Читать книгу Галерея неудачников - Ольга Хомич-Журавлёва - Страница 5

Лена Кадушкина доедала пятый пончик. Нет, она не была обжорой. Просто Кешка Марзиков вызвал её на спор, и теперь она давилась этими треклятыми жареными пончиками, посыпанными сладкой пудрой, которые ещё пятнадцать минут назад так любила, нет, прямо-таки обожала…

И поспорили ведь вроде понарошку – какой актер играет в новом фильме. Кешка выиграл. Лена хотела свести спор к шутке, но не тут-то было… И не жалко ведь ему было денег? Пошел и купил пончики посыпанные сахарной пудрой – аж двадцать штук, у смуглой осетинки, с чудовищным оскалом золотых зубов, который, по-видимому, был улыбкой.

– Чего задумалась? Небось, о смысле жизни? Да ты жуй, жуй. Мне не терпится увидеть, как последний пончик провалится в твою жевательную систему. – Кешка ехидно прервал размышления Лены.

– Ну и гад фе ты, Марфиков! – в сердцах, с набитым ртом пробубнила несчастная жертва обстоятельств.

– Ага, а еще я умею проигрывать, не то что некоторые.

– Я тоф-фе умею…

Со вздохом, впихивая в себя очередной жареный кусок теста, Лена вспомнила, что ещё недавно Марзиков ей очень нравился. Красивый, высокий, голубоглазый, с модной стрижкой невообразимо красных крашеных волос, ещё сегодня он был предметом её тайных мыслей и желаний. И вот, он нагло ухмыляется и следит за несчастной девушкой, попавшей в капкан дурацкого спора.

«Лишь бы никто не увидел», – только мелькнула мысль в голове Лены, как целая толпа самых ненавистных однокурсников вывалилась из-за поворота. С ними был пожилой, с её точки зрения, Модест Эммануилович, преподаватель истории. Все бы прошло, наверное, благополучно, если бы не этот самовлюбленный сорокалетний педант и сноб – всезнайка, который вечно с видом умудренного старика, старается поучать студентов в любую свободную минуту. И вот ведь что интересно – некоторым это безумно нравится, и они следуют за ним кучкой идиотов, ловящих, затаив дыхание, каждое его занудное слово.

– Кадушкина, – противно картинно выставляя вперед руку с указующим перстом на пакет с пончиками, изрек препод, – ты бы поменьше ела жареного и мучного. С твоей то фигурой это вредно. Вид полной девушки не вызывает эстетического наслаждения…

И тут фурии студентки, только и ждавшие подобной тирады ехидного кумира, прыснули, загоготали, заржали на весь проспект, выгибаясь, при этом украдкой глядя на реакцию «жертвы и удава».

Лена Кадушкина, покраснев, но с достоинством пережив позор, продолжала демонстративно-яростно поглощать пончики. Гогот сразу же прекратился и толпа девиц, разочарованно хмыкнув, потекла за обожаемым Модестом Эммануиловичем, который, скорее всего даже и не понял, какую гадость только что сделал.

Но не о нем речь. Только теперь Лена заметила, что Кешка Марзиков стал представлять из себя красное пятно – красный джемпер, волосы и не менее красное лицо, которое выражало сочувственное смущение:

– Ленка, ну их, пончики эти. А на Модеста наплюй – что ты, не знаешь его? И совсем ты не такая… Ну, а такая… Ну, как надо, в общем…

Лене уже было всё равно:

– Да ладно, Кеш, Я умею проигрывать. Только можно, я пончики дома доем?

– Хочешь, помогу? Идем ко мне домой. У меня папахен классный чай заваривает – с морошечником.

– Кешка, а ты человек… Чаю говоришь?..

– Ага.

– Чаю, да со сгущеночкой… А что, это можно…

ПОСЛЕСЛОВИЕ

По разному начинается любовь. Кто её знает, что она за штука такая. Два года Лена Кадушкина подкатывала к Кешке Марзикову – и глазки стоила, и такой невозможный стрейч натягивала, что все её телеса сорок восьмого размера чуть ли не наружу вываливались. Нет, Лена не была толстой, просто такой пухленькой и ладненькой, что хотелось прижаться губками к её розовой сдобной щечке. Но студенческая братия все, как один, обожали плоско – стервозных девиц и на независимую в своем одиночестве Лену, смотрели как на сгусток белковой массы, выбивающийся из привычных параметров.

Но вот ведь, Его Величество Случай! Неизвестно, чем бы закончилось молчаливое Леночкино обожание, если бы не пренеприятное пари с Кешкой из-за какой-то ерунды, о которой теперь, спустя много лет их совместной жизни, никто и не вспомнит.

Анапа 2003 год