ой, что это? – спросила Лиза, не забывая сохранять на лице наивное выражение.

– Видимо, кошки, – неуверенно сказала инспекторша. – Вернее, коты.

– А почему они кричат «помогите»? – округлила глаза Минина.

Ее трезвый ум при этом работал как часы. Она узнала этот высокий дребезжащий голосок – он принадлежал несчастной трехметровой дылде с красивыми светлыми глазами и россыпью веснушек.

«Это из-за меня. Они хотели меня предупредить, нарушили местные фашистские правила, и теперь у них проблемы», – поняла Лиза.

Минина не была сентиментальной. Она вообще была девушкой с абсолютно аналитическим разумом – эмоции никогда не мешали ей думать и действовать. Но при этом Лиза ценила то, что делают для нее другие. Ценила не сердцем, а головой – и была готова рисковать своей жизнью за тех, кто рискнул ради нее. Жизнь была для Лизы шахматной партией, и те, кто был за нее – сознательно, по собственному выбору, а не волею случая, – автоматически приобретали в глазах Елизаветы большой вес. Они как бы становились для нее – «тоже я». Вся ее хитрость, ум, опыт и таланты тут же переходили в распоряжение этих других людей, ставших для Лизы союзниками.

Жертвы, которых убивала Минина, изначально не были для нее людьми вообще. Но если ей удавалось разглядеть в потенциальном трупе человека, она тут же отказывалась от задания. Елизавета приехала в институт за жизнью Утюгова, но теперь у нее появилась еще одна цель.

– Спасите! Помогите! Не хочу в карцер! – вопил тоненький, как фальцет, голосок.

Лиза не ощущала сочувствия к кричавшей. Она думала. Даже если она уколет профессора шипом кольца – тонким, как кончик инсулиновой иглы, – он скончается не ранее чем через неделю: яд, от которого не существовало противоядия, был рассчитан как раз на этот срок. Смогут ли девушки продержаться в карцере минимум семь дней? Ответ на этот вопрос известен Лизе не был.

– Я лейтенант ФСБ! Вы нарушаете Конституцию и Уголовный кодекс нашей страны, а также трудовое законодательство и Всемирную декларацию прав человека! – отчаянно закричал другой женский голос.

«Я так и поняла, что брюнетка – из органов госбезопасности», – с удовлетворением подумала Минина.

Услышав крики, фурия остановилась, ее лицо покрылось красными пятнами.

– Какие странные коты, – удивленно сказала вслух Лиза, пошире распахнув свои маленькие глаза. – А что такое карцер? Или как там? «Карцерт»?

– Может, концерт? – сказала инспекторша, хватаясь за предложенную Лизой соломинку. – Наши сотрудники иногда занимаются художественной самодеятельностью…

– А-а-а, так это они репетируют, – протянула Минина.

– Точно, – с облегчением сказала фурия, с трудом переводя дух.

Глаз снова выглянул из прически. Он, как и хозяйка, пережил большой стресс. На его белке появилась красная прожилка.

Два молчаливых амбала сосредоточенно тащили Еву и Ларису по коридору в сторону лифта. Когда Ева попыталась уцепиться за косяк, тюремщик ударил ее – сильно, безжалостно, как тряпичную куклу, а не как человека, и Ершова тут же оставила попытки вырваться.

«Володя, скорее, – прошептала она, мысленно призывая Рязанцева на помощь, – пожалуйста!»

– Только не туда, где мозгоеды, только не туда! – плакала Лариса. На ее лицо падали лучи заходящего солнца.

Конвоиры дотащили девушек до лифта и нажали на кнопку. У Евы мелькнула мысль, что эти здоровые, но совершенно тупые и апатичные парни, лишенные воображения и похожие на двух роботов, с поедателями мозга уже встречались.

На Ершову навалился запоздалый ужас. Она до последнего верила, что Валентин Эмильевич не посмеет отправить ее в карцер.

– Конечно, отправит. Ему же это ничем не грозит, – пробормотала самой себе Ева. – Через несколько дней мозгоеды уничтожат все самое вкусное в наших головах, сделав нас спокойными, тупыми роботами, понимающими человеческую речь, четко выполняющими команды и вполне здоровыми с точки зрения врачей. Волосы с моего тела удалят, и никто даже не заметит, что со мной что-то не так. Ну, депрессия. Ну, характер испортился. Ну, воображения нет, и доброта куда-то пропала… И что?

Ева почувствовала, что у нее подкашиваются ноги.

«Только не это, – подумала она, глядя в пол. – Я никогда больше не смогу любить! Я перестану понимать, что такое красота. Я уже никогда не вспомню о том, что бывают на свете верность, лояльность, благородство и честность. Все это жадно съедят мозгоеды, проникнув в мою голову».

Девушку передернуло. Лифт приехал. Его створки открылись с тихим звоном. Равнодушные тюремщики затолкали Ершову и Ильину в стальное чрево лифта и нажали на кнопку «минус четыре». Девушек везли в карцер, и они ничего не могли с этим поделать.

Получив от невесты сигнал SOS, Рязанцев не стал терять ни минуты. Тягостное ожидание последних дней трансформировалось у него во взрыв бешеной активности. Полковник вскочил, бросил на стойку бара деньги и побежал на парковку к машине.

– Я поеду туда, в институт, – сказал он сам себе на бегу, – а группу поддержки вызову позже, в дороге.

Начинал накрапывать дождик. Ветер усиливался. «УАЗ» полковника цвета «баклажан» стоял на парковке и терпеливо ждал хозяина. Эту машину Владимир Евгеньевич купил месяц назад – после того, как его «десятка», завязшая в песке, была атакована двумя бандитами на «Хаммере» и отправилась на металлолом. Спустя некоторое время после того случая Рязанцев с Евой отправились в автосалон, увидели «УАЗ Патриот» и тут же дружно влюбились в этот внедорожник.

– Что там у нее случилось, у моей девочки? – пробормотал полковник, заведя двигатель. – Недаром меня мучили тяжелые предчувствия.

Он попытался связаться с невестой, но ее мобильный не отвечал, находясь вне зоны обслуживания. Полковник не мог знать, что в данном случае телефон не был выключен, а на самом деле пребывал там, куда не проникали радиолучи – под землей, в подвале. Спецсвязь также не работала. Нажав на газ, Владимир Евгеньевич вырулил с парковки. В заднее стекло он увидел, что за ним выезжает и черная «Тойота Лендкрузер».

– Овчинников? – с сомнением спросил сам себя Рязанцев. – А почему он за мной едет?

Но через секунду он выбросил Богдана из головы, сосредоточившись на дороге.

Дверь в приемную Утюгова была обита пупырчатой кожей какого-то непонятного животного.

– Это шкурка цыпленка, – пояснила инспекторша, все еще находясь в благодушном расположении духа, – только цыпленок был громадным. Примерно в два этажа ростом.

Тут она спохватилась, закрыла рот рукой, и глаза у нее стали большими и испуганными.

– Хорошая шутка, – улыбнулась Лиза. – А на самом деле кожа, конечно, самая обыкновенная, а то и вовсе дерматин.

– Конечно, ха-ха, – сказала фурия, внутренне ужасаясь припадку болтливости, который настиг ее в самый неподходящий момент.

Инспекторша нажала на ручки двери и открыла ее. Стены приемной были покрыты бежевыми обоями. Развешенные по стенам картины изображали природу зимой, весной, летом и осенью. Художественные достоинства полотен были весьма сомнительными. В распахнувшемся проеме Лиза увидела большой кожаный диван, столик с кофейным аппаратом, сейф и стол из светлого, похожего на ольху, дерева. За столом, на котором стояла ваза с увядшими розами, сидела голубоглазая секретарша – такая красивая, что Минина тут же заподозрила подвох. Васильковые, как у куклы, глаза были окружены ореолом пушистых черных ресниц. Пухлые губки бантиком нежно улыбались, приоткрывая белоснежные зубы. Из-под стола виднелись длинные и идеально красивые ноги.

«Русалочка не могла и шагу ступить, не почувствовав дикой боли, как будто ее ноги резали ножом», – вспомнила Лиза сказку Андерсена. Ее собственные несовершенства – худоба, широкие скулы и маленькие глазки – парадоксально показались ей хорошими, правильными и милыми личными особенностями.

– Здравствуйте, – вежливо обратилась красавица к Елизавете, – вы к Валентину Эмильевичу? Новенькая?

Минина вежливо кивнула.

«Интересно, – думала она, – почему эта принцесса не сбежала от Утюгова, получив красоту? Остальных держит в стенах НИИ уродство, а ее-то что? Или профессор дает ей по капле препарата каждый день для поддержания на уровне внешности?»

– Вам понравится у нас работать, – сказала голубоглазая секретарша, не смотря Лизе в глаза.

Девушке показалось, что при этом она подавила тяжелый вздох.

– Опять же вокруг природа и свежий воздух, – поддакнула фурия.

В этот момент дверь кабинета, обитая такой же пупырчатой кожей, как и в приемной, распахнулась и в проеме появилась невысокая лысая фигура.

– Новенькая? – проскрипел старческий голос, задыхаясь, как после бега или быстрой ходьбы. – Это очень хорошо! Сонечка, приготовьте нам, пожалуйста, чай и бутерброды. Очаровательная леди, наверное, устала с дороги.

– Спасибо, – кивнула Лиза, ощупывая кольцо.

«Ага, – подумала девушка, глядя на профессора, – уладил вопросы с карцером и прибежал знакомиться с новенькой жертвой? Во всяком случае, теперь я точно знаю, что из кабинета директора как минимум два выхода».

– Проходите, – кивнул Валентин Эмильевич, распахивая дверь пошире. При этом он отодвинулся от Лизы подальше и проигнорировал протянутую для рукопожатия руку. Секретарша хлопотала по хозяйству, демонстрируя идеальные ноги в мини-юбке. Минина почувствовала, что кольцо вокруг ее шеи сжимается – она была в логове врагов одна, а их было много.

Внутренне приказав себе расслабиться и нащупав в кармане ампулу с ядом, приготовленную на случай, если профессор избежит рукопожатия, Елизавета шагнула на порог кабинета Утюгова, пол в котором был покрыт ковром. И сразу же наткнулась взглядом на портрет, висевший над рабочим столом профессора. Изображенный на нем молодой мужчина был весьма привлекателен: у него было широкое обветренное лицо, твердая линия губ и острый, прямо-таки рентгеновский взгляд.

Лиза остановилась, словно от удара током. Она узнала эти глаза! Несколькими часами ранее этот человек, ставший лесным чудовищем, оставил на ее запястье следы зубов.